355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Винценц Мюллер » Я нашел подлинную родину. Записки немецкого генерала » Текст книги (страница 6)
Я нашел подлинную родину. Записки немецкого генерала
  • Текст добавлен: 16 октября 2016, 23:33

Текст книги "Я нашел подлинную родину. Записки немецкого генерала"


Автор книги: Винценц Мюллер



сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц)

Летом 1919 года я прочитал книгу о войне Франца Шаувеккера «В пасти смерти. Германская душа в мировой войне», посвященную немецким пехотинцам. Однако я никак не мог согласиться с тем, как автор расхваливал солдат-фронтовиков. Это было уж слишком! По мнению Шаувеккера, фронтовой солдат якобы живет ради войны, а война является источником всего сущего. Хотя я душой и телом был солдат, однако мне претили подобные взгляды.

Высшая военная подготовка и первое знакомство с нацистами

После того как я был принят в рейхсвер, 2 января 1921 года я был командирован в штаб V военного округа в Штутгарте на первый и второй курс подготовки помощников командиров, как называлась в целях маскировки запрещенная Версальским договором высшая военная подготовка в Военной академии. До этого, в августе 1920 года, я прошел отборочные испытания. Нас было двадцать офицеров – от старослужащего капитана до старослужащего лейтенанта.

Наш преподаватель тактики, майор Генерального штаба Франке с терпеливой настойчивостью учил нас, как он говорил, военному ремеслу: принципам составления приказов и их обработке. Преподавание военной истории являлось введением к оперативной подготовке; на занятиях по истории изучались отдельные эпизоды из истории войн Фридриха I Прусского, Наполеоновских войн и войн 1866 и 1870 годов. Однако на первом плане были кампании, операции и битвы мировой войны, прежде всего битва на Марне в сентябре 1914 года во Франции, с анализа которой, собственно, и началось изучение тактики. На основании мемуаров нескольких видных генералов разбирались ошибки, допущенные в результате отклонения от первоначального плана Шлиффена во время развертывания, а затем и в самом ходе решающих боев. Битва на Марне была главной темой не только в нашей аудитории. Она много лет господствовала в немецкой военной литературе. Именитейшие генералы и военные специалисты занимались ею, преимущественно ошибками этой битвы. Отход от плана прежнего начальника Генерального штаба Шлиффена, по которому предусматривалось сосредоточение крупных сил на правом фланге армии, рассматривался как причина провала расчетов на быстрое окончание войны. Подробно обсуждались и другие ошибочные решения тогдашнего начальника Генерального штаба Мольтке.

Такой метод трактовки военных событий приводил – понимали или не понимали это отдельные преподаватели и военные литераторы – к упрощенчеству в объяснении исхода Первой мировой войны, а также к игнорированию взаимосвязей и имел целью «поправить дело» новой попыткой установить германское мировое господство. Разумеется, детальное рассмотрение ошибок и их причин, тем более стратегических и оперативных ошибок, с целью извлечения опыта входит, в конце концов, в задачу истории военного искусства. Однако для такой битвы, какой являлась битва на Марне, с которой связывались все надежды на победу, чисто военного анализа было недостаточно. В данном случае исследование должно было бы охватывать общее политическое и экономическое положение Германии. С изучением битвы на Марне и кампании в августе-сентябре 1914 года во Франции, а также дальнейшего хода войны был непосредственно связан вопрос, возможно ли вообще решать судьбу немецкого народа путем войны. Однако эта сторона дела оставлялась без всякого внимания. Правда, тогда, то есть в 1921–1922 годах, материалов о ходе военных действий было еще мало. Но и в позднейших публикациях, по крайней мере в тех, которые мне известны, ни один немецкий военный автор ни разу не поднял этого вопроса.

На занятиях по другим, менее важным предметам разбирались главным образом вопросы вооружения. На обоих курсах был добавлен новый предмет – гражданская подготовка, которую преподавал профессор Бильфингер из Тюбингена. В живой форме он излагал историю германской конституции, начиная с 1848 года, особенно бисмарковскую конституцию 1871 года, веймарскую конституцию, а в связи с этим и закон о вооруженных силах от 23 марта 1921 года. Говоря о вооруженных силах Веймарской республики, он, в частности, указывал на то, что республика была обременена наследием кайзеровского рейха и проигранной мировой войной.

Его лекции произвели на меня глубокое впечатление. Но, к сожалению, на них присутствовали только двадцать слушателей курсов помощников командиров в Штутгарте да, быть может, еще некоторое их число в других округах. Штабные же и строевые офицеры не получали систематической подготовки по столь важным для них и актуальным вопросам.

Курсы помощников командиров были подчинены начальнику штаба V военного округа, полковнику Генерального штаба Велльварту, а затем его преемнику – подполковнику Генерального штаба Бломбергу, будущему военному министру Гитлера. Во время нашего двухгодичного обучения несколько раз на занятиях присутствовал также командующий войсками V военного округа генерал-лейтенант Рейнгардт. Он был последним прусским военным министром. О Рейнгардте говорили, что во время капповского путча он в противоположность генералу фон Секту считал, что рейхсвер может оказаться вынужденным вести огонь по рейхсверу, то есть по вступавшей тогда в Берлин бригаде Эрхардта. Не раз он выступал перед нами, будущими офицерами Генерального штаба. Рейнгардт говорил нам, как необходимы сплоченность рейхсвера, безоговорочное подчинение приказам начальников и то, чтобы офицеры держались вне политики. Рейхсвер должен быть надежнейшим и сильнейшим инструментом государственной власти хотя бы уже для того, чтобы враги не имели повода его критиковать. Особенно часто говорил он о

Версальском договоре и призывал к трезвой по-военному оценке положения. В отношении деятельности Межсоюзнической военной контрольной комиссии (ИМКК) он предостерегал нас от мальчишеских и глупых выходок, например, от сокрытия сверхкомплектного оружия. Когда Германия снова станет свободной, говорил он, то оружие найдется и без этого. Генерал Рейнгардт пользовался у нас большим уважением.

В апреле 1922 года, во время пасхальных каникул, пришло неожиданное сообщение о том, что в Рапалло заключен договор между Германией и Советским Союзом. Это было тем более неожиданно, что договор был подписан на Генуэзской конференции, где Германия рассчитывала «уточнить» вопрос о репарациях в свою пользу, но ничего не смогла сделать, так как этот вопрос там даже не стали обсуждать. На конференции Германия оказалась изолированной. Поэтому я, в общем, положительно отнесся к заключенному в Рапалло договору с Советским Союзом. Договор этот ликвидировал последствия войны, возобновил дипломатические отношения между Германией и Россией и урегулировал торговые связи на основе принципа наибольшего благоприятствования. Мне было ясно, что Рапалльский договор выгоден Германии. Кроме того, я доверял тогдашнему министру иностранных дел Ратенау, многие работы которого были мне известны – в свое время я зачитывался ими. Когда после отпуска я снова встретился с другими слушателями курсов, то оказалось, что наши взгляды на Рапалльский договор почти совпадают.

Летом 1921 и 1922 годов офицеры, обучавшиеся на штутгартских курсах, в соответствии с общим порядком были направлены на три месяца в войска. В 1921 году я проходил службу в 1-м дивизионе 7-го (баварского) артиллерийского полка в Вюрцбурге. В его составе я участвовал в дивизионных учениях в войсковом учебном лагере Графенвер, где познакомился и подружился со многими слушателями таких же курсов помощников командиров из других военных округов. Служба проходила нормально, отношения офицеров между собой и с солдатами были хорошие.

Тем более удивляло меня то, что я увидел в южнобаварских войсковых частях. В служебные часы там, казалось, все идет нормально. Но вне службы, в Офицерском собрании, там творилось черт знает что. Центральной фигурой офицерских сборищ был капитан Рем, будущий ближайший сотрудник Гитлера и начальник штаба CA, служивший в штабе начальника пехоты 7-й дивизии, командиром которой был генерал Риттер фон Эпп. Как я слышал, Эпп рассылал так называемые патриотические письма, составленные капитаном в отставке Вейсом, позднее главным редактором нацистской газеты «Фелькишер беобахтер». В этих письмах излагалось требование ликвидировать республиканский строй. В 1933 году Гитлер сделал Эппа имперским наместником Баварии.

В гостиных Офицерского собрания на всех столах стояли маленькие флажки цветов бывшего германского военно-морского флага. Поздно вечером горланили такие песни, как «Францию мы разобьем» или «Свастика на шлеме, черно-бело-красный бант, бригадой Эрхардта называют нас». Приветствовали друг друга возгласами «хайль!». Цвет государственного флага с издевкой называли черно-красно-горчичным. Много говорили о «ноябрьских преступниках». Нередко утверждали, что «лучше быть мертвым, чем рабом». Можно было услышать и антисемитские лозунги, вроде: «Германия, пробудись! Евреи, околейте!» Многие знакомые мне баварские офицеры резко осуждали такое поведение хотя бы с точки зрения военного распорядка и дисциплины и квалифицировали его как «скотское». Сторонниками и друзьями Рема были большей частью молодые офицеры. Однако среди них были и несколько капитанов (при тогдашней системе продвижения это означало, что они были старше тридцати пяти лет), в большинстве из мюнхенского и других южнобаварских гарнизонов.

Летом 1922 года я был направлен на три месяца в 19-й (баварский) пехотный полк в Мюнхене. В основном, служба шла гладко. Только небольшие сигнальные флажки, которые унтер-офицеры во время занятий по тактике носили за голенищем, были черно-бело-красного цвета. Я узнал также, что некоторые офицеры и унтер-офицеры вечерами проводят военную подготовку в «национальных» союзах. Обстановка в других воинских частях была такой же, как в 19-м пехотном полку. Из разговоров со многими офицерами мне стало известно, что Рем и его

Союз имперского военно-морского флага, как и раньше, играют большую роль и что очень многие офицеры связаны с так называемой Национал-социалистской рабочей партией Германии (НСДАП), то есть с нацистами. В полку был и своего рода «противовес» этому в лице работавшего в штабе подполковника барона фон Венца цу Нидерланштейна. Он представлял монархическую линию, и у него были единомышленники. Ему не нравились нацистские скандалисты нового типа. Аристократические манеры барона сказывались, между прочим, в том, что офицеров-дворян он называл полным титулом и именем, например: «Господин лейтенант фон ле Сюир», тогда как офицеров буржуазного происхождения, как это вообще было принято в офицерском корпусе, только по фамилии, например: Вегнер, Книс, Мюллер. Вообще говоря, подполковник барон фон Венц цу Нидерланштейн считался в офицерском корпусе бестактным дураком.

Впрочем, в таком крупном городе, как Мюнхен, вне службы каждый занимался, чем хотел. Я мало бывал в Офицерском собрании, так как жил у сестры.

В конце августа 1922 года вся 7-я (баварская) дивизия снова собралась в учебном лагере Графенвер. Отдаленность лагеря и учебного поля способствовала тому, что «спасители Германии», среди которых центральной фигурой был капитан Рем, позволяли себе делать все, что хотели. Теперь во время учений уже не только командиры взводов и отделений имели при себе на занятиях черно-бело-красные сигнальные флажки, но и более крупные флаги этих цветов были видны на взводных повозках. Так было не только в южнобаварских воинских частях, но и в севернобаварских, прибывших из Нюрнберга и его окрестностей. Общее настроение было несколько повышенное. Многие офицеры и унтер-офицеры приветствовали друг друга на лагерных линейках словами «Германия, пробудись!», а ответом на это служило: «Евреи, околейте!» В Офицерском собрании маленькие флажки стояли теперь не только в клубных помещениях, но и в большом ресторанном зале. Это видели министр рейхсвера д-р Гесслер и начальник Пивного управления сухопутных войск генерал фон Сект, присутствовавшие на обоих заключительных учениях. Они не могли не заметить и националистического подъема в среде офицеров и унтер-офицеров. Неизвестно, знали ли они что-нибудь о содержании разговоров, которые велись на лагерных линейках и в клубных помещениях. В поздние часы там совершенно открыто говорили о предстоящей «ночи длинных ножей», о необходимости рассчитаться с «ноябрьскими преступниками». Пароль «Лучше ужасный конец, чем ужас без конца» считался одним из самых безобидных. В последний вечер после торжественного товарищеского ужина с участием старших начальников и командира дивизии перед зданием Офицерского собрания состоялась церемония вечерней зари. Я видел, что на этой церемонии у некоторых самых громких крикунов на глазах выступили слезы.

В конце сентября 1922 года я участвовал в горных учениях штаба 19-го (баварского) полка с горно-егерским батальоном из Кемптена. Некоторые офицеры этого батальона летом в Графенвере холуйствовали перед Ремом. Но здесь я этого не замечал. Странно, думал я, неужели Рем является главарем этих людей.

Наблюдения и опыт, приобретенные во время службы в баварских частях в 1921 и 1922 годах, подействовали на меня, как и на некоторых других офицеров, как своего рода предохранительная прививка против «национальных» веяний из Мюнхена. В начале октября 1922 года я возвратился в 5-й саперный батальон на должность командира взвода.

Спровоцированное воротилами германской индустрии, главным образом Стиннесом, вступление французских войск в Рурскую область 11 января 1923 года вызвало глубокое возмущение во всех слоях немецкого населения, и без того озлобленного в связи с инфляцией и непрерывным падением уровня жизни. Все это, разумеется, отразилось и на рейхсвере, главным образом на настроении солдат. Но, как я потом узнал, командование рейхсвера приняло ряд предупредительных мер.

Учитывая возмущение широких кругов населения, имперское правительство Куно, состоявшее из представителей правых партий, призывало к «пассивному сопротивлению». Правые круги Баварии и Северной Германии развернули разнузданную националистическую пропаганду. В это время слились крайне правые боевые союзы, прежде всего в Баварии, где CA, Союз имперского военно-морского флага Рема и союз «Оберланд» образовали Союз борьбы. Укрепились их связи с аналогичными группами в Северной Германии. На авансцену снова выступили командир фрейкора обер-лейтенант в отставке Росбах, капитан Эрхард, получивший скандальную известность в результате капповского путча, а также Людендорф. В Северной Германии зашевелились депутаты от Немецко-национальной партии: Грефе, Вулле и другие. В общем же, крайне правые круги стремились использовать французский нажим для того, чтобы поднять внутри страны мощную «национальную волну» и ликвидировать парламентскую демократию. «Все патриотическое движение направлено на насильственное изменение веймарской конституции. Потому что оно [так называемое патриотическое движение. – В. М.] является антимарксистским, антипарламентским, антицентралистским», – так заявил на судебном процессе против Гитлера весной 1924 года д-р Фридрих Вебер из правления праворадикального союза «Оберланд».

В верхушке рейхсвера, особенно у Секта, были тайные намерения, и ею были даже осуществлены подготовительные мероприятия с целью оказать вооруженное сопротивление французам. Это намечалось на тот случай, если пассивное сопротивление побудит французов оккупировать новые районы Германии. Об этих планах строевые офицеры ничего не знали. После частых совещаний у командующего V военным округом в Штутгарте мой командир батальона говорил: рейхсвер не пойдет на военную авантюру, войска должны сохранять спокойствие; мы не можем позволить, чтобы горячие головы из «национальных» союзов подталкивали нас; из-за нажима извне главной задачей является сохранять сплоченность, гарантировать поддержание внутреннего порядка и повиноваться приказам начальников. Такие наставления из Штутгарта поступали на протяжении всего 1923 года.

Стараться удерживать войска в стороне от националистических и, главное, антиконституционных устремлений – это было только полдела; следует помнить, что в националистических союзах, особенно в «Стальном шлеме» и «Младогерманском ордене», главную роль играли бывшие офицеры, довольно широко связанные с офицерами рейхсвера.

Сразу же после принятия Версальского договора и в последующие годы реваншистские организации изыскивали всяческие методы, чтобы дать «национальной волне» толчок, направление и внутреннюю силу. В поисках пропагандистских приемов они обращались к прошлому Германии.

Подходящим для этого им казался период деятельности прусских реформаторов после поражения 1806 года. В статьях, брошюрах и докладах положение Пруссии под господством Наполеона сравнивалось с положением Германии 1923 года. Нет надобности останавливаться на этом подробно, достаточно подчеркнуть принципиальную ошибку в таком применении сравнительного метода. Деятельность прусских реформаторов в 1807–1813 годах привела в конце концов к успеху потому, что их военные планы и мероприятия подкреплялись упорным стремлением решить неотложные национальные проблемы Германии, прежде всего упразднить французское господство и ликвидировать феодальные тяготы и барьеры, которые столь сильно сдерживали развитие страны. Положение в Германии 1923 года было, однако, несравнимо с 1813 годом. Если прусское освободительное движение 1807–1813 годов как предшественник германского освободительного движения было носителем прогрессивных идей, то в 1923 году с ним хотели сравнить регрессивные силы. В 1923 году организаторы и покровители «национальной волны» хотели объединить национальные силы не ради новой, демократической Германии, а, наоборот, стремились реставрировать старые порядки, намеревались повторить и «поправить» то, что не удалось в войне 1914–1918 годов.

Объявленное на всей территории рейха 27 сентября 1923 года в силу статьи 48 веймарской конституции чрезвычайное положение и передача исполнительной власти министру рейхсвера д-ру Гесслеру означали для нас, строевых офицеров, что рейхсвер выдвинут на авансцену политической жизни. Однако в гарнизоне Ульма ничего не изменилось. 30 сентября пришло сообщение о разгроме путча Бухруккера в Кюстрине. Сначала нам стало известно лишь то, что сообщили газеты; мы, в частности, узнали, что майор Генерального штаба в отставке Бухруккер с отрядами «черного рейхсвера» попытался захватить крепость Кюстрин. Попытка эта была, однако, отбита комендантом крепости Кюстрин полковником Гудовиусом с помощью частей рейхсвера. Краткая служебная информация об этом была сделана на обычном командирском совещании в штабе V военного округа.

В низовых армейских кругах не придали значения тому факту, что баварское правительство еще 26 сентября 1923 года на основании земельной конституции передало исполнительную власть бывшему премьер-министру Кару и он назначался главным государственным комиссаром по вопросам чрезвычайного положения в Баварии.

Мое отношение к положению в Баварии было с 1922 года совершенно определенным. Я осуждал тамошние порядки или, лучше сказать, непорядки, которые наблюдал как в военной, так и в политической областях. Прежде всего я был против партикулярно-сепаратистских устремлений, которые сделались явно заметными с 1920 года и которые опирались на профранцузские и на габсбургские монархические круги. Любое стремление Баварии к сепаратизму только повредило бы Германии в целом. Именно преодоление последствий войны, столь глубоко затронувших все стороны общественной жизни страны, требовало учета общих интересов германского народа, а не удовлетворения местных сепаратистских требований.

30 октября 1923 года я так сформулировал свои тогдашние политические взгляды:

«Государственную форму определяют не интересы династии или определенных кругов, а только интересы всего немецкого народа. Исходя из этой точки зрения, я безоговорочно стою на платформе республиканской веймарской конституции не потому, что я думаю, что она является лучшей для Германии, а потому, что благо своего отечества я могу представить себе только в развитии, которое диктуется волей всего германского народа. Правда, я знаю, что республиканская конституция должна еще доказать свою жизнеспособность, однако, во всяком случае на ближайшее будущее, в ней заключена наша судьба. Ее крах вызвал бы не создание монархии в большей части Германии, а распад как Германии, так и Баварии».

Эти, конечно, далеко не полные и гладко сформулированные мысли являлись сознательным признанием республики, к чему я пришел благодаря опыту в первые послевоенные годы. Я приложил эти строки к письму своей невесте. Они были предназначены для моего будущего свекра, адвоката, который через свою дочь осведомлялся о моих политических взглядах.

Последствия сепаратных действий в Баварии сказались уже через три недели. Баварское правительство 22 октября 1923 года привело 7-ю дивизию к «присяге», иначе говоря, правительство земли вмешалось в установленный конституцией и военным законом порядок подчинения вооруженных сил. Оно само решало, какие приказы президента или министра рейхсвера должны выполняться войсковыми частями рейхсвера в Баварии и какие нет. Генерал фон Сект в приказе осудил действия правительства Баварии и потребовал от рейхсвера повиновения и сплоченности.

Из газет и сообщений приезжих стало ясно, что атмосфера в Мюнхене чрезвычайно накалилась. Правые круги требовали похода на Берлин, чтобы провозгласить там «национальную диктатуру». В первые дни ноября командир 5-го саперного батальона принес с командирского совещания в штабе V военного округа в Штутгарте ориентирующие указания. В результате окончания борьбы в Руре и из-за экономических трудностей существует возросшая опасность переворота как левыми силами, так и правыми. Все зависит от того, останется ли рейхсвер надежным инструментом в руках своего командования. Обращается особое внимание на то, чтобы члены правых союзов не могли завладеть оружием рейхсвера. Честь солдата – повиноваться. Военнослужащие рейхсвера предупреждаются, что они не должны позволить втянуть себя в какие-либо партийно-политические распри.

В ночь с 8 на 9 ноября 1923 года войсковые части гарнизона Ульм были подняты по тревоге в связи с гитлеровским путчем и в ожидании дальнейших приказов остались в казармах. Было повторено категорическое указание не допустить того, чтобы оружие попало в чужие руки. 9 ноября рано утром поступило сообщение, что накануне президент в соответствии со статьей 48 имперской конституции наделил исполнительной властью начальника Главного управления сухопутных войск генерала фон Секта. Таким образом, Сект опередил своего начальника, министра рейхсвера д-ра Гесслера. Этот факт на все лады обсуждался и офицерами гарнизона в Ульме. Лишь через несколько месяцев в Берлине мне объяснили, почему так произошло.

Подробности о гитлеровском путче 9 ноября 1923 года в Мюнхене мы вскоре узнали из газет. Из намечавшегося марша на Берлин ничего не вышло. Провозглашенное 8 ноября в пивной «Бюргербройкеллер» правительство с Гитлером в качестве рейхсканцлера просуществовало всего лишь несколько часов. Поощрявший и покровительствовавший ранее «национальному движению» в Мюнхене баварский главный государственный комиссар фон Кар, командир 7-й дивизии генерал-лейтенант фон Лоссов и начальник баварской земельной полиции полковник Зейссер хотя и участвовали в провозглашении правительства, однако удрали в кусты, как только почуяли, что акция обречена на провал.

Через несколько дней готовность номер один в гарнизоне Ульма была отменена и все снова вошло в свою колею. С точки зрения офицера ульмского гарнизона, с путчем Гйтлера было покончено. Однако многое оставалось неясным. Вскоре, вступив в новую должность, я получил возможность ознакомиться и с закулисной стороной событий. Если мне память не изменяет, 20 ноября 1923 года была получена телеграмма из Управления кадров сухопутных сил Министерства рейхсвера, в которой указывалось:

«Обер-лейтенант Мюллер из 5-го саперного батальона с получением сего откомандировывается в Министерство рейхсвера. Войсковое управление (T-I–III). Это распоряжение равнозначно переводу».


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю