Текст книги "Неодинокий Попсуев"

Автор книги: Виорэль Ломов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Бескрайняя, жгучая, злая…

В непогоду не по себе. Нескончаемый дождь пытка. Пребывая в непривычной для себя меланхолии, Попсуев не заметил, как очутился возле дверей Несмеяны и позвонил.

– Закирова нет? – спросила она, открыв дверь и кивая вниз.

– Закирова? Я не к нему.

– Прошу. Вот тапочки. («Купила, для меня?») Пальцы не поджимай. Или носки целые? Чай?

Горел торшер возле дивана, раскрытая книга, клетчатый плед.

– Погода сегодня… – сказал Попсуев.

– Какая? – Зевнув, хозяйка глянула в окно. – Да ничего вроде.

Чай пили молча, без слов и улыбок. Так провели четверть часа. «Тихий ангел пролетел, – подумал Сергей. – Тюкнул бы нас по башке, чтоб в себя пришли».

– А с чего это вы надумали прийти ко мне? – спросила Несмеяна, когда Попсуев засобирался уходить.

– Замерз.

– А, – кивнула она и неожиданно добавила с улыбкой, от которой хотелось заплакать, – знакомо. Даже плед не согревает.

При этих словах Попсуев поглядел ей в глаза. Они были бесстрастны.

– Вы так и живете? – спросил он, думая о том, есть ли у нее мужчина или нет. «Если нет, это преступление. Если есть, это катастрофа».

– Да, а что? Плохо?

– Напротив, уютно.

– Какие ваши годы? – Несмеяна заметила его взгляд, скользнувший по обстановке. – И у вас будет свой угол. Квартиру пока не дали?

Попсуев дернулся от вопроса, но, похоже, Несмеяна спросила просто так, лишь бы что-то спросить. А это еще хуже, чем подкалывать!

– Читаете? – Сергей взял в руки книжечку. – О, Хименес? – Он процитировал: – Острая, жгучая, злая тоска по всему, что есть.

– Бескрайняя… Бескрайняя, жгучая, злая, – поправила его Несмеяна. – Острая, на перец похоже. К кулинарии ближе проза.

– А вы что же, любите Хименеса?

– А что, нельзя?

«Девушки становятся женщинами не когда лишаются невинности, а когда перестают читать стихи. Или наоборот, когда начинают? В любом случае, поэзия и женщина – единая плоть, бескрайняя, жгучая, злая».

Вспомнился дождливый воскресный день, когда Закиров затащил его на пару часов к Несмеяне на дачу. Облепиха под сыплющим дождем с черным, корявым, причудливо по-восточному изогнутым стволом и мелко-кудрявой светло-зеленой кроной вызвала в душе такой же поэтический образ, как сосна или пальма Лермонтова. Раздвоенный ствол и струящиеся черные ветки, как артерии, вены и капилляры земного сердца жизни…

– Вот читаю, и дождь уже не кажется таким скучным, – произнесла Несмеяна.

– Утром я думал, что вечность это дождь. Нет, это стихи Хименеса.

И снова молчание.

– Я пошел? – сказал Попсуев.

– Идите, – как начальник, произнесла Несмеяна.

– А я только что вспомнил облепиху, что под вашим окном на даче.

– Она красивая, правда? – на мгновение оживилась Несмеяна. – До свидания.

Попсуев с шумом в висках, с шумом в груди, вышел. Казалось, шум шел по всему свету. «Что делать? – думал Сергей. – Почему я такой пень?»

МКК

В начале смены Попсуева вызвал к себе Берендей. В кабинете сидели Свияжский, Несмеяна и приборист цеха. Начальник был непривычно мрачен.

– Я пригласил вас, господа, с тем чтобы сообщить вам пренеприятное известие: к нам прилетела рекламация. Без крылышек. Но размером с ведерную клизму. Поздравляю присутствующих (и себя лично) с личным вкладом в это общее дело. Тринадцатую зарплату придется добровольно отдать в пользу бедных. Завтра с утреца мы с Попсуевым… (да, ты теперь, Сергей Васильевич, не и.о., а полнокровный старший мастер, приказ подписан, с чем и поздравляю, обмыв за тобой)… едем на комбинат, а на той неделе сами встречаем дорогих гостей. Кстати, два дефекта из трех на комбинате поймали на входном контроле, что очень хорошо, а то бы вонь до Америки дошла. Твои проворонили, Несмеяна Павловна. Глаза не кругли, они, они. И знаешь что? Межкристаллитную коррозию! МКК! Вот номера изделий. Кто делал шлифы и смотрел в окуляр – фамилии мне на стол. Пятьдесят микрон пропустили!

– А почему сразу мои? Кто нам протолкнул их? У них, что, своих микроскопов нет?

Попсуев было вскинулся, но Берендей осадил его:

– Гроссмейстер, не лезь поперек дамы.

– Вот от пятого марта распоряжение Рапсодова. – Светланова открыла свой журнал. – «Оборудовать лабораторию ОТК микроскопами с трехсоткратным увеличением, ответственный… Берендей и начальник снабжения»!

– Начальник снабжения и Берендей, – поправил Несмеяну Никита Тарасович. – Он первый.

– Неважно. А теперь крайние мы? Мне писать докладную Рапсодову?

– Не егози, оборудуем. Надавлю на снабжение. Они вечно телятся.

– Другого не могут!

– Так, этим же составом снялись и к главному.

* * *

У главного инженера лишнего не говорили. Обсудили командировку Берендея с Попсуевым, подготовку цеха и отделов завода к приезду комиссии. Набросали основные пункты для протокола согласительного совещания на комбинате.

– Всё? – спросил Рапсодов. Обычно этим безответным вопросом он завершал разговор.

– Нет, не всё! – сказала Светланова. – Без трехсоткратных микроскопов МКК не поймаем!

– Несмеяна Павловна, – поморщился главный, – знаю я об этом, знаю! Поставщика прикрыли, а с другим договорились только на следующий квартал.

Глинтвейн генерала Берендея

После парилки Берендей встал на весы и потянул 129 кг, но когда выдохнул, стало 128. Математики не дадут соврать: количество выдохнутого воздуха сравнялось с погрешностью взвешивания. В противном случае надо признать, что с выдохом Никита Тарасович снял с души килограммовую тяжесть, которая уже два дня лежала на ней. Облегченный Берендей подошел к зеркалу и полюбовался собой, похлопывая по тугому животу налитыми, как боксерские перчатки, ладонями. Только в бане можно было увидеть, насколько он могуч. Сергей, сам чрезвычайно сильный и жилистый и немалого роста, около 185 см, рядом с ним выглядел мальчишкой.

– Штангу тягал, Никита Тарасыч?

– Тягал, – усмехнулся Берендей. – Твоих успехов не достиг, но мастера в тяже дали. Однако с харчами тут у них, прямо скажем, швах.

Берендей втянул живот и встал к зеркалу боком, вытянув руки по швам, с шумом вдохнул и выдохнул.

– Не жалуют тут нас с тобой, Сергей Васильевич, не жалуют. Три кило за день потерял, а ведь они мои кровные! – он посмотрел на коллегу, точно тот мог вернуть ему эти потери: – Это что ж станется с меня, если я тут на месяц застряну? Они думают, мы так, мелкая сошка. Напрасно они так думают… – Он взял вафельный полотенчико с черным квадратиком цехового клейма в уголке, попытался окружить им бедра, но концы не сходились: – Подгузники, что ли? Всё одно к одному. Пошли отсюда! В последний раз приехал. Пусть теперь главный сам ездит или своих конструкторов-стратегов, бездельников посылает. Это их забота. А мой цех всё как надо сделал. Да чего я тебе говорю! А за МКК металлургов надо спросить.

Командировка красна междусобойчиком. Но в цеховой бане, вопреки всем неписаным законам гостеприимства, командированные парились одни. Другого и не могло быть после скандала, учиненного Берендеем сразу же по приезду в кабинете главного инженера комбината Клюева. Без предисловий Никита Тарасович спустил на Клюева собак за то, что тот растрезвонил на весь Союз о «якобы бракованной продукции», поставляемой «Нежмашем».

– Где выводы комиссии, чтобы утверждать это?! – гремел Берендей.

Попсуев удивился столь жаркой атаке начальника на Клюева, но Никита Тарасович вечером поведал ему о подоплеке: «Хотел услышать, что он скажет. Для острастки полезно первым надавить на противника. Дело в том, Сергей Васильевич, только это секрет, мне летом предложили кресло главного инженера комбината, а я чего-то раздумывать стал, ну вот в него и уселся Клюев. Мы с ним на одном потоке учились».

Одни они зашли и в ресторан при гостинице. Заказали блюда, ждут. За день так и не поели: то цех, то протокол, то кофе из банки, то баня натощак.

– Я им напишу, я им такое в протокол напишу… – грозился Берендей. – Встретить не могут по-человечьи, даже если мы им и брак поставили, с кем не бывает. Но ведь брак браку рознь. Браки вообще на небесах совершаются. Фотки они мне кажут, МКК нашли, пятьдесят микрон, невидаль. Можно подумать, первый раз в жизни. А сами белые и пушистые. – Он с тихим негодованием, оставаясь по большому счету невозмутимым, смотрел на Попсуева, будто именно тот корил его коррозией и морил голодом.

Сергей не выдержал: – Да что ты, Тарасыч, на меня смотришь, как на потребителя?

– А на кого мне еще смотреть? – проворчал Берендей. – На него, что ль? – указал он на портрет Горбачева. Ворчал, ерзал на стуле и вдруг с треском грохнулся на пол. Поднялся с невозмутимым лицом, осмотрел останки стула, рассыпавшегося под ним на несколько частей, выбрал ножку: – Гарсон! Ком хиер[1]1
  Мальчик, официант (фр.). Идите ко мне (нем.).


[Закрыть].

Подбежал официант. Показывает ему ножку: – У вас нет другой мебели? Замените, голубчик.

После того, как Берендей один выпил бутылку водки (Сергей потягивал пиво), скомпенсировав плотной закуской все потери дня, он обмяк, подобрел и на вопрос, как ему после принятого, изрек: – От-лично! Я ж генерал! – (Сергей окинул взглядом неохватную мощную грудь Берендея: и впрямь генеральская, как диван, только ордена с медалями в семь рядов цеплять) – Начальник моего ранга раньше, при Никите, да и при Лёне еще, генеральскую должность имел. Шутка ли – тысяча двести семь человек коллектив! В бою и за столом у меня должны быть одинаково ясные мозги!

– Никита Тарасыч, а давай завтра в гостинице оттянемся, по-домашнему. Глинтвейн пил когда-нибудь? Сварю.

– Суп, что ли? Да слыхал про него, девки жужжали: глинтвейн, глинтвейн! Но не пил. Чего сидеть, айда прошвырнемся. Внизу жду.

Еще в гостинице Попсуев услышал голоса. Берендей стоял под фонарем, окруженный подростками. Парни кричали и размахивали руками. Никита Тарасович сгреб двух юнцов за шкирку, как котят, потряс ими в воздухе и вернул на асфальт. Склонив обоих в поклоне, сказал: – Прием закончен! – и подтолкнув так, что оба носом забурились в сугроб, добродушно глянул на остальных, те попятились. – Малолетки еще, – вздохнул он, – совсем дураки. Ну да откуда им знать, что я «Запорожец» могу поднять. Особливо после пол литра! – захохотал он на всю улицу.

* * *

На завтра к вечеру Попсуев накупил всего, что требовалось, благо, в магазинах ОРСа рабочих снабжали по высшей категории, всего было полно и безо всяких талонов. Слил в трехлитровый чайник бутылки портвейна, вермута, сухого красного вина, выжал лимон, очистил и разломал пару мандаринов, накрошил мармелад, бросил корицу, пакетик ванильного сахара, а затем включил чайник. Подумал-подумал и свалил туда же мандариновые и лимонные корки. Берендей с несвойственной ему живостью следил за приготовлениями.

– Хочешь сказать, что вот это можно пить? – несколько раз поинтересовался он. – Столько витамина цэ истребил. С водкой понятней. Говоришь, у них так пьют? Извращенцы.

Чайник закипел, по комнате пополз пьянящий цитрусовый запах, от которого перехватывало горло. Попсуев разлил по стаканам дымящийся красный напиток.

– Пить горячим, чтоб обжигало.

Когда Берендей проглотил один глоток, а второй не смог, Попсуеву стало жаль его. Берендей с тоской огляделся по сторонам, не зная, куда выплюнуть сказочное питье.

– Я давно знал, что там одни придурки живут, – изрек он. – Ты-то что к ним примкнул? Водку купил? «Оттянулись».

Сергей достал водку. 0,75. У Берендея оттаял взгляд. Тут пришел халявщик Брыкин из московского КБ. Он всегда держал нос по ветру и умудрялся приходить к первой рюмке.

– Пьете? – удивился он.

– Хочешь глинтвейн? – Попсуев подал стакан Берендея. – Для разгону.

Брыкин с удовольствием вытянул напиток, шумно выдохнул, наслаждаясь: «А-а-а!.. Какие напитки тут у вас!» Берендей передернулся.

– Водку будешь?

Брыкин ответил, как собака, глазами: буду, мол, и охотно. Берендей откупорил бутылку, разлил. Только конструктор поднес стакан ко рту, Никита Тарасыч, нарушив обычай, отставил свой, достал смятую бумажку из кармана, разгладил ее на столе и сказал: – Мы тут, Глеб Саныч, скидывались… На вот это, – он указал пальцем на чайник и на водку с закуской: – С тебя, так и быть…

– Дверь-то я не закрыл! – вскинулся Брыкин, выхватив ключ из кармана.

– Куда ты? Выпей сперва. Кому твоя дверь нужна? – крикнул ему вслед Берендей, но Брыкина и след простыл. – Поехали, а то еще кого принесет. Хотя в чайнике много бурды. Ну, беленькая! Русь – ее ничем не замутишь.

Берендей выпил, включил телевизор, там шла пресс-конференцию какого-то известного академика, директора института.

– Да, знать бы, где упадешь. Уже жалею, что не приехал в эту глушь. Хорошо тут у них. Всё есть. От одной закуски судороги по телу. Мне тут нравится. Городок, гостиница, коттеджи. Основательные, будто Собакевич строил.

В это время академик в телевизоре ликующе сообщил:

– Скоро появится новый вирус гриппа, и миллиард человек умрет!

Попсуев развел руками: – Вот те на! Радости сколько!

– Не дрейфь, Серега, – сказал Берендей, – мы всё равно в другом миллиарде. Апокалипсис в их миллиарде случится, в «золотом». Там и так уже одни золотари живут.

Для написанья протоколов не надо десять балаболов

Протокол составляли в кабинете заместителя главного инженера. Мнения сторон были полярными. Когда все наорались и подустали, Берендей, до того молчавший, устроился в кресле и попросил минуту внимания. Добродушно и очень складно он двадцать минут вел речь о причинах коррозии, подмигивая металловедам, которые думали, что только они владеют тайнами своего мастерства. Пенял подрядчикам, нарушавшим режимы термообработки и проталкивавшим на «Нежмаш» слитки со скрытными дефектами. Указывал на конструкторские недоработки и несовершенство приборного контроля. Укорял в лукавстве эксплуатационников, нарушавших режимы эксплуатации. Никто не перебивал, так как у всех рыльце было в пушку, и каждому было что исправлять.

– Предлагаю мировую, – в завершении спича произнес Берендей. – Консенсус. Леди Чаттерлей любила присказку: «Какая ж мисс не любит компромисс?» Вот наш проект…

Проект присутствующие приняли с тремя незначительными поправками.

Когда нежмашевцы вернулись в гостиницу, начальник похвалил Попсуева: – Правильно себя вел, Сергей, не егозил, но и поблажек не давал. Очень хорошо! Надо тебя дальше двигать, на место Поповой, а старушке на печь залезать.

Берендей включил телевизор и, кивнув на беснующихся депутатов, обронил:

– Мы ладно, десять часов орали за-ради дела, а эти чего? Когда в нержавейке много хрома, хром вызывает МКК…

– Нержавеющие стали вдруг ржавеющими стали, – не удержался Сергей от экспромта.

– Вот именно. Эти слуги народа хром и есть. Многовато их стало, заботливых. От них страна покрылась трещинами. «Мыслящая» интеллигенция, нам в пику, «немыслящим». Знаешь, в чем ее предназначение? Наливай, дома так не попьешь… Предназначение этих балаболов в разрушении страны, в которой вроде как родились. Чем больше обласканы они страной, тем глубже проникают в ее поры. Хуже азотки. Любую щель ищут, чтобы разъесть ее. Разрушая монолит, губят и себя. А потом нас начнут попрекать, что мы кормили их, но не досыта. Попомни мои слова. Они – МКК страны.

Благодарность

Когда начальник НИЛ Диксон получил Попсуевские материалы, он поначалу не поверил, что всё это сделал один человек за пять месяцев. Наметанным взглядом Яков Борисович определил: тут к куме не ходи – кандидатская! При защите, правда, могут сказать: неканоническая, почему так широко? Ну да Яков Борисович, как опытный портной, из любого материала мог скроить и по моде, и по заказчику. Главное к идеям иметь материю, хоть воздух, а уж сшить можно и из воздуха.

Диксон разбил даром полученные исследования на две группы и усадил своего зама Роберта Бебеева (зятя Рапсодова) за написание статей и автореферата диссертации. Главный инженер второй год торопил начальника НИЛ остепенить родственника, пока была возможность протолкнуть того в главк. Благо, кандидатские экзамены Роберт уже сдал. Защитится, куда он денется! Правда, об этом пока никому на заводе знать не надо! Бебеева учить жизни нечего: хватка волчья, ничего не упустит.

Через два месяца Бебеев представил начальнику две статьи и автореферат. Материал получился дрянной, автор показал свою полную беспомощность в описании методики исследования, особенно в математической ее части. Диксону, не ожидавшему такой подлянки от своего нового, навязанного Рапсодовым зама, пришлось переписать всё наново, упорядочить первобытный хаос изложения и исключить три пункта, дискредитирующих Бебеева, как научного работника. Введя в число авторов себя, Бебеева, руководство завода, нескольких свадебных генералов и Попсуева, Диксон передал статьи главному инженеру. Рапсодов поморщился: «Ну что вы, Яков Борисович, не тот уровень! Мастер, даже старший, ну что вы!», и Попсуева вычеркнули.

Через неделю, к 1 Мая Попсуеву объявили благодарность и премировали «в размере 100 рублей». А спустя два дня в «Вечерке» появился репортаж Шебутного, озаглавленный: «Признанный спортсмен, непризнанный ученый?» В ней журналист излагал как вещи понятные, так и удивительные. Понятно было, что мастера с диссертацией «обули», но многих удивило то, что Попсуев, оказывается, бился за звание чемпиона Европы на саблях.

«Признанный спортсмен, непризнанный ученый?» Репортаж Шебутного

Быть ученым в нашей стране – почетно и заслуженно. На «Нежмаше» трудится немало ученых, чьи достижения имеют огромное народнохозяйственное значение и дают многомиллионный доход государству. В этом году в одном из основных производств (начальник цеха Н.Т. Берендей) было проведено исследование, позволившее повысить качество контроля, вследствие чего существенно уменьшились издержки производства и получен немалый экономически эффект.

Куратор министерства А.К. Иванов, директор завода И.М. Чуприна, главный инженер к.т.н. Б.Г. Рапсодов, главный технолог к.х.н. Р.П. Зверев, главный приборист к.т.н. И.И. Кандаур, начальник НИЛ д.т.н. Я.Б. Диксон и его заместитель Р.Н. Бебеев в отраслевом сборнике опубликовали две статьи. Результатами работы нежмашевцев заинтересовалась Москва, а также многие предприятия отрасли. По материалам этой работы Бебеев подготовил кандидатскую диссертацию. Защита ее состоится в следующем году.

* * *

Не обошлось и без казуса. Так, тов. Н.Т. Берендей заявил нашему корреспонденту о том, что основной вклад в проделанную работу сделал старший мастер цеха С.В. Попсуев, но его почему-то не оказалось в числе авторов статей. И вовсе непонятно, почему диссертацию защищает Бебеев, к данной работе имеющий лишь косвенное отношение: он зять главного инженера Рапсодова. В дирекции завода заявление начальника цеха не подтвердили. При этом разъяснили, что старший мастер Попсуев всего лишь молодой специалист, участвовавший с линейным и контрольным персоналом цеха и других подразделений завода в сборе и обработке данных, и до автора научных статей пока не дорос. Но в техническом отчете он фигурирует среди исполнителей.

Главный инженер подвел черту, заявив: «Желание молодого специалиста Попсуева поскорее остепениться и стать признанным ученым вполне оправданно и понятно, так как наш завод является кузницей творческих кадров. Не исключено, что мастер, который склонен к исследовательской деятельности, со временем будет переведен в НИЛ. Пока же ему, выпускнику столичного вуза, проработавшему на нашем заводе всего ничего, надо поднабраться опыта. Согласитесь, два года – это маловато, чтобы вникнуть в нюансы производства и тем более давать рекомендации по его совершенствованию и корректировке ТУ. Всему свое время, признают и Попсуева. Что же касается заявления начальника цеха тов. Берендея, оно вполне понятно и заслуживает уважения, поскольку Попсуев является одним из лучших его работников. К тому же Попсуев мастер спорта международного класса, четыре года назад бился за звание чемпиона Европы на саблях. Из-за полученной раны вынужден был уйти из фехтования. Думаю, что если мы и ранили самолюбие производственного мастера, то всё же не так сильно, как травмировал мастера спорта клинок победителя в том бою».

Что ж, по мнению технического руководителя завода, случай с Попсуевым неприятный, но не трагический. Кому-то везет, кто-то становится чемпионом или кандидатом наук, а кто-то остается вторым или кандидатом в кандидаты. Если разобраться, вторых, третьих и т. д. большинство, и что без них первые? Ведь и пан Володыёвский, помнится, не был чемпионом Европы, а «главный механикус отечества» Кулибин академиком? Так что Попсуев – полный вперед!

* * *

В заключение хочу сказать пару слов о Попсуеве-спортсмене. Я слежу за фехтованием, знаю не только известных мастеров клинка, но и интересуюсь растущими талантами. Одним из самых перспективных, на мой взгляд, пять лет назад был Сергей Попсуев. В 19 лет став мастером спорта международного класса, он вошел в обойму ведущих советских саблистов. Тренеры не без оснований ожидали от Сергея серьезных успехов в международных соревнованиях, но на кубковых соревнованиях в Венгрии с ним произошел несчастный случай, едва не закончившийся трагедией. В бою клинок итальянца сломался и, как масло, прошил камзол Попсуева.

Пройди клинок двумя сантиметрами выше, и этой статьи не было бы. Врачи вытащили Попсуева с того света, но после больницы он уже не смог вернуться в большой спорт. Сергей тогда был студентом четвертого курса Московского энергетического института. Я на время потерял следы Попсуева и вдруг узнал, что по окончании МЭИ он оказался в нашем городе, на «Нежмаше». Мне стало интересно, как сложится его жизнь на поприще инженера. Уверен, что я еще не раз вернусь к нашему герою.