Текст книги "Шепот в ночи"

Автор книги: Вирджиния Эндрюс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 23 страниц)

– Этого не случится, дядя Филип.

– Но обещаешь, что придешь ко мне, если у тебя возникнут вопросы или неясности. Обещай, что доверишься мне и позволишь помочь.

– Я обещаю.

Я пообещала бы, что угодно в этот момент, лишь бы он ушел, думала я.

Он снова заулыбался и глубоко вздохнул.

– Я успокою Бетти Энн и разберусь, что за комендантский час она тебе назначила, – пообещал он. – Мы можем… я могу… время от времени вот так откровенно разговаривать с тобой? Мы не расскажем Бетти Энн. Она не поймет и не сможет, из-за нервов, оценить всю важность. Хорошо? – настаивал он. Его рука лежала на моем колене.

– Да, – быстро согласилась я.

– Хорошо, хорошо. – Он похлопал меня по бедру и встал. – Спи спокойно и помни, я здесь, с тобой. Я постараюсь стать для тебя отцом и матерью. Тебе даже не нужно называть меня дядя Филип, если не хочешь. Зови меня просто Филип. Ладно?

Я кивнула.

– Хорошо. Спокойной ночи, моя милая, – сказал он и, опустившись на колени, поцеловал меня в щеку.

Его губы как два крошечных пламени обожгли мое лицо, и я внезапно отшатнулась, но он даже не заметил этого. Его глаза были закрыты, и на его лице было выражение глубокого удовлетворения. Еще мгновение он оставался рядом со мной и затем встал.

– Спокойной ночи, принцесса, – прошептал он и наконец ушел.

Даже после того как он ушел и закрыл за собой дверь, я не могла пошевелиться. Мое тело, казалось, превратилось в глыбу льда. Все, что произошло, больше походило на кошмар. Было ли это на самом деле, или мне все это приснилось? Воспоминание о его пальцах на моей груди было слишком сильным и живым.

Тетя Бет изводила Джефферсона и меня своими жесткими правилами и ненормальным отношением к аккуратности и чистоте. Близнецы, злобные и завистливые, только и мечтали сделать нашу жизнь еще более жалкой, а дядя Филип пугал меня своими странными сексуальными предложениями и непонятными идеями.

Какими же жалкими стали теперь наши жизни и за что? Что такого мы сделали, чтобы заслужить эту жалкую участь? Конечно, я была права, когда поверила в проклятие над нашей семьей. Этого никто не мог понять. Я чувствовала, что беда, переданная по наследству, пронзила нашу судьбу, покрыла ее серыми облаками, и теперь неважно – чтобы мы ни делали и как бы мы усердно ни молились – холодный ли душ мучений и боли, поток ли несчастий обрушится на наши головы.

Это проклятие начало действовать из-за какого-то ужасного греха, совершенного одним из наших предков. Кем бы он или она ни были, они подружились с дьяволом, и мы до сих пор платим за это дьявольское действие. Как-нибудь, когда-нибудь я узнаю, что это было, и вымолю у Бога прощение. Может, тогда и только тогда мы будем в безопасности и свободны настолько, насколько это возможно в этом мире.

Я прочитала небольшую молитву для Джефферсона и для себя и наконец заснула.

На следующий день тетя Бэт была как кран с горячей и холодной водой. Утром за завтраком она вела себя так, как-будто накануне вечером между нами ничего ужасного не произошло. Я решила, что дядя Филип сдержал свое обещание – успокоил ее. Она не вспомнила ни о «Любовнике леди Чаттерли», ни о нашем споре. Вместо этого она без умолку болтала за столом о всех тех переменах, которые планировала произвести в доме: заменить занавески, ковры, покрасить полы. Затем объявила, что хочет, чтобы Джулиус отвез нас за покупками в одно местечко, которое недавно открылось на Вирджинии Бич.

– Мы поедем в субботу, – сказала она. – Кристи необходима новая одежда, особенно что-нибудь для ее первого сольного выступления после… после пожара.

Все ученики мистера Виттельмана принимали участие в концерте в первую неделю августа. Хотя я без энтузиазма ожидала этого, но не отказалась от участия в нем. Тетя Бет понимала, что концерт был тем мероприятием, которое обычно посещали самые влиятельные и преуспевающие жители Катлерз Коув и их ближайшее окружение. Я знала, что она с нетерпением ждет приглашение и места в первом ряду.

– Мне не нужно ничего нового, – произнесла я.

– Нет, дорогая, нужно. Ты же хочешь, чтобы твой гардероб соответствовал моде, не так ли? – нежным голоском спросила она.

– Он и так по моде. Накануне гибели мама купила мне кое-что из модных вещей, – ответила я.

– Твоя мама никогда по-настоящему не разбиралась в том, что модно, а что – нет. Кристи, – сказала она с той же самой приторной фальшивой улыбкой на губах. – Она всегда была слишком занята делами отеля, и она не подписывалась на журналы мод и не читала статей о моде так ревностно, как я.

– Моя мама никогда не выглядела старомодной, ни единого дня своей жизни.

– Дон всегда выглядела привлекательной, – согласился со мной дядя Филип. – Даже когда она была уставшей в конце дня.

Тетя Бет откинулась назад.

– Я не говорила, что она некрасива. Одно дело быть привлекательной, другое – модно одетой, – проговорила она. – Ты всегда будешь привлекательной, Кристи. У тебя такие милые черты, но это не значит, Что тебе не надо следить за модой, так?

– Мне все равно, – вздохнула я, стараясь не спорить.

Она приняла это за согласие с тем, что она права, и, улыбнувшись, принялась щебетать как беззаботная канарейка. Джефферсон ел, опустив голову. Когда он смотрел на меня, я видела по его темно-синим глазам, что он занят своими мыслями. Слава Богу, Джефферсон мог, по желанию, включать и выключать тетю Бет из своего сознания. Близнецы, конечно, сидели за столом безупречно прямо и внимали всему, что она говорит.

После завтрака я удалилась в кабинет к роялю, двигаясь как лунатик, едва отдавая себе отчет в том, где я и что делаю. За ланчем я, механически жуя, проглатывала пищу, не чувствуя вкуса. Когда вечером я читала, мой взгляд соскальзывал со страниц и бесцельно блуждал по комнате. Единственно, что возвращало меня к реальности, это когда разносили почту и я бежала посмотреть, нет ли письма от Гейвина.

От него пришло письмо, короткое, но чудесное, потому что в нем Гейвин сообщил, что продал свою ценную коллекцию бейсбольных открыток и получил за нее сумму, равную недельной зарплате. Это означало, что он приедет навестить меня на неделю раньше, чем планировал. Мне не нравилось, что он продает то, чем дорожил, но он написал, что для него нет ничего важнее, чем увидеть меня. Он уже обговорил это с дедушкой Лонгчэмпом.

Эти новости моментально прогнали прочь мои недавние несчастья и подавленность. Когда я вернулась к роялю, я заиграла более энергичнее и радостнее. Мои пальцы словно танцевали по клавишам. Я позволила солнечному свету и голубому небу проникнуть в мое сердце, и моя музыка наполнилась обновленной энергией. Миссис Стоддард даже прервала свою работу по дому, чтобы прийти и послушать мою игру.

Потом я побежала наверх, чтобы написать Гейвину ответ, но прежде чем, устроившись на кровати, я приготовилась к долгому письму, вдруг послышались крики в холле. Я открыла дверь и прислушалась. Это была тетя Бет. Ее настроение вновь изменилось. На этот раз с ней была просто истерика. Тетя Бет так кричала, что я подумала – она сорвет голосовые связки.

– Он просто маленькое животное! – кричала она. – Как он мог не знать, на что он наступил? Как он мог притащить это в наш дом?

Она появилась в дверях спальни Джефферсона, а рядом с ней уже был Ричард и выглядел очень самодовольным. В ее вытянутых руках были ботинки. Она запрокинула голову и брезгливо отвернулась.

– В чем дело, тетя Бет? – спросила я устало и с отвращением.

– Твой брат, эта маленькая тварь… смотри! – воскликнула она и подняла повыше ботинки так, чтобы я смогла ясно рассмотреть подошву. К ней прилипло нечто, напоминающее собачьи испражнения.

– Ричард пожаловался на неприятный запах в комнате. Я послала туда миссис Стоддард, чтобы она заново почистила коврик, но ничего не помогло. Затем я сама поднялась наверх и обнаружила это на дне шкафа Джефферсона. Как он мог принести это наверх, ничего не заметив? Как он мог? Значит, он сделал это нарочно. Это его очередная ужасная выходка, – заявила она, поджимая свой сморщенный красно-лиловый рот.

Сначала я подумала, а вдруг это действительно Джефферсон. Джефферсон любил придумывать какой-нибудь способ, чтобы досадить Ричарду. Мысль о том, что это так, вызвала у меня машинальную улыбку.

– Ты что, считаешь это забавным? – спросила тетя Бет. – Да?

– Нет, тетя Бет.

– Когда он придет домой, я тут же отошлю его наверх, – объявила она. – Сразу же. – Она отбросила от себя ботинки и удалилась. – Их следовало бы выбросить в мусор, вместо того, чтобы заставлять миссис Стоддард чистить, – пробормотала она и, прикрыв глаза, пошла вниз в сопровождении Ричарда.

Было страшно подумать, но я пришла к выводу, что Джефферсон сделал это намеренно. Я вернулась в комнату и описала все это происшествие в письме Гейвину. Я была уверена, что это его развеселит. Когда я закончила, то спустилась вниз и прошла через заднюю дверь на улицу, где обнаружила миссис Стоддард, которая отмывала ботинки Джефферсона мыльной водой и губкой.

– Шалопай, – сказала она, качая головой, но ее глаза были веселыми.

– Не знаю, сделал ли он это все нарочно, миссис Стоддард, но я выясню, когда он вернется домой.

Она кивнула и начала вытирать ботинки старым полотенцем.

– Дайте мне их посмотреть, миссис Стоддард, – попросила я. Она вручила мне правый ботинок, и я задумчиво повертела его в руках. – Джефферсон уже не носит эти ботинки, миссис Стоддард. Они ему малы. Мама хотела отдать их в «Армию спасения».

– Правда? – спросила она.

– Да, – сказала я, многозначительно кивнув. – Это все Ричард. Он все еще пытается подстроить моему брату какую-нибудь подлость, – заключила я.

Миссис Стоддард поняла и сочувственно закивала. Я взяла у нее другой ботинок и зашагала назад в дом. Я нашла тетю Бет в гостиной. Она читала один из своих журналов и гордо улыбалась, глядя на то, как Ричард и Мелани демонстрируют свои познания во французском.

– Ты маленький негодяй! – закричала я с порога. Тетя Бет от неожиданности открыла рот. Мелани и Ричард, повернувшись, изобразили то же выражение на лицах. Я торжественно прошла через комнату, держа на вытянутой руке ботинки подошвами вверх, и подошла к Ричарду. Он съежился.

– Как ты смеешь так его называть? Что ты делаешь? – вмешалась тетя Бет.

– Я хочу вытереть это об его лицо, – сказала я. – Это он испачкал их в собачьих испражнениях и положил ботинки в шкаф Джефферсона, так же как и полотенце, испачканное в меде, – разоблачила я его.

– Это не я!

– Нет, это – ты, – сказала я, подходя ближе. Он отпрянул и спрятался за Мелани.

– Кристи! – закричала тетя Бет. – Прекрати это немедленно.

– На этот раз, тетя Бет, он просчитался. На этот раз ваш драгоценный, безупречный маленький ангел промахнулся. Ты взял не те ботинки, Ричард, – я снова повернулась к нему. – Тебе следовало бы получше подготовиться.

Ричард бросил взгляд на тетю Бет, а затем на меня.

– О чем ты говоришь, Кристи? – спросила тетя Бет.

– Из этих ботинок, тетя Бет, Джефферсон уже давно вырос. Он не может их носить, они ему жмут. Мама давно собиралась отдать их в «Армию спасения» вместе с другими вещами, из которых мы с Джефферсоном выросли, только у нее до этого все руки не доходили. Ричард, однако, об этом ничего не знал, не так ли, Ричард? Ты взял эти ботинки, испачкал и принес в дом, а потом сам пожаловался, чтобы у Джефферсона снова были неприятности.

– Не могу поверить… – Тетя Бет посмотрела на него. – Ричард?

Он старался улыбаться и выглядеть ненапуганным, но я видела страх в его глазах.

– Я не делал этого, мама!

Она покачала головой и обратилась ко мне.

– Ричард не мог… он не мог быть таким вульгарным, чтобы разыскивать собачьи испражнения и… о, нет, – она отказывалась поверить. – Он не мог.

– Он сделал это, – выпалила я. – Но на этот раз он промахнулся.

– Ты – лгунья! – завопил Ричард. Он поднялся на ноги, но попятился назад.

– Это она подстроила, мама, – быстро сказала Мелани и встала рядом с ним. – Как мы могли знать, что эти ботинки малы Джефферсону?

– Да, – кивнула тетя Бет, радуясь найденному выходу, – как мы могли знать об этом?

– Я говорю, что есть на самом деле, – сказала я. – Я не вру.

– Мы должны в этом разобраться. Я не говорю, что ты врешь, Кристи, но ты можешь ошибаться. Мы подождем, когда Джефферсон вернется домой и во всем разберемся, – настаивала она.

Выражение лица Ричарда стало еще более безумным, а глаза расширились, и в них появился отчаянный страх.

– Я ничего не делал, – упорствовал он.

– Нет, делал, и, думаю, вместо наказания твое лицо надо будет измазать в собачьем дерьме, – пригрозила я.

– Кристи! – задохнувшись от гнева, произнесла тетя Бет. – Не забывай, что ты старше, ты должна вести себя как леди, а не…

Прежде чем она смогла продолжить, мы все услышали, как хлопнула входная дверь с таким звуком, будто кто-то хотел разнести ее на куски. Наступила тишина. Все взгляды были устремлены на дверь гостиной в ожидании того, кто пришел.

В дверях появился дядя Филип. Его глаза горели, а губы были искривлены выражением ужаса и печали. Волосы были растрепаны, и он выглядел так, – как будто бежал от отеля до дома.

– Филип! – воскликнула тетя Бет. – Что?..

– Моя мать, – сказал он. – Моя мать…

– О, Боже, – произнесла тетя Бет, обхватив ладонями горло.

– Что с бабушкой Лаурой, дядя Филип? – нерешительно спросила я, и мое сердце замерло.

– Миссис Берм… обнаружила ее на полу в ванной… удар, – выдохнул он. – Моя мать… мать Дон… мать Клэр Сю… Ее больше нет, – закончил он. – Она ушла навсегда.

Он отвернулся и замер. Затем посмотрел на нас так, будто видит нас впервые. В замешательстве он вышел из комнаты так же быстро, как и вошел, отягощенный новым горем. Тетя Бет села, подавленная событиями. Близнецы быстро подошли к ней и взяли ее за руки. Не в состоянии говорить, я покачала головой. Внутри меня все омертвело. В моем сердце были пустота и холод. Бедная бабушка Лаура, заблудившаяся в своих собственных мыслях. Она провела свои последние дни в плену воспоминаний, отчаянно пытаясь привести их в порядок, но все двигалось по замкнутому кругу, словно запутавшись в паутине. А теперь она мертва.

Я подошла к окну и посмотрела на дядю Филипа. Он мерил шагами лужайку перед домой, громко разговаривая сам с собой, бешено жестикулируя руками, будто общался со всеми своими предками.

Вокруг него собралась призрачная семья, чтобы услышать о последней жертве великого проклятья.

Нам предстояли новые похороны. Они наступили так быстро, не дав остыть моим воспоминаниям. Еще раз нам пришлось одеться в черное, еще раз люди разговаривали шепотом в нашем присутствии, еще раз море стало серым и холодным, а безоблачное небо казалось затянутым тучами.

Ни Джефферсон, ни я по-настоящему не знали бабушку Лауру так, как следует знать внукам. Все время, сколько я знала ее, она была не в своем уме, все путала, иногда она отчетливо узнавала нас, но иногда смотрела на нас так, словно мы незнакомые ей люди, которые вторглись в ее жизнь.

Узнав правду о похищении в детстве моей мамы и участии в этом бабушки Лауры, я спросила маму, ненавидит ли она ее за то, что она позволила сделать. Мама улыбнулась, взгляд смягчился, и она покачала головой.

– Сначала – да, и очень, но со временем я начала понимать, что она очень от этого страдает и нет нужды увеличивать наказание, так как ее сознание уже это сделало. А также я очень хотела иметь мать, и временами у нас были те самые драгоценные моменты, которые могут быть только у матери с дочерью. Она изменилась, когда уехала жить к Бронсону. Она становилась мягче с годами. Он сильно на нее повлиял, заставляя ее осознать последствия ее действий и поступков. Стоило только ему обратить на нее взгляд своих карих глаз, и она тут же становилась менее эгоистичной. Она становилась… матерью, – говорила мне мама и радостно смеялась.

Теперь, сидя в церкви рядом с моим братиком и слушая проповедь священника, я только и могла вспомнить спящую в своем инвалидном кресле бабушку Лауру. Я не застала ее, когда она еще была деятельной и хорошенькой. Но когда я смотрела на Бронсона, то видела на его лице добрую улыбку, которая говорила о чудесных воспоминаниях, проносившихся в его воображении. Конечно, он помнил ее прекрасной и молодой, кружащейся в танце под музыку собственного смеха. Было достаточно одного взгляда, чтобы понять, какую сильную любовь он хоронит и сколько он потерял. Я жалела его больше, чем себя или Джефферсона, или даже бабушку Лауру.

Дядя Филип был на удивление сильно расстроен. Я помнила, как он жаловался на то, что ему нужно ехать на званый обед в Белла Худс. Он всегда был признателен маме, когда она добровольно вызывалась помочь бабушке Лауре, что означало, что он освобожден от этой обязанности. Однажды я поехала с ней. Я помню, как плохо она себя чувствовала из-за переживаний, что ей пришлось оставить работу.

– Почему дядя Филип не поехал? – спросила я.

В то время мне было не больше десяти или одиннадцати лет. Но меня уже тогда возмущало все, что расстраивало или мешало маме.

– Филип не в состоянии посмотреть в лицо реальности, – ответила она. – Так было всегда. Он отказывается видеться с мамой, с такой, какая она теперь есть. Он хочет помнить ее только прежней, несмотря на то, что все время он подшучивал над ней. На самом деле он очень предан ей и боготворит ее. Он гордился ее красотой и не обращал внимания на ее эгоизм, даже если это отражалось и на нем. А теперь она для него совершенно чужая, несмотря на то, как она к нему относится. – Она вздохнула и добавила: – Боюсь, в Филипе гораздо больше черт от Рэндольфа, чем от мамы. Филип это сам признает, – вздохнула она с помрачневшим выражением лица, – и, может, также и от бабки Катлер.

Я вспомнила, что пугало меня и оставалось непреходящим зудом под кожей.

Но сегодня в церкви дядя Филип больше походил на потерявшегося маленького мальчика. Его взгляд с надеждой устремлялся к каждому, кто приближался к нему словно он ожидал, что кто-нибудь скажет: «Все это неправда, Филип. Это просто плохой сон. Через мгновение все кончится и ты проснешься». Он энергично пожимал подходящим к нему людям руки. Когда настала пора уходить, он огляделся в замешательстве, пока тетя Бет не взяла его под руку и не повела за гробом.

Мы все сели в лимузин и последовали на кладбище вслед за катафалком для последней церемонии у могилы. По окончании я сразу подошла к Бронсону и обняла его. В его глазах сверкнули невыплаканные слезы.

– Теперь она отдыхает, – сказал он. – Ее миссия на земле закончена.

– Ты пойдешь к нам? – спросила я.

Тетя Бет устроила прием для присутствующих на похоронах. Она была знатоком своего дела.

– Нет, нет. Мне лучше побыть немного одному. Я скоро позвоню тебе, – пообещал он и удалился, ссутулив плечи под тяжестью постигшего его горя.

На эти похороны пришло намного меньше народа, чем на похороны моих родителей, и прием получился смазанным. Дядя Филип, сидя на стуле, все время наблюдал за людьми, улыбаясь и кивая тому, кто подходил к нему, чтобы выразить соболезнование.

Мы с Джефферсоном были уставшими и подавленными. Эти похороны сорвали наросты с наших израненных чувств. В начале вечера я отвела Джефферсона наверх и помогла ему лечь спать. Затем вместо того, чтобы вернуться на прием, я пошла в свою комнату, желая закрыть побыстрее глаза, чтобы уйти от этого горя. Я даже не зажгла ночника, как обычно я это делала. Я хотела, чтобы на меня спустилось покрывало ночи и усыпило мои детские страхи. Я быстро заснула и не слышала, как все разошлись.

Но где-то в середине ночи я проснулась от звука щелкнувшего замка в двери моей комнаты. Меня как-будто кто-то толкнул. Я резко открыла глаза. Я не двигалась и на мгновение решила, что мне все это снится. Затем я услышала отчетливый звук тяжелого дыхания и шаркающих шагов. Через секунду я почувствовала, как кто-то сел на мою кровать. Я повернулась и увидела в темноте смутные очертания дяди Филипа. Мое сердце тревожно забилось. Казалось, он совершенно раздет, на нем не было даже пижамы.

– Тсс, – прошептал он, прежде чем мне удалось произнести хоть слово. Он приблизился и приложил палец к моим губам. – Не бойся.

– Дядя Филип, что вам нужно? – спросила я.

– Мне так одиноко… так одиноко сегодня. Я думал… что мы могли бы просто полежать рядом некоторое время и просто поговорить.

Прежде чем я смогла что-либо сказать, он забрался под мое одеяло, подвинувшись ближе ко мне. Я немедленно отпрянула, пораженная и очень напуганная.

– Ты гораздо старше своего возраста, – прошептал он. – Я знаю – это так. Ты наверняка старше своей мамы, когда она была в твоем возрасте. Ты больше прочла, больше сделала, ты больше знаешь. Ты ведь не боишься меня? – спросил он.

– Боюсь, – сказала я. – Пожалуйста, дядя Филип, уходи.

– Но я не могу. Бетти Энн… Она как глыба холодного льда рядом со мной. Я не переношу, когда моя нога даже слегка задевает ее костлявое колено. Но ты, о Кристи, ты такая же красивая, как и Дон, даже больше. Когда я смотрю на тебя, я вижу ее такой, какой она когда-то была со мной. Ты можешь быть со мной так же, как она, тогда, – добавил он, положив руку мне на талию, – только сегодня, только сегодня, хорошо?

– Нет, дядя Филип, остановись, – проговорила я, отпихивая его руку.

– Но ты же уже имела такой опыт с мальчиками. Я знаю, это так. Куда еще ты можешь ходить по ночам, как не на свидания к мальчикам? Где вы встречаетесь?.. На заднем сиденье машины? Мы с Дон однажды тоже были в машине.

– Нет, прекрати, – сказала я, затыкая уши. – Я не хочу это слышать!

– Да? А почему? Мы ничем таким безобразным не занимались. Я покажу тебе, что мы делали, – он потянулся рукой к моей груди. Я попыталась оттолкнуть его, убежать, но он стиснул мою руку и притянул меня к себе. – Кристи, о Кристи, моя Кристи, – стонал он, покрывая мое лицо поцелуями.

Я морщилась и сопротивлялась. Он был сильнее и прижал меня ногой, чтобы я оставалась на месте. Через секунду он уже забрался руками под мою пижаму и добрался до груди. Когда он дотронулся до нее, я начала кричать, но он зажал мне рот рукой.

– Нет, – предупредил он. – Не буди всех в доме. Они не поймут.

Я застонала и замотала головой. Он убрал руку, но прежде чем я успела что-либо сказать, он так прижал свои губы к моим, что коснулся даже моих зубов. Я почувствовала, что кончик его языка дотронулся до моего, и начала задыхаться.

Отбиваясь от него, я закашляла, и он наконец отстранился, но стоило мне отдышаться, как его руки сдернули с меня пижамные брюки так, что отлетели пуговицы. Он повернулся так, что оказался на мне, и я почувствовала, как что-то твердое протолкнулось между моих сомкнутых ног. Сознание того, что это было и что произошло, парализовало меня. Мне удалось освободить правую руку, и я начала колотить его по голове, но это была битва мухи со слоном. Он даже ничего не почувствовал, а только стонал и двигался.

– Кристи, Кристи… Дон… Кристи, – бормотал он, путая мое имя и имя моей мамы, будто мог вернуть ее через меня.

– Дядя Филип, остановись! Прекрати!

Он был такой сильный, тяжелый, что я недолго могла сопротивляться. Постепенно мои ноги ослабли, и он начал двигаться еще энергичнее.

– Тебе не придется украдкой уходить из дома, чтобы узнать об этом, – бормотал он. – Я могу тебе помочь, как и обещал. Мы нужны друг другу. Мы должны полагаться друг на друга, а с сегодняшнего дня еще больше, чем всегда. У меня нет никого кроме тебя, Кристи. Никого…

– Дядя Филип, – выдохнула я.

Его рот снова впился в мои губы. Я пыталась кричать, но мой вопль застрял внутри. Неожиданно он сделал резкое движение, и я с ужасом осознала, что он двигается внутри меня. Я отказывалась в это верить, я хотела крикнуть: «НЕТ!» Но действительность обрушилась словно снежная лавина, хороня мои иллюзии. Он застонал и все сильней прижимал меня, монотонно бормоча имя моей мамы и мое, словно это придавало ему силу. Я безвольно лежала под ним и ждала конца, когда он наступил, дядя Филип соскользнул с меня. Я не шевелилась, боясь, что, если я произнесу хоть слово или задену его, он начнет все сначала. Его дыхание начало приходить в норму.

– Кристи, – сказал он, дотрагиваясь до меня. Я отпрянула. – Все в порядке. Все в порядке. Мы не сделали ничего плохого, мы только помогли друг другу, успокоили друг друга. Это все из-за великого горя. Ты уже большая и понимаешь. Все хорошо, все будет прекрасно. Ты в порядке?

Я не двигалась.

– А? – спросил он, снова поворачиваясь ко мне.

– Да, – быстро сказала я.

– Хорошо, хорошо. Мне нужно назад, до того как Бетти Энн проснется и что-то заподозрит. Спи, моя маленькая принцесса, спи. Я всегда буду рядом, на вечные времена, так же, как я был рядом с ней.

Я наблюдала, затаив дыхание, как он сел и затем встал. Он очень тихо двигался в темноте, направляясь к двери, исчезая во мраке как ночной кошмар, который я не в силах отогнать.

Некоторое время я лежала, стараясь не верить в реальность того, что произошло. Затем я начала плакать, и вскоре от моих рыданий сотрясалось не только мое тело, но и кровать. Боль в груди раскалывала меня пополам. Перепугавшись еще больше, я села и отдышалась. Почему-то я думала только о Джефферсоне.

Джефферсон… Джефферсон. Я быстро встала и прошла в ванную.

Я встала под душ и сделала воду такой горячей, какую только могла вытерпеть. Моя кожа покраснела, но мне было все равно. Слезы смешивались с водой, стекающей по лицу, а я все драила и драила себя мочалкой. Затем, обтеревшись, но все еще чувствуя себя оскверненной, я вернулась в спальню и достала из шкафа свой самый маленький чемодан. Я заметалась по комнате, в беспорядке укладывая в него белье, носки, юбки и блузки. Затем я как можно быстрее оделась. Я вытащила деньги, которые хранила в ящике стола. Я всегда приберегала деньги на всякий случай, и теперь у меня было несколько десятков долларов.

Я открыла дверь и выглянула в тускло освещенный коридор. На цыпочках я пересекла его и, открыв дверь в комнату Джефферсона и Ричарда, проскользнула внутрь. Я присела возле кровати Джефферсона и слегка потрясла его, пока он не открыл глаза.

– Тсс, – предупредила его я.

Его глаза округлились. Я посмотрела на Ричарда, который спал, отвернувшись, и убедилась, что мы его не разбудили. Затем я подошла к шкафу Джефферсона и достала кое-какое его белье, носки, пару брюк, рубашки и быстро упаковала это в его чемодан. Я принесла ему его вещи и помогла одеться. Затем я подала ему его куртку и кивнула следовать за мной быстро и тихо.

Я оставила свой чемодан в коридоре, и, когда мы вышли, я быстро взяла его, и мы с Джефферсоном как можно тише направились к лестнице. Я оглянулась. Убедившись, что никто не проснулся, мы спустились по ступенькам и направились к входной двери.

– Куда мы идем? – прошептал Джефферсон.

– Прочь отсюда, – ответила я. – Очень, очень далеко!

Я еще раз оглянулась на этот дом, который когда-то был таким счастливым и надежным. Я закрыла глаза и услышала смех папы и мамы. Я услышала звуки рояля и прекрасный голос мамы. Я услышала, как миссис Бостон зовет нас обедать. Я услышала, как папа, вернувшись домой с работы, кричал: «Где мой мальчик? Где мой именинник?» Я видела, как Джефферсон, выскочив из гостиной, бросился в папины объятия. Он взял его на руки, поцеловал и понес его к нам с мамой.

Это был мир улыбок и любви, музыки и смеха. Я открыла входную дверь и вгляделась в поджидающую нас темноту. Затем я взяла Джефферсона за руку и сделала шаг вперед, закрыв за собой дверь.

Музыка и смех умерли. Я слышала только стук моего испуганного сердца.

Мы были настоящими сиротами, беглецами, уносящими ноги от этого проклятья. Сможем ли мы вырваться из-под его власти, или оно будет следовать за нами по пятам и поджимать нас в темных закоулках.