Текст книги "Все, что блестит"

Автор книги: Вирджиния Эндрюс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

Все, кто подходил к нам поздороваться, спрашивали о состоянии Руби. «Без изменений», – каждый раз отвечал Бо. Они на мгновение изображали сочувствие и переходили к обсуждению других тем. Большинство из присутствующих имели сезонные абонементы и посещали все концерты. Я удивилась, сколь многие знали о Луисе, о том, как он сочинял музыку, когда был слеп, и как, восстановив зрение, гастролировал по всей Европе.

Поскольку никто из друзей Жизель никогда бы не отправился на такой концерт, мне не пришлось столкнуться с их удивлением по поводу того, как я была одета. Тем не менее я была счастлива, когда мы наконец уселись и публика затихла. Под гром аплодисментов вышел дирижер, а затем, под еще более шумные овации, появился Луис. Он занял свое место у фортепьяно, зал замер, и раздались звуки музыки.

Пока Луис играл концерт за концертом, я закрыла глаза и вспоминала вечера в особняке его бабушки. На меня нахлынули воспоминания. Я видела его сидящим за пианино, с глазами, окутанными мраком, но пальцы несли ему свет и вызывали сияние на лице. Вспомнила, как мы сидели вместе на стуле, когда он играл, его прикосновения и поцелуи, как он разразился слезами в своей комнате, когда, наконец, рассказал мне кошмарную историю своих родителей, огромную любовь его матери к нему и гнев его отца.

Как радуга после грозы, Луис восстал из этой бури отчаяния и боли и стал всемирно известным пианистом. Это наполнило мое сердце не только теплом и радостью, но надеждой для Бо, Перл и меня. «Наша буря тоже скоро закончится, – подумала я. – И наступит тихое, сладкое „потом"».

Наконец Луис встал и обратился к публике:

– Последняя часть, как указано в программе, называется «Симфония Руби», это произведение навеяно удивительной молодой леди, которая ненадолго ворвалась в мою жизнь и помогла мне вновь обрести надежду и уверенность в себе. Можно сказать, что она указала мне свет в конце тоннеля. Поэтому я с особым удовольствием исполняю для вас сегодня вечером это произведение, – сказал он.

Лишь немногие в зале подозревали, что речь идет обо мне, Руби Дюма, которой была посвящена эта музыка.

Бо держал мою руку, но ничего не говорил. Я старалась не плакать из страха, что заметят люди, но удержать слезы было невозможно. К тому времени, как прозвучал последний аккорд, щеки мои были мокрые от слез; аудитория была очарована музыкой, и все поднялись, аплодируя. И мы с Бо тоже. Луис откланялся и ушел со сцены в блеске успеха.

– Мне нужно пойти за кулисы, повидать и поздравить его, Бо, – сказала я.

– Конечно, – ответил он.

Гримерная Луиса была наполнена людьми, пришедшими с поздравлениями. Повсюду хлопали пробки от шампанского. Я подумала, что нам не удастся приблизиться к нему и на пять футов, но он заметил меня в конце толпы и поманил нас, попросив людей расступиться. Конечно, все глаза сразу же обратились к нам, люди недоумевали, что это за особые гости?

– Это было чудесно, Луис, – сказала я. – Я так рада, что мы пришли.

– Да, восхитительно, – добавил Бо.

– Спасибо. Я так счастлив, что смог внести небольшую радость в вашу жизнь в это время особых испытаний, мадам Андреа. – Он поцеловал мою руку.

– Жаль, что сестра Жизель сама не смогла здесь присутствовать, – произнес Бо быстро и достаточно громко, чтобы все в комнате услышали. Сердце у меня остановилось от последовавшего молчания. Улыбка Луиса стала шире.

– Да, конечно, ведь мы все хотели бы этого, – сказал он. – Но, несомненно, в некотором смысле она присутствовала здесь, – добавил он с мягкой улыбкой. – Мы молча смотрели друг на друга, затем хлопнула еще одна пробка от шампанского, это отвлекло внимание Луиса и дало нам с Бо возможность пристойно удалиться.

Сердце в груди сжалось в комок. Несмотря на то что окно в машине было открыто и я подставила ветру лицо, мне не хватало воздуха.

– Я рад, что ты уговорила меня пойти на концерт, – сказал Бо. – Он действительно восхитителен. Это не пустые слова. Когда он играл, музыка жила своей жизнью, и мелодии, которые я слышал прежде, вдруг зазвучали так чудесно, насколько это можно себе представить.

– Да, он необычайно талантлив.

– Ты должна гордиться тем, что помогла ему обрести цель в жизни, – сказал Бо.

– Не знаю, насколько я действительно имею к этому отношение.

– Мне достаточно было лишь взглянуть в его глаза, чтобы понять, что ты имеешь к этому самое прямое отношение, – сказал он. – Но я не ревную, – быстро добавил он с улыбкой. – Ты прошла по его жизни, как ангел милосердия, коснулась и пошла дальше. Но теперь ты – моя жизнь.

Он притянул меня к себе и быстро поцеловал. Я потерлась щекой об его плечо и впервые почувствовала себя уверенной и счастливой, впервые со времени нашего прибытия в Новый Орлеан в качестве мужа и жены. В ту ночь мы занимались любовью нежно, красиво и сладко и заснули в объятиях друг друга. Мы оба спали дольше обычного. Нас не разбудил даже струящийся в окна солнечный свет, а Бо отключил телефон у кровати, чтобы нас ничто не беспокоило.

Я первая услышала шаги Обри и негромкий стук. Сначала я подумала, что мне это снится. Потом открыла глаза и прислушалась. Бо застонал, когда я зашевелилась.

– Минутку, – крикнула я и встала, чтобы надеть халат. Бо перевернулся в кровати и опять закрыл глаза.

– Извините, что беспокою вас, мадам, но звонит мадам Пайтот, она очень опечалена. Она настояла, чтобы я немедленно позвал вас к телефону.

– Спасибо, Обри, – кивнула я и, подойдя к ночному столику, подключила телефон. Руки у меня дрожали от предчувствия плохих новостей.

– В чем дело? – спросил Бо, протирая глаза ладонями.

– Это – Жанна, – сказала я и подняла трубку. – Здравствуй, Жанна.

– Она мертва, – произнесла та безжизненным голосом. – Она умерла сегодня утром. Поль был там, держал ее руку.

– Что?

– Руби больше нет. Мне велели позвонить тебе. Никто больше не захотел. Извини, что разбудила тебя. Можешь спать дальше, – добавила она.

– Жанна, когда, как?

– Что ты имеешь в виду, «когда, как»? Это не было такой уж неожиданностью, не так ли? Но у тебя способность отстраняться от неприятного, игнорировать его, разве нет, Жизель? Ну что ж, Джеку Потрошителю наплевать, что его игнорируют богатые великосветские креолы из Нового Орлеана.

– Как Поль? – быстро спросила я, пропуская ее горький сарказм мимо ушей.

– Он не отходит от нее, сопровождает, как тень, даже в похоронное бюро, не желает слушать родителей. Он вымолвил лишь одно разумное предложение, обращаясь ко мне, потому что знал, что я собираюсь звонить тебе.

– Какое же?

– Он велел мне сказать тебе, чтобы ты не привозила ребенка на похороны. Он не хочет, чтобы она видела это. Конечно, в том случае, если ты вообще приедешь на похороны.

– Конечно, я буду на похоронах, – заверила я. Она же была моей сестрой.

– Да, она была твоей сестрой, – сухо произнесла Жанна. – Извини. Больше я говорить не могу. Ты можешь позвонить позже и спросить Джеймса о подробностях относительно похорон.

Повесив трубку, я присела на кровать, у меня было ощущение, будто вся кровь ушла в ноги. Я едва сдерживала рыдания.

Бо все понял, но тем не менее спросил:

– Что произошло?

– Она умерла сегодня утром.

Он покачал головой и глубоко вздохнул. Я почувствовала его руку у себя на плече. Мы молча посидели с минуту, переваривая реальность того, что случилось.

– По крайней мере, это закончилось, – сказал он. – Наконец.

Я повернулась к нему.

– О Бо, это так странно.

– Что?

– То, что все думают, что это я умерла. Мне невыносимы были печаль и гнев в голосе Жанны.

– Да, но это скрепляет все навеки. Ты и я, как я и говорил тебе, как обещал. Мы победили Судьбу.

Я покачала головой. Эти слова должны были бы сделать меня счастливой, но единственное, чего они достигли, это наполнили мое сердце холодным ужасом. Я по опыту знала, какой неожиданной и коварной может быть судьба.

– У меня нет уверенности, Бо, и, вероятно, никогда не будет.

Несмотря на все ужасные вещи, которые Жизель совершала по отношению ко мне в прошлом, несмотря на ее ревность и высокомерие, потому что меня вырастили в бухте кейджункой, я не могла не вспоминать иные моменты, когда я смотрела на нее и видела ее желание быть любимой, быть настоящей сестрой. Бо сказал бы, что у меня сердце мягкое, как болотный мох, но я проливала горькие слезы по Жизель, зная, что она очень хотела быть любимой.

Позже днем я позвонила и поговорила с Джеймсом. Он был очень вежлив, но тоже холоден. Невозможно себе представить ничего более странного, чем посещение своей собственной поминальной службы и захоронения. Когда мы прибыли в Кипарисовую рощу в день похорон, мы обнаружили, что смерть и мрак опустились на великолепный дом и поместье, свинцовое небо тяжело нависло, сплошь затянутое грозовыми облаками. Казалось, краски померкли и везде царил один тусклый серый цвет. Прислуга горбилась от горя, люди шептались, медленно двигались, касались друг друга, обнимались, как будто водили нескончаемый скорбный хоровод. Мне показалось, что слуги были печальнее всех, с красными глазами и опущенными плечами.

Тяжело, или, скорее, невозможно, было мне принимать соболезнования. Я чувствовала себя ужасно из-за того, что обманывала людей в горе, поворачивалась и как можно быстрее уходила, но люди опять принимали мои чувства за равнодушие и эгоистичность Жизель.

Родители Поля, его сестры, Тоби и Жанна, и муж Жанны обосновались в гостиной, где они встречали людей. Холодный взгляд Глэдис Тейт застыл на мне в тот момент, когда я вошла, а потом, когда я здоровалась с ней, мне показалось, что на ее губах мелькнула усмешка. Она заставила меня почувствовать себя так неловко, что я поскорее ушла из комнаты.

Поль большую часть времени находился в уединении. Мы поняли, что он страшно пьет. Он соглашался видеть только свою семью и прежде всего – мать. Он даже захлопнул дверь перед Бо и мной. Тоби, которая пошла сообщить ему, что я приехала, вернулась и сказала, ему слишком больно смотреть на меня, поскольку я так похожа на Руби. Мы с Бо переглянулись в удивлении.

– Теперь уж он действительно переигрывает, – шепнул мне Бо.

Я была очень взволнована, но все равно пошла в его комнату. Постучав в дверь, я подождала и, когда он не откликнулся, подергала ручку, но дверь была заперта.

– Поль, это я. Открой дверь. Нам надо поговорить. Пожалуйста, – упрашивала я. Бо стоял за моей спиной, чтобы быть уверенным, что никто не подслушает мои мольбы.

– Бесполезно, – сказал он. – Он не хочет тебя видеть. Подожди, может, позже.

Но я не увидела его до тех пор, пока не наступило время службы. Отчаяние смыло краски с его лица, и оно стало похоже на маску смерти. Он посмотрел на меня пустыми глазами и двинулся дальше, как в трансе. Я сжала руку Бо, бросив на него озабоченный взгляд, и он кивнул. Он постарался приблизиться к Полю раньше меня и поговорить с ним, но Поль не признал его. Он едва узнавал даже своих родителей, и, поскольку вокруг него все время крутились люди, мне трудно было сказать ему то, что я хотела.

Церковь была набита битком, пришли не только те, с кем общались и вели дела Тейты, но и люди, которые знали и помнили мою бабушку Кэтрин. У меня разрывалось сердце от взгляда на их лица. Мы с Бо сидели в передних рядах за Полем и его семьей и слушали надгробное слово священника. Каждый раз, когда я слышала свое имя, я вздрагивала и оглядывалась, ни у кого не было сухих глаз в церкви. Сестры Поля плакали навзрыд, но Поль был, как зомби Нины Джексон – тело его застыло, глаза – пусты, отчего у меня по спине пробежал холодок. «Кто в здравом уме мог бы посмотреть на него и не поверить, что в гробу на самом деле Руби?» – подумала я. От этого у меня в животе появилось ощущение пустоты и тошноты.

«Я стою и наблюдаю, как люди оплакивают меня, слушая, как обо мне говорит священник, и смотрю на гроб, в котором, как все думают, лежит мое тело», – думала я. Я показалась сама себе призраком и чуть не упала в обморок.

На кладбище было еще хуже. Ведь это меня опускали в землю, ведь это надо мной произносил последние слова священник, завершая ритуал. Хоронили мое имя, мою личность. Про себя я подумала, что это – последний шанс крикнуть: «Нет, это не Руби в гробу, это – Жизель. А я – здесь. Я не мертва!»

На мгновение мне показалось, что я действительно закричала, но слова замерли у меня на устах. Все, что уже было сделано, отрезало мне обратный путь. «Здесь и сейчас будет похоронена правда», – осознала я.

Начался дождь, холодный, сильный. Раскрылись зонты. Поль, казалось, ничего не замечал. Его отцу и мужу Жанны, Джеймсу, пришлось поддерживать его, чтобы удержать на ногах. Когда опустили гроб и священник побрызгал святой водой, ноги Поля подкосились, его отнесли в лимузин и дали холодной воды. Его мать бросила на меня уничтожающий взгляд и быстро прошла мимо.

– За это ему будет присуждена награда Академии, – сказал Бо, качая головой. Даже он был вне себя от изумления, а по выражению его лица было видно, что он напуган поведением Поля не меньше меня.

– Ты права, – прошептал он мне, когда мы вернулись в машину. – Он так огорчился, потеряв тебя, что тронулся и принял выдумку за реальность. Единственная возможность смириться с фактом, что ты оставила его, это поверить в твою болезнь и смерть, – теоретизировал Бо, качая головой.

– Знаешь, Бо, я так обеспокоена.

– Может быть, теперь, когда все кончено, когда ее больше нет, он выберется из этого, – предположил Бо, но ни один из нас не был в этом уверен.

Мы вернулись в Кипарисовую рощу, чтобы узнать, что с Полем. Доктор пошел в спальню осмотреть его и, спустившись вниз, сообщил, что дал ему снотворное.

– Понадобится время, – сказал он. – В таких случаях требуется время. К сожалению, нет лекарств, способных излечить от горя. – Он сжал руку Глэдис обеими руками, поцеловал ее в щеку и ушел. Она повернулась и странно посмотрела на меня, как будто пронзая ледяными иголками. Потом ушла наверх к Полю.

Тоби и Жанна забились в угол, утешая друг друга. Люди начали расходиться, стараясь побыстрее покинуть эту юдоль печали. Мать Поля оставалась с ним, поэтому я не смогла бы увидеть его, даже если бы захотела. Октавиус спустился, чтобы поговорить с нами. Он обращался к Бо, как будто тоже не мог вынести моего вида.

– Глэдис так же плохо, как и Полю, – проговорил он. – Она всегда так к нему относилась. Каждый раз, когда он заболевал, еще ребенком, болела и она. Если он был несчастен, она тоже страдала. Кошмар, кошмар, кошмар… – шептал он, качая головой и отходя от нас. – Кошмар…

– Теперь нам надо уходить, – тихо сказал Бо. – Дай ему день-два, потом позвони. Когда он несколько придет в себя, пригласим его в Новый Орлеан и придем к разумному решению.

Я кивнула. Мне хотелось попрощаться с Жанной и Тоби, но они были как две улитки, плотно замкнувшиеся в своих раковинах, ни на кого не смотрели и ни с кем не разговаривали. Мы с Бо направились к выходу. Я задержалась у двери. Джеймс держал ее раскрытой, ожидая в нетерпении, но, прежде чем уйти, я хотела бросить еще один взгляд на великолепный дом. У меня было чувство обреченности. Слишком много я потеряла. Но только в конце следующего дня я обнаружила, как велико это «много».

15. Прощание с первой любовью

Ранним вечером следующего дня, когда мы с Бо только собирались занять свои места за ужином, в дверях столовой появился Обри с бледным лицом и сообщил, что мне звонят. После возвращения с похорон из Кипарисовой рощи Бо и я двигались, как два лунатика, мало ели, почти ничего не делали, разговаривали тихими голосами. Нависшие над бухтой тяжелые облака и здесь, в Новом Орлеане, висели над нами, как давящий потолок, окутывая мраком каждую комнату, наполняя наши души тенями. Всю дорогу из Кипарисовой рощи не переставая лил дождь. Я заснула под однообразное движение дворников и проснулась от озноба, который не могли унять ни одеяла, ни теплый свитер.

– Кто это? – спросила я. У меня не было настроения разговаривать с приятелями Жизель, которые уже, конечно, прослышали про мою смерть и хотели посплетничать, и я дала распоряжение Обри отвечать всем, что не могу подойти к телефону.

– Она не хочет представиться, мадам. Она говорит сиплым шепотом и, однако, проявляет большую настойчивость, – объяснил он. По тому, как он держал себя, я поняла, что она разговаривала с ним грубо. Теперь уж я была в полной уверенности, что это одна из стервозных избалованных подруг Жизель, которая никогда не позволит слуге дать ей отрицательный ответ.

– Хочешь, чтобы я подошел к телефону? – спросил Бо.

– Нет. Я сама, – сказала я. – Спасибо вам, Обри. Простите, – добавила я, извиняясь за безобразие, которое ему пришлось выслушать.

Я пошла в библиотеку и схватила трубку, сердце у меня прыгало, лицо полыхало от гнева.

– Кто это? – требовательно спросила я. Секунду ответа не было. – Алло?

– Его больше нет, – ответил трескучий голос. – Его нет, и мы не можем найти его, и все это из-за тебя.

– Что? Кто это? Кого нет? – выпалила я, как автомат. От этого голоса у меня по спине пробежал ледяной озноб, а ноги приросли к полу.

– Он уехал на каналы. Еще прошлой ночью и до сих пор не вернулся, никто не может найти его. Мой Поль, – рыдала она, и я поняла, что это – Глэдис Тейт.

– Поль… уехал на каналы прошлой ночью?

– Да, да, да! – кричала она. – Это ты с ним сделала. Ты все это сделала.

– Мадам Тейт…

– Прекрати! – завопила она. – Прекрати притворяться, – сказала она и опять понизила голос так, что он стал похож на скрипучий голос ведьмы. – Я знаю, кто ты на самом деле, и знаю, что ты со своим… любовником сделала. Знаю, как вы разбили моему бедному Полю сердце на мелкие кусочки, пока у него не осталось ничего, чтобы чувствовать. Как вы заставили его притворяться и стать частью вашего жуткого заговора.

Мне показалось, я вступила по колено в ледяную воду. С минуту я не могла говорить, горло перехватил спазм, и все слова теснились в груди, разрывая ее на части.

– Вы не понимаете, – наконец заговорила я срывающимся голосом.

– О, я все прекрасно понимаю. Лучше, чем ты думаешь. Видишь ли, – сказала она надменно, – сын поверял мне гораздо больше, чем тебе было известно. Между нами никогда не было секретов, никогда. С первого раза, когда он посетил тебя и твою бабку, я знала, что он почувствовал к тебе, как по уши в тебя влюбился.

Знаю, как он горевал, когда ты уехала жить к своим великосветским родителям в Новый Орлеан, и как он был счастлив, когда ты вернулась.

– Но я предупреждала его. Я предупреждала, что ты разобьешь ему сердце. Пыталась. Делала все, что могла, – сказала она и зарыдала. – Ты околдовала его. Именно, как я сказала тебе в тот день, ты и твоя колдунья мать наложили заклятье на моего мужа, а потом и на сына, моего Поля. Его нет, нет! – Голос ее срывался, ненависть лилась потоком.

– Мама Тейт, мне очень жаль Поля. Я… Мы сейчас же приедем и поможем найти его.

– «Поможем найти его». – Она рассмеялась ледяным смехом. – Уж лучше я обращусь за помощью к дьяволу. Я просто хочу, чтобы ты помнила, – я знаю, почему разбито сердце моего сына, и не собираюсь сидеть сложа руки и смотреть, как он страдает, а заставлю тебя пострадать вдвойне.

– Но…

Телефон умолк. Я осталась сидеть, сердце отбивало тяжелые удары, мысли смешались. Как будто меня подхватила бешеная круговерть водоворота. Комната поплыла у меня перед глазами. Я зажмурилась и застонала, трубка выпала из руки и хлопнулась на пол. Бо успел подбежать и подхватить меня, когда я начала падать.

– В чем дело? Руби! – Он повернулся и крикнул Салли: – Скорее принеси холодную мокрую тряпку, – приказал он, обхватив меня рукой, и встал на колени. Я открыла глаза. – Что произошло? Кто звонил, Руби?

– Это была мать Поля, Глэдис, – ответила я со вздохом.

– Что она сказала?

– Сказала, что Поль исчез. Он уехал в болота вчера вечером и до сих пор не вернулся. О Бо, – простонала я.

Вбежала Салли с тряпкой. Он взял ее и положил мне на голову.

– Успокойся. С ней все будет в порядке теперь, Салли. Merci, – сказал Бо, отпуская ее.

Я несколько раз глубоко вздохнула, и кровь постепенно вновь прилила к моим щекам.

– Поль исчез? Она так сказала?

– Да, Бо. Но она не только это сказала. Она заявила, что ей известно все, что мы сделали. Поль ей все рассказал. Я об этом не знала, но теперь, когда вспоминаю, каким уничтожающим взглядом она смотрела на меня на похоронах… – Я выпрямилась. – Она никогда не любила меня, Бо. – Я пристально взглянула в его широко раскрытые глаза. – О Бо, она угрожала мне.

– Что? Угрожала, как?

– Сказала, что я буду страдать вдвое больше Поля. Он покачал головой.

– Просто у нее сейчас истерика. Поль их всех напугал до смерти.

– Он уехал в болота, Бо, и не вернулся. Я хочу немедленно отправиться туда и помочь найти его. Мы должны, Бо. Должны.

– Не знаю, что мы можем сделать. Там, наверное, все их рабочие заняты поисками.

– Бо, пожалуйста. Если с ним что-то случится…

– Хорошо, – уступил он. – Давай переоденемся. Ты была права, – сказал он с горечью, – нам не надо было вовлекать его во все это в такой степени. Я ухватился за возможность облегчить ситуацию для нас, но мне следовало получше подумать.

Ноги у меня дрожали, но я пошла за ним наверх переодеться и сказать миссис Феррер, что мы уезжаем и, возможно, вернемся очень поздно или на следующий день. Потом мы сели в машину и устремились в ночь на бешеной скорости.

На подъездном пути к Кипарисовой роще стояло около дюжины машин и грузовиков-пикап. Мы подъехали к дому, я посмотрела в сторону каналов и увидела множество пирог и моторок, ищущих Поля, по бухте разносилось эхо окриков, горели факелы.

Сестры Поля сидели в библиотеке. Тоби, бледная, с алебастровой кожей, была похожа на статую, а Жанна комкала в руках шелковый носовой платок. Они обе удивленно подняли глаза, когда мы вошли.

– Что вы тут делаете? – спросила Тоби. По выражению на их лицах и изумлению я поняла, что Глэдис Тейт не рассказала своим дочерям правду. Они все еще воспринимали меня как Жизель.

– Мы услышали про Поля и приехали посмотреть, что мы можем сделать, чтобы помочь, – быстро сказал Бо.

– Полагаю, вы можете пойти и присоединиться к поисковой группе, – произнесла Тоби.

– Где ваша мать? – спросила я.

– Наверху, прилегла в спальне Поля, – ответила Жанна. – Тут был врач, но она отказалась принять лекарство. Она не хочет спать, если… когда… – У нее задрожали губы и хлынули слезы.

– Возьми себя в руки, – накинулась на нее Тоби. – Мы нужны маме сильными.

– Откуда им известно, что он поехал именно в болота? Может быть, он в каком-нибудь баре зудеко, – сказал Бо.

– Прежде всего, мой брат никогда не пошел бы в бар на следующий день после того, как похоронил жену, а, во-вторых, некоторые рабочие видели, как он направлялся к доку, – ответила Тоби.

– Зажав в руке бутылку виски, – горестно добавила Жанна.

Наступила мертвая тишина.

– Я уверен, они найдут его, – наконец произнес Бо. Тоби медленно повернулась и уставилась на него холодным немигающим взглядом.

– Кто-нибудь из вас двоих когда-нибудь был в болотах? Кто-нибудь из вас имеет представление о том, как там бывает? Делаешь поворот и плывешь между свисающими лозами и ветками кипарисов, а вскоре забываешь, как туда попал, и понятия не имеешь, как оттуда выбраться. Там полно ядовитых змей медянок, аллигаторов, кусачих черепах, не говоря уж о насекомых и других паразитах.

– Не так уж страшно, – сказала я.

– В самом деле? Ну тогда давай шагай отсюда со своим мужем и присоединись к поисковой партии, – парировала Тоби с такой яростью, что она, как лазерный луч, пронзила мой мозг.

– Я именно это и собираюсь сделать. Пошли, Бо, – бросила я, резко повернулась и вышла. Бо шел со мною рядом, но без особого энтузиазма.

– Руби, ты действительно думаешь, нам стоит лезть в болота? Я хочу сказать, если все эти люди, которые живут здесь, не могут найти его…

– Я найду его, – твердо сказала я. – Я знаю, где искать.

Муж Жанны, Джеймс, был у дока, когда мы подошли. Он отрицательно покачал головой и в бессилии развел руки.

– Невозможно, – сказал он. – Если Поль не хочет, чтобы его нашли, его не найдут. Он знает эти болота лучше, чем собственную ладонь. Он в них вырос. Мы заканчиваем поиски на сегодня.

– Нет, мы не заканчиваем, – резко возразила я. Он удивленно поднял на меня глаза.

– Мы?

– Это твоя лодка? – спросила я, кивнув в сторону небольшой моторки.

– Да, но…

– Пожалуйста, просто отвези нас в болота.

– Я только что вернулся и уверяю тебя…

– Я знаю, что делаю, Джеймс. Если не хочешь ехать, позволь нам одолжить твою лодку, – настаивала я.

– Вы двое? В болоте? – Он улыбнулся, вздохнул и покачал головой. – Ну хорошо. Прокатимся еще разок. Садитесь, – кивнул он.

Бо ступил в моторку вслед за мной и сел. Джеймс вручил нам факелы. Мы увидели, как приближается Октавиус еще с одной группой. Голова его была склонена в поражении.

– Отец Поля ужасно переживает, – сказал Джеймс.

– Заводи мотор, пожалуйста, – попросила я. – Пожалуйста.

– Ты думаешь, что можешь сделать то, что все эти люди, которые рыбачат и охотятся здесь, не могут?

Я пристально посмотрела на него.

– Думаю, я знаю, где он может быть, – тихо сказала я. – Руби рассказывала мне однажды об укромном месте, которое было у них с Полем. Она так хорошо его описала, что, я уверена, смогу его найти.

Джеймс скептически покачал головой, но завел мотор.

– Ладно, но, боюсь, мы зря теряем время. Следовало бы подождать, пока не рассветет.

Мы отчалили от дока и вошли в устье канала. Болота ночью выглядят устрашающе даже для тех, кто прожил и проработал в них всю свою жизнь. Не было яркой луны, чтобы освещать пуль, а испанский мох казался плотным и черным, как стена, скрывающая другие каналы. Искривленные ветви кипарисов походили на скрюченных старых ведьм, в чернильной водной глубине таились корни деревьев, бревна и, конечно, аллигаторы. Факелы и встречный ветер отгоняли москитов, но было видно, что Бо явно не по себе. Он чуть не выпрыгнул из лодки, когда вдоль борта внезапно пролетела сова.

– Направо, Джеймс, а потом, когда подойдешь к изгибу, резко бери влево.

– Не могу поверить, что Руби дала тебе такие точные указания, – проворчал он.

– Она любила это место, потому что они с Полем провели здесь много времени, – сказала я. – Это как другой мир. Так она говорила.

Джеймс последовал моим указаниям. Позади нас скрылись во мгле факелы других искателей. Пелена тьмы окутала нас и отрезала от остального мира. Вскоре мы перестали слышать голоса людей из поисковой партии.

– Помедленнее, Джеймс, – попросила я. – Мне нужно кое-что найти, а ночью это нелегко.

– Особенно если ты тут никогда раньше не была, – прокомментировал Джеймс. – Напрасно все это. Если мы подождем до утра…

– Вот, – указала я. – Видишь там, где кипарисовое дерево склонилось, как старуха, срывающая четырехлистный клевер?

– Старуха? Четырехлистный клевер? – переспросил Джеймс.

– Так всегда Поль говорил Руби. – Ни Джеймс, ни Бо не могли видеть улыбки на моем лице. – Просто поворачивай резко направо под нижней веткой.

– Можем не пройти, – предупредил он.

– Пройдем, если пригнемся, – сказала я. – Медленно.

– Ты уверена? Наткнемся на камень или корни, или…

– Уверена. Давай. Пожалуйста.

Неохотно он повернул моторку. Мы пригнули головы и проскочили под веткой.

– Черт подери! – воскликнул Джеймс. – Ну и куда теперь?

– Видишь ту толстую стену из испанского мха, спускающуюся к воде?

– Да.

– Проезжай прямо сквозь нее. Это – потайной ход.

– Потайной ход. Черт знает что. Никто бы не догадался.

– Вот, что я имела в виду, называя это другим миром, – сказала я. – Можешь выключить мотор. Мы пойдем туда на веслах.

Он так и сделал, и я затаила дыхание, когда лодка ткнулась в мох, расступившийся, как занавес, пропуская нас в небольшой пруд. Когда мы доплыли, я подняла свой факел, Бо сделал то же самое.

– Теперь медленно покружим, – велела я. Свет наших факелов приподнял завесу темноты, освещая пруд. Под водой копошились черепахи и змеи, пуская пузырики. Мы увидели, как лещ хватает мошек. Приподнял голову аллигатор, блеснув зубами в свете факелов, и опять нырнул. Я слышала, как тихо охнул Бо. Где-то справа раздался зловещий крик ястреба. Полдюжины нутрий замерло на берегу пруда в поисках укрытия.

– Подождите, что это? – спросил Джеймс. Он встал, пошарил по воде своим веслом около лодки и вытащил бутылку. Это была пустая бутылка из-под рома. – Он был здесь. – Джеймс пристально вглядывался в темноту вокруг. – Поль! – пронзительно закричал он.

– Поль! – вторил Бо.

С минуту я не могла произнести его имени. Потом тоже закричала:

– Поль, пожалуйста, если ты здесь, ответь нам!

Ничего, слышны были лишь отзвуки болотной жизни. Где-то справа промчался олень. Сердце мое захлестнула волна ужасного предчувствия.

– Продолжай грести вдоль берега, Джеймс, – сказала я и выпрямилась, подняв свой факел справа, в то время как Бо держал свой слева. Вода хлюпала о лодку. Не было ни ветерка, и москиты с остервенением набросились на нас. Вдруг факелы высветили круглое дно пироги. Сначала оно было похоже на аллигатора, но, когда мы подплыли ближе, стало ясно, что это – каноэ Поля. Никто не произнес ни слова. Джеймс ткнул его своим веслом.

– Да, точно его, – сказал он. – Поль!

– Вон там. Что это такое? – спросил Бо, наклоняясь вместе с факелом. Джеймс повернул лодку, куда указывал Бо, и я посветила своим факелом. На большом камне с разметавшимися золотисто-каштановыми волосами, испачканными грязью, лицом вниз лежал Поль. Похоже было, что он тащился из последних сил и рухнул. Джеймс повернул лодку так, чтобы Бо смог встать и дотянуться до тела Поля. Я тоже сделала шаг к нему, но Бо резко повернулся.

– Не надо! – приказал он и схватил меня за локти, усаживая на прежнее место. – Это неприятное зрелище, и его уже нет.

Я закрыла лицо ладонями и пронзительно закричала. Мой неистовый крик проник в самые потаенные уголки болота, всколыхнул тени, поднял в воздух птиц, погнал прочь животных, распугал рыбу. Он эхом пронесся по воде и, наконец, натолкнулся на стену угрюмого молчания, окружающего нас.

Врач сказал, что в легких Поля было столько воды, что удивительно, как ему удалось проползти по камню эти несколько дюймов и как он вообще смог поднять свое тело. Там он и скончался. Чудом не добрались до него аллигаторы, но смерть настолько исказила его облик, что Бо был прав, не дав мне смотреть.

В Кипарисовой роще дом уже был погружен в траур, так что просто добавилась еще одна порция горя. Слуги, которые так сильно плакали из-за «моей» смерти, должны были отыскать теперь еще один источник, чтобы черпать из него слезы. Сестры Поля, особенно Тоби, предчувствовали беду, но тем не менее были убиты горем и уединились с Джеймсом в библиотеке, а Октавиус пошел наверх, чтобы быть с Глэдис.