Текст книги "Легко и просто, или Кризис тридцати лет"

Автор книги: Виктория Трелина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Наташке снова не повезло

Сегодня заходила Наташка. Я не хотела касаться темы возраста, старости и нервов, мы просто собирались посидеть, как в былые времена, поболтать «о мужиках», выпить мартини. Эх, совсем недавно такие посиделки были привычной частью нашей жизни. Куда они подевались теперь? Я и сама не заметила, что стала реже встречаться с подругами, сначала по причине занятости, потом лени, потом усталости…

Мне казалось, что всё идёт как и прежде, просто мы взрослеем и больше следим за собой, поэтому пьём меньше мартини. А на самом деле, от мартини на утро стало отекать лицо и портиться настроение.

Я думала, мы реже общаемся по вечерам, потому что взрослеем, и стараемся больше времени уделять семье. А на самом деле, по вечерам просто дико хочется спать, а при мысли, что завтра вставать в семь утра, вообще всех подруг забываешь.

Я думала, что мы взрослеем и умнеем. А мы… стареем и чахнем.

Вот и моя дочь уже забыла, кто такая Наташа. Хотя, когда Юльке было года два-три, Наташка была частым гостем у нас дома. Да и я таскала дочку на другой конец города к лучшей подруге. И не парилась о том, что мне завтра на работу, что ребёнку в десять вечера надо спать, а не трястись в маршрутке. Не думала и о том, что пить коктейли на этиловом спирте с красителями из жестяных банок, и особенно на ночь – очень вредно.

Эх, молодость, молодость! Надо напомнить Юльке, как выглядит моя подруга. Я достала Наташкину фотку. Достала и спрятала. Фотка пятилетней давности. Дочка, по наивности, может ляпнуть при гостье, что она изменилась не в лучшую сторону.

– А сколько ей лет? – спросила Юлька.

– Тридцать один, – ответила я.

– А она замужем?

Наташка живёт в гражданском браке, и я не стала посвящать дочь в тонкости семейных отношений, сказав, что да, замужем.

– А дети у неё есть? – не унималась дочка.

– Нет.

– Почему?

– Ну, ещё не поздно, – уклончиво ответила я.

Когда пришла подруга, дочь решила перепроверить полученную от меня информацию и засыпала Наташку теми же вопросами. В том же порядке.

Убедившись, что гостье, действительно тридцать один год, дочка спросила про замужество:

Наташка, рассматривающая свой гражданский брак, как временное явление, ответила: «Нет, не замужем».

Дочка повернулась ко мне, пожала плечами, и печально изрекла:

– И, по-моему, уже поздно…

Срыв

С понедельника сижу на больничном. Это первый больничный за всю мою жизнь. Вернее, на больничном я, конечно, была несколько раз, ну, когда у Юльки был кашель, сопли или горло. А так, чтобы этот самый листок нетрудоспособности выписывался лично мне, такого ещё не было ни разу. В общем, всё по порядку:

В субботу вызвали в офис и, как выражается Анька, «отымели по полной». За невыполнение заоблачного плана, за ранние уходы домой (это, когда ты официально работаешь до шести вечера, а уходишь чуть раньше девяти), за долгие перерывы (которых порой вообще не бывает) и ещё за то, что доллар упал, что футболисты наши продули, и что сын гендиректора свои акции не вовремя продал. Три последних пункта вслух не оглашались, но все чувствовали, что имеют нас именно за это. А может ещё за то, что погода не удалась, и весь день льёт дождь.

Ехала в маршрутке и размышляла, когда работа стала таким адом? Ведь недавно было всё совсем иначе. Вроде, ни директор, ни Вера не изменились. Они и раньше устраивали нам взбучки. Но воспринималось всё как-то иначе. Легче воспринималось. И на вылазки мы ездили офисом, и корпоративы устраивали, и все дни рождения отмечали. А сейчас все после работы по домам стремятся, на рожи надоевшие в офисе смотреть не хочется, не то что во вне рабочее время… Неужели мы все разом состарились? Или это только мой кризис? И поэтому я вижу всё: и прошлое и настоящее, в каком-то другом свете?

Вечером, уложили Юльку, и вышли с мужем погулять. «Хочу подышать воздухом», – выразилась я и сама испугалась. Скоро буду говорить, как соседка тёть Маша «Нарезать гипертонический круг».

– Лёш, давай выпьем, – как бы назло своим мыслям и размышлениям предложила я, – как в юности на скамейке из пластиковых стаканчиков.

– Давай, – согласился Лёшка, не страдающий всякого рода заморочками, и мыслями о неминуемой старости. Мужики, вообще, реже заморачиваются…

Мы пили разливное вино, и по телу растекалась приятная слабость. Я жаловалась Лёшке на работу, на Веру, на свои расшатанные нервы и мне становилась легче. Мне нравилось это состояние, я не хотела выходить из него, и мы «сбегали за второй». Вторая пошла хуже. Говорю, как профессиональный алкоголик, потому что именно так я и напилась в этот вечер. Закончилось тем, что я, сидя на корточках возле скамейки, рыдая, просила Лёшку «сходить ко мне на работу и сказать, что я больше НИКОГДА туда не придууууууууууууууу».

Засыпала я в истерике и с «вертолётами», так называли мы в алкогольном студенчестве состояние, когда всё вертится перед закрытыми глазами.

Утром снова болела голова, но уже не так, как от нервов. А так, как от похмелья. Я тихонько сидела в Юлькиной комнате, и пыталась нарисовать дочкиными фломастерами что-нибудь позитивно-романтичное. Раньше я часто рисовала такие картинки. Ими восхищались все знакомые. А потом на рисование не стало времени. Впрочем, как и на всё остальное. Работа забрала всё время. Но ведь раньше я тоже не бездельничала. Я училась, посещала различные секции, кружки, ездила в турпоездки. И у меня ещё оставалось время на друзей, подруг, дискотеки, личную и творческую жизнь. Может быть, время правда пошло быстрее? Ритм изменился? Надо спросить у Юльки, чувствует ли она эту нехватку времени. Я заглянула в кухню, дочка лепила магнитик к холодильнику. Приклеит и тянет обратно. Абсолютно бесполезное занятие. Нет, Юльке не жаль времени, его у неё с избытком. Муж тоже не чувствует ускорившегося жизненного ритма – смотрит себе американский фильм про негров. Не потому, что ему интересно, а так просто… потому, что воскресенье, и никуда не надо идти.

Я села за компьютер, попыталась вспомнить былые навыки по написанию стихов. Раньше это давалось мне легко. Сейчас шло туговато. То есть, я, как и прежде, чувствовала рифму, видела, что всё хорошо, но силилась придумать что-то ещё лучше. Мудрила, путалась, усложняла четверостишия смесью ямба с хореем. И, видимо, так напряглась, что строчки поплыли перед глазами. Я встала, походила. Головокружение прошло, но сердце ещё долго колотилось где-то в горле. Попросила мужа выйти со мной «подышать воздухом», на этот раз в прямом смысле. Выходить одной было почему-то страшно. Казалось, что голова может закружиться в любой момент.

В тот вечер списала всё на похмелье. Поклялась себе больше не пить.

Проснулась утром от непонятной тревоги и ощущения, что со мной что-то не в порядке. В теле была непривычная слабость, хотелось пошевелить руками и ногами, чтобы проверить здесь ли я, или меня нет…

Я была вроде на месте, но существовал (я это чувствовала) риск вот-вот оказаться где-то не здесь. Меня охватил ужас. Я вскочила с ощущением, что надо куда-то бежать, что-то делать, чтобы не сорваться туда, где уже ничего нет. Это было похоже на предобморочное состояние, но только хуже… Казалось, что если обморок случится, то это будет последний обморок. Это было очень страшно.

Я лила себе в лицо ледяным душем, и понимала, что надо увольняться с работы. Организм даёт мне сигналы. Он начал давать их давно. Но головных болей и неустойчивой психики мне показалось мало. Организм решил дать конкретный знак.

Я позвонила Вере на рабочий. Трубку сняла Аня, сказала, что Вера в больнице с давлением. Я в глубине души пожалела начальницу, но себя мне было жаль сильнее. Я сообщила Ане, что на работу не приду. Ни-ког-да! И заявление передам через мужа. Анька не стала уговаривать и расспрашивать. Это хорошо. Теперь мне предстояло выяснить, что со мной происходит. Вера в больнице с давлением. Об этом загадочном явлении в последнее время говорят часто. Даже мама купила себе прибор для измерения давления. Может быть, у меня тоже оно повысилось, или понизилось, или что там с ним ещё происходит. Я проводила мужа с дочкой, а сама пошла к соседке, на ходу вспоминая, как этот прибор называется.

– Тонометр, – напомнила тёть Маша, – заходи я сама тебе померяю.

Я зашла, запах лекарств в тёти Машиной квартире как-то успокаивал. Соседка надела очки и воткнула в уши слушалку (как эта штука называется правильно я не знала, не было надобности узнавать). У моей мамы прибор автоматический, на запястье надевается, кажется. А у тёть Маши старинный, с липучкой и грушей. Таким пользовалась моя гинеколог, когда я была беременна Юлькой. «Как у космонавта», – всегда говорила она, вынимая из ушей слушалку и отпуская тугую липучку.

– Как у космонавта, – сказала тёть Маша, прямо как гинеколог. Сто двадцать на восемьдесят.

– Плохо, – задумчиво ответила я, и пошла, оставив соседку в недоумении.

Мне очень хотелось надеяться, что это всё же давление. Ведь, если не давление, тогда что? Тогда придётся вызывать врача, ложиться в больницу, проходить обследование. Не хочууууу! Я боюсь врачей.

Лезу в интернет. Ищу. Нахожу у себя признаки всех болезней на букву А, и половину на букву Б. Закрываю страничку. Пугаюсь окончательно. Чувствую дрожь в ногах и руках, и ещё чувствую своё сердце. Оно не болит, и вроде, даже бьётся ровно, просто я чувствую, что оно есть, и что с ним что-то не то. Дома никого. Сознание грозится убежать навсегда каждую секунду. Я набираю ноль три.

– Выпейте пустырник, девушка, – сухо советует «скорая», выслушав мои сбивчивые жалобы, – и вызовите участкового врача.

Я возмущена такой халатностью нашего здравоохранения, но всё же испытываю облегчение: значит, я не смертельно больна, раз «скорая» не испугалась и не примчалась.

Как вызывать участкового врача я не знаю. У меня и карточки-то, наверное, нет в поликлинике. Можно съездить по рабочей страховке в ту больницу, в которую я ходила к невропатологу, пока я ещё не уволилась. Но от мысли, что придётся ехать одной в маршрутке через весь город, мне становится жутко. Я звоню мужу и с плачем объясняю ситуацию и своё состояние, которое с утра я пыталась от него скрыть. Лёшка приехал через десять минут. Вызвал участкового терапевта, налил мне чаю, «нежно» обозвал «пенсией». В присутствии мужа мне было легче. А когда пришла терапевт, от моей болезни не осталось и следа. Странно, но при виде белого халата, я почувствовала себя в полной безопасности, понимая, что тётя-доктор не позволит моему сознанию покинуть тело. Мне снова измерили давление, прослушали сердце, зачем-то пощупали шею.

– В четверг придёте на приём, – сказала терапевт и стала что-то писать на листочках, стандартно ужасным почерком врача со стажем.

Нейроциркулярная дистония, – с трудом разобрала я, когда врачиха ушла. Теперь я знала своего врага в лицо.

Я позвонила однокласснице Катьке, закончившей медколледж, чтобы спросить, что за зверь эта дистония.

– Нейроциркулярная дистония, чаще называется вегетососудистая, ВСД – со знанием дела процитировала Катька, – такой диагноз у каждого второго. Его ставят всем, у кого хоть раз в жизни кружилась голова. Не парься. Жить будешь. На твоём здоровье это никак не отразится. Абсолютно никак.

– Но ведь в карточке написано… – начала я.

– И на заборе тоже написано, – Катька, как истинный медик, не церемонилась, – забудь. Это всё равно, что если бы в твоей карточке написали «у пациента карие глаза». Главное, перестань нервничать. Исключи из своей жизни, так сказать, раздражитель.

Я положила трубку и вздохнула с облегчением. Всё складывается хорошо: я практически здорова и буду жить. До четверга я дома. У меня есть время отдохнуть и принять нужное решение. Решение напрашивалось одно: увольняться. Как сказала Катька – исключить раздражитель.

Победа над кризисом

Вера позвонила в среду, начала учить меня жизни, я слушала вполуха, чтобы не расстраиваться и снова не впадать в сомнения.

– Вер, я приняла решение, – сказала я, когда начальница замолчала, – конечно, я погорячилась, сказав, что передам заявление через мужа: я приду и лично всё оформлю, и склад пересчитаю, и дела Алёнке передам, и даже отработаю две недели, если нужно. Но только две недели…

Вера молчала, понимая, что теперь мной руководит здравый смысл, а не эмоции. Я была довольна собой. И даже почти счастлива. Приняв твёрдое решение, я успокоилась и почувствовала, что мои патологические состояния больше не вернуться. Их нет во мне, и сознание больше никогда не станет ускользать из-под контроля.

Вот и всё! Никакого кризиса, оказывается у меня и не было. Просто, пришла пора сменить работу. На западе вообще принято менять её раз в пять лет. У меня как раз истекает срок. На что её сменить я пока не хочу думать. Отдохну пару месяцев, как раз лето начинается. Съезжу на море, посмотрю фильмы, займусь спортом, почитаю. Ведь в мире столько всего интересного!

Отдыхаю, как умею…

Кризис закончился, но писать я не прекращаю. Мне понравилось писать. Тем более теперь у меня есть на это время. Я не могу нарадоваться своей свободе. От мысли, что с утра никуда не нужно идти, по телу бегут приятные мурашки. Правда, я до сих пор по привычке пишу список дел на завтра в блокнотик. И вычёркиваю выполненные, так я делала на работе. Что там у меня на сегодня?

1. Оцифровать кассету со своего выпускного.

2. Переоформить банковскую карту, выданную на работе, в личное пользование.

3. Купить тушь и краску для волос.

4. Навести порядок в своей тумбочке.

5. …В Юлькиной тумбочке.

6. Оплатить интернет и телефон.

7. Вернуть Алёне каталог косметики.

Все эти дела, конечно, терпят до завтра, и до послезавтра. Некоторые из них вообще можно вычеркнуть за ненадобностью. Но я хочу переделать всё как можно быстрее, чтобы потом наслаждаться полноценным пассивным отдыхом. Я так давно мечтала просто полежать на диване и тупо пощёлкать телевизионным пультом. Я люблю пересматривать фильм «Москва слезам не верит». Он такой добрый, и навевает приятную ностальгию. Размеренная жизнь героев, и отсутствие всякой суеты успокаивает меня. А ещё… ещё меня очень успокаивает фраза «В сорок лет жизнь только начинается»…

Свобода в больших количествах

Когда-то я слышала фразу, что свобода в больших количествах – это уже одиночество. Но я не одинока. Да, у меня нет теперь коллег и начальников, мой телефон звонит всё реже. Занятые подруги как-то тоже отдалились, но у меня есть муж, который пока терпит меня домохозяйку, хотя, я вижу, что я в этой роли его не очень-то устраиваю. «Ты цепляешься ко мне по пустякам, – говорит Лёшка, тебе нечего делать, и ты хочешь, чтобы я тоже всё время сидел дома». Ему хочется теперь побольше свободы, и всё чаще муж засиживается у друзей – отдыхает от меня. Хотя мне кажется, что цепляюсь я к нему так же как и всегда, и свободу его не ограничиваю. Но зато у меня есть Юлька, которая заполняет собой всё моё свободное время, и очень рада тому, что я днями напролёт развлекаю её и двух её подружек – Кристину и Иру. Мы ходим в парк, в пиццерию и на речку, родители Кристины даже собирались мне приплачивать за то, что их дочь под присмотром в период летних каникул. Трое семилетних человечков изрядно выносят мне мозг, и порой я готова сбежать от них на край света. Но всё же это, наверное, лучше, чем нервные срывы на нелюбимой работе. Я успокаиваю себя этим и говорю всем, что счастлива. Сегодня звонила Алёне, та сообщила мне, что Вера беременна и скоро пойдёт в декрет. В офисе идёт борьба за власть. Трое человек претендуют на место козла отпущения. В их числе и логист Вовка.

– А ты почему не претендуешь? – удивляюсь я. Алёна всегда мечтала быть начальницей.

– Лер, да я тоже беременная, – тихо произносит Алёна.

Молодцы девчонки, правильным путём решили слинять с работы. Я иногда задумывалась о втором ребёнке, но сознательно на этот шаг я вряд ли бы пошла. И вообще, когда родилась Юлька, с мужем мы были не в лучших отношениях, и я дала себе установку, что если и рожу второго, то не от Лёшки. Установка прочно стоит в моей голове, хотя последние два года с Лёшкой у нас всё нормально. Не знаю, уж люблю я его или нет, но он мой глубокий родственник, и пока я не хочу ничего менять. Пока… А дальше будет видно.

– Завидую я вам, – почему-то вру я Алёне (видимо, подсознательно мне захотелось поддержать беременную, а значит, уязвимую девушку) – тоже, наверное, рожу второго ребёночка.

– Мам, у тебя уже есть ребёночек, – напоминает мне Юлька, спрыгивая с качелей.

Я обнимаю дочь и понимаю, что в моей жизни всё довольно неплохо, но что-то в ней продолжает меня угнетать, хотя я всячески это скрываю…

Унылая пора

Осень. Дождь за окном. Чай. Уроки в прописях. Телевизор. Муж снова начал курить после полугодового перерыва. Я злюсь. Почему сама не понимаю. Какое мне дело до его курения? Времени на творчество по прежнему не хватает. Хотя все знакомые думают, что времени у меня должно быть в избытке. А ещё все постоянно спрашивают, не нашла ли я работу. И сочувственно кивают головами, когда я в сотый раз повторяю, что я работу пока и не ищу. Что я счастлива и так, что я отдыхаю. Странно, раньше все мне завидовали. Видимо мой отдых затянулся. Да и накопленные деньги медленно, но верно подходят к концу. Лёшка, конечно, не позволит семье умереть с голоду, но и водить всех Юлькиных одноклассниц по пиццериям, он тоже не позволит, поэтому надо что-то думать. Думать не получается. С утра веду Юльку в школу, потом готовлю, потом стираю, потом забираю с продлёнки, делаю уроки, гуляю во дворе. Скоро со мной будет не о чем поговорить, и я начну круглосуточно носить халаты и бигуди. Шучу, конечно. Девушка я умная и интеллигентная, обабиться не должна.

Выбираю свободную минутку – беру краски и акварельные листы. Романтичные цветные картинки удаются с трудом. Решаю сменить жанр. Рисую коричневого пузатого Винни-Пуха с шариком. Получается здорово. Достаю из тумбочки все Юлькины диски с мультиками, и по очереди рисую смешных мультяшных персонажей: ослика с бантиком на хвосте, телёнка Гаврюшу из Простоквашино и ещё какого-то лохматого чудика с треугольными ушами. Любуюсь своими творениями, параллельно продумывая, как на этом деле можно заработать. Вообще-то, в творчестве таких мыслей допускать не нужно. Талант должен творить бескорыстно. Я гоню от себя меркантильные раздумья, но они не гонятся… Да, деньги портят человека.

Попробую завтра написать пару стихов и отправить в местную газету. Первые строки даются легко, если не сказать: просто слетают с языка:

 
Спокойствие в жизни приводит к печали,
Родители в детстве об этом молчали.
Приводят к депрессии мир и покой,
Но как их разрушить своею рукой?
 

Странно, минуту назад я и не подозревала, о чём хочу написать. А сейчас в голове появились миллионы мыслей, и теперь я даже боюсь, что никакой поэмы не хватит, чтобы выразить всё, что накопилось среди хаоса в моей голове. А накопилось, как выяснилось, очень много. Главное – писать просто, без заморочек, как Пушкин писал «Онегина». Чтобы всем всё было понятно. Хотя не знаю, поймёт ли кто-нибудь, почему нужно разрушать спокойную размеренную жизнь, к которой, в принципе, все всегда наоборот стремятся… Вот у меня в жизни всё было хорошо и благополучно: дом, семья, друзья, работа. Работа перестала устраивать, возник душевный дискомфорт. Сейчас работы нет, а дискомфорт остался, значит, где-то в подсознании меня не устраивает какой-то из оставшихся пунктов. Допустим, я даже догадываюсь – какой. Но ведь я не могу просто взять и исключить этот пункт. Нет, могу, конечно, но от душевного дискомфорта меня это не избавит. Потому, что пункты надо не просто отбрасывать, а чем-то заменять…

Двадцать девятый день рождения

С утра муж уехал на авторынок. А Юлька уронила клавиатуру. В результате, я сижу непоздравленная и злая, а кнопка «пробел» западает. Часов в девять позвонила мама, и поздравила торжественно-весёлым голосом, через небольшой интервал времени посыпались звонки и смс-ки от знакомых, в основном от бывших коллег (не забыли, потому что в Lotuse стоит напоминание о днях рождениях сотрудников, а то, что я уже давно не сотрудник… некогда им там в запарке Lotus чистить). К обеду позвонила двоюродная сестра и подруга детства. Потом пришла смс-ка от «первой любви», потом от Юлькиного крёстного. Настроение стало приобретать праздничный оттенок. А вдруг, Лёшка на самом деле поехал не на авторынок, и вернётся с подарком – с колечком. Я как-то намекала ему на золотое колечко с брюликами в виде стрекозы. Неужели вспомнит, неужели сделает сюрприз?

Фиг там! Как выражается Наташка. Муж приехал без колечка, злой и голодный. Я надулась и не стала его кормить. Он психанул, и начал орать. Не помню что именно, к тому времени я была уже глубоко оскорблена. Ну как, как так можно? Ведь день рождения у человека настаёт не внезапно. Ну, неужели нельзя подготовиться заранее, отложить денег, приберечь хорошее настроение? Почему вот уже восемь лет Лёшка портит мне праздники? Помнится, в первый год нашей жизни, на восьмое марта прямо с утра мой новоиспечённый муженёк, бросив меня дома беременную, поехал с другом выбирать подарок его, друговой, жене. Тогда я была просто в шоке. Я надеялась, что Лёшка вернётся хоть с драненьким кустиком мимозы. Но он вообще не вернулся. То есть, вернулся ночью, с перегарчиком и прочитал мне мораль на тему «Кто и зачем вообще придумал эти праздники?»

В то время нам было по двадцать лет. Амбиции, психи, гормоны. Ругались мы из-за этого случая ещё год, до следующего восьмого марта, на который Лёшка … снова мне ничего не подарил!

Скотина всё-таки редкая мой муж! Зачем я с ним, таким эгоистом, живу до сих пор. Всё. Я реву. В праздники я становлюсь особенно ранимой.

Подарок я всё-таки выпросила, практически «выбила ногами». В ювелирный ездили вместе, по дороге он дулся, а я истерила.

Колечко – полная фигня.

Острые крылышки бриллиантовой стрекозки цепляются за одежду и делают затяжки на колготках.