Текст книги "Я нашел подлинную родину. Записки немецкого генерала"

Автор книги: Винценц Мюллер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц)

В Пограничной страже «Восток»

В январе 1919 года в «Сборнике военных распоряжений» появилось воззвание имперского правительства о создании Пограничной стражи и территориальных войск, в котором, между прочим, говорилось:

«Германия в большой опасности!.. Вступайте добровольно в Пограничную стражу… До сих пор каждая революция, как французская, так и русская, вызывала к жизни добровольческие армии под знаменем своих новых идеалов. Следуйте призыву германской революции. Без вашей помощи она не может достичь своих целей. Покажите, что революция уничтожила милитаризм, но не добровольную готовность ее свободных граждан к самообороне. Республика зовет вас; она заботится о вас, но она и нуждается в вас! Добровольцы, вперед!»

К этому времени я уже находился при расформированном штабе 10-й армии в Лётцене (Восточная Пруссия) в качестве адъютанта генерала инженерных войск Кана. 10-я армия, в ноябре-декабре 1918 года отведенная из Литвы в Лётцен, весной 1918 года, после заключения Брестского мира с Советской Россией, продвинулась далеко в глубь Белоруссии, до линии Могилев – Орша. Затем, после перемирия в ноябре 1918 года, этот фронт постепенно распался. Солдаты возвратились на родину. Для охраны границы остались в добровольном порядке только потрепанные войсковые части. Такое же положение сложилось и в Прибалтике, где после Брестского мира немецкие войска наступали из Литвы через Латвию и Лифляндию до Эстонии и вышли к Финскому заливу близ Нарвы. Этот фронт также распался в ноябре 1918 года. Довольно крупные немецкие части, оставшиеся добровольно, так называемые балтийцы, все еще стояли значительно дальше северной границы Восточной Пруссии – в Литве и Курляндии.

С такими «балтийцами», офицерами, унтер-офицерами и солдатами, я познакомился еще 4 или 5 января 1919 года, во время переезда по железной дороге из Берлина в Кёнигсберг. Я ехал тогда в штаб 10-й армии, «балтийцы» направлялись в Тильзит и дальше. В моем купе сидели несколько фельдфебелей. Почти всю дорогу они рассказывали друг другу о случаях, якобы приключившихся с ними в боях с большевиками. Часто слышалось: «Рублики звенят!» Имелись в виду сделки, совершенные ими в еще оккупированной Курляндии и во время отпуска в Германии, например, продажа гусей, масла, сала и т. д. Они говорили, что собираются остаться в Прибалтике и поселиться там. Это были современные ландскнехты, которые воевали ради добычи. Хотя я почти не чувствовал себя солдатом германской революции, о котором говорилось в «Сборнике военных распоряжений», я все же считал, что не имею ничего общего с подобными бродягами-ландскнехтами. Я не понимал тогда, насколько непоследовательной была моя позиция. К счастью, я находился в штабе армии и не соприкасался с таким сбродом.

В Лётцене 19 января состоялись выборы в Национальное собрание. Я очень серьезно отнесся к выборам, в которых тогда могли участвовать и военные, и долго размышлял, за какую партию голосовать. Социал-демократов и членов Немецкой национальной партии я сразу же отверг. Первые были слишком далеки мне, вторые являлись наследниками бывших прусских консерваторов, а от отца мне передалось отрицательное отношение к ним. Кроме того, во время войны они выступали против введения всеобщего и равного избирательного права. Я отказался от своего первоначального намерения голосовать за партию Центра, ибо неоднократно слышал, что голосовать в Восточной Пруссии за Центр – это все равно что голосовать за Польшу. Поэтому я решил голосовать за демократов, тем более что кёнигсбергская «Хартунгше цейтунг» нравилась мне больше других газет. И вдруг эта газета перед самыми выборами помещает большую статью какого-то пацифиста! Так в конце концов я отдал свой голос Немецкой народной партии – бывшим национал-либералам.

В феврале 1919 года штаб в Лётцене был распущен. Офицеры, не желавшие отправиться по домам, в том числе и я, были переведены в штаб командования Пограничной стражи «Север».

Новое командование было сформировано в небольшом восточнопрусском городке Бартенштейне. Командующим был генерал от инфантерии фон Кваст, начальником штаба – генерал-майор фон Сект. Командование подчинялось бывшему Верховному командованию во главе с Гинденбургом и Тренером, которое называлось теперь «Штаб в Кольберге», где и было его местопребывание. В штабе я встретился с двумя моими товарищами по службе в немецком саперном отряде в Турции. Это были командир батальона майор Циппер, которого я высоко ценил, и мой приятель капитан Хильдеман. По нашей военно-инженерной специальности работы было немного. Фронт хотя и существовал, но это была «неорганизованная война» – большей частью самовольные боевые действия локального значения.

Как я узнал, наша задача заключалась в охране временной западнопрусской границы, возникшей в результате польского восстания в ноябре-декабре в Познаньской провинции, а также южной, восточной и северной границ Восточной Пруссии – на бывшей русской территории, в Западной Литве и Курляндии.

Однако нам приходилось выполнять и другие задачи. В начале марта в штаб Пограничной стражи «Север» в Бартенштейне пришло приказание выделить молодых офицеров для операции против остатков революционной народной морской дивизии в Кёнигсберге. Операцией руководил командующий войсками в Кёнигсберге, действовавший в тесном сотрудничестве с обер-президентом Восточной Пруссии социал-демократом Августом Виннигом. По моей просьбе меня послали в один из фортов крепости в северо-западной части города, которым командовал полковник фон Лукк, как мне впоследствии стало известно – друг балтийского генерала графа фон дер Гольца. Там я нашел боевую группу численностью двести человек, причем офицеры составляли треть группы. 3 марта на рассвете началось концентрированное наступление на город. Мы двигались беспрепятственно через большое дачное предместье Марауненгоф и кварталы, в которых рабочие не жили. Войскам же, входившим в город с юга и юго-востока, пришлось вести серьезные, хотя и короткие бои. До полудня остатки Кёнигсбергской народной морской дивизии прекратили сопротивление.

Более крупные бои, благодаря которым отличился социал-демократ Носке, шли на территории рейха. Начиная с января, мы получали многочисленные сообщения о боях в Берлине, в Рурской области и Бремене. Эйснер, премьер-министр моей родины Баварии, принадлежавший к независимым социал-демократам, был застрелен в конце февраля лейтенантом графом Арко-Вайлейпом. Из письма матери я узнал, что отец просидел два дня под арестом в полицейской тюрьме в Мюнхене. Разумеется, он не имел ни малейшего отношения к убийству Эйснера и был арестован только потому, что случайно сидел в читальном зале баварского ландтага, когда здание очищалось революционными матросами и солдатами. Затем начались бои за Советскую республику в Мюнхене, город был занят фрейкором, созданным за пределами Баварии. Мои товарищи по Пограничной страже часто подшучивали надо мной как уроженцем Баварии, утверждая, что понадобились прусские войска, чтобы навести в Баварии «порядок».

В апреле 1919 года генерал фон Сект, начальник штаба Пограничной стражи «Север», был переведен в создававшееся министерство рейхсвера. Уход Секта повлек за собой некоторые изменения в персональном составе штаба командования, так как Сект взял с собой некоторых, хорошо известных ему офицеров. В результате я был переведен на службу к начальнику оперативного отдела штаба, тогда майору, барону фон Фричу в качестве офицера «для поручений». Благодаря этому я мог знакомиться со всеми важными документами и имел полное представление об обстановке в районе действий Пограничной стражи. На нашем участке границы, в основном, все было спокойно.

По-иному, однако, складывалось положение в Прибалтике. Там оставалось значительное количество бывших немецких оккупационных войск в виде отрядов фрейкора, а иногда и крупных соединений, например, Железной дивизии под командованием майора Бишофа, бригады Шаулен и других. Существовали сотни малых и больших отрядов общей численностью около 30 тысяч человек. Я знаю это точно, так как, будучи офицером «для поручений» при начальнике оперативного отдела штаба, принимал участие в организации войск и в составлении списка полевых почт.

Некоторые отряды фрейкора прибыли даже из Германии. В основном же, в качестве пополнения прибывали солдаты, которые в составе фрейкора некоторое время участвовали в гражданской войне в Германии. Вербовщики «балтийцев» проникали даже в Южную Германию.

Балтийский ландвер под командованием майора Флетшера и фрейкор Медема состояли почти исключительно из немцев, еще в царское время поселившихся в Прибалтике и являвшихся русскими подданными. Это были главным образом помещики, а также представители буржуазных слоев. Хотя обе эти группы относились к национальному меньшинству, однако на этой бывшей русской территории они из-за своего экономического положения пользовались большим влиянием. Они защищали свою собственность и свое влияние, опираясь на немецкую Пограничную стражу. Расчет был на то, что после будущего заселения Прибалтики немецкими фрейкоровцами их положение в стране упрочится. Реакционные фрейкоровцы боролись против «окраинных народов», но особенно враждебно были настроены к Советской России.

В начале марта 1919 года генерал-майор граф фон дер Гольц принял под свое командование «балтийцев» из Либау. Он был весьма энергичным человеком и – как можно было заключить из разговоров и служебной переписки – заклятым врагом большевиков. Поскольку это было возможно, учитывая характер этих отрядов ландскнехтов, Гольц установил в них твердый порядок. Когда в апреле прибыла вновь сформированная в Германии гвардейская резервная дивизия, началась подготовка к наступлению на Ригу, чтобы вернуть этот занятый Красной Армией город и его окрестности. Наступление было осуществлено в конце мая – начале июня 1919 года. На короткое время Рига была взята.

Через три недели город опять был сдан. Неудача под Ригой привела к серьезному временному кризису среди «балтийцев», тем более что это были дни принятия Версальского договора: западные державы требовали отвода немецких войск из Прибалтики.

Летом 1919 года в занятой немецким фрейкором Латвии появился авантюрист, называвший себя князем Аваловым-Бермонтом и сформировавший из русских контрреволюционеров крупные воинские соединения. Когда западные державы потребовали отвода немецких войск из Прибалтики, несколько тысяч «балтийцев» перешли под командование Авалова-Бермонта, так что германское правительство как будто лишилось всякого влияния на них. Граф фон дер Гольц и не думал об отводе войск. У него были далеко идущие планы. В своих докладных записках он нередко говорил о «будущей России», которая возникнет после свержения советского режима. Разумеется, он понимал, что одним «балтийцам» решить такую задачу не под силу, но полагал, что они могут создать предпосылки для этого, пусть даже весьма ограниченные. После новых поражений немецкие отряды в ноябре 1919 года перешли под немецкое командование и были вынуждены начать отход в Германию.

Однако они отказывались отойти на территорию Восточной Пруссии, пока им не будет выдано все, что положено, а главное – продовольствие. Чтобы переправить через границу один или два поезда с грузом, надо было «подмазать» нескольких таможенных чиновников. Поэтому обер-лейтенант Винценц Мюллер, теперь офицер «для поручений» начальника штаба командования Пограничной стражи «Север» полковника фон Тэра, был послан в Тильзит, чтобы передать некоему железнодорожному чиновнику небольшой чемодан, набитый пачками бумажных денег. Если мне память не изменяет, там было 100 тысяч марок в тогдашней валюте.

В декабре последние «балтийцы» перешли восточно-прусскую границу. Одни из них были размещены в померанских и мекленбургских помещичьих имениях и позднее составили часть вооруженных сил, участвовавших в путче Каппа. Другие присоединились к фрейкору в рейхе, в основном, к верхнесилезскому.

По условиям перемирия, подписанным 11 ноября 1918 года, западные державы заставили Германию отказаться от Брестского мирного договора, по которому Советская Россия была вынуждена отдать Германии большие территории. В то время как Франция и Англия оказывали сильнейший нажим с целью заставить Германию выполнить все другие условия перемирия, государства-победители более или менее терпимо относились к тому, что немецкая Пограничная стража находилась за пределами Германии – в Прибалтике. Немецкие войска обеспечивали западным державам выигрыш времени, пока прежде всего Англия, начав интервенцию против Советской России со стороны Баренцева моря и Финского залива, не нашла, что пришло время путем открытого вмешательства распространить свое влияние и на прибалтийские районы бывшей царской империи. Таким образом, немецкая Пограничная стража служила главным образом интересам держав-победительниц, пока они подготавливали Версальский мирный договор. Естественно, преследовались и германские интересы. Имелось в виду, что Прибалтика будет аннексирована Германией, большевизм разбит и будет создана хорошая исходная позиция для военных действий против Советской России. Именно в силу последней причины немецкие войска оставались так долго в Прибалтике. Ведь Тренер даже считался с возможностью крупных операций против Советской России в союзе с Антантой.

Замешательство, уныние, чувство безнадежности и возмущение – такова была первая реакция офицеров штаба, когда я начале мая 1919 года из газет стали известны некоторые положения Версальского мирного договора, а затем и все его четыреста сорок статей. Трудно было представить себе его последствия, какой бы области ни коснуться: занятие левого берега Рейна государствами-победителями, создание пятидесятикилометровой демилитаризованной зоны восточнее Рейна, экономические определения, особенно репарации, полное разоружение, сокращение германской армии до 100 тысяч человек и военно-морского флота до 15 тысяч человек с небольшим количеством старых кораблей, а главное – признание вины Германии за развязывание войны, требование предать германского кайзера и ведущих политических деятелей международному суду, территориальные уступки и прочее. К тому же для принятия мирного договора был дан ультимативно короткий срок, по истечении которого державы-победительницы в случае неподписания германским правительством договора угрожали двинуть свои войска в Германию.

Очевидная связь между стремлением установить в Европе господство Германии, что являлось подлинной целью войны, и Версальским мирным диктатом держав-победительниц не освещалась или почти не освещалась в немецкой прессе и, разумеется, не обсуждалась в известных мне офицерских кругах. Однако под влиянием немецкой печати у нас было высказано мнение, что Версальский договор – это величайший обман. Он противоречит «Четырнадцати пунктам», которые американский президент Вильсон прокламировал как основу для мира и важнейшими из которых были: мир без аннексий, самоопределение всех наций и свобода морей.

Мы, офицеры штаба Пограничной стражи, узнали, что Верховное командование, то есть Гинденбург и Тренер, а также прусский военный министр генерал Рейнгардт и генерал фон Сект, вмешалось в спор относительно того, принять или отклонить мирный договор. В мае серьезно взвешивалась даже возможность наступления с флангов Пограничной стражи «Север» через Варту и Нетце и Пограничной стражи «Юг» из района севернее Бреслау, чтобы снова занять Познаньскую провинцию и, таким образом, еще до окончательной передачи указанного района Польше поставить ее перед свершившимся фактом. Мы слышали, что в Верховном командовании и в правительстве одно время обсуждался вопрос, удастся ли организовать сопротивление войскам государств-победителей, если они начнут наступление через Рейн. Было известно, что Верховное командование, то есть генерал Тренер, а под его влиянием и Гинденбург, высказалось в конце концов за принятие мирного договора из-за военного бессилия Германии.

До этого Верховное командование разослало секретную анкету с целью выяснить мнение некоторых командующих, старших начальников и офицеров Генерального штаба, может ли Германия отклонить договор и продолжать сражаться или же по военным причинам она должна принять его, и особенно, может ли Германия хотя бы на Востоке воевать за свои старые границы. В штабе командования Пограничной стражи «Север» по инициативе тогдашнего начальника штаба полковника Хейе всем офицерам также была роздана краткая анкета, ответ на которую не был обязательным. На основе бесед со старшими товарищами и собственных размышлений я ответил приблизительно следующее.

Вопрос. Думаете ли вы, что в случае отклонения мирного договора немецкий народ снова прибегнет к оружию и будет продолжать сопротивление?

Ответ. Немецкий народ в своей массе не желает больше воевать. Это показал быстрый самороспуск армии в конце войны.

Вопрос. Какие перспективы независимо от ответа на первый вопрос имеются, с вашей точки зрения, для продолжения войны?

Ответ. Никаких перспектив. Во всяком случае, армии государств-победителей обладают многократным превосходством, даже если бы весь немецкий народ был готов сражаться. Кроме того, нам не хватает оружия, боеприпасов и продовольствия.

Вопрос. Будет ли население на Востоке сражаться и дальше, чтобы отвоевать бывшие германские территории, оказавшиеся в польских руках?

Ответ. Я не могу правильно оценить настроение населения немецкого Востока, так как мало знаю Восточную Пруссию. Однако с военной точки зрения в этом не было бы смысла, так как государства-победители через сравнительно короткое время могут напасть на нас с Запада, ударив нам в тыл. (При этом я помнил о днях в конце октября – начале ноября 1918 года, когда войска на Западе еще вели бои, а Южный фронт на Балканах и в Италии уже распался и противник начал там наступление.)

Я слышал, что подавляющее большинство офицеров штаба командования Пограничной стражи «Север» в ответах на анкетные вопросы отрицали возможность дальнейшей борьбы, хотя все мы страшно ругали и мирный договор, и правительство, которое его приняло. С согласия Национального собрания в Веймаре мирный договор был подписан представителями германского правительства 28 июня 1919 года.

25 июня 1919 года Гинденбург вышел в отставку. У нас говорили, что одним из его последних официальных высказываний было следующее: Гинденбург заявил, что хотя он не видит возможности оказывать вооруженное сопротивление, но, как солдат, он предпочел бы славную смерть позорному миру. Вскоре его снова начали выдвигать и чествовать как победителя в битве под Танненбергом. 30 июня 1919 года в отставку вышел и генерал Тренер. В это же время ушел с военной службы командующий Пограничной стражей «Север» генерал от инфантерии фон Кваст. При расставании он заявил собравшимся офицерам, унтер-офицерам и солдатам штаба, что он слишком стар, чтобы переварить все последствия войны и мирного договора.

В конце сентября 1919 года штаб командования Пограничной стражи «Север» был переведен в Кольберг и занял там часть здания, в котором располагалось бывшее Верховное командование. Большинство офицеров штаба Верховного командования были приняты на службу в министерство рейхсвера. Неотвратимо приближалось 10 января 1920 года – день, когда Версальский договор должен был вступить в силу. Этим затрагивался и район действия нашей Пограничной стражи, особенно в связи с уступкой Западной Пруссии, созданием Польского коридора к Балтийскому морю и образованием вольного города Данцига. Понятно, что нас, офицеров, не меньше затрагивали военные определения Версальского договора. Численность рейхсвера составляла пока что 400 тысяч человек. Этот контингент сокращался до 200 тысяч, а чтобы выполнить Версальские определения, надо было уволить еще 100 тысяч человек. Что будут делать тысячи уволенных солдат, унтер-офицеров и офицеров, особенно кадровые унтер-офицеры и офицеры?

Уже с лета 1919 года до штаба командования Пограничной стражи «Север» разными путями доходили сведения, что в Берлине командующий войсками I военного округа генерал от инфантерии фон Лютвиц намерен помешать дальнейшему сокращению армии, выступает вообще против политики выполнения Версальского договора и требует образования «национального правительства». Лютвиц знал, что его поддержат некоторое количество генералов и командиров частей, которые уже сыграли определенную роль в гражданской войне. В печати велась оживленная дискуссия по этим вопросам. Правые газеты более или менее открыто поддерживали точку зрения Лютвица. Левая печать, напротив, крайне резко выступала против угрозы республике, против попыток установить военную диктатуру, а также писала об опасности вмешательства держав-победительниц.

Министр рейхсвера социал-демократ Носке, который пользовался в офицерском корпусе большим авторитетом, поскольку хорошо защищал интересы рейхсвера и проявил «решительность» во время гражданской войны, прусский военный министр Рейнгардт, а также генерал фон Сект, сделавшийся тем временем начальником войскового управления (что соответствовало прежней должности начальника Генерального штаба), – все они наблюдали за домогательствами Лютвица, но не принимали каких-либо мер.

В феврале 1920 года штаб командования Пограничной стражи «Север» был расформирован. Некоторое время в Кольберге оставалась еще ликвидационная группа под началом капитана Генерального штаба Финка фон Финкенштейна, в составе около 25 офицеров, в числе которых был и я, а также 50–60 унтер-офицеров и солдат.

10 или 11 марта из телефонного разговора Финкенштейна с каким-то учреждением в Берлине мы узнали, что в связи с штанами генерала фон Лютвица ситуация там обострилась. 13 марта из Кольберга к нам дошли слухи о военном путче в Берлине. По телефону связаться со столицей не удалось. Поэтому мы обратились в штаб II военного округа в Штеттине, откуда одно за другим пришли следующие сообщения: «Морская бригада Эрхардта, не встретив сопротивления, вступила в Берлин, чтобы занять правительственный квартал», «Прежнее правительство бежало из Берлина в Дрезден», «В Берлине образовано новое национальное правительство под руководством Каппа. Министром рейхсвера будет Лютвиц», «Генерал фон Сект отсутствует: он болен», «Ожидается всеобщая забастовка». Мы связались также с пехотным полком рейхсвера в Кольберге. Командир его пользовался только слухами. Полк нес нормальную службу. После короткого совещания с офицерами Финкенштейн решил: «Ничего предпринимать не будем. Подождем, ведь мы только маленькая ликвидационная группа без войск». 15 марта забастовка началась и в Кольберге.

После того как в результате всеобщей забастовки рабочих, проведенной по всей Германии, капповский путч провалился и железные дороги снова начали работать, ликвидационная группа штаба командования Пограничной стражи «Север» прекратила свое существование. Мы, переодевшись в штатское, направились в свои войсковые части, и во второй половине марта 1920 года я прибыл в тогдашний 13-й саперный батальон рейхсвера в Ульме. Его командир подполковник Дейле сказал мне:

– Ну, Мюллер, хоть вы и служили в вышестоящем штабе, теперь вам придется стать командиром взвода саперной роты. Все это время мы высоко держали знамя. Имперское правительство искало защиты именно у нас, швабов.

Дейле имел в виду, что президент и имперское правительство бежали 13 марта из Берлина через Дрезден в Штутгарт.

Внимание офицеров рейхсвера еще с мая было приковано к конференции, которая была назначена на июль в городе Спа. Генерал фон Сект, ставший тем временем начальником Пивного управления сухопутных войск, сделал в Спа еще одну, впрочем, напрасную попытку добиться согласия на оставление в рейхсвере 200 тысяч человек. Удалось лишь отсрочить сокращение рейхсвера до 100 тысяч человек до 1 января 1921 года.

Во время отпуска, который продолжался с конца марта до середины апреля 1920 года, я узнал, что в Баварии в связи с путчем Каппа Баварская народная партия (бывший Центр) образовала было новое правительство. Об этом мне рассказал отец. Большую роль играл в этом командующий войсками Баварского военного округа генерал Риттер фон Мель, оказавший известное давление на прежнее социал-демократическое правительство и вынудивший его уйти в отставку. Мнения по поводу действий генерала фон Меля разделились. Многие партийные друзья моего отца да и он сам считали, что такое грубое вмешательство военных в политику внушает серьезные опасения. Я сам как военный не был связан с Баварией и хотя был баварцем, но служил как вюртембергский офицер. За исключением первых трех месяцев военной службы в качестве добровольца-одногодичника, я никогда не служил в баварской воинской части.

Вскоре из Баварии начали доноситься громкие голоса националистов. Часто можно было слышать выражения вроде следующего: «Бавария – ячейка порядка». Все большую роль там начинали играть «национальные союзы», особенно организация Эшериха («Оргэш»), названная так по имени своего руководителя советника Эшериха. Очевидно, эти организации поддерживались баварским правительством. Главные политические цели «ячейки порядка Баварии» были следующие: борьба против Версальского договора, резкая критика уступчивости имперского правительства по отношению к державам-победительницам и в качестве отправного пункта – легенда «об ударе кинжалом в спину», то есть утверждение, будто бы причиной национального бедствия является революция 1918 года, нанесшая из тыла удар по армии, которая вела бои, и вызвавшая этим военное поражение Германии. Националистические круги настойчиво утверждали, будто армия осталась «не побежденной в бою» – выражение, которое тогдашний президент Эберт употребил еще в декабре 1918 года при вступлении одной из дивизий в Берлин.

«Удар кинжалом в спину» и «не побежденная в бою» – это были, так сказать, две стороны одной и той же медали. Так как Веймарской республике пришлось принять наследие кайзеровской империи и проигранной войны в форме Версальского договора, ненависть тех, кто считал себя «националами» не только в Мюнхене, но и во всем рейхе, еще с начала 1919 года обратилась против республики. Не всякий мог предвидеть тогда, какие тяжелые последствия будут иметь легенда «об ударе кинжалом в спину» и утверждение, будто армия осталась «не побежденной в бою». Распространители этой лжи, сознательно искажавшие факты, поддались самообману и были далеки от объективной действительности. И то и другое было обращением к субъективизму, сентиментальным с точки зрения чувства подходом к поражению 1918 года и поэтому сознательным введением в заблуждение широких слоев немецкого народа, отправным пунктом для реванша и призывов поправить дело новой войной. Легенды об «ударе кинжалом в спину» и о «не побежденной в бою» армии позднее взяли на вооружение нацисты. С ними и после них действовали те же силы, захватническая политика которых окончилась в 1918 году неудачей.

Своеобразным свидетелем, помимо своей воли разоблачавшим лживость легенды «об ударе кинжалом в спину», был генерал от инфантерии в отставке Людендорф, написавший книгу «Мои воспоминания о войне 1914–1918 гг.». Однако читать эту книгу надо критически и не рассматривать ее – как это хотелось бы автору – как реабилитацию его собственной деятельности и как обвинение против немецкого народа. Во многих местах книги Людендорф убедительно рассказывает о лежавшем на немецком народе и армии неслыханном бремени, вызванном затяжной войной и стремлением сравняться с противником, имевшим численное и материальное превосходство. Одновременно Людендорф показывает, как глубоко он в качестве ближайшего сотрудника Гинденбурга вмешивался в политику, в частности, ради осуществления захватнических целей на Западе и Востоке, сторонником которых он был. Говоря о Брестском мире, Людендорф признает, что фронт ждал мира не меньше, чем тыл. Он забывает, конечно, упомянуть о том решающем факте, что воздействие Брестского мира на заграницу состояло в раскрытии существа германской военной политики, а это усилило сопротивление целям немецких правящих кругов. Людендорфу приходится в конце концов признать провал немецкого наступления 1918 года и успех контрнаступления западных держав, а тем самым явное военное поражение Германии.

Людендорф считался весьма энергичным человеком. Однако на его примере видно, что даже величайшая энергия разбивается о действительность, если отсутствие сдержанности, предубеждение и недостаточная осмотрительность подавляют трезвую оценку известных фактов. Ближайший сотрудник Людендорфа в Верховном командовании полковник Бауэр в выпущенной уже в конце 1918 года издательством «Шерль» брошюре «Можно ли избежать, выиграть или прекратить войну?» писал, что армия «отступила лишь тогда, когда родина нанесла ей смертельный удар». Когда причину выдают за следствие и наоборот, то в жизни это всегда оказывается роковым, особенно если это делается с умыслом. Это одинаково относится к политикам, военным, а также к… врачам. Важно прежде всего не ограничиваться изучением внешней стороны событий, а стараться понять их подлинные причины. Внешняя сторона событий во время Первой мировой войны и при ее завершении, безусловно, свидетельствовала, что под воздействием невероятных жертв и лишений, невыполненных обещаний и разочарований немецкий народ устал от войны. Однако главная причина поражения состояла в том, что тогдашние правящие круги Германии домогались господства в Европе и во всем мире. Безгранично переоценив собственные силы, они поставили задачу, которая из-за стремления других народов к независимости и самоопределению была невыполнимой, а потому попытка решить ее неминуемо разбилась о сопротивление всего мира.

Ложь «об ударе кинжалом в спину» выдумали те, кто проиграл войну, кто заинтересован в захватах; она была исходным пунктом для их дальнейшей преступной деятельности. В прошлом круги крупных промышленников и военных поддерживали пангерманцев. Теперь они искали широкую базу в «патриотических» союзах и образовавшихся вскоре нацистских организациях, чтобы посредством националистической и реваншистской пропаганды, особенно же посредством «чествования» и «признания заслуг» солдат-фронтовиков, склонить немецкий народ к тому, чтобы вновь начать войну и, избегнув ошибок Первой мировой войны, добиться старых целей при помощи оружия.

Эти мысли пришли мне в голову позднее, при переоценке многих проблем. Но уже тогда мне стало ясно, что война превысила наши возможности. Несмотря на поражение, я не умалял чести германского солдата-фронтовика, того, кто находился на переднем крае, приносил наибольшие жертвы и терпел наибольшие лишения, хотя я и понимал, что, собственно, именно этим солдатом злоупотребили на войне, особенно когда она стала затяжной. Однако я предпочитал не говорить об этом.