Текст книги "Против Сталина и Гитлера. Генерал Власов и Русское Освободительное Движение"

Автор книги: Вильфрид Штрик-Штрикфельдт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

Я нахожу, что его интуиция и опыт подсказывали ему «великороссийский» путь. И всё же он заявил, что во всех вопросах национальной политики он должен будет держаться установок Розенберга. Как и Власов, он считал, что после свержения большевизма (теперь уже – лишь теоретическая возможность) народы России должны получить право на самоопределение в рамках общеевропейского сообщества. Мы обсуждали эту возможность, когда я попытался найти с ним точки соприкосновения. Когда же я поднял вопрос – не подготовить ли встречу его с Власовым, Кёстринг отклонил это предложение:

– Власов стал пугалом для «фюрера» и господ на верхах ОКВ. Поэтому я предпочитаю выполнять мои чисто солдатские и человеческие обязанности без связи с ним. Никто не сможет мне потом сказать: «И ты, Брут!» И ты, Кёстринг, зачарован этим русским. Лучше, если я его не буду знать.

Когда я позволил себе указать на популярность и на сильное влияние личности Власова на его соотечественников, он решительно возразил мне:

– Этому я не верю. В России военные никогда не были так популярны, как в Германии. Русские думают и чувствуют иначе. А факт остается фактом, что Гитлер не хочет ничего слышать о Власове. И если в будущем нам придется когда-нибудь опереться на какую-либо ведущую русскую личность, – что нужно было бы, кстати, сделать еще в 1941 году, – то мы должны будем найти другого человека.

Здесь наши взгляды расходились. В моих глазах Власов был не просто одним из многих военных руководителей. Он стал знаменем. Он стал воплощением желаний и надежд миллионов людей, страстно стремившихся к лучшему порядку и к лучшей жизни.

Под конец Кёстринг заметил, что я могу всегда рассчитывать на его поддержку во всех военных вопросах, но он хочет оставаться вне какой-либо политической игры. На этом и закончился наш разговор.

В течение первой половины 1944 года я несколько раз имел возможность говорить с Кёстрингом. В апреле 1944 года полковник Герре передал майору Фёлькелю должность начальника штаба, при генерале добровольческих частей: он также просил о своем откомандировании на фронт.

Но не всегда можно было разграничить военные и политические вопросы, как того хотел Кёстринг. Так, например, он не мог не дать своего подтверждения на заявлении Власова, касавшегося отношения добровольцев к еврейскому вопросу (к этому я еще вернусь). Оно было передано на его утверждение после того, как дабендорфский немецкий редактор Борман, чтобы выиграть время, умышленно и очень тактично наладил «диспут» между разными ведомствами об отношении добровольцев к антисемитизму.

В этой связи я вспоминаю об одной сценке в рабочей комнате Кёстринга, характерной для тогдашней политической атмосферы, психологического состояния людей на высоких постах и необходимости правильной, но и слегка двусмысленной реакции на опасные вопросы.

Один офицер высокого ранга и убежденнейший нацист, во время обмена мнениями, в резкой форме набросился на адъютанта Кёстринга ротмистра фон Герварта (который очень неодобрительно относился к расистским теориям национал-социалистов):

– Похоже на то, господин фон Герварт, что вы отождествляете себя с проеврейскими установками этих бывших русских большевиков. Почему, собственно, вы это делаете?

– Потому что я, как я уже подробно изложил, разделяю точку зрения этих людей, – холодно ответил Герварт. – И еще, впрочем, потому, что я не хочу все этим временным вздором погубить мою будущую карьеру.

Этическое обоснование своего неприятия антисемитизма могло бы повредить Герварту, да и не было бы понято этим человеком. Но циничный ответ ротмистра (по гражданской профессии дипломата) был для него убедителен:

– Ага, – сказал он, – ясно, карьера; это я понимаю.

– Видите, – сказал Герварт, когда мы остались наедине, – так нужно говорить с этими людьми. Другого этот человек вообще бы не понял.

Герварт не мог мне тогда сказать о своей принадлежности к движению сопротивления.

Я был в трудном и, лично, в неприятном положении из-за нежелания Кёстринга встретиться с Власовым. Для Власова новый генерал добровольческих частей был редким представителем германского генералитета, с которым он не только мог бы всё обсудить на своем родном языке, но и, при знании деталей военного и политического порядка на стороне противника, мог сделать обоснованные прогнозы. И это тем более, что он знал, как уже в начале войны Кёстринг предостерегал от недооценки советского вооруженного потенциала и силы русского патриотизма.

(Вследствие уклончивого поведения Кёстринга, Власов встретил его в первый раз 14 ноября 1944 года, в день объявления Пражского манифеста и основания Комитета Освобождения Народов России.)

Я изложил Власову точку зрения генерала Кёстринга и не скрыл при этом моего уважения к этому человеку. Власов, который уже много слышал о Кёстринге, не обнаружил, однако, никакого понимания линии его поведения.

– Форма, жалованье, снабжение… Страшно важно, когда фронт трещит, – заметил он с усмешкой. – Зачем всё это, если Красная армия раздавит вскоре не только вашего генерала наёмников, но и всю Германию.

Власов отлично знал, что Кёстринг не мог сделать ничего, чтобы предотвратить надвигающуюся судьбу. Но в его глазах старания Кёстринга улучшить условия службы добровольцев только подчеркивали их статус наёмников. Он отказался иметь что-либо общее с «кёстрингскими наймитами». Напрасно я пытался убедить его, что этот немецкий генерал предельно честен и обладает большим чувством ответственности.

Благодаря стараниям Гельмиха и Герре, для целого ряда мероприятий уже были разработаны планы. Под начальством Кёстринга были теперь закончены подготовительные работы, и планы вступили в действие. Большинство этих мероприятий должно было бы быть проведено уже осенью 1941 года! В частности: при каждой дивизии стали работать специальные отделы, занимавшиеся делами добровольцев; были созданы специальные госпитали и дома отдыха; русские врачи и младший медицинский персонал подготавливались на специальных профессиональных курсах; были урегулированы право на пенсию и на выплату содержания вдовам и сиротам; были разработаны устав внутренней службы и дисциплинарный устав для добровольцев; уже существовавшая в Дабендорфе практика выдачи разрешения на заключение брака была Кёстрингом распространена на всех добровольцев; было вновь признано право добровольцев на награждение Железным крестом, которое было введено осенью 1941 года и уничтожено приказом Гитлера; немецкие военные должны были отдавать честь русским офицерам.

Это была одна сторона медали, и, несомненно, всё это было в большой степени заслугой Кёстринга. Но, что касается главной нашей цели, – летом 1944 года мы, казалось, были от нее дальше, чем когда-либо.

III. СС и Освободительное движение

В поисках выхода

Вполне понятно, что Власов и его сотрудники очень внимательно следили за угрожающим положением на фронтах. В самом узком кругу, в который привлекли также Деллингсхаузена, Фрёлиха и меня, обсуждались планы действий на случай крушения Третьего рейха.

Представители так называемого западного крыла предлагали уже сейчас установить контакты с англосаксонскими державами и с французским движением сопротивления. Напрашивалась возможность использовать для этого содействие НТС, – как эмигрантская организация, он имел своих членов во многих странах, включая и страны, воюющие с Германией.

Те же мысли занимали и меня, причем я питал надежду, что после падения нацистов, может быть, всё же дело придет к созданию союза всех свободных народов, включая немцев, направленного против второй угрозы Европе – теперь уже со стороны диктатуры Сталина и большевизма.

Власов видел, пожалуй, яснее, чем и его земляки, и я. Пребывание в Китае сделало его взгляд более острым:

– В глазах американцев и англичан мы, вероятно, не «унтерменши» и не «подмастерья мясника», употребляя выражения Гиммлера, но мы – изменники, потому что мы боремся против правительства своей страны. Что это правительство не имеет никаких полномочий от своего народа, что оно его поработило и управляет им против его воли, – этою никто сегодня не хочет больше знать, хотя как раз англичане, американцы и французы поддерживали с 1918 года по 1920-й белые армии в борьбе против советского правительства, присылая оружие, снабжение и даже войска! Но сегодня Сталин – союзник англосаксов в борьбе против их общего врага – Гитлера! Поэтому мы сегодня предатели. Чего можно ожидать от англосаксов? Забыты гарантии свободы, данные Польше, балтийским народам, чехам, югославам и грекам! И англосаксы отвернутся от наших посланцев, поскольку они придут к ним как просители, с пустыми руками. А кроме того, союз свободных народов Европы осуществим лишь при участии Германии, которая признала бы концепцию новой Европы. И всё это не в нашей власти. Что же мы можем всё-таки сделать? По отношению к Гитлеру я не признаю никакой лояльности. Но иное дело те немцы, которые всегда видели в нас людей и союзников. Думаю, что единственный выход – всеми силами стараться сохранить и по возможности растить русскую «живую силу» до краха нацистов. Только если мы станем фактором силы, мы, вместе с чехами, поляками, югославами, благоразумными немцами и другими народами Европы, можем рассчитывать, что, рано или поздно, англосаксы признают нас.

Так аргументировал Власов, в нашем маленьком кругу не было никого, кто мог бы ему что-то на это возразить. Живая сила должна быть сохранена. Но русские борцы за свободу ныне должны были идти этим путем одни.

* * *

Еще в январе 1944 года я изложил генералу Гелену, при ночной с ним беседе, мои мысли о предстоящем конце войны и дополнял их кратким пересказом взглядов Власова. Я предложил ему тогда, если это желательно, отправиться в Португалию, чтобы там установить связь с моим старым школьным другом, занимавшим до 1929 года видное положение на британской службе. Но я не знал о нем ничего с начала войны, и связь пришлось бы налаживать заново. Гелен поблагодарил меня за откровенность и с такой же откровенностью сказал, что подобные контакты немцами по разным линиям недавно уже намечены, так что надо подождать результатов; если же будет нужно, он вернется к моему предложению.

Я рассказываю об этом только, чтобы показать, насколько откровенно мог говорить подчиненный со своим начальником в ОКХ, когда дело шло о служении народу, еще в январе 1944 года. С бароном Фрейтаг-Лорингхофеном, который часто посещал Власова в Далеме, открыто обсуждались все вопросы возможного развития дел после поражения Третьего рейха. Как балтийский немец, он свободно говорил по-русски.

Барон Фрейтаг-Лорингхофен успешно проводил операции с казачьими частями при группе армий «Юг». Полковник Генерального штаба, он отказался занять предложенную ему должность начальника штаба генерала добровольческих частей. Он пережил унижение Германии и безнадежное положение немцев после поражения в первой мировой войне. Он видел, как национал-социализм уничтожил безработицу и принес благосостояние народу. Затем ему пришлось быть свидетелем того, как Третий рейх, выросший из реакции широких слоев народа на унизительные и экономически тяжелые условия Версальского договора, перешел к жестокому закабалению других народов. И он стал врагом нацистов.

В одном из разговоров с Власовым Фрейтаг-Лорингхофен поднял принципиальный вопрос: допустимо ли вообще, с моральной точки зрения, – учитывая насильнические методы национал – социалистов, – помогать Гитлеру выиграть войну против Советского Союза.

– Вы говорите, «выиграть войну». Неверна ваша предпосылка, отсюда неверен и вывод. Германская победа в России невозможна, и стала она практически невозможной после отказа, в первые месяцы 1941 года, пойти на союз с русскими свободолюбивыми силами. Еще сегодня, вероятно, возможна победа над Сталиным русского освободительного движения. С немецкой или с иной поддержкой. Я говорю сперва «с немецкой» не потому, что я люблю немцев, а потому, что немцы пока единственные, кто борется со Сталиным. Через два года картина может сильно измениться.

Фрейтаг-Лорингхофен возразил:

– А что если из этой борьбы победителями выйдут немецкие и русские нацисты?

Власов:

– Ну, ни я, ни мои сотрудники – не национал-социалисты. Это вы, вероятно, заметили. А если Гитлер думает обойтись нашими подхалимами, которые пресмыкаются перед ним и на всё согласны, то это – его дело. В один прекрасный день и его марионеточные правительства перестанут плясать под его дудку! Просто, такое положение не может долго продлиться. Важно вот что: Гитлер боится завтрашней национальной России, а проигрывает войну против Советской России уже сегодня… У меня же теперь лишь одна забота, чтобы Освободительное Движение не пошло ко дну во время крушения Германии.

Потом он добавил:

– Это будет возможно, если найдутся германские офицеры, с которыми мы решимся на этот последний отчаянный шаг для спасения свободы всех европейских народов, включая народы Советского Союза.

Между тем, в январе 1944 года рухнул Северный фронт. После тяжелых боев, командованию группы армий «Север» удалось отвести войска на линию Нарва-Чудское озеро-Псков-Опочка-Полоцк. Гитлер снял фельдмаршала фон Кюхлера и заменил его генералом Моделем.

Отважные финны под командованием фельдмаршала Маннергейма вынуждены были просить перемирия.

На Среднем и Южном фронтах Красная армия продвинулась с декабря 1943 года по апрель 1944 года почти до Буга и до Карпат. Она стояла у границ балтийских государств, Польши, Галиции, Венгрии и Румынии.

Но германская армия еще занимала русскую территорию, равную по площади Баварии, Саксонии, Вюртемберг-Бадену и Гессену, с 12 миллионами населения – запуганных, отчаявшихся и ловящих проблески надежды людей.

В то время как мы, с одной стороны, ломали себе головы над возможностями спасти, в этой запутанной ситуации весны 1944 года, что еще можно было, с другой стороны, нам приходилось всё чаще защищать Дабендорф от подозрений и прямых обвинений СД. Один упрек, повторявшийся непрестанно, гласил:

«В газетах Власова “Заря” и “Доброволец” слишком мало места отводится борьбе против еврейства. В статьях на эту тему, – если они вообще публикуются, – нет силы убеждения. Причина: главный редактор – Зыков – по-видимому, еврей. Вообще здесь приходится думать о саботаже».

Зыков и его помощник Ковальчук подали Гроте и мне жалобу, так как немецкий редактор Борман, до той поры обнаруживавший большие такт и находчивость в своем незавидном положении между молотом (нацистскими требованиями) и наковальней (русскими стремлениями), не видел больше никакого выхода.

Но ни Гроте, ни я на этот раз также не могли найти выхода. И наконец сам же Борман предложил: попросить у соответствующих инстанций соображения, изложенные в меморандуме под заголовком «Особое отношение восточных добровольцев к еврейскому вопросу». Министерство пропаганды, Восточное министерство и СД должны были сперва основательно поспорить между собой по этому вопросу, сойтись на чем-либо или перессориться, и сообщить свое заключение. Это была блестящая идея: таким путем мы могли, по крайней мере, выиграть время. Мяч, брошенный соперничавшим ведомствам, застрял, к нашей радости, в сетке пререканий.

В этой связи, мне кажется, следует коротко остановиться на отношении Власова к еврейскому вопросу. Тем более, что после войны ему делались упреки, а ответить на них он уже не мог.

Власов редко упоминал о влиянии еврейских интеллигентов-революционеров на события в России, начиная с 1917 года. С другой стороны, он всегда повторял: «Сталин – не еврей! Палачи из ЧК и ГПУ Дзержинский и Ежов были не евреи! Берия, как и Хрущев, свирепствовавший на Украине, – не евреи. Наша борьба направлена против бесчеловечности Сталина и его палачей, безразлично какой они национальности».

Власов не стеснялся крайне резко осуждать «расовый бред» национал-социалистов и часто говорил: «Вы ведете бесчестную войну против евреев, против безоружных мужчин, женщин и невинных детей».

Власову чужда была ненависть. Его критика немцев была резкой. Кое над чем он подсмеивался, многое осуждал, но он всегда готов был понять и простить. Ему был чужд антисемитизм. Он считал, что среди евреев есть хорошие и плохие люди, как среди русских и среди немцев. Он говорил: «В целом же я убежден, что евреи, как один из древнейших культурных народов, обладают чрезвычайными способностями. С их интеллигентностью, деловитостью и широчайшими связями, они могут быть ценными согражданами. Я бы хотел, чтобы у нас было много Зыковых! Русский народный организм достаточно здоров, а процент еврейского населения так мал, что нашей стране не могло бы повредить, даже если бы все евреи, как это утверждают национал-социалисты, обладали только отрицательными: качествами. Но кто так говорит, – порет чушь. Когда национал-социалисты утверждают, что евреи виновны в нужде, в которую попал немецкий народ после 1918 года, я хотел бы спросить: разве не большинство народа, не сами немцы ответственны, в первую очередь, за свою судьбу? Почему же вы дали меньшинству забрать такую власть? Ведь это же ваша собственная вина. Если бы вы были достаточно умны и так же держались друг за друга, как евреи, тогда всё было бы в порядке. Но когда национал-социалисты заявляют, что германский народ страдал от евреев, – о чем я судить не могу, – мне вспоминается старая русская пословица: “что русскому здорово, то немцу смерть!”»

Эти взгляды Власова, как мне известно, разделяли Малышкин, Трухин и вообще большинство в его штабе. Конечно, не все его сотрудники думали так же.

Другая серьезная атака СД по так называемому еврейскому вопросу была направлена, главным образом, против немецкого руководителя учебной части в Дабендорфе барона фон дер Роппа. Его обвиняли, будто он с кафедры заявил русским курсантам, что еврейский вопрос есть в национал-социалистической программе, но к русским он не имеет отношения; Сталин – абсолютный диктатор, и евреи не оказывают на него никакого влияния.

Такие высказывания – указывалось из СД – противоречат официальной линии и направлены против политики фюрера, поэтому необходимо провести расследование и соответственно наказать виновного. Высказывания фон дер Роппа соответствовали линии Власова, говорившего, что он не знает в Кремле, кроме Кагановича, ни одного видного члена партии – еврея. Троцкий, Зиновьев и другие евреи были в оппозиции Сталину и уничтожены, как и бесчисленное множество русских. Русское Освободительное Движение направлено не против евреев, как и не против какого-либо другого народа, а только против сталинского угнетения.

К этому приведу еще одно высказывание Власова:

«Мы не можем, – говорил он, – слепо перенимать всё у немцев. Мы, конечно, не принимаем теорию, что все русские, поляки, евреи и цыгане, – унтерменши. Только скунсы гадят в свою собственную нору». Это последнее относилось к тем, кто даже в Дабендорфе работал информатором в СД.

Трухину и его штабу в Дабендорфе были известны источники таких опасных доносов. Это были агенты, засылаемые в Дабендорф со стороны не только НКВД, но и СД. Они добывали себе таким путем от партийных органов в Берлине различные привилегии.

Атаку СД на фон дер Роппа удалось отбить с помощью здравомыслящего и влиятельного офицера СС д-ра Хенгельхаупта, так прокомментировавшего его ответ, что бомба СД не взорвалась. В этой связи вспоминается одно небольшое происшествие, весьма показательное для того, чем занимались партийные чиновники в то время, как германские армии отступали на всех фронтах.

Было обращено внимание на одну из моих листовок, трактующую, как надо обращаться с русскими, и заявлено: «Обращаем внимание отдела ОКВ, ответственного за публикацию этой листовки, что в ней вообще нет слова “унтерменш”». Борман пригласил меня пойти к одному из его друзей в Министерство пропаганды. «Не упоминается слово «унтерменш»? – сказал Борман, – мы это исправим. Напишем так: “в каждом народе есть унтерменши, и мы резко выступаем против них”. Так и слово будет внесено, и цензор – удовлетворен». Друг Бормана улыбнулся. Он был интеллигентным человеком, но притом и циником, он не верил ни в какие расовые теории, а может быть, ему доставило удовольствие «смазать» своему «коллеге», столь неуместно поднявшему этот вопрос. Предложение Бормана было принято, и листовка прошла таким образом официальную проверку.