Текст книги "Все, что блестит"

Автор книги: Вирджиния Эндрюс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)

– А ты говорила ему, как ты к этому относишься? – спросила я, усаживаясь подле нее.

– Да. – Она всхлипнула последний раз и перестала рыдать. – Но он говорит, что только начинает свою карьеру, и я должна его понять. Однажды он огрызнулся на меня и сказал: «Мне не так повезло, как твоему брату. Я не родился с серебряной ложкой во рту и не унаследовал землю, богатую нефтью. Мне нужно зарабатывать на жизнь».

– Я сказала ему, что Поль тоже зарабатывает. Я не знаю никого, кто работал бы больше. Он ведь не почил на лаврах, правда, Руби?

– Поль думает, что в сутках – двадцать пять часов, а не двадцать четыре, – ответила я улыбаясь.

– И все же он как-то умудряется поддерживать романтичность вашего брака. Достаточно взглянуть на вас, и сразу видно, что вы преданы друг другу и заботитесь о чувствах друг друга. Сколько бы Поль ни работал, он всегда находит для тебя время, не так ли? И поэтому ты не возражаешь, когда он задерживается, верно?

Я быстро отвела глаза, чтобы она не прочла в них правду, потом скрестила руки на груди, как это делала бабушка Кэтрин, и приняла задумчивый вид. Она взволнованно ждала моего ответа, сжимая руки на коленях.

– Да, – наконец, ответила я. – Но, может быть, это потому, что я так увлечена своим искусством.

Она кивнула и вздохнула.

– Вот и Джеймс говорит то же самое. Он считает, что мне следует найти себе какое-нибудь занятие, тогда я не буду так боготворить его, но я хотела именно боготворить и его, и брак. Вот почему я вышла замуж! – воскликнула она. – Правда заключается в том, – продолжала она, – что страсти больше нет.

– О Жанна, я уверена, что это не так.

– Мы не занимались любовью две недели подряд, – поделилась она. – Это очень много для мужа и жены, верно? – Она ждала моего ответа, не спуская с меня глаз.

– Ну… – Я потупила взор и разгладила юбку, чтобы она не видела моего лица. Бабушка Кэтрин, бывало, говорила, что мои мысли так же очевидны, как секрет, написанный в книжке со стеклянной обложкой. – Я не думаю, что есть какие-то сроки или правила для занятий любовью, даже для супругов. Кроме того, – теперь я уже думала о Бо, – это нечто такое, что оба должны захотеть внезапно, импульсивно.

– Джеймс, – сказала она, не отрывая взгляда от своих переплетенных пальцев, – считает, что все должно подчиняться своим законам, потому что он такой послушный католик. Я должна мерить температуру, перед тем как мы занимаемся любовью. Вы ведь не делаете этого, правда?

Я отрицательно покачала головой. Я знала, что считается, будто температура женщины показывает, когда она наиболее способна забеременеть, и это можно использовать как один из способов предохранения, но вынуждена была признать, что если мерить температуру, перед тем как спать вместе, то романтика значительно уменьшится.

– Теперь ты видишь, почему я так несчастна? – заключила она.

– Разве он не понимает, как ты глубоко несчастна? – спросила я. Она пожала плечами. – Тебе надо еще с ним об этом поговорить, Жанна. Никто не может помочь вам, кроме вас самих.

– Но если нет страсти…

– Да, я согласна. Должна быть страсть, но должен быть и компромисс тоже. В этом и заключается брак, – продолжала я, понимая, как это важно для меня и Поля. – Два человека идут на определенные жертвы ради блага друг друга. Они должны любить друг друга, как самое себя. Но это возможно, если так поступают оба, – сказала я, думая о папе и его преданности Дафни.

– Я сомневаюсь, что Джеймс хочет быть таким, – озабоченно произнесла Жанна.

– Уверена, что хочет, но это не происходит в одночасье. Требуется время, чтобы построить взаимоотношения.

Она кивнула, слегка приободрившись.

– Конечно, вы с Полем провели много времени вместе, поэтому ваш брак такой совершенный? – спросила она.

Сердце мое заныло от боли. Мне было невыносимо, что одна ложь тянет за собой другую, третью, нагромождая их друг на друга, пока мы не оказываемся похороненными под горой обмана.

– Ничто не совершенно, Жанна.

– Вы с Полем так близки, как это только возможно. Посмотри, как вы относитесь друг к другу с самого первого дня вашей встречи. Дело в том, – сказала она печально, – что я надеялась, что Джеймс будет боготворить меня так же, как Поль боготворит тебя. Но, наверное, мне не следует сравнивать его с моим братом.

– Никто не должен никого боготворить, Жанна, сказала я тихо. Но то, как она представляла себе нас с Полем и какими видели нас другие, заставило меня еще сильнее ощутить свою вину за тайную любовь к Бо. «Каким шоком была бы правда, выйди она наружу, – подумала я, – и каким сокрушительным ударом это оказалось бы для Поля».

Этот разговор с Жанной заставил меня осознать, что мои отношения с Бо – в тупике. Они убийственны для Поля. Я сделала свой выбор, приняла добро и преданность и теперь должна жить с этим выбором. Я не смела быть настолько эгоистичной, чтобы поступить иначе.

– Может, я еще раз как следует поговорю с Джеймсом, – проговорила Жанна. – Может быть, ты права и требуется время.

– Все, что только может вам помочь, – сказала я тихо.

Она была так поглощена своими собственными проблемами, что не видела горечи в моих глазах. Она схватила мои руки.

– Спасибо, Руби. Спасибо тебе, что выслушала меня и посочувствовала.

Мы обнялись, и она улыбнулась. «Почему так легко помочь другим почувствовать себя счастливыми, но так трудно помочь себе?» – подумала я.

– Есть действительно одно новое платье, которое я хочу тебе показать. – Я повела ее к своему шкафу.

Потом мы присоединились к Полю и Джеймсу в гостиной и посидели там, потягивая вино. Жанна улыбалась мне каждый раз, когда Джеймс обнимал ее и целовал в щечку. Он шепнул ей что-то на ухо, и она стала пунцовой. Вскоре они объявили, что устали и им надо идти домой. В дверях Жанна наклонилась, чтобы еще раз меня поблагодарить. По выражению ее глаз я поняла, что она возбуждена и счастлива. Мы с Полем остались на галерее и наблюдали, как они прошли к машине и уехали.

Был теплый ясный вечер, мы смотрели на усыпанное звездами небо и любовались созвездиями по всему горизонту. Поль взял меня за руку.

– Хочешь погулять? – спросил он. Я кивнула, и мы пошли в сад. Ночь была наполнена монотонной симфонией цикад, нарушаемой время от времени гулким уханьем совы.

– Жанне сегодня нужен был совет старшей сестры, не так ли? – спросил он.

– Да, но я не уверена, что его следует спрашивать именно у меня.

– Конечно, у тебя. – После паузы он добавил: – Джеймс тоже спрашивал у меня совета. Заставил меня почувствовать себя старше, чем я есть. – Он повернулся ко мне, лицо его было в тени. – Они думают, что мы – Мистер и Миссис Совершенство.

– Я знаю.

– Жаль, что это не так. – Он опять взял меня за руку. – И что же нам делать?

– Давай не будем пытаться найти все ответы сегодня ночью, Поль. Я устала и сама сбита с толку.

– Как скажешь. – Он наклонился и поцеловал меня в щеку. – Не испытывай ко мне ненависти за то, что я так сильно тебя люблю, – прошептал он. Я хотела обнять его, поцеловать, успокоить его растревоженную душу, но единственное, что смогла сделать, – это пролить несколько слезинок и уставиться в ночь, чувствуя, что вместо сердца у меня – кусок свинца.

Наконец мы оба вошли в дом и поднялись в наши раздельные спальни. Погасив свет, я долго стояла у окна и смотрела в ночное небо. Я думала о Жанне и Джеймсе, спешащих домой после чудесной еды, вина и разговора, возбужденных друг другом, жаждущих обняться и завершить этот вечер любовью.

А Поль в это время обнимал в своей комнате подушку, а я обнимала свои воспоминания о Бо.

На следующее утро, вскоре после того как Поль уехал на работу, позвонил Бо. Он был так взволнован нашим следующим свиданием, что говорил на одном дыхании, описывая свои планы на наш день и вечер, так что сначала я не могла и слова вставить.

– Ты не представляешь, как изменилась моя жизнь, – сказал он. – Ты дала мне цель, к которой я могу стремиться, чувствовать себя живым в самые ужасные дни и ночи.

– Бо, у меня плохие новости, – наконец вставила я слово и рассказала ему про дочь миссис Флемминг. – Боюсь, нам придется все отложить.

– Почему? Просто приезжай сюда с Перл, – умолял он.

– Нет, не могу, – сказала я.

– Дело не только в этом, да? – спросил он после паузы.

– Да, – призналась я и рассказала ему про Поля.

– Значит, он все знает про нас?

– Да, Бо.

– Жизель тоже последнее время очень подозрительна, – поведал он. – Она даже пытается угрожать мне.

– Тогда, может быть, нам лучше охладить свой пыл, – предложила я. – Мы должны подумать обо всех, кому можем причинить боль, Бо.

– Да, – сказал он, и голос его дрогнул.

«Если бы слова имели вес, то телефонные провода между Новым Орлеаном и Кипарисовой рощей прогнулись бы и порвались», – подумала я.

– Мне жаль, Бо.

Я слышала, как он глубоко вздохнул.

– Жизель пристает ко мне, чтобы мы поехали на несколько дней на ранчо. Наверное, я отвезу ее на следующей неделе. Дело в том, что мне невыносимо жить без тебя в этом доме, Руби. Здесь столько воспоминаний о нас с тобой вместе. Каждый раз, когда я прохожу мимо твоей комнаты, я останавливаюсь, не могу оторвать взгляда от двери и вспоминаю.

– Уговори Жизель продать дом, Бо. Начните новую жизнь где-нибудь еще, – предложила я.

– Ей все равно. Ее ничто не беспокоит. Что мы сделали друг с другом, Руби? – спросил он.

В горле у меня застрял комок, и непрошенные слезы потекли по щекам. Какое-то время я не могла произнести ни слова.

– Мы влюбились, Бо. Вот и все. Мы влюбились.

– Руби…

– Мне надо идти, Бо. Пожалуйста.

– Не говори «до свидания». Просто повесь трубку, – сказал он мне, и я так и сделала, но сидела у телефона и рыдала, пока не услышала, что проснулась Перл и зовет меня. Тогда я вытерла глаза, глубоко вздохнула и вновь постаралась заполнить свои дни и ночи таким количеством работы, чтобы только не думать и не сожалеть.

На меня снизошло тихое смирение. Я чувствовала себя монахиней, проводящей большую часть своего времени в спокойных размышлениях, рисуя, читая и слушая музыку. Забота о Перл была теперь тоже полноценной работой. Она была очень активна и ко всему проявляла любопытство. Мне приходилось постоянно следить за ее безопасностью, убирая все режущее, колющее, падающее – все, что могло хоть как-то навредить ей. Иногда Молли присматривала за ней, в то время как я делала покупки или хотела немного побыть одна в тишине.

Поль тоже был очень занят и, как мне казалось, намеренно загружал себя работой. Он вставал с рассветом и иногда уезжал, до того как я спускалась к завтраку. Порой он даже не возвращался к ужину. Он сказал мне, что его отец все меньше и меньше занимается консервным заводом и поговаривает об отставке.

– Может, тогда тебе следует нанять себе менеджера, – предложила я. – Ты не можешь делать все один.

– Подумаю, – пообещал он, но я видела, что ему нравится быть в цейтноте. Как и я, он не выносил досуга, потому что тогда приходилось думать, во что превратилась его жизнь.

Я подумала, что теперь так и будет, пока мы оба не станем седыми и старыми. Мы будем сидеть бок о бок в качалках на галерее, глядя на бухту и размышляя над тем, как сложилась бы наша жизнь, не прими мы тех решений, которые показались нам правильными, когда были молодыми и импульсивными. Но однажды в конце месяца, вечером, после ужина зазвонил телефон. Поль уже устроился в своем любимом шезлонге и раскрыл деловой журнал. Перл спала, а я читала роман. В дверях появился Джеймс.

– Мадам к телефону, – объявил он.

Поль поднял глаза. Я передернула плечами и встала.

– Может, это Жанна, – предположила я. Он кивнул. Но это был Бо, который говорил мертвым голосом, очень тихо, еле выговаривая слова. Я даже засомневалась, он ли это.

– Бо? В чем дело?

– Жизель. Мы на ранчо. Мы здесь уже больше недели.

– О, – сказала я, – значит, она про нас знает?

– Не в этом дело, – ответил он. У меня перехватило дыхание.

– А в чем же тогда, Бо?

– Ее покусали москиты. Сначала думали, ничего особенного. Конечно, она жаловалась, всех извела, но я растер ее спиртом и забыл об этом. А потом…

– Да? – Ноги у меня стали ватные, я еле стояла.

– У нее начались жуткие головные боли. Ничего не помогало. Она выпила почти пузырек аспирина. У нее началась лихорадка. Вчера ночью лихорадка усилилась, и начался бред. Мне пришлось вызвать врача из деревни. К тому времени, как он прибыл, ее уже парализовало.

– Парализовало!

– Она в бреду. Ничего не понимает, даже кто я такой, – сказал он потрясенно.

– Что сказал врач?

– Он сразу же понял, в чем дело. Жизель подхватила энцефалит Св. Луи, воспаление мозга, вызванное вирусом, который переносят москиты.

– Моn Dieu, – сказала я, сердце тяжело застучало. – Она в больнице?

– Нет, – ответил он быстро.

– Нет? Почему нет, Бо?

– Врач сказал, прогноз неважный. Не существует известного лечения болезни, когда она передается подобным образом. Это – его буквальные слова.

– Что это означает? Что с ней будет?

– Она может пребывать в этом состоянии какое-то время, – произнес он голосом, лишенным каких-либо чувств, пустым и потерянным. А затем добавил: – Но никто в Новом Орлеане об этом не знает. Только этот врач и некоторые слуги в курсе того, что произошло, их можно уговорить молчать.

У меня перехватило дыхание.

– Что ты предлагаешь, Бо?

– Мне вдруг пришло в голову, когда я стоял у ее постели и наблюдал, как она спит. Когда она спит, она так похожа на тебя, Руби. Никто бы даже не сомневался.

Сердце у меня замерло, а потом так бешено забилось, что я подумала, мне не хватит дыхания и я потеряю сознание. Я переложила трубку к другому уху и сделала глубокий вдох. Я поняла, что он предлагает.

– Бо… ты хочешь, чтобы я представилась ею?

– И стала бы моей женой отныне и вовек, – продолжил он. – Разве ты не понимаешь, какая это возможность? – спросил он быстро. – Не надо раскрывать секретов прошлого и не надо никому причинять боль.

– Кроме Поля, – сказала я.

– Что толку в том, если мы все несчастны?

«Смогли бы мы это сделать? – думала я, по мере того как нарастало мое волнение. – Было бы это неправильно?»

– Что будет с Жизель?

– Мы поместим ее в особое заведение, конечно, тайно. Но это несложно будет сделать.

– Это ужасно. Ты же помнишь, как Дафни пыталась сделать это со мной, – сказала я.

– Тогда все было по-иному, Руби. Ты была жива и в полном здравии, и перед тобой была целая жизнь. А какая разница Жизель? Она случайно сделала нам подарок, исправила многое из того зла, что совершила. Судьба не преподнесла бы нам эту возможность, если бы не хотела исправить зло. Приезжай ко мне, – умолял он. – С тобой я смогу очистить свою беспокойную совесть и стать человеком, которого вновь смогу уважать. Пожалуйста, Руби. Мы не можем потерять этого шанса.

– Не знаю. Мне надо подумать. – Я повернулась и посмотрела в сторону кабинета. – Надо обговорить это с Полем.

– Конечно, но сделай это прямо сейчас и перезвони, – сказал он и дал мне номер телефона. – Руби, я люблю тебя, и ты любишь меня, мы должны быть вместе. Судьба наконец тоже это поняла. Кто знает? Может быть, где-то в потустороннем мире трудится бабушка Кэтрин или, может, Нина Джексон наколдовала нам.

– Не знаю, Бо. Все это слишком неожиданно и сложно.

– Поговори об этом с Полем. Это правильно, это хорошо. Так и должно было быть в конечном счете, – сказал он.

После того как мы повесили трубки, я еще постояла немного, сердце билось тяжело и быстро. Конечно, это была возможность, но она таила в себе массу опасностей. Мне придется превратиться в свою сестру, стать Жизель, но ведь мы были такие разные. Смогу ли я сделать это достаточно хорошо, чтобы всех одурачить и навечно остаться с Бо? «Для любви, если она достаточно сильна, – подумала я, – нет ничего невозможного. Может быть, это как раз тот самый случай?»

Я глубоко вздохнула, вернулась в кабинет и рассказала Полю, что произошло и что предложил Бо. Он сидел и с удивительным спокойствием слушал эту историю и фантастическое предложение. Потом он поднялся и пошел к окну. Он стоял там бесконечно долго.

– Ты никогда не перестанешь любить его, – проговорил он с горечью. – Я был дурак, когда думал иначе. Если бы я только послушал свою мать… – Он тяжело вздохнул и повернулся.

– Я не могу ничего сделать со своим чувством к нему, Поль.

Он кивнул и глубоко задумался.

– А может, тебе нужно пожить с ним, чтобы понять, что он за человек на самом деле. Может, тогда ты поймешь разницу между нами.

– Поль, я люблю тебя за то, что ты сделал для Перл и меня и за твою преданность, но наш брак – неполноценный. Кроме того, мы однажды договорились, что, если один из нас полюбит, другой не будет мешать.

Он кивнул.

– Каким я был мечтателем, когда обещал это тебе на галерее бабушки Кэтрин. Ну хорошо, – продолжал он, и губы его скривились в улыбке. – Наконец-то я смогу подарить тебе настоящее счастье. – Глаза его радостно вспыхнули от пришедшей мысли. – Даже больше, чем вы с Бо могли бы ожидать. – Он помолчал, на его лице отразилась твердая решимость.

– Что? – спросила я, не дыша.

– Позвони Бо и скажи ему, что мы перевезем Жизель сюда, – сказал он.

– Что?

– Он прав. Какая ей теперь разница? Мы с тобой поедем завтра после ленча на ранчо. У меня есть важное дело. Мы сделаем вид, будто едем немного отдохнуть, а затем я вернусь с Жизель и расскажу, что это ты пострадала от энцефалита. Я устрою для нее удобную комнату наверху и найму медсестер на круглые сутки. Поскольку у нее провалы в памяти, разум замутнен и большую часть времени она находится в полусознательном состоянии, это будет нетрудно.

– Ты сделаешь это для меня? – спросила я, не веря.

Он улыбнулся:

– Я так сильно люблю тебя, Руби. Может, теперь ты действительно поймешь.

– Но я не могу так поступить с тобой, Поль. Это было бы слишком тяжело и несправедливо.

– Ничего. В этом большом доме я даже не замечу таких неудобств, – сказал он.

– Я не только это имею в виду. Тебе ведь тоже нужно прожить свою жизнь, – настаивала я.

– Я и проживу. По-своему. Давай звони Бо.

У него был такой странный взгляд. Я почувствовала, что он верит, что это каким-то образом однажды вернет меня к нему. Каковы бы ни были причины, это, конечно, меняло дело.

Я направилась было звонить Бо и вдруг замерла, сраженная неожиданной мыслью.

– Мы не можем сделать это, Поль. Это невозможно.

– Почему?

– Перл! – сказала я. – Если я – Жизель, что станется с ней?

Поль подумал минуту и затем кивнул.

– Учитывая, что ты якобы серьезно больна и что наша няня уехала, чтобы позаботиться о своей собственной семье, я отвезу ее пожить у тети с дядей, пока не кончится этот ад в Кипарисовой роще. На данном этапе это будет выглядеть правдоподобно.

Я была потрясена тем, как быстро он все продумал.

– О Поль, я не заслуживаю такой доброты и жертвы. В самом деле, – вскричала я.

Он холодно улыбнулся.

– Ты ведь будешь время от времени приезжать сюда и навещать свою больную сестру, не правда ли? – спросил он, и я поняла, что таким странным способом он надеялся привязать меня к себе.

– Конечно, хотя Жизель было бы безразлично.

– Осторожно, – предупредил он и еще раз ухмыльнулся. – Не будь слишком милой, а то люди скажут… что это нашло на нее? Она не в себе эти дни.

– Да, – сказала я, понимая, какой огромный вызов принимаю. У меня не было уверенности в себе. Хотя я должна была чувствовать себя счастливой от одной мысли навсегда остаться женой Бо. Может, этого достаточно для счастья. Ради Перл и себя, я молилась, чтобы так и было.

Книга вторая

11. Ничего страшного

Бо был взволнован и счастлив от предложения Поля, меня же беспокоило желание Поля участвовать в этом. О чем он думал? На что он надеялся в итоге? Всю ночь я ворочалась в постели, преследуемая мыслями о том, как все может обернуться, если обман раскроется. А уж если это случится, люди захотят узнать больше, и тогда выплывет наружу правда обо мне и Поле со всеми грехами прошлого. Не только мы с Перл будем опозорены, но и семья Тейтов пострадает. Риск был огромный. Я была уверена, что Поль понимает это так же, как и я, но он готов был удержать меня, даже в такой странной форме.

Когда утром я проснулась, то сначала подумала, что все это мне приснилось, пока Поль не постучал в дверь, чтобы сказать, что в два часа мы уезжаем в загородный дом Дюма. Он подсчитал, что дорога на ранчо займет у нас около трех часов. У меня по спине пробежала дрожь недоброго предчувствия. Я встала и начала собирать вещи, еле двигаясь, пытаясь сообразить, что брать, а что нет.

Поскольку наши с Жизель вкусы во многом отличались, я решила оставить большую часть вещей, взяла только драгоценности и то, что было наиболее дорого и памятно. Я упаковала как можно больше вещей Перл, насколько это было возможно, чтобы не вызвать подозрений. Ведь предполагалось, что мы уезжаем всего на несколько дней.

Складывая вещи Перл в ее маленький чемоданчик, я подумала, как странно будет притворяться, что я ей – всего лишь тетя, а не мама. К счастью, Перл еще достаточно мала, и, когда она будет называть меня «мама», люди подумают, что она просто путает меня с Жизель. Сейчас это было не таким уж важным. Я боялась того, что будет потом, когда она достаточно вырастет, чтобы все понять, и мне придется рассказать ей правду, почему мы с ее отцом поступили так и почему я взяла имя моей сестры. Я беспокоилась, как это повлияет на ее отношение к нам.

Я провела утро, бродя с Перл по Кипарисовой роще, стараясь запечатлеть все в своей памяти, как будто никогда больше не увижу. Я знала, что, когда бы ни вернулась, все будет выглядеть для меня по-другому, я уже не буду думать об этом месте как о своем доме, это будет дом моей сестры, который нужно посещать и который мне как бы неприятен. Я должна буду вести себя так, как будто бухта для меня такая же чужая, как Китай, ибо именно так на нее реагировала Жизель.

Труднее всего будет притворяться, что я ненавижу бухту: как бы я ни старалась, вряд ли я смогу быть очень убедительной в этом. Конечно, мое сердце не позволит мне насмехаться над миром, в котором я выросла и который любила всей душой.

Пока Перл спала, я пошла в студию сложить вещи, которые хотела защитить от разрушительного воздействия времени. В качестве своей сестры Жизель мне придется рисовать и писать тайком. Как только разлетится новость, что Руби – инвалид в полусознательном состоянии с помутившимся разумом, новые картины нельзя будет больше выставлять в галерее, но я утешалась тем, что всегда писала их не ради славы и денег, а для собственного удовлетворения.

Поль вернулся к ленчу, который оказался трудным для нас обоих. Никто не говорил об этом, но мы оба знали, что это – последняя трапеза, за которой мы сидим как муж и жена. Важно было не подать вида прислуге. Мы то и дело смотрели друг на друга через стол, как будто только что познакомились и не знали, с чего начать разговор. Дважды мы начинали говорить одновременно.

– Ну, говори, – сказал он опять.

– Нет, на этот раз ты говори, – настаивала я.

– Я обещаю тебе, что студия всегда будет содержаться в чистоте. Может, вы с Бо приедете отдохнуть, и ты сможешь проскользнуть туда и поработать, если захочешь. Я просто скажу, что работа была завершена, прежде чем Руби так сильно заболела.

Я кивнула, хотя не думала, что это когда-нибудь случится. Хотя не я, а Жизель подхватила энцефалит, мне было странно говорить о себе как о тяжелобольной. Я представила себе реакцию окружающих, которую я не увижу, потому что меня уже не будет. Сестры Поля, конечно, очень расстроятся. А его мать, вероятно, будет даже рада, хотя отец, наверное, все же опечалится, ведь мы неплохо ладили, несмотря на отношение ко мне Глэдис. Слуги будут переживать. И конечно, прольется немало слез.

Как только новость распространится по бухте, все люди, которые знали меня, ужасно расстроятся. Многие из друзей бабушки Кэтрин пойдут в церковь и поставят мне свечку. Когда я представила себе эти сцены одну за другой, то почувствовала себя виноватой в этом горе, основанном на огромном обмане, и беспокойно заерзала на стуле.

– С тобой все в порядке? – спросил Поль, когда убрали со стола.

– Да, – ответила я, но слезы жгли мне глаза, и я чувствовала, как меня бросает в жар. Комната вдруг превратилась в печь. – Я сейчас вернусь, – всхлипнула я и резко поднялась.

– Руби!

Я выбежала из столовой в ванную комнату, чтобы охладить водой щеки и лоб. Когда я посмотрела в зеркало, то увидела, что кровь отлила от лица и оно сделалось белым как полотно.

«Ты будешь наказана за это, – предупредила я свое отражение. – Когда-нибудь ты тоже серьезно заболеешь».

В голове у меня все смешалось. Может, положить этому конец, пока еще не поздно? В дверь негромко постучались.

– Руби, Бо звонит, – сказал Поль. – С тобой все в порядке?

– Да. Иду, Поль. Спасибо.

Я еще раз смочила лицо холодной водой, быстро вытерла его насухо и пошла в кабинет, чтобы поговорить без свидетелей.

– Алло.

– Поль сказал, ты не очень хорошо с этим справляешься. С тобой все в порядке?

– Нет.

– Но ты ведь не передумала, правда? – спросил он голосом, дрогнувшим от волнения. Я глубоко вздохнула. – Все продумано, – добавил он, прежде чем я успела ответить. – Я подготовлю фургон, вроде «скорой помощи», чтобы мы могли перевезти ее в Кипарисовую рощу под твоим именем. Я поеду следом на машине Поля и помогу устроить ее в доме. Он все еще хочет пойти на это, да?

– Да, но… Бо… что, если я не смогу сделать этого?

– Ты можешь. Ты должна, Руби, я люблю тебя и ты любишь меня, и у нас дочь, которую мы должны вместе воспитать. Так и должно быть. У нас есть шанс нанести поражение судьбе. Давай не будем им бросаться. Я обещаю. Я всегда буду рядом с тобой. Я позабочусь, чтобы все получилось.

Ободренная его словами, я почувствовала, как ко мне возвращается самообладание. На лицо вернулись краски, и сердце перестало стучать как сумасшедшее.

– Хорошо, Бо. Мы приедем.

– Хорошо. Я люблю тебя. – Он повесил трубку.

Я услышала щелчок и поняла, что Поль подслушивал наш разговор, но я не собиралась смущать его тем, что знаю об этом. Он ушел, чтобы завершить последние приготовления, а я забрала Перл после ее дневного сна и накормила. Потом отнесла ее к себе в комнату. Мой чемоданчик сиротливо стоял у туалетного столика. Я так мало брала с собой; но когда вернулась в бухту, то привезла еще меньше, напомнила я себе.

Я стала нервничать. Минуты казались часами. Выглянув в окно, я увидела, как с юго-запада наплывают облака. Они постепенно сгущались. Ветер усилился, надвигалась буря. «Дурное предзнаменование», – подумала я, задрожала и обхватила себя руками. Неужели Природа и Бухта сговорились удержать меня от этого поступка? Бабушка Кэтрин могла бы сказать что-то в этом роде, если бы была сейчас рядом. Вспыхнула молния, и послышался раскат грома, от которого, казалось, содрогнулся дом.

Вскоре после двух Поль заглянул в мою комнату.

– Готова?

Я еще раз огляделась и кивнула. У меня дрожали колени, в душе было пусто, но я взяла на руки Перл и наклонилась, чтобы поднять сумку.

– Я возьму, – остановил он и подхватил ее прежде меня. Он пристально взглянул мне в глаза, пытаясь понять мои чувства, но я быстро отвернулась.

– Ты будешь скучать по всему здесь, Руби, – сказал он, пронзая меня взглядом твердым, как алмаз. – Как бы ни противилась этому, будешь. Бухта такая же часть тебя, как и меня. Вот почему ты вернулась в нее, когда была в беде.

– Это не значит, что я никогда не вернусь, Поль.

– Как только мы начнем представление, ты уже не сможешь вернуться сюда в качестве Руби, – резко напомнил он мне.

– Знаю.

– Ты, должно быть, действительно любишь его, если идешь на все это, чтобы быть с ним, – произнес он голосом, дрогнувшим от горя.

Я не ответила, он вздохнул и посмотрел в окно на каналы. «Бедный Поль, – подумала я. – Он едва сдерживался от ярости и гнева на Бо и меня, но он любил меня и оставался наедине со своим отчаянием и разочарованием».

– Независимо от того, что я только что сказал, – проговорил он тихо, – если он будет к тебе плохо относиться или предаст тебя, или случится что-то непредвиденное, я найду способ, чтобы ты смогла вернуться, – пообещал он и повернулся, чтобы внимательно посмотреть на меня. – Я бы мир перевернул вверх тормашками, чтобы вернуть тебя, – добавил он.

«Поэтому он принимает такое участие? – подумала я. – Потому что хочет быть наготове, случись что не так?» В глубине души я знала, что бы Поль ни говорил и ни делал, он никогда меня не предаст.

Он пошел в комнату Перл, чтобы взять чемодан с вещами, которые я упаковала для нее, и все мы быстро спустились по лестнице.

Начался дождь, дворники сновали по ветровому стеклу. Когда мы проехали подъездную дорожку, я обернулась, чтобы еще раз взглянуть на великолепный дом. «Наши жизни наполнены такими разными прощаниями», – подумала я. Мы прощаемся с людьми, которых любим, кого знали большую часть своей жизни, но мы прощаемся и с местами тоже, особенно с теми, которые стали частью нас самих. Прежде я уже прощалась с бухтой, но всегда верила, что, если вернусь, она останется для меня прежней. Странно, но я чувствовала, будто предаю и ее тоже, и мне было интересно, так ли неохотно прощает тебя место, как это делают люди.

Дождь лил как из ведра. Было влажно, меня знобило. Я проверила Перл, но ей, казалось, было спокойно и удобно.

– Мы готовы уехать на край света, чтобы быть с тем, кого любим, – внезапно тихо заговорил Поль. – Взрослый человек ведет себя как мальчишка, готовый на все, чтобы казаться взрослым мужчиной. Мы рискуем своей репутацией, жертвуем всем на свете, бросаем вызов нашим родителям, религиозным убеждениям, совершаем нелогичные глупые поступки, непрактичные, бессмысленные, и все это ради мгновения, о котором мы думаем, как о неземном экстазе.

– Да, – сказала я. – Все, что ты говоришь – правда, но знание правды не останавливает нас от свершения этих поступков.

– Я знаю, – горько ответил он, – и понимаю лучше, чем ты думаешь. Ты никогда до конца не могла понять меня, понять, почему я так сильно хотел быть с тобой, но у меня такое ощущение, что теперь ты оценила мои чувства к тебе.

– Да, – отозвалась я.

– Хорошо. Потому что, знаешь, Руби? – Он обдал меня ледяным взглядом. – Когда-нибудь ты вернешься. Он сказал это с такой уверенностью, что я почувствовала холод в сердце. Потом он свернул на главное шоссе и прибавил скорость, стремительно унося нас в мою новую судьбу с такой яростью, что у меня перехватило дыхание.

В поездке Перл заснула. Она обычно засыпала в машине. Часа через два дождь начал стихать, и сквозь разрывы в облаках проглянуло солнце. Поль заранее изучил дорогу, и вскоре мы прибыли на место, точно следуя указаниям Бо.