Текст книги "Анискин и «Фантомас»"
Автор книги: Виль Липатов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)
Голиков ошеломленно бормочет:
– Какой миллионщик?
Вера Ивановна останавливается, замирает.
– Ты испугался, – шепчет она, – значит, это правда, что ты – миллионщик!..
В доме Веры Ивановны Косой темно. Только в свете полной луны можно разглядеть, что Косая и Голиков спят отдельно: жена на кровати, муж на раскладушке. Стенные часы-ходики показывают пять минут третьего, но, оказывается, что муж и жена бодрствуют, хотя скрывают это друг от друга. Вот Голиков осторожно поднимает голову, пристально смотрит на кровать – Вера Ивановна старательно похрапывает. Через несколько секунд они меняются ролями: жена пытается узнать, спит ли муж.
Наконец Голикову кажется, что Вера Ивановна действительно спит. Он осторожно поднимается, бесшумно, воровским шагом выходит из комнаты. Через две-три секунды после этого Вера Ивановна тенью сползает с кровати, согнувшись, следует за мужем.
По темным сеням – луна только лучиками проглядывает сквозь дощатые стены – киномеханик выбирается на крыльцо. Вера Ивановна – за ним. Затем Голиков бежит через двор к хлеву, проскальзывает в него, проходит в угол, где – гора навоза. Торопливо работая лопатой, Голиков достает из-под навоза брезентовую сумку кассирши; он опять замирает, прислушивается к ночным звукам – ничего подозрительного не слышно, так как Вера Ивановна успевает затаиться за открытыми воротами хлева.
Дальше события развиваются быстро, Скрываясь в тени забора, Голиков бежит к полуразвалившейся бане, проникнув внутрь, прячет сумку под гнилую половицу, наваливает на нее кучу обгорелых кирпичей. Действует он лихорадочно и, конечно, не способен заметить, как в дверь заглядывает Вера Ивановна. После этого она мчится в дом…
Вера Ивановна храпит и даже сладко причмокивает, когда Голиков возвращается.
В кинобудке, что пристроена к деревенскому клубу, разыгрывается забавная сцена. Из узких дверей показывается спина и туго обтянутый зад участкового, слышен его молящий голос:
– Голубчик, Григорий Петрович, ягодка ясная, свези ты меня в район на своем замечательном мотоцикле… Начальство приказало быть в десять, а у меня никакой завалящей колымаги нет. Прихвати ты меня, мил человек.
Слушая участкового, Голиков запирает на два замка кинобудку, прячет ключи во внутренний карман вельветовой куртки; у него такое выражение лица, словно он чрезвычайно рад комедии, которую разыгрывает участковый.
– Да о чем речь, Федор Иванович! – ласково обнимая Анискина за талию, говорит Голиков. – Буду рад вместе с вами прокатиться до райцентра…
Анискин живо забирается в коляску, натягивает на колени брезент.
– Вот выручил, голубчик, вот удружил! – радуется он. – Век тебя буду благодарить, дорогой Григорий Петрович!
Мотоцикл выезжает на длинную улицу, с треском набирает скорость, летит по ней. Это действительно сильная и быстрая машина, кажется, что прошло мгновение, а мотоцикл уже мчится по проселочной дороге.
– Молодца, Григорий Петрович! – радостно кричит Анискин. – Теперь я выговор не получу, мне только предупреждение дадут.
В райцентре Голиков резко снижает скорость.
– Где вас высадить, Федор Иванович?
– Возле прокуратуры, – отвечает Анискин и снова начинает театрально суетиться. – Но ты меня, голубчик, не бросай. Дел у начальства – на одну минуту, а как я буду домой добираться?.. Так что ты, Григорий Петрович, как возьмешь кино про Фантомаса, так сразу за мной и заезжай… Договорились, а?
– Договорились! – смеется Голиков.
Мотоцикл останавливается возле районной прокуратуры.
– Так ты не бросаешь меня, голубчик?
– Заеду, заеду, Федор Иванович.
Кабинет районного прокурора старомоден. Здесь доживает свой век продавленный дерматиновый диван, книжный шкаф модели сороковых годов, фикус в кадке. Не молод и сам прокурор – за столом сидит худощавый седовласый человек в сильных очках. Он вертит в руках толстую деревянную ручку с пером «рондо» – вот уж старина-то! – и сердито смотрит на Анискина, по которому видно, что участковый всего полсекунды назад говорил о чем-то важном. И рука Анискина еще занесена вверх.
– Вот такая история! – говорит Анискин и садится на продавленный диван. После этого он начинает глядеть на прокурора «голубыми» подхалимскими глазами, толстое лицо Анискина расплывается в умильной улыбке. Заметив это, прокурор встает, подойдя к участковому, сердито говорит:
– А ну, бросай валять комедию!
– Как прикажете, товарищ прокурор! – скороговоркой отвечает участковый и делается серьезным, но в этой серьезности столько игры, что прокурор ожесточенно плюет и отходит к окну.
– Если бы знал ты, Федор, как я от тебя устал! – говорит он. – Мне легче, поверь, разгрузить баржу с мукой, чем с тобой разговаривать…
– А ты не разговаривай, оживляется Анискин, – ты мне, Максимушка, постановление на обыск дай, а сам молчи. Если хочешь, я за тебя говорить буду. Я – мастер говорить! Дашь разрешение на обыск?
Прокурор безнадежно вздыхает:
– Тебя могила исправит, Федор! Смотри, сколько дров ты наломал только на одном деле! Следователя не вызвал, мальчишек отпустил, с парохода их снимал… Не гляди на меня удивленно: я – прокурор, я все обязан знать! А теперь хочешь делать обыск. Что ты будешь говорить, если не найдешь деньги?
– На пенсию уйду.
– Тьфу! Опять за свое… Сотый раз от тебя слышу: «На пенсию уйду». Ей-богу, надоело!
– Во! Золотые слова! Если я тебе надоел, дай постановление на обыск – живой ногой убегу.
Неожиданно прокурор, улыбнувшись добродушно, садится рядом с Анискиным. Теперь видно, что этих людей связывает давняя дружба и что ворчанье прокурора было таким же привычным, как веселое отбрехивание участкового.
– Уверен, что найдешь деньги? – спрашивает прокурор. – Отвечай, как на духу.
Анискин становится серьезным по-настоящему.
– Если денег нет, – медленно произносит он, – значит, я в людях не понимаю… Твердо говорю: сниму погоны, если ошибся!
– Рыбу ловить будешь?
– Рыбу… Давай постановление! Дело-то возбуждено!
– Постановление дам, но не тебе. Жди приезда следователя. Прокурор возвращается к столу, быстро записывает что-то.
– Рыбу ловить – это хорошо! – говорит он, – Возьмешь меня с собой?..
– Это с каких же пирожков?
– А с тех пирожков, – рассвирепев отвечает прокурор, – что если ты деньги не найдешь, мне тоже один выход – на пенсию!
Еще на большей скорости, чем на пути в райцентр, мотоцикл Голикова мчится по проселочной дороге, распугивая куриц и гусей, врывается в деревню, не сбавляя скорости, несется по длинной улице. Мотор грозно воет, пыль столбом поднимается за машиной, ветер раздувает легкие волосы участкового.
– Вас куда, Федор Иванович? – кричит Голиков. – В милицию?
– Пропади она пропадом, милиция! – кричит в ответ Анискин. – Вези меня домой, уважаемый Григорий Петрович. От работы кони дохнут.
Участковый жестковато прищуривается, вынув руку из-под брезента, протягивает ее к мотору мотоцикла и в тот момент, когда машина приближается к милицейскому дому, вороватым движением срывает какой-то проводок. Мотоцикл чихает, дергается, замедляет ход и наконец замирает.
– Это что такое содеялось, что мы остановились? – удивленно спрашивает Анискин.
Голиков с недоуменным лицом наклоняется к мотору, осмотрев его, чертыхается.
Когда он выпрямляется, то видит такого Анискина, какого увидеть не ожидал. На него глядят строгие глаза милиционера:
– Вы задержаны, гражданин Голиков! Прощу следовать, в кабинет.
Киномеханик теряется.
– Не время шутить, товарищ Анискин! – бормочет он.
– Прощу следовать в кабинет.
В кабинете участкового, оказывается, много людей. Сидят на табуретках Петька и Витька, на краешке стола, читая бумаги, примостился, незнакомец в форме капитана милиции, директор школы Яков Власович. Участковый чеканным шагом подходит к столу, за руку здоровается с поднявшимся молодым капитаном, обращается к присутствующим:
– Разрешите представить следователя райотдела милиции капитана Качушина. – Он берет руку под козырек. – Позволите продолжать дело, товарищ капитан?
– Конечно, Федор Иванович!
Участковый неторопливо придвигает к себе стопку бумаги и чернильницу с ручкой:
– Гражданин Голиков, прошу сесть вот на эту табуретку. Голиков спокойно садится, закидывает ногу на ногу, вынув из кармана пачку сигарет, закуривает.
– Несовершеннолетний Опанасенко, – говорит Анискин, – прошу вас повторить показания…
– Двадцать третьего августа, – ровным голосом говорит Петька, – киномеханик сказал, что мой отец устроил в райцентре пьяную драку и что отцу грозит тюрьма… – Петька останавливается, чтобы перевести дух. – Голиков сказал, что отцу могут дать три года тюрьмы, но его можно спасти, если выкрасть протокол… «У кого?» – спросил я Голикова, и он сказал, что протокол привезет кассир на сплавконторском «газике»…
И происходит неожиданное – вдруг нервно вскакивает Витька Матушкин, размахивая руками, кричит:
– Мы про деньги ничего не знали, мы Петькиного отца спасали, а Голиков нас обманул: никакого протокола в сумке не было, там только деньги лежали… Много-много денег!
Анискин стучит шариковой ручкой по столу:
– Несовершеннолетний Матушкин, не нарушайте порядок. Опанасенко, продолжайте…
– Витька правильно сказал, – говорит Петька. – Мы думали, в сумке протокол на отца, а там деньги… Голиков их взял себе и сказал, что нужно молчать, иначе нас всех арестуют…
Петька не успевает закончить, как Голиков встает, обращаясь к следователю Качушину, возмущенно говорит:
– Товарищ капитан, прошу обратить самое серьезное внимание на мои слова… Все, что происходит здесь, – гнусная клевета! – Он повертывается к участковому, грозно поднимает руку. – Еще выяснится, товарищ Анискин, из каких побуждений вы стараетесь выгородить учащихся Опанасенко и Матушкина и оклеветать меня – честного человека.
Голиков садится и принимает прежнюю позу: нога на ногу, в зубах – потухшая сигарета. Петька и Витька смотрят на него поражение, а участковый быстро выходит из-за стола, подойдя к дверям, уверенно распоряжается:
– Гражданин Голиков, следуйте за мной… В качестве понятого прошу присутствовать вас, Яков Власович…
– Нам непременно нужен второй понятой, – говорит милицейский капитан.
– Вторым понятым будет кузнец Юсупов. Он ждет на улице…
К дому Веры Ивановны Косой, вызывая переполох в деревне, движется группа людей. Рядом с Анискиным идет человек, нам еще не знакомый. Это следователь милиции капитан Качушин. Замыкает это шествие кузнец Юсупов – тоже новое действующее лицо. Он несет в руках большую брезентовую сумку с инструментами. По мере продвижения группы к дому Косой она обрастает любопытными мальчишками.
Анискин поднимается на крыльцо, громко стучит.
Двери открывает Вера Ивановна, одетая почти нищенкой. Участковый действует быстро – выхватывает из кармана бумагу, показывает ее Косой.
– Имею разрешение прокурора на обыск! – проходя через сени, говорит участковый.
Вера Ивановна старается задержать Анискина, но он мгновенно входит в комнату, показывает на грандиозный сундук.
– Гражданка Голикова, прошу открыть сундук для производства обыска! Ать-два-три! Открывайте!
Пожалуй, в первый раз мы видим Веру Ивановну искренней. Она не играет никакой роли, когда в страхе хватается за голову:
– Не открою! Не открою! Ой, помираю, ой, спасите! Участковый выполняет служебный долг.
– Понятой товарищ Юсупов, – говорит он, – помогите мне, покажите свое кузнечное мастерство…
Кузнец с инструментом подходит к сундуку, кладет сумку на пол, достает клещи и ломик.
– Не дам ломать сундук! – вопит Косая и бросается к Анискину. – Половина денег – мои, мои! При разводе суд определит, что половина денег – мои, мои, мои!
– Открывайте сундук!
Вера Ивановна достает из каких-то тайных мест в одежде пять ключей, подходит к сундуку. Мелодично поет старинный внутренний замок, лязгают навесные замки, звенит еще один внутренний замок, и наконец сундук открывается… Видна серая сумка сплавконторской кассирши. Голиков бросается на жену, но участковый бдителен: схватив киномеханика за руки, он шепчет ему:
– Вот и дофантомасились, гражданин Голиков!
В кабинете Анискина – трое: участковый, капитан Качушин, директор школы. Анискин сидит на подоконнике настежь распахнутого окна, подставляя лицо под струю прохладного воздуха, говорит таким тоном, словно беседует с самим собой.
– Вы спросили, товарищ капитан, как я так быстро на киномеханика Голикова вышел. А через кино! Почему, думаю, у нас в клубе через неделю кино про Фантомаса идет или «Великолепная семерка»?
Анискин спускается с подоконника, прохаживается:
– И что это вообще, друзья-товарищи, получается! В кино пойдешь – тебе или Фантомаса, или шпиона показывают, книгу откроешь– опять шпионы… Почему так получается, что раньше мальчишонки играли в «Чапаева» или в «Красных дьяволят», а теперь в Фантомаса? Какой министр за это ответить должен? А как же! Ведь Голиков как рассуждал? А вот так: «Я мальчишонкам голову фантомасами заморочу, на грабеж их сподвигну, деньги схвачу – и все! Мальчишки несовершеннолетние, им больше колонии не дадут, а я, Голиков, сижу при больших деньгах…»
Анискин замолкает, снова садится на подоконник.
– Я сегодня долго беседовал с ребятами, – вступает в разговорЯков Власович. – И знаете что выяснилось? Ни Петр Опанасенко, ни Виктор Матушкин не понимали, что они совершали уголовное преступление. А кто в этом виноват? Мы, школа!
Глаза у директора грустные.
– Если ребят арестуют, – продолжает он, – на мою голову обрушатся громы небесные, хотя еще в прошлом году мы на педсовете говорили о том, что надо учить ребят разбираться в законах и в уголовном кодексе… А кто будет преподавать? Где специалисты? Ну, проведет пару бесед Федор Иванович, а дальше что? – Он откровенно тяжело вздыхает. – На меня обрушатся громы небесные – ерунда, переживем, но ведь Петр и Виктор, могут в колонию угодить… Сердце кровью обливается!
Наступает длинная пауза, трое молчат, затем Анискин неожиданно для всех шутливо выпячивает нижнюю губу, лицо у него легкомысленное.
– Безобразное дело получается! – притворно сердится он. – На два часа я вызвал геолога Лютикова, который из себя добровольного сыщика выстраивает и наводит клевету на друзей-товарищей, а его, черта, до сих пор нету. На полчаса опаздывает. Ну, Лютиков, будет тебе коленкор!
От часов Анискин переходит к тумбочке, на которой когда-то стоял сломанный радиоприемник, показывает на гору истрепанных книг:
– Это все про шпионов и жуликов! – по-прежнему театрально сердится он. – Вот сколько Лютиков за три месяца прочитал в библиотеке.
Капитан Качушин состраивает серьезную мину.
– Для чего же вы изъяли книги из библиотеки, товарищ старший лейтенант? – спрашивает он.
– Читать, товарищ капитан! – щелкнув каблуками, отвечает Анискин и грозно машет пальцем. – Где же этот Лютиков? Ну, я его без горчицы схарчу!
И как раз в этот момент в окно врывается такой шум и гам, что участковый втягивает голову в плечи. Слышны топот десятков ног, восторженные крики ребятишек, торжествующий гудок деревенской электростанции. Что-то важное, небывалое происходит в деревне, и, Анискин уже было бросается к окну, как на пороге появляется нечто странное, непонятное, иррациональное. Только через несколько секунд можно понять, что это человек, но какой – лицо у него черное, жирное, блестящее; с одежды на пол струится тоже черное, блестящее.
– Товарищ старший лейтенант, – кричит иррациональное существо, – подозреваемый Лютиков прибыл по вашему вызову!
– Лютиков? – оторопело восклицает участковый и бросается к геологу. – А что с тобой случилось, Лютиков?
– Нефть пошла! – ревет черный человек. – Нефть пошла! Ура! Нефть пошла!
Словно ураган проносится по кабинету участкового и сметает всех, кто сидел здесь; в течение одного мгновенья комната пустеет.
За околицей деревни, покачиваясь, возносится к небу желтый и яростный язык нефтяного пламени.
– Нефть пошла! – ревет вся деревня и бежит к буровой вышке.
