Текст книги "Едем на Вял-озеро"

Автор книги: Вильям Козлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Вильям Козлов
Едем на Вял-озеро

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
СУРОВЫЕ БУДНИ ВАНИ МЕЛЬНИКОВА И АНДРЕЯ ПИРОЖКОВА

1. ГОВОРЯЩИЕ БОЧКИ

Капитан рыболовного сейнера СТ-037 Федор Константинович Скородумов стоял на палубе и смотрел на пирс. Под ним глухо и монотонно бормотала машина, звучно шлепала в черный борт грязная, с нефтяными разводами волна. Свободные от вахты матросы тоже столпились у борта. Только швартовы и узкий трап связывали сейнер с берегом. Через час и эта последняя ниточка оборвется, и корабль надолго покинет ленинградский берег.

Стоял солнечный весенний день. В морском порту посвистывали и покрякивали мощные краны и лебедки, разгружая и загружая всякой всячиной бездонные трюмы кораблей. Над палубами кружили крупные головастые чайки; многие из них качались на маслянистых волнах, оставленных снующими взад-вперед чумазыми работягами-катерами. Большой серебристый ИЛ-18, креня сверкающее крыло, развернулся над Невой и пошел в сторону аэродрома, на посадку.

Взглянув на часы, капитан хотел было спуститься в каюту, чтобы сделать запись в вахтенном журнале, но тут увидел двух молодых женщин, бегущих по набережной. Моряки на пирсе останавливались и провожали их взглядом. «Попрощаться забыли…» – подумал капитан Скородумов и вдруг узнал в одной из женщин свою родную сестру Тамару. Она тоже увидела его и еще издали закричала:

– Какое счастье, Федя, что ты еще не уплыл… Это было бы ужасно!

Сестра тяжело дышала и говорила с трудом. На верхней губе ее блестели капельки пота. Вторая женщина достала из сумочки платок и стала прикладывать к лицу. Казалось, она сейчас расплачется.

– Где они, Федя? – снизу вверх глядя на капитана, спросила сестра.

– Кто – они? – уточнил капитан.

– Опоздай мы на час – и было бы уже поздно!

Капитан взглянул на часы и заметил:

– Мы отчаливаем через сорок две минуты.

– Федя, дай мне слово, что ты не уедешь, пока мы не найдем их, – потребовала Тамара.

Скородумов бросил смущенный взгляд на матросов и с достоинством сказал:

– Это поезда уезжают и приезжают, а корабли отчаливают.

– Уехали бы они или уплыли – нам все равно от этого было бы не легче.

– Убей бог, ничего не понимаю, – пожал плечами Скородумов. – Может быть, ты объяснишь в чем дело?

– Какое счастье, что мы все-таки успели! – сказала незнакомая женщина.

Видя, что они собираются в туфлях на высоких каблуках подняться на палубу по шатающимся сходням, капитан поспешил навстречу. Оказавшись на палубе, женщины стали озираться.

Матросы с любопытством смотрели на них. Скородумов предложил спуститься в каюту, но женщины и внимания не обратили на его слова.

– Они закопались в уголь, – сказала сестра. – Или еще куда-нибудь поглубже… Федя, где тут у вас самые потаенные места?

Незнакомая женщина, не дожидаясь, пока им покажут самые потаенные места на корабле, завернула брезент на баке и заглянула под него.

– Ванюшка сбежал? – наконец догадался капитан.

– И мой Андрей, – сказала женщина. – Они прячутся на вашем пароходе.

И хотя капитану было приятно, что его скорлупку назвали пароходом, он тем не менее заметил:

– Это исключено. Я, как капитан этого судна, с полной ответственностью утверждаю…

– Погоди, Федя, – перебила Тамара Константиновна. – Не утверждай… Они оба здесь. Вот почитай… – И она протянула скомканный листок бумаги.

На листке черным по белому было написано: «Мама и папа, меня не ищите. Когда получите это письмо, я буду в Атлантике селедку ловить. Целую. (Это слово зачеркнуто.) С матросским приветом. Андрей».

– Я случайно в кастрюле обнаружила эту записку, – сказала женщина. – Боже мой, а если бы я не наткнулась на нее!

– Будьте спокойны – уплыли бы, – сказала Тамара.

– Мы всю ночь глаз не сомкнули, – торопливо говорила женщина. – Звонили по всем знакомым, в больницы, подняли на ноги всю милицию… Спасибо, Тамара Константиновна догадалась, где они могут быть.

– Уж я-то своего Ванюшку как-нибудь знаю…

– На моем судне их не может быть, – сказал оглушенный водопадом слов капитан, но прежней уверенности в его голосе не было.

– Он наслушался твоих рассказов про эту Атлантику… Штормы, баллы, киты и акулы. И эти, как их… штили!

Матросы прыснули, но, поймав суровый взгляд капитана, стали с безразличным видом смотреть на пирс, хотя видно было, что разговор их очень занимает.

– Киты и штиль – это совсем разные понятия, – поправил капитан. – Ты же все-таки сестра моряка…

– Нашим мальчикам захотелось стать морскими волчатами, – ввернула мать Андрея.

– Мы их сейчас в два счета найдем, – сказала Тамара Константиновна. – Я думала, у тебя громадный пароход, а на этом корыте и спрятаться-то некуда.

– Это не корыто, а рыболовный сейнер, – обиделся капитан. – И сейчас я вам докажу, что никаких мальчишек на борту нет… Боцман! – позвал он.

К ним подошел невысокий худощавый юноша с черными тонкими усиками. Он вежливо поздоровался с женщинами и почтительно уставился на капитана.

– Моя сестра и… – Федор Константинович вопросительно взглянул на женщину.

– Анна Алексеевна, – подсказала она.

– …и Анна Алексеевна утверждают, – капитан не удержался и усмехнулся, – что на судне спрятались двое мальчишек. Один из них мой племянник. Что ты на это скажешь?

– Уважаемые гражданки просто над нами шутят, – с одесской интонацией бойко ответил боцман. – Без моего разрешения на сейнер и крыса не проскочит.

– Вы, молодой человек, не знаете моего Ваню, – сказала Тамара Константиновна. – Может, крыса и не проскочит, а он проскочит и без всякого разрешения, уж будьте уверены!

Капитан посмотрел на сестру, потом на боцмана.

– Это верно, – подтвердил он, – племянничек у меня шустрый… Ну, что же, Геннадий Федосеевич, раз дамы настаивают, осмотрим судно.

– Это и есть корабельный трюм, где хранится бочкотара, – открыв люк, словоохотливо сообщил боцман. – Сейчас, сами понимаете, бочки пустые, а когда мы вернемся в нашу прекрасную гавань…

– Не сглазь, – сказал капитан.

– Федя, чует мое сердце – они в этих бочках спрятались, – прошептала Тамара Константиновна.

Из люка в трюм падал яркий дневной свет. Снизу ударил в нос острый запах селедки. Огромное сумрачное помещение почти все было заполнено деревянными бочками. Сотнями бочек. Тут и дня не хватит, чтобы в каждую заглянуть. Видя, что лица женщин стали растерянными, капитан сделал знак, чтобы они молчали, и, спустившись на несколько ступенек по трапу, громко сказал:

– Боцман, мы уже два часа в открытом море, а ты не доложил: хорошо ли бочки принайтовлены? Только что принята срочная радиограмма: надвигается семибалльный шторм… Помнишь, в прошлый раз, когда началась большая болтанка, десять бочек вдребезги разбило. Сам знаешь, как они в бурю летают по трюму…

– Нижним ничего не сделается, а вот за верхний ряд не ручаюсь, капитан, – ответил сообразительный боцман. – В такой свирепый шторм корабль швыряет, как щепку.

– Что ж поделаешь, опять спишем… Команде приготовиться к шторму! Задраить все люки! – гаркнул капитан, и, приложив палец к губам, громко затопал вверх по трапу. Вслед за ним протарахтел по железным ступенькам и боцман. Он быстро вошел в роль и, поднявшись наверх, стал громко топать по палубе, изображая аврал. Затем вслед за капитаном снова потихоньку спустился в трюм. Матрос оглушительно захлопнул крышку люка, и стало темно, как в гробу.

Корабль покачивался, будто и впрямь дрейфовал в открытом море, явственно плескались в борт волны, которые вполне можно было принять за штормовые валы, клокотала машина. Наверное, хитрый боцман успел дать команду, потому что палуба сотрясалась от матросских башмаков. Кто-то на железной крышке люка выбивал настоящую чечетку.

В трюме же по-прежнему было тихо. Никто не шевелился. Даже не слышно дыхания стоявших рядом людей. Прошло несколько длинных томительных минут, пока, наконец, в дальнем углу трюма не послышалась какая-то возня, удар в днище бочки и не раздался глухой голос:

– Вань, а Вань, слышал, мы уже в открытом море! Уже можно вылезать, а? У меня ноги затекли, и от бочки разит тухлятиной…

– От моей, думаешь, одеколоном пахнет?

– Я теперь на селедку и смотреть не смогу. На целый год нанюхался… Лучше бы твой дядя кофе из Бразилии возил… Лежали бы сейчас на мягких мешках, как господа.

– А еще лучше было бы лежать дома на диване с книжечкой…

– Лучше бы, – вздохнула бочка. – Вань, давай вылезем?

– Потерпим уж до ночи, а потом вылезем.

– А как мы в этом мраке узнаем, ночь это или день?

– Там, на палубе, должны склянки бить.

– Какие склянки?

– Так на кораблях время узнают… Темный ты человек, Андрей Пирожков!

Бочки помолчали, потом дальняя, что в углу, снова загудела:

– Вань, семь баллов – это много?

– Прилично, – проворчала вторая бочка.

– Они говорили, что в бурю бочки летают по трюму и разбиваются, а потом их списывают. А как же мы? Тоже будем летать? И нас спишут?

– Пока ведь не летаем? Я даже качки не чувствую.

– А я уже чувствую. – Немного помолчав, бочка спросила: – Вань, а чего это они так плохо бочки привязывают?

– Видно, боцман у моего дядюшки – шляпа. И голос у него тонкий. У настоящих боцманов не такой должен быть голос.

– Из-за какого-то растяпы боцмана с тонким голосом мы должны теперь жизнью рисковать!

Такого оскорбления в свой адрес боцман не смог стерпеть. Он откашлялся, собираясь дать достойную отповедь нахалам, но капитан сжал рукой его плечо.

– Вань, это ты? – тут же спросила бочка.

– Что – я?

Капитан, боцман и обе женщины, не шелохнувшись, слушали. Когда раздавались голоса, все вертели головами в разные стороны. Почему-то каждый из них слышал голос из другого места.

– Вань, не кажется тебе, что одновременно плыть на корабле и летать в бочках по трюму – это слишком много для первого раза?

– А как же космонавты? Знаешь, как их на тренировках швыряет на разных снарядах? По телевизору показывали… Ты представь, что бочка – это ракета, а ты – космонавт. И летим мы с тобой, Андрюшка, на Церею…

– Куда?

– В общем, на другую галактику.

– Хоть убей, не могу представить, что я космонавт… Сижу в этой ракете, то есть в бочке, как заспиртованный угорь в банке. Еще и моря не видел, а уже просолился насквозь.

– Я ведь не жалуюсь.

– Может, в твоей бочке была хорошая селедка, а в моей – тухлая. У твоего дяди тоже бывает брак…

– Пересядь в другую.

– Не все равно, в какой погибать…

Бочки помолчали. Капитан осторожно шагнул вперед, но тут дальняя бочка снова загудела:

– Ты как хочешь, Вань, а я вылезу… Слышишь, как матросы по палубе топают? Может, корабль дал течь? И по нам уже крысы бегают? И потом, моя бочка уже начинает двигаться. А космонавтом в бочке я не могу себя чувствовать. По правде говоря, круглым дураком я себя чувствую!

Послышалось кряхтенье, невнятное бормотание и скрип задвигавшейся бочки. Боцман тихонько поднялся по трапу и встал над люком. В дальнем углу тоже загудела, задвигалась бочка.

– Интересно, какое лицо будет у твоего дядюшки, когда мы вылезем из трюма…

Ваня не успел ответить: распахнулся люк, и маленький щуплый боцман, которого незаслуженно оскорбили, громовым голосом рявкнул:

– Полундра! Брысь из трюма, салажата.

2. ДВОЕ НА НАБЕРЕЖНОЙ…

На шершавых гранитных ступеньках, спускающихся к самой воде, молча сидят двое мальчишек. По набережной Кутузова идут и идут машины. Они сворачивают с Литейного моста и выстраиваются в длинный ряд у красного светофора. Зажигается зеленый – и многоцветная колонна разнокалиберных машин с шипящим шумом уносится дальше. Над подернутой свинцовой рябью Невой стоят пышные облака. Это с первого взгляда кажется, что они стоят, а если внимательно присмотреться, то видно, как облака, цепляясь рыхлыми щупальцами друг за друга, вытягиваясь и сжимаясь, медленно двигаются в сторону Финского залива.

В это прохладное весеннее утро никто и ничто не стоит на месте – все двигается: и люди, и машины, и облака, и желтые ноздреватые льдины на Неве. Не двигаются лишь двое мальчишек, угрюмо застывших на каменных ступеньках. Давно прозвенел в школе звонок и шестой «В» прилежно пишет диктант. Нина Васильевна ходит между партами и ровным усыпляющим голосом диктует…

Плывут по Неве большие и маленькие льдины. Откуда они плывут и куда? На одной расположилась ворона. Она вертит черной головой с крепким клювом, раскрывает и складывает крылья, изредка весело каркает. Нравится вороне плыть на маленьком белом корабле-льдине. А мальчишек на берегу ничто не радует. На душе у них осень. Со слякотью и дождем. Коричневый и черный портфели валяются рядом. Металлические замки пускают в глаза зайчиков.

– И надо было тебе эту дурацкую записку писать? – с упреком говорит мальчишка с густыми русыми волосами, в которые почему-то затесалась яркая желтая прядь спереди.

– Вот уж не думал, что она так быстро найдет, – оправдывается приятель. – В этой кастрюле давно ничего не варят. И потом, ты ведь говорил, что отчалим рано утром…

– Подумать только, как идиоты всю ночь в бочках просидели! От меня второй день селедкой пахнет.

– Меня мать тоже два часа в ванной продержала. А пиджак и штаны в химчистку отдала…

– Мне из-за тебя боцман хороший подзатыльник влепил… Ты его шляпой и растяпой обозвал, а он почему-то на меня подумал.

– Зато твой дядя мне чуть воротник не оторвал, когда из бочки вытаскивал.

– Тебя били? – помолчав, спрашивает русоволосый.

– А тебя?

– Я первый спросил.

Мальчишка отворачивается и смотрит через Неву на сияющий купол Петропавловской крепости. В отличие от русоволосого, второй мальчишка черный, как цыган. Вьющиеся волосы, лицо круглое, розовощекий, уши большие и оттопыриваются.

– Посмотри, – говорит русоволосый, – чайка уселась на шпиль!

– Какая это чайка? – возражает приятель. – Типичный голубь. Чайки никогда не садятся на такую верхотуру.

Мальчишка с желтой прядью – это Ваня Мельников, а черноволосый приятель его – Андрей Пирожков. Сегодня утром, встретившись, как обычно, на углу Литейного и Чайковской, они, не сговариваясь, повернули к набережной. Совсем в другую сторону от школы. После того, что произошло накануне, не хотелось и в школу идти. Нина Васильевна – классный руководитель – уже все знает, да и ребята, наверное, пронюхали.

Сидеть и глазеть на Неву тоже надоело, и потом, все больше мучила совесть: ну ладно, на один урок не явились – еще куда ни шло, а на два – это уже настоящий прогул. Ваня смотрит на Андрея, а Андрей на Ваню. Как ни оттягивай встречу с учительницей и ребятами, а рано или поздно все равно придется посмотреть им в глаза…

– Пойдем, что ли? – спрашивает Андрей.

Ваня отворачивается и смотрит на плывущие льдины. Когда солнце ударяет из-за облаков, они тоже иногда пускают зайчики в глаза.

– Наш сейнер уже шурует по Балтийскому морю, – говорит он. – Какого беса ты написал эту записку? И нашел, куда прятать – в кастрюлю! Потом бы в море с корабля послали твоей дорогой мамочке радиограмму.

– Знал бы, где упасть, – соломки подстелил, – к месту вспоминает любимую бабушкину поговорку Андрей. – Ты не знаешь мою мамашу… К ней бы сразу «неотложку» вызвали. У нее ведь сердце больное.

– Представляю, как сейчас Пирамида обрадуется, – говорит Ваня. – Надоели мне его идиотские шуточки!

– Будет привязываться – мы ему после уроков подкинем.

– А что нашей Ниночке скажем? Она не терпит, когда опаздывают.

Пирожков хмурит лоб, задумчиво чешет переносицу.

– Крути-крути шариками, – подзадоривает Ваня.

– Скажем: на Литейном в троллейбус с ходу такси врезалось, были жертвы, а нас свидетелями записали, – говорит Андрей.

– Уже было… – морщится Ваня. – Помнишь, на два урока опоздали? Ну, еще когда мы в хоккей обыграли ребят с Чернышевского проспекта?

– Скажем: троллейбус с ходу врезался в такси…

– Богатая у тебя фантазия! – усмехается Ваня.

– Придумай поумнее, – обижается Андрей.

– Ладно, по дороге соображу…

Взяв портфели, они поднимаются на набережную. Мимо проносятся машины, спешат по своим делам прохожие, и мальчишки постепенно прибавляют шаг. Разваливая Неву на две части, прошел черно-белый буксир. Протяжный густой гудок на миг заглушил все остальные звуки.

– Дяденька, – спрашивает прохожего Ваня, – скажите, пожалуйста, который час?

Прохожий, не останавливаясь, бросает взгляд на ручные часы и, отойдя шагов на пять, наконец роняет:

– Четверть десятого.

– На второй успеем, – говорит Андрей. – Если бегом.

* * *

К концу пятого урока в класс пришла Нина Васильевна и попросила сразу после звонка всех задержаться. Ваня с Андреем понимающе переглянулись. Они давно ждали этой минуты и были бы удивлены, если бы Нина Васильевна не пришла. Второй урок, на который они пришли, был география, и Михаил Андреевич – географ – словом не обмолвился о вчерашнем прогуле. Остальные учителя тоже ничего не сказали. Это еще больше тревожило. Если бы сразу вызвали к директору, отругали как следует, наконец, отправили за родителями – все было бы понятно. Но вот так просидеть четыре урока, томясь неизвестностью, было хуже всего. Ребята тоже помалкивали, но они-то могли ничего и не знать. Правда, Пирамида завел на переменке какой-то разговор с намеками про атлантическую селедку, которую его мать купила в гастрономе. Он, Пирамида, вечером слопал целую штуку, потом ночью то и дело пить вставал. Рассказывал Коле Белому, а сам бросал испытующие взгляды на Ваню с Андрюшкой. Этот хитрюга, конечно, что-то пронюхал. Пирамида раньше всех узнавал городские новости. Отец у него работал в областном статистическом управлении, а мать – в городском справочном бюро. Так что данные всегда были у Пирамиды под рукой.

Услышав, что придется задержаться после уроков, ребята зароптали. Кому охота сидеть в душном классе, когда за окном – море солнца, щебечут птахи в саду, слышатся смачные удары по футбольному мячу, восторженные крики многочисленных болельщиков. Выражая свой протест энергичным хлопаньем крышек парт и глухим монотонным гулом – так гудеть можно, не открывая рта, – школьники нехотя уселись на свои места.

Нина Васильевна молча подождала, пока гул совсем стих, и сказала:

– Бедные парты, что бы ни случилось, они всегда в ответе… Вы даже не знаете, зачем я вас задержала, а уже возмущаетесь. Может быть, я собираюсь вам сообщить какую-нибудь приятную новость…

Ваня взглянул на Андрея и сделал большие глаза: неужели ничего не знает?

Андрей улыбнулся. Он решил, что на этот раз пронесло.

– Вот Пирожков, я вижу, с удовольствием остался после уроков, – заметила Нина Васильевна. – Он даже партой ни разу не хлопнул.

– Хлопнул, – озадаченно сказал Андрей и расстроился: никогда не знаешь, что у Нины Васильевны на уме.

– Я люблю после уроков оставаться, – ввернул Пирамида. – Всегда что-нибудь интересное узнаешь…

– А что на этот счет скажет Ваня Мельников? – насмешливо спросила учительница.

– Я вас послушаю, Нина Васильевна, – пробурчал он.

– Сегодня я вас должна огорчить, – продолжала учительница. – Новость совсем не из приятных… Чего это вы, Пирожков и Мельников, головы опустили? Не хотите что-либо нам сказать?

Нина Васильевна с надеждой смотрела на них, но мальчишки молчали. Ваня пальцем выводил на парте свое имя, Андрей упорно разглядывал ладонь, будто умел читать по ней.

– Значит, вам нечего сказать, – со вздохом произнесла учительница. – А жаль…

– Они весь день сегодня, Нина Васильевна, грустные, – опять вылез Пирамида.

– Зато ты почему-то очень веселый, – неодобрительно посмотрела на него Нина Васильевна.

– Я всегда такой жизнерадостный, Нина Васильевна…

Учительница отвернулась от него: Пирамиде только уступи, будет болтать, не остановится. Больше всего на свете Слава Бабочкин – это его настоящая фамилия – любил разговаривать на уроках с учителями.

– То, что я сейчас расскажу, напомнит вам сюжет одной старой-престарой повести…

– «Морской волчонок» Майн Рида, – ввернул Пирамида и противно хихикнул.

– Ты у нас всегда все знаешь, – сказала учительница. – Так вот, позавчера два наших ученика сбежали из дому, непостижимым образом проникли на морской рыболовный корабль, забрались в трюм и спрятались – где бы вы думали? – в бочках из-под сельди и просидели в них почти сутки. Только случайно перед самым отплытием беглецов обнаружили…

– Лопухи! – пробасил Леня Бойцов, по прозвищу Гиревик. Он был самый рослый и сильный в классе, наверное, потому, что каждое утро делал зарядку и поднимал по многу раз тяжелую гирю.

– Ты осуждаешь их, Леня? – спросила Нина Васильевна.

– Конечно, – сказал Гиревик. – Нужно было в машинном отделении в уголь закопаться.

Шестой «В» дружно рассмеялся. Даже Нина Васильевна улыбнулась. Серьезными оставались лишь беглецы.

Посмеявшись вместе со всеми, член совета пионерской дружины Мила Спицына сказала:

– И ничего тут нет смешного. Вы представляете, что бы могло случиться, если бы их не нашли?

– Ловили бы корюшку в заливе, – ввернул Пирамида.

– Не корюшку, а селедку, – не выдержал Ваня Мельников. – И не в заливе, а в Атлантике.

– Селедка в заливе не водится, – заметил и Андрей.

– Мне очень приятно слышать, что вы теперь знаете, где и какая рыба ловится, – сказала Нина Васильевна. – Но вы представляете себе, в какое глупое положение поставили бы команду, когда в море объявились бы на корабле? Неужели вы думаете, что вас зачислили бы в экипаж? Капитан немедленно связался бы по радио с землей – и вас сняли бы с корабля. Сколько неприятностей вы могли бы доставить занятым таким нелегким трудом людям… А вы подумали о родителях? Ваши матери всю ночь не спали. Куда только они не обращались, разыскивая вас! Твоя мать, Пирожков, сегодня не вышла на работу – от всех этих треволнений она слегла.

– Она простудилась, – заметил Андрей.

– А из-за кого? Твоя мать в панике бегала по гавани, разыскивая корабль, на котором вы укрылись… Ты чего это улыбаешься, Бабочкин?

– Дураки они, Нина Васильевна, – сказал Пирамида. – Прошли те времена, когда мальчишки удирали из дома, нанимались юнгами на корабли. Теперь юнги тоже грамотные нужны. Кто хочет плавать, может поступить в мореходку или в Нахимовское училище.

– Верно, Слава, – одобрила учительница.

– Пирамида на морском трамвайчике-то не может плавать: чуть волна – и его сразу травит! – заметил Костя Белый.

– Я считаю, что Мельников и Пирожков по отношению к своему классу совершили предательство. Все, видите ли, должны в школу ходить, учиться, готовить уроки, а они в это время будут плавать по Индийскому океану…

– По Атлантике, – мрачно поправил Ваня.

– Конечно, это подлое предательство, – снова забасил Бойцов. – Надо было всем классом бежать…

– Леня, не переводи все в безобидную шутку, – нахмурилась учительница. – Лучше скажи: мог бы ты так поступить?

Гиревик закряхтел, завозился за партой. Такого вопроса он не ожидал.

– Что же ты молчишь?

– Я как-то об этом не думал, – наконец сказал он. – А потом, они меня не пригласили в свою компанию.

– Ребята, только честно, кто из вас мог бы вот так, как Мельников и Пирожков, взять и ни с того ни с сего убежать из дому?

По классу прошел шум: заговорили все разом, потом стало тихо.

– Если я правильно поняла вас, желающих на такой «подвиг» не нашлось бы?

– Я удрал бы, – заявил Костя Белый. – Только не на рыболовный сейнер, а на ракету… Ну, которая на Луну полетела бы или еще куда…

– Губа не дура! – хохотнул Бойцов. – На Венеру ему захотелось…

– Как видите, Мельников и Пирожков, в нашем классе больше морских волчат не нашлось… Неужели вы сами не понимаете, как все это глупо? Ну ладно, Ваня Мельников у нас известный романтик и фантазер, а ты, Андрей, как мог ты на такое пойти? Уж казалось бы, более рассудительного и трезвого парня, чем ты, в нашем классе трудно найти – и вдруг: корабль, трюм, бочки из-под селедки!.. Наш класс по всем показателям мог бы выйти на первое место в школе, а теперь благодаря вам будет плестись в хвосте. Мне стыдно, что я руковожу классом, в котором находятся вот такие ученики…

Отчитывать Нина Васильевна умела. У беглецов уже несколько раз уши бледнели, розовели, наливались ярким огнем, как петушиные гребни, а учительница говорила и говорила… Конец ее суровой речи был таков:

– Я думаю, вас обсудят еще на пионерской дружине.

– Завтра же, – подтвердила член совета дружины Мила Спицына.

– А чтобы вам больше не приходили сумасбродные идеи в головы, я вас с завтрашнего дня рассажу по разным партам. Ты, Ваня, сядешь… – учительница обвела класс глазами, – с Милой Спицыной…

– Посадите лучше на первую парту! – взмолился Мельников. – Милка ведь меня живьем съест!

– А ты, Андрюша, – с Надей Краснопевцевой.

– С кем угодно, только не с ней… – вскочил как ужаленный Пирожков. – Она же не человек, а… ходячая мумия!

– Нина Васильевна, пусть Пирожков сейчас же извинится, – бесстрастным голосом потребовала Надя.

– Чего я такого сказал… – заартачился было Андрей, но Ваня толкнул его под партой ногой, – мол, извинись, не то хуже будет – и Пирожков сквозь зубы извинился.

– Пожалуйста, – невозмутимо ответила Надя, даже не взглянув на него.

– Вы свободны, – сказала учительница.

Мрачнее тучи брели приятели по набережной. Солнце зарылось в клубящихся облаках, которые все плотнее обкладывали небо со всех сторон. Накренившийся красный с желтым буй на Неве взлетал на высоких волнах с белыми гребешками и с тяжелым всплеском опускался. Чайки молчаливо качались на черной, как деготь, воде. Подул холодный, с редкими дождевыми каплями ветер. Маленький черномазый буксир тянул длинную ржавую баржу. На корме одиноко сидел большой желтый пес. Ветер взъерошивал на его загривке косматую шерсть. Зачем забрался на старую пустую баржу желтый пес? И куда он плывет?

– Неохота домой, – проводив взглядом баржу с собакой, сказал Ваня.

– И мне, – вздохнул Андрей.

– Пойдем в Зоологический музей? – предложил Ваня. – Поглядим на скелет кашалота?

– Мы ведь зимой ходили.

– Пошли, – сказал Ваня.

В музее они слонялись по залам часа три. Глядя на гигантские скелеты китов и мамонтов, на заспиртованных в банках и пробирках морских и земноводных гадов, на чучела птиц и зверей, они забыли про свои беды-заботы. Глядя на серые кости, окаменелости, пролежавшие в толщах почвы миллионы лет, мальчишки почувствовали себя совсем маленькими. Корабль, бочки, неприятный разговор в классе – все это будто ушло в далекое и нереальное прошлое…

Вот сидят первобытные люди у костра. Один из дикарей задумчиво смотрит на огонь.

– Жили ведь люди на земле, – с завистью сказал Ваня. – Ни школы, ни заданий на дом… Убили мамонта, содрали шкуру – сиди у костра и жарь мясо… Золотой век!

– Какой же это золотой? – возразил Андрей. – Каменный. Посмотри, какие у них топоры.

– Да я не об этом, – с досадой сказал Ваня.

Не может Андрей понять приятеля с полуслова. Сколько дней пришлось его уговаривать. «А зачем бежать? – удивлялся Андрей. – Подождем, когда занятия в школе закончатся, придем к твоему дяде и попросимся на корабль. Не возьмет – уедем на автобусе на Вуоксу и будем рыбу ловить… А бежать куда-то – это глупо». И все-таки Ваня уговорил его. Действительно, случай подвернулся на редкость удачный. И если бы не эта записка в кастрюле, бороздили бы они сейчас Атлантический океан… Дядя и рад был бы их отправить домой, да не на чем. Не так уж часто корабли в океане встречаются…

И все-таки Андрей настоящий друг. Не стал в трудную минуту все сваливать на Ваню, как это сделал бы Пирамида.

* * *

У выхода из музея они снова остановились, глядя на скелет кашалота, занимающий центральную часть огромного зала.

– Ну и пасть! – уж в который раз поразился Ваня. – Автобус въедет.

– Какой автобус? – спросил Андрей.

– Обыкновенный.

– Большой не войдет, – прикинув на глаз, уверенно заметил Андрей. – Разве, что «рафик».

– Вскочит как миленький, – нарочно подзадорил приятеля Ваня.

– Автобус будет метра три в высоту и, примерно, двенадцать в длину, а пасть кашалота, дай бог, два с половиной метра в высоту и метра четыре в длину… Как ты, интересно, автобус туда всунешь?

– Ты, наверное, не поверишь, что один человек в море попал в желудок к кашалоту и пробыл там больше часа, а потом, когда огромную рыбину…

– Киты – млекопитающие, – перебил Андрей.

– Ты отлично поладишь с Надькой Краснопевцевой… – ядовито заметил Ваня. – Так вот, когда млекопитающего кашалота выволокли на палубу и разрезали брюхо, то оттуда преспокойненько вышел матрос.

– И с дымящейся трубкой во рту? – усмехнулся Андрей. – Это ты сейчас придумал?

– Я так и знал – не поверишь, – сказал Ваня. – Возьми за этот год журнал «Техника – молодежи» и прочитай.

– В каком же это номере?

– Поищи… – улыбнулся Ваня. Уж он-то знал своего приятеля! Теперь не успокоится, пока не найдет этот журнал и не прочитает статью. Да и то потом месяц будет сомневаться. Ему подавай только железные факты. Однажды он прочитал в «Пионере» статью про дирижабли и написал в редакцию, что в чем-то не согласен с автором. И через два месяца пришел ответ, что автор статьи допустил ошибку и редакция благодарит Андрея Пирожкова.

Солнечный с утра день окончательно испортился. Затянутое серыми облаками небо опустилось на мокрые железные крыши, заморосил мелкий неприятный дождь. Не дождь, а влажная пыль. Прохожие спрятались под зонтами и капюшонами. Мокрый асфальт шипел под колесами машин, дымился паром. Из водосточных труб брызгали тоненькие светлые струйки.

Выйдя из автобуса на Литейном, друзья дошли до гастронома. Парень с длинными до плеч волосами и в расклешенных брюках, задрав голову, пристально смотрел на верхнее окно пятиэтажного дома. По блестящим волосам и лицу скатывались капли. Одна блестела на кончике носа. Когда дождь попадал в глаза, парень быстро-быстро моргал редкими ресницами, ни на секунду не отрываясь от заветного окна.

Мальчишки встали рядом и тоже задрали головы. Может быть, пожар? Но из окон не валил дым, не высовывались длинные языки пламени. Окна все были одинаковы, с тюлевыми занавесками. Кое-где отворены форточки. Поглазев вместе с парнем на дом и не обнаружив ничего интересного, мальчишки разочарованно отвернулись.

– Ты чего вечером будешь делать? – спросил Андрей, слизывая языком с губ дождевые капли.

– Теперь я пай-мальчик, – сказал Ваня. – Пообедаю – и за уроки. Даже телевизор не разрешают смотреть, а сегодня «Зенит» с «Динамо» встречаются…

– У меня сегодня отец из командировки возвращается, – сказал Андрей.

– А-а, – понимающе кивнул Ваня.

– Вообще-то он не сторонник телесных наказаний…

– У меня все уже позади, – с облегчением вздохнул Ваня.

– Бить он не будет…

– Конечно, – сказал Ваня. – Ты же не в первом классе.

Помолчали. Сюда, во двор, едва доносился уличный шум. Журчала вода в водосточных трубах, с голых деревьев срывались дождевые капли и шлепались на асфальт.

– Дай мне почитать этот журнал… – сказал Андрей. – Ну, про матроса, который разгуливал в брюхе кашалота.