Текст книги "Вивальди"

Автор книги: Вирджилио Боккарди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)

Но встал вопрос: кому посвятить эти двенадцать сонат? Отец убедил сына сделать посвящение графу Аннибале Гамбара, богатому венецианцу родом из Брешии, большому ценителю красоты и страстному поклоннику концертов в приюте Пьет а . Поскольку это было первое его сочинение, готовящееся к печати, Антонио не раз наведывался в типографию, чтобы лично проследить, как идут дела с печатанием партитуры. Он был в раздумье: стоит ли на титульном листе помещать герб графа Гамбара? Его сомнения развеял Джован Баттиста и отговорил от такой затеи, сказав, что это могло бы выглядеть подобострастным заискиванием перед патрицием. Решено было поместить на титульном листе типографскую эмблему: царь Давид, играющий на арфе. Однако возникло ещё одно сомнение: следует ли указывать сан Антонио?

– А чего тут думать, – заметила Камилла, которая, сидя за своим вязаньем, до того молча слушала рассуждения мужа и сына. – Всем в Венеции известно, кто такой наш дон Антонио.

По настоянию матери, а может быть, и по собственному желанию, перед именем автора издатель напечатал слово «дон» и тем же шрифтом набрал фразу «венецианский скрипач и профессор», но без ссылки на приют Пьет а , ибо пока Антонио Вивальди, в отличие от отца, не считал свою преподавательскую деятельность достойной упоминания на титульном листе партитуры.

Коль скоро вопрос с посвящением был решён, пришлось подумать о том, в каких выражениях написать его. Просмотрев многие партитуры, Антонио увидел обычные штампы и общие места текстов, в которых авторы выражали извинение за свой скромный дар и воспевали, не скупясь на эпитеты, достоинства знатного лица, которому посвящалось само сочинение… Тогда он решил выбрать нечто среднее и довериться вкусу почитателя прекрасного, каким слыл граф Гамбара. Он так и написал: «Прошу Вас, Ваше Сиятельство, тонкого ценителя музыки и красоты, защитить сей труд от суровой критики и предвзятости нынешних хулителей, слух которых огрубел, и они стали глухи к истинной гармонии звуков. Преисполненный уважения и доверия начинающий автор посвящает Вам этот свой первый опус».

Дом на площади Брагора стал тесен. Дети подросли, и места для ночёвки в двух комнатах всем не хватало. Не спать же на кухне?

Самый младший, восьмилетний Изеппо Гаэтано, вынужден был тесниться в родительской постели между Джован Баттистой и Камиллой. Маргарита была девушкой на выданье, да и двадцатисемилетний священник Антонио часто нуждался в уединении. А как разместить Чечилию, Бонавентуру, Дзанетту и Франческо? На семейном совете было решено сменить жильё. По этому поводу больше всех горевала Камилла, ибо это был её родной дом, где она выросла. Более того, ей так не хотелось расставаться со своим приходом и с обходительным доном Лоренцо, к которому она часто обращалась за советом и во всём ему доверяла. За поиски нового жилья с особым рвением взялась старшая дочь Маргарита, мечтавшая о замужестве и горевшая желанием поскорее покинуть тесный родительский кров. Вскоре ей удаюсь найти неподалёку на площади Святых Филиппа и Джакомо пустующий просторный дом, принадлежащий монахиням из Сан-Дзаккерия, за 42 дуката арендной платы в год.

Весть разнеслась по округе с быстротой молнии. После стольких лет жизни на площади Брагора семейство Вивальди расставалось с родовым гнездом. Но уж коли такое случилось, жители соседних улочек решили отметить это событие. Дон Лоренцо поручил ризничему Феличе и зеленщице Кате организовать прямо на площади угощение по такому поводу, но не столь обильное, как было при рукоположении дона Антонио. В последнее воскресенье ноября настоятель церкви Сан-Джованни ин Брагора оповестил с амвона прихожан, что Рыжие покидают насиженное гнездо. Площадь заполнили друзья, знакомые и просто обитатели окрестных переулков, привлечённые накрытым столом у фонтана. Приглашая провожающих наполнить бокалы белым шипучим вином, так подходящим к предложенным на закуску вяленым рыбёшкам, кальмарам, рачкам и неизменным в эту пору жареным каштанам, Джован Баттиста заверил, что его цирюльня всегда будет открыта для постоянных клиентов обоего пола, да и сам он с чадами и домочадцами переезжает не в далёкую Францию, а всего лишь на соседнюю площадь в десяти шагах отсюда.

– Единственно, о чём нам приходится сожалеть, – признался он, – это расставание с приходом, с которым столько всего в жизни связано. Надеюсь найти и в Сан-Проволо таких же добрых пастырей.

Этот переезд был близким, а потому не понадобилось нанимать peata,плоскодонку с гребцами и грузчиками. От старого дома 9 на Брагора до дома 4358 на площади Святых Филиппа и Джакомо нужно было пересечь лишь три моста, и весь скарб с лихвой уместился на трёх больших тележках. От желающих пособить не было отбоя.

На новом месте всё было непривычно. Не было двух колодцев, у которых женщины собираются за водой, и небольшого рынка с рядами торговцев рыбой и зеленью, когда, казалось, жизнь всех соседних домов сливается с жизнью площади, являя собой единое целое. Пожалуй, новый квартал аристократическим не назовёшь, но всё в нём было чинно и благородно. Сразу же за мостом возвышалась громада базилики Сан-Марко, чуть далее – Дворец дожей и правительственные здания. В новом доме всем места хватило. У родителей теперь появилась своя спальня, а дочери и сыновья по отдельности разместились в своих комнатах, и у дона Антонио оказалась небольшая каморка с кроватью, платяным шкафом, полкой с нотами и рабочим столом, подаренным приютом Пьет а . В доме были светлая прихожая и большая кухня с плитой и камином. Наконец Вивальди обзавелись просторным удобным жилищем, о котором мечтали годами.

Как и предполагалось, первый напечатанный издателем Сала опус молодого священника, красующийся теперь в витрине нотного магазина, породил немало досужих разговоров и пересудов в кафе и художественных кругах города. Особый интерес он вызвал в известном салоне молодой художницы Розальбы Каррьера, чьи работы, выполненные пастелью, пользовались большим спросом среди местной и заезжей аристократии. В её доме на Сан-Вио чуть ли не каждый вечер собирались поэты, музыканты, художники и непременная на таких встречах золотая молодёжь. Именно там на одном из вечеров кто-то пустил слух, что опубликованные сонаты написаны не кем иным, как бравым скрипачом и брадобреем Джован Баттистой, отцом новоявленного композитора в сутане. Другие «знатоки» стали сравнивать их с сочинёнными одиннадцатью годами ранее «любительскими», по определению самого автора, сонатами Альбинони, а Антонио Вивальди, мол, всего лишь переработал их слегка и выдал за свои. Кому-то из гостей салона вспомнился сонатный цикл Корелли с его знаменитым финалом follia,и Вивальди, считали они, дабы показать свою виртуозность, по примеру римского маэстро сделал финалом своих двенадцати сонатвариации на тему этого произведения Корелли, используя ритм старинного танца сарабанда, к музыкальной теме которого часто обращались многие композиторы.

Само собой разумеется, разноречивые суждения, распространяемые по городу, порой доходили и до слуха Вивальди. Но отец с сыном старались не обращать на них внимания. С некоторого времени дон Антонио по настоянию отца стал посещать дома патрициев, в том числе дворец Гамбара и литературный салон монсеньора Оттобони. Ему приходили приглашения на приёмы у принца Эрколани и французского посла Де Помпонне. Джован Баттиста старался внушить сыну, который пытался порой уклониться от посещения светских раутов, ссылаясь на занятость, что это необходимость, а отнюдь не желание выставить себя напоказ и покрасоваться на людях. Это – часть избранной им профессии, ибо служение искусству требует жертв. Действительно, по прошествии некоторого времени после выхода в свет op. I из двенадцати сонатпосол Де Помпонне устроил у себя во дворце близ церкви Мадонна дель Орто благотворительный концерт, собранные средства от которого пошли на восстановление пострадавшего от недавнего пожара женского монастыря Сан-Джироламо. Вместе с Антонио Вивальди в концерте приняли участие генуэзский тенор Джованни Паита и примадонна театра Сан-Кассьяно сопрано Джулия Маркезини. Это был первый шумный успех в Венеции молодого композитора и скрипача в сутане, о котором уже на следующий день заговорили в городе. Его виртуозная игра вызвала бурный восторг знати и почитателей музыки, собравшихся во дворце.

ГЛАВА ПЯТАЯ

1706 год начался с приятной новости. На книжных развалах появился «Путеводитель для гостей Венеции», выпущенный аббатом Коронелли, в котором помимо достопримечательностей города были указаны мастерские лучших художников, лавки умельцев различных традиционных промыслов и театры, а среди наиболее известных музыкантов были названы скрипачи Джован Баттиста Вивальди и его сын дон Антонио. Камилла попросила мужа приобрести для неё «Путеводитель», чтобы показать подругам. На возражения мужа, что издание, мол, предназначено для приезжих, она заявила:

– Для меня это большая радость. Почему же мне не поделиться ею с другими?..

После долгого раздумья руководящий совет приюта Пьет а возобновил годовой контракт с маэстро Антонио Вивальди. Решение было принято семью голосами «за» при «трёх» против. Одновременно закончились и обетные молебны по заказу патриция Гритти, чему рыжий священник был несказанно рад. Хотя полученное вознаграждение помогло ему издать свой первый опус из двенадцати сонат и материально помочь семье, выполнение самого заказа патриция далось ему с превеликим трудом. Порой он чувствовал, как силы оставляют его, и в такие дни ему было не до скрипки. Так во время последнего молебна при чтении молитвы Отче наш он вынужден был спешно удалиться в ризницу. Ему повезло. В то время в церкви он был не один, и два дьячка уложили его на скамью и потёрли виски мелиссовой водой. Когда дыхание восстановилось, измученный дон Антонио с трудом вернулся на амвон и закончил службу.

Приступы астмы не оставляли беднягу. Ничего не помогало: ни смоляные компрессы, ни отвары из корней ириса, ни хвалёная териака. А недавно один армянский священник из дальнего монастыря на острове Сан-Ладзаро посоветовал попить настой из эвкалипта, но и он не помог. К счастью, такие приступы не были каждодневными и зависели главным образом от капризов погоды. Однажды Антонио нужно было отправиться в лавку струнных инструментов, чтобы купить новый смычок для одной из своих любимых учениц Маддалены. Привычный путь по лабиринту улочек и мостов настолько утомил маэстро, что вынудил его зайти передохнуть в одну из мальвазий, как назывались в то время питейные заведения.

– Нет, такие прогулки теперь не по мне, – сказал сам себе дон Антонио, отдышавшись, и попросил полового подать воды с лимоном. – Хочешь не хочешь, а придётся в таких случаях брать гондолу, как это ни накладно.

Не прошло и трёх лет после возведения в сан, как он окончательно утвердился во мнении, что нужно всё-таки отказаться от самостоятельных литургий, сопряжённых для него с неимоверными физическими муками. От запаха ладана у него начинались приступы удушья. Дома такое решение вызвало более чем неудовольствие, особенно Камиллы. Рушились все её мечты иметь в семье своего настоящего священника.

– Да где же это видано, чтобы священник не служил литургию? – недоумевала она. – Что скажут прихожане?

Вновь пришлось обращаться за помощью к мудрому дону Лоренцо, хотя Вивальди не являлись больше его прихожанами. Несмотря на увещевания посетившего их дом прелата, Антонио остался в своём решении непреклонен. Это был тот момент, когда его упрямство не поддавалось никаким уговорам родителей или кого бы то ни было. Дон Лоренцо это понял и не стал более настаивать, заявив:

– Коль скоро недуг не проходит и часто даёт о себе знать столь болезненно, то последнее слово за самим доном Антонио, и тут не вправе решать за него никто, даже патриарх.

Для подтверждения правоты своих слов старый прелат вспомнил некоторые решения Тридентского собора <sup>[16]16
  Тридентский собор, созванный папой Павлом III в эпоху Контрреформации в 1564 году в городе Тренто на севере Италии. (прим. перев.).


[Закрыть]</sup> , на котором были оговорены определённые поблажки в подобных ситуациях, то есть при невозможности священником по состоянию здоровья вести службу.

– Самое разумное, – посоветовал дон Лоренцо, – это обратиться к патриарху и испросить временное освобождение от обязанности служить литургию. Покамест следует ежедневно читать молитвослов.

Услышав такой совет, Камилла воскликнула, чуть не плача:

– Вы очень добры, святой отец! Но кто знает, доживу ли я до того дня, когда смогу побывать на литургии собственного сына?

Не попрощавшись со священником, она в сердцах удалилась в свою комнату, где, затеплив свечу перед Мадонной, принялась истово молиться…

Спору нет, Вивальди был чудаковатым человеком с упрямым характером. И всё же воспитанницы приюта Пьет а относились с большой симпатией к молодому маэстро с рыжей взъерошенной шевелюрой, то одетого в сутану священника, то в тёмное партикулярное платье и вечно с ворохом нот под мышкой. Несмотря на странности, девушки уважали его как хорошего педагога и превосходного музыканта. Рыжий священник платил им той же монетой, ценя в них рвение к учебе и преданность музыке. Не будучи щедрым на похвалу, он часто выделял за старание Франчески ну и Катарину, играющих на корнете-а-пистоне <sup>[17]17
  Корнет-а-пистон (ит. cornetto) – медный духовой мундштучный инструмент типа трубы. Тембр – мягкий, бархатистый. (прим. перев.).


[Закрыть]</sup> , Микьелетту, прекрасно освоившую технику скрипичной игры, Лючану, органистку, и Лючету, влюблённую в виолу.

Учитывая затворнический образ жизни и суровые нравы в приюте, многие девушки мечтали стать воспитательницами или выйти замуж. Внутренний распорядок строго подчинялся звонку колокольчика. Весной и летом на сон отводилось не более семи часов, с приходом сезона дождей и первых холодов разрешалось поспать на час подольше. По звонку проходили побудка и утренняя молитва. Каждая из воспитанниц по очереди назначалась дежурной на неделю. В её обязанности входило поддержание чистоты и порядка в дортуаре. Она же должна была сопровождать девушек к заутрене, а потом к месту работы или учёбы. По звонку все строго парами направлялись в трапезную, соблюдая молчание. Был общий запрет на общение с посторонними, за исключением близких родственников, свидания с которыми допускались по особому разрешению руководства приюта. За прилежание в труде и примерное поведение девушки могли рассчитывать на небольшие деньги, выдаваемые на карманные расходы, заносимые в книгу расходов.

Ежедневные занятия музыкой были обременительны и требовали беспрекословного послушания. Но девушки из хора и оркестра в сравнении с остальными воспитанницами приюта находились в привилегированном положении. Они могли общаться с лицами мужского пола – учителями музыки, а в летний зной их даже вывозили за город подышать свежим воздухом. После десяти лет затворнической жизни кое-кому удавалось подобрать себе замену среди приютских воспитанниц и выйти на волю, накопив из «карманных» небольшую сумму в качестве приданого.

Между рыжим священником и его ученицами установились настолько дружеские и доверительные отношения, что после успешного разучивания и исполнения очередной сонаты Вивальди просил их проставлять свои имена на последней странице партитуры. Таким образом, после обычных воскресных концертов на партитурах появлялись имена особо отличившихся: скрипачки Пруденцы, гобоистки Пелегрины, исполнительницы партии виолы Кандиды и органистки Лючаны.

Однажды под большим секретом одна из учениц сообщила наставнику, чтобы он был осторожен, так как за дверью часто стоит, подслушивая, маэстро Гаспарини. Во время занятий Вивальди обычно после объявления перерыва брал скрипку и начинал музицировать, отдаваясь полёту воображения. Старый маэстро был наслышан об этой особенности молодого коллеги и, движимый неотступным профессиональным любопытством, подходил иногда на цыпочках к двери классной комнаты и молча слушал, стараясь не вспугнуть вырывающийся как из рога изобилия каскад дивных звуков. Тому, кто невзначай оказывался с ним рядом, он знаком приказывал не шуметь и не топать ногами, приговаривая:

– Пусть себе играет. Не будем мешать…

В такие минуты ученицы обступали наставника и, затаив дыхание, слушали его импровизации. А он, оторвав пальцы от инструмента, брался за перо и начинал лихорадочно покрывать линейки нотной тетради трудночитаемыми штрихами и точками.

– Браво, маэстро! И это всё для нас?

Не отвечая на их восторженные возгласы, охваченный творческим порывом, он звал к себе копииста и приказывал разобраться в этом месиве значков с завитками, переписав ноты набело. Через день на пюпитрах учениц появлялись новые произведения маэстро. Всякий раз для них это было радостным сюрпризом, укреплявшим их любовь и привязанность к милому рыжему наставнику. Поначалу он просил самую смышлёную из учениц прочесть партитуру, требуя строго придерживаться написанного. Когда удавалось добиться чёткого понимания новой вещи всеми исполнительницами, Вивальди приступал к репетиции и объяснению технических приёмов игры.

– На первой ноте смычок плотно идёт вниз, – объяснял он, постукивая по пюпитру и требуя к себе внимания. – А на трёх остальных смычок движется прерывистыми толчками вверх. Следите за тем, чтобы он не касался соседних струн.

Взмах рукой, и порыв наставника передавался его юным ученицам, которые окунались в поток волшебных звуков.

* * *

Который день в салоне художницы Розальбы Каррьера велись разговоры о затее австрийского посла устроить во время карнавала состязание между скрипачами-виртуозами – двумя священниками. Необычный концерт должен был состояться 6 февраля 1707 года. По такому поводу принц Эрколани, посол австрийского монарха Леопольда I, устроил большой приём в своём венецианском дворце, во время которого должно было состояться объявленное состязание между доном Джованни Руэта и доном Антонио Вивальди. Было известно, что первый пользовался покровительством самого монарха, а вот второй мог рассчитывать только на своё мастерство. Собравшейся на приём знати предстояло назвать победителя музыкальной дуэли, а полученные средства должны были покрыть расходы на грандиозный пир. В салоне художницы делались самые различные предположения, но большинство склонялось к мысли, что победа достанется не Вивальди, поскольку борьба будет вестись не на равных, ибо Руэта мог рассчитывать на давнюю дружбу с хозяином дома, послом.

В великолепном зале на помосте между четырьмя напольными светильниками муранского стекла появились тепло встреченные присутствующими два соперника в сутанах, вооружённые скрипками и смычками. Различие между ними было в возрасте – один несколько старше и к тому же седеющий брюнет, другой огненно-рыжий с впалой грудью. Более часа они поочередно исполняли различные пьесы, изобилующие сложными пассажами. Каждый старался поразить своим виртуозным мастерством. Щедрая на аплодисменты публика была разгорячена не столько жарко натопленными изразцовыми печами дворца, сколько разносимым слугами вином и общей атмосферой карнавального веселья. Мнения разделились. Многие дамы сгрудились около молодого Вивальди, привлечённые его рыжей косматой шевелюрой, которая развевалась в такт движениям смычка, скользящего по струнам с удивительной лёгкостью и изяществом. Но под конец выступления трудно было назвать явного победителя.

Один из хроникёров светской жизни отметил, что по количеству аплодисментов победу одержал рыжий священник. А вот посол Эрколани в своем отчёте монарху через пару дней писал: «Священник дон Джованни Руэта, который выступил на концерте вместе с молодым священником доном Антонио Вивальди, превосходным скрипачом, завоевал своей игрой аудиторию, доказав, что он достоин монаршего расположения». Да и мог ли посол быть искренним и беспристрастным, говоря о протеже Леопольда I, известного меломана? И всё же, упомянув имя Вивальди, он отозвался о нём как о «превосходном скрипаче». Для рыжего священника это был ещё один повод заставить говорить о себе в городе, особенно среди знати. Утвердиться в музыкальном мире избалованной Венеции было куда как непросто, тем паче для священнослужителя.

Как-то вечером, вернувшись с репетиции в Сан-Марко, Джован Баттиста сообщил сыну за ужином, что в Венецию прибыл Скарлатти. Уроженец Палермо, представитель неополитанской оперной школы, Алессандро Скарлатти объявился в лагунном городе с двумя операми: «Митридат Евпатор» и «Триумф свободы», намеченными к постановке в театре патриция Гримани. Хотя до премьеры оставалось несколько дней, Венеция жила ожиданием встречи со знаменитым композитором-кудесником, произведения которого полны удивительной притягательности и очарования.

– Наша цензура наложила запрет на одну из опер, – пояснил Джован Баттиста. – Назревает большой скандал, ибо все билеты давно проданы.

Оказывается, главный цензор-инквизитор Винченцо Мадзолени узрел в либретто «Митридата» какие-то моменты, противоречащие религиозным канонам. Но патриции Коррер, Микьел и посол граф Ортолани, более влиятельные, нежели иезуит Мадзолени, тут же вмешались, вынудив дотошного цензора сменить гнев на милость и дать nulla ostaна постановку оперы. Дня через два дон Антонио принёс домой ходивший в городе по рукам листок, в котором вся эта история получила комическую окраску. Автором сатиры был поэт Бартоломео Дотти, пользующийся в Венеции славой охальника и скандалиста. В стишках содержался также выпад против самого Скарлатти, который, пользуясь большим весом и влиянием, в самый последний момент произвольно вычеркнул из списка исполнителей главных партий любимицу публики певицу Скарабелли, заменив её своей протеже сопрано Диамантиной. Побывав на генеральной репетиции оперы, Дотти написал:

 
Как божий день, ясна сия картина:
Очаровала автора глупышка.
Но как ни тужится Диамантина,
Она всего лишь жалкая пустышка.
 

Далее, дав волю своей язвительности, поэт подверг осмеянию и саму оперу:

 
Мне эта музыка не режет ухо,
Хоть новизны в ней, право, ни на йоту.
Мелодия весьма проста для слуха.
Но вызывает у меня зевоту.
 

Исходя из местнических интересов и привязанностей, памфлетист-сатирик никак не мог согласиться с вторжением композитора-южанина в мир музыки Венеции, породивший таких всеобщих любимцев, как Альбинони, Гаспарини, Легренци, Лотти и Поллароло. Но стихотворец не учёл одной особенности музыки Скарлатти – её способности завораживать слушателя, производя на него сильное впечатление. Вот почему вопреки мнению язвительного поэта премьера прошла с потрясающим успехом. Триумф Скарлатти ещё более укрепил Вивальди в его желании писать музыку для театра.

Худо-бедно, но имя Антонио Вивальди стало обретать известность за пределами лагуны. Так, из города Ров иго ему пришло предложение сочинить серенаду для солистов и оркестрапо случаю отъезда тамошнего градоначальника Франческо Скверни в связи с окончанием срока службы. Это произошло в июле. Стояла несусветная жара, на город обрушился сирокко, лишивший возможности дышать свежим воздухом. В дневные часы нельзя было высунуть нос наружу. Как ни лестно было предложение, Антонио не хотелось трястись в карете в такой зной, и он решил ответить отказом. Но этому воспрепятствовал отец, который принялся убеждать сына, что от столь удачно подвернувшегося случая грешно да и глупо отказываться. На сторону сына встала мать.

– Да как же можно отправляться на край света по такой жаре? – не выдержала Камилла. – Он задохнётся в тесной карете и помрёт. Бедный мой сыночек!

Как бы там ни было, но именно отец пояснил сыну, как пишется многоголосная оркестровая серенадапри непременном введении в неё аллегорических и мифологических персонажей. Основная цель такого произведения – воспеть деяния лица, которому оно посвящено. Прождав напрасно наступления дождливой погоды, Антонио решил отправиться в путь, надеясь за день добраться до цели. Несмотря на духоту и дорожную пыль, он не расставался в карете с партитурой, внося последние исправления и дополнения в почти завершённую работу, над которой частично трудился дома и в приюте Пьет а .

Когда он прибыл в Ров иго, славящийся своими розами, серенадабыла полностью готова, получив название «Состязание долга». Автор посвятил её красавице Елене Миноцци Кверини, жене отъезжающего градоначальника. Это был первый крупный успех Антонио за пределами лагуны, о котором долго вспоминали благодарные слушатели.

То лето выдалось чрезмерно жарким, и на смену ему пришла зима с невиданными для тех широт холодами. Уже в начале 1708 года до материка – terrafermaможно было дойти пешком по льду замёрзшей лагуны, а товары и провизия из Местре доставлялись на удивление венецианцев целыми обозами по накатанному пути. Замёрзли все каналы и протоки – такого не помнили даже старожилы. К счастью, суровая зима оказалась единственной бедой, обрушившейся на Венецию, если учесть, что в то время почти вся Европа была охвачена огнём войны, обошедшей стороной Святейшую республику.

Несмотря на дикий холод, все театры работали и каждый вечер заполнялись публикой, которую в немалой степени привлекали хорошо натопленные залы. Не отставали от них и богоугодные заведения, давая чуть ли не ежедневно концерты во время столь непривычного на льду, но, как всегда, шумного и затейливого карнавала, на который съехалось множество гостей из соседних областей.

В самом начале карнавального праздника в Венеции неожиданно объявился именитый гость – молодой король Дании и Норвегии красавец Фридрих IV, принёсший с собой арктический холод, как ворчали венецианцы. Король прибыл инкогнито под именем графа Олембургского, чтобы чувствовать себя вольготнее и вдоволь повеселиться, забыв об этикете. Узнав о желании короля находиться в городе инкогнито, в сенате вздохнули с облегчением, ибо теперь не придётся особо раскошеливаться на официальные приёмы и обеды по случаю визита монаршей особы из страны, как и Венеция, придерживающейся политики нейтралитета. Некоторые патриции взяли на себя заботу о пребывании короля и его увеселении. Так, когда король на день остановился в Виченце, его принимал тамошний капитан-губернатор Антонио Фарсетти, закативший пышный приём. В Венеции ему оказывают гостеприимство, не отходя от короля ни на шаг, здешние патриции Фоскари, Эриццо, Дольфин и Нанни. Однажды Фридрих IV изъявил желание испытать судьбу и посетить Ридотто <sup>[18]18
  Известный игорный дом, существующий с 1638 года в бывшем дворце Дандоло, находился под контролем правительства республики. Ныне превращён в театр. (прим. перев.).


[Закрыть]</sup> . Однако согласно строгому предписанию войти в известный игорный дом можно только в карнавальном костюме – bauta.Ему на выбор была предложена дюжина различных маскарадных одеяний с маской. Выбрав по вкусу один из таких костюмов, король не расставался с ним, посещая театры, концерты и прочие увеселительные заведения, что позволяло ему хранить инкогнито, особенно на сомнительных ночных пирушках с местными гетерами.

Слава о концертах, даваемых в приюте Пьет а , была велика, так что коронованные особы и другие именитые гости Венеции не обходили вниманием этот признанный «храм Эвтерпы», стараясь побывать там хотя бы раз. Его пожелал посетить и Фридрих IV. После мессы он остался на концерт, заинтересовавшись голосами юных хористок, но не сумев их разглядеть через решётку. Хроникёр местной газеты так описывает это событие: «Его Величество в сопровождении иностранных послов появился в Пьет а в 11 утра. После исполнения хором девушек Credoи Agnus Deiзазвучал оркестр. За дирижёрским пультом стоял дон Антонио Вивальди, заменивший болеющего маэстро Гаспарини. Как и подобает, концерт был отмечен высоким вкусом и прошёл с большим успехом». Воспользовавшись присутствием коронованной особы, Вивальди виртуозно исполнил сверх программы одну из своих сонат, что вызвало бурный восторг слушателей. Губернатор Виченцы Фарсетти подвёл его к королю, который выразил музыканту своё восхищение. Едва Фридрих IV покинул Пьет а , как дон Антонио, кликнув гондольера, поспешил к издателю, но не к Сала, а к Антонио Бортоли, который в те дни готовил публикацию его op. II из двенадцати сонат для скрипки и basso continue.На сей раз рыжий священник внял совету практичного отца, который не раз втолковывал сыну, что при нынешней большой конкуренции музыкант никогда не должен упускать ни один удачно подвернувшийся случай. В посвящении скандинавскому королю Вивальди написал: «Находясь на троне, своей высочайшей милостью Вы соизволили снизойти до того, кто недостоин поцеловать последнюю ступень Вашего пьедестала». В отличие от прежнего посвящения сонатного цикла патрицию Гамбара теперь Вивальди не испытывал никаких сомнений или угрызений совести и выразился так, как это было принято тогда при обращении ко всем коронованным особам.

Довольный оказанным гостеприимством и обласканный венецианцами король 6 марта отбыл восвояси, увозя с собой подаренные ему сенатом три пушки, отлитые в его присутствии на Арсенале, и сборник двенадцати сонат Вивальди с посвящением автора.

К сожалению, не обошлось без дурного известия, омрачившего радость Вивальди после успешного выступления перед королём, о чём на следующий день в венецианских тавернах и аристократических салонах велись оживлённые разговоры. Совет попечителей приюта Пьет а без каких-либо объяснений решил не продлевать больше контракт с рыжим священником. Причина столь неожиданного отказа, по мнению Джован Баттисты, могла быть в том, что обременённый множеством дел Антонио не уделял должного внимания преподаванию в Пьет а . Однако это возмутило Камиллу до глубины души, и она никак не могла согласиться с предположениями мужа.

– Да как же так? – недоумевала она. – Он с утра до вечера занят с ученицами.

Но причина была в другом. Едва приютские воспитанницы овладевали мастерством игры на музыкальных инструментах и могли действовать самостоятельно, как ради экономии средств прижимистый попечительский совет тут же отказывался от услуг их наставника. Как ни обидно было дону Антонио и сколь ни возмущались домашние, само это решение отнюдь не обескуражило Вивальди, ибо он давно нуждался в передышке. Более того, сам отказ на продление контракта был им воспринят как некий знак Провидения. С некоторого времени он упорно трудился над новым циклом, состоящим из скрипичных произведений, под общим названием Estro Armonico,то есть ор. III из двенадцати концертов для одной, двух и четырёх скрипок.Как-то после ужина он показал отцу непросохшие от чернил нотные листы, объяснив, что под словом Estroподразумевается вдохновение, творческий импульс, порыв, полёт фантазии. С таким богатством мелодий и столь выразительной гармонией звуков Джован Баттисте пока не доводилось сталкиваться, и он не мог не порадоваться за сына.

По форме и содержанию цикл Estro ArmonicoВивальди содержал немало новшеств. Это были скрипичные концерты, частично написанные в духе венецианских композиторов Альбинони, Джентили и в некоторой степени повторяющие римский стиль концертов Корелли для нескольких солистов. Рыжий священник задумал представить миру подборку из наиболее разработанных и имеющих универсальный характер сочинений. Вот почему он отказался от услуг местных типографов Салы и Бортоли и отдал предпочтение издателю Этьену Роже из Амстердама, который выпустил каталог шрифтов, что позволяло делать заказ по почте. Кроме того, в начале XVIII века голландские типографы применили ряд новшеств, позволивших ускорить сам процесс печати. Они отказались от шрифтов из малопрочного свинцово-оловянного сплава, используя шрифты из более стойкого сплава меди. Благодаря нововведению голландцы могли получать несколько оттисков с оригинала, а венецианским типографам, работавшим по старинке, приходилось каждый раз перебирать набор и начинать всё сызнова.