Текст книги "Последний римлянин (Боэций)"

Автор книги: Виктория Уколова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

В духовной жизни общества шла активная переработка и усвоение "мыслительного материала" античности. В этом процессе латинский элемент сохранял приоритет. Интеллектуальные занятия оставались по преимуществу достоянием римско-италийской знати, хотя ряды образованных людей изредка пополнялись и представителями {30} варварской среды. Византийский историк Прокопий Кесарийский сообщает, например, что "среди готов был некто по имени Теодат... человек уже преклонных лет, знавший латинский язык и изучивший платоновскую философию" 11.

Весьма образованными для того времени были дочь Теодориха Амаласунта, его сестра Амалафрида (ставшая женой вандальского короля), его родственница Амалаберга (вышедшая замуж за короля тюрингов). Весьма возможно, что римская традиция женского образования в высших слоях общества распространилась и на варварскую среду.

Вместе с тем было бы неверным идеализировать положение в сфере образования в остготской Италии. Прежде всего следует отметить, что воспитание римлян и готов строилось на различных принципах. Образование, базировавшееся на изучении семи свободных искусств, являлось уделом по преимуществу детей римских аристократов, обучение письму и чтению римско-италийской молодежи. Теодорих, поощрявший римскую систему образования и даже пожелавший дать такое образование женщинам из рода Амалов, категорически возражал против него, коль скоро речь заходила о воспитании мальчиков-готов. Король считал, что страх перед плеткой учителя приведет к тому, что "они никогда не будут способны без страха смотреть на меч или копье"12. Уже после смерти Теодориха знатные готы сочли чуть ли не главной причиной неспособности к государственному управлению его внука Аталариха то, что Амаласунта пыталась дать ему римское воспитание. Идеалом готов был не образованный государственный муж, а физически и морально закаленный воин, способный наилучшим образом исполнить свой долг по отношению к королю и своему племени.

Однако в остготской Италии еще оставался живым дух языческой древности, который столь явственно ощущается у писателей конца V – начала VI в., улавливается в самом характере городской жизни, несмотря на возраставшее влияние христианства. В осуществление идеи готско-римского союза короли привлекали наиболее выдающихся и просвещенных представителей римско-италийской знати. Имена Симмаха, знатока римской истории и образованнейшего человека своего времени; Кассиодора, тонкого дипломата, блестящего писателя и создателя знаменитого культурного центра раннего {31} средневековья Вивария **; Эннодия, педагога, ритора, автора занимательных стихов светского характера, могли бы украсить не только царствование полуграмотного варварского короля, но и времена прославленных римских императоров. Деятелей культуры того периода отличала многогранность занятий: многие из них занимали ведущие административные посты в государстве, были активными политиками. Наиболее почетное место в культуре того периода принадлежит Боэцию, влияние которого на все дальнейшее развитие духовной жизни западноевропейского средневековья непреходяще.

______________

** Виварий – поместье Кассиодора на Юге Италии, где он основал школу, мастерскую по переписке книг (скрипторий), собрал богатейшую библиотеку.

Колесо Фортуны

В один из дней 522 г. столица Остготского королевства ликовала. Многолюдные толпы стекались к городской курии, где магистр оффиций** Аниций Манлий Торкват Северин Боэций произносил хвалебную речь в честь короля Теодориха, щедро одарившего его своей благосклонностью. Два несовершеннолетних сына Боэция были одновременно избраны консулами – редкий почет даже в те времена. После завершения церемонии первый министр Теодориха и любящий отец, переживавший, по его же словам, "вершину своего счастья", прошествовал с сыновьями-консулами по улицам города, окруженный патрициями и приветствуемый народом, "вознаграждая ожидания толпы с триумфальной щедростью" 1.

______________

** Первый министр.

Боэция хорошо знали и любили, не только в Равенне, но и в Риме, в других городах Италии. Он пользовался авторитетом и при константинопольском дворе. Современники знали и почитали Боэция не только как выдающегося государственного деятеля, еще больше они восхищались его образованностью и философскими трудами. Кроме того, за ним прочно закрепилась репутация доброго и невысокомерного человека, способного прийти на помощь не только по долгу службы, но и по велению сердца. Так, например, поэт Максимиан Этрусский поведал в одной из элегий, как, измученный любовью, он обратился к Боэцию со своими стенаниями. "Изыска-{32}тель глубоких предметов" не был возмущен пустячностью дела, из-за которого его оторвали от государственных и философских занятий. Он счел, что любовь достаточно веский повод для просьб о помощи, Боэций помог Максимиану встретиться с предметом его обожания, но, к сожалению, непосредственное общение тут же охладило пыл юноши. Узнав о таком печальном исходе своих хлопот, Боэций не рассердился, а, напротив, стал успокаивать поэта. Впоследствии он покровительствовал разочаровавшемуся влюбленному и по службе.

По нраву рождения Боэций принадлежал к высшей римской знати, являлся наследником знаменитых родов Анициев и Манлиев, давших Риму выдающихся полководцев и государственных деятелей. Богатейший род Анициев находился в родстве с византийскими императорами; "со времен Диоклетиана и вплоть до окончательного разрушения Западной империи блеск этого имени (Анициев.– В. У.) не уступал в мнении народа блеску императорского достоинства"2. Отец философа, тоже Боэций, был консулом и префектом претория при Одоакре; его дед сражался бок о бок с Аэцием, победителем гуннов на Каталаунских полях, а затем разделил его участь, пав от рук наемных убийц.

Еще в детстве Боэций остался сиротой. Его усыновил знатный патриций Аврелий Меммий Симмах, которого современники сравнивали с легендарным Катоном – олицетворением высочайших гражданских добродетелей в римской истории. Приемный отец будущего философа был прямым потомком того славного Симмаха, который требовал восстановления алтаря Победы. Воспоминания о славном прадеде бережно хранились в семье. Не на примере ли этого стойкого защитника язычества юный Боэций познавал великую истину – человек должен отстаивать свои убеждения и духовную свободу даже ценой собственной жизни, ибо утрата их и есть подлинная гибель человека? Ведь на исходе жизни, подобно легендарному Симмаху, Боэций также выступит поборником римской свободы и человеческого достоинства. "Последний римлянин" очень любил своего приемного отца и неизменно питал к нему глубочайшее уважение.

Боэций получил блестящее образование. Высказывалось предположение, что он обучался в школах Афин и Александрии, однако это не подтверждается источниками. Скорее всего, в детстве и ранней юности Боэций посещал лучшие школы Рима, где префектом претория был {33} его отец, а затем жила и семья Симмаха. Кроме того, он, видимо, получил и великолепное домашнее образование под руководством столь просвещенного человека, как Симмах.

Едва перешагнув рубеж своего 20-летия, Боэций написал цикл трактатов по арифметике, музыке, геометрии и астрономии. До нас дошли два – "Наставления к арифметике" и "Наставления к музыке", написанные классическим латинским языком без признаков варваризации, отмеченные точностью формулировок и четкой интерпретацией излагаемых положений. Они свидетельствуют об огромной эрудиции и глубине познаний автора.

В течение многих столетий бытовала легенда, будто примерно в том же возрасте Боэций по романтической страсти женился на некой Элпис, уроженке Сицилии, поэтессе **, украшенной всяческими добродетелями, и даже имел от нее двух сыновей.

______________

** Ей приписываются два дошедших до нашего времени гимна религиозного содержания.

Достоверно же известно, что Боэций был женат на Рустициане, дочери своего приемного отца. Свидетельства глубокого уважения и любви Боэция к ней, правда скорее из признательности, чем пламенной, обнаруживаются в его предсмертном сочинении "Об утешении философией". Как показали события, последовавшие за трагической гибелью Боэция и Симмаха, Рустициана проявила себя как женщина сильного характера, большого мужества, недюжинного ума и благородства. У них было двое сыновей, названных в честь отца и деда Боэцием и Симмахом. О них, возможно не избежав родительской пристрастности, философ писал, что "их дарования, унаследованные от отца и деда, проявились еще в юном возрасте" 3.

Смолоду Боэций играл заметную роль в политической жизни. В 510 г. стал консулом, свои обязанности выполнял с большим усердием, хотя и сетовал на то, что государственные дела препятствуют основной работе – комментированию и написанию философских сочинений. Об, обстановке, в которой приходилось работать, писал Кассиодор, сменивший Боэция на посту магистра оффиций: "Только начну какое-нибудь дело, оно прерывается криками и его приходится доделывать в спешке, так что начатое не может быть закончено с надлежащей осмотрительностью: один торопит меня частыми и недоброже-{34}лательными возражениями, другой терзает разговорами о своих тяжких бедствиях, а некоторые осаждают яростными распрями и раздорами. Как вы можете при таких условиях требовать красноречивых посланий, если я едва успеваю подобрать нужные слова? Ведь даже по ночам одолевают меня неотступные заботы о том, будет ли доставлено в город продовольствие, что в первую очередь требуется народу, радеющему более о своем желудке, нежели об услаждении слуха; потому-то я и вынужден перебирать в уме все провинции и всюду расследовать неполадки, ибо недостаточно повелеть воинам, указав, что они должны делать, если за исполнением приказа не следит бдительный судья"4. Став на путь активного сотрудничества с варварами, философ следовал примеру своего отца, состоявшего на службе у Одоакра, и тестя Симмаха, являвшегося принцепсом (главой) сената известного политического и государственного деятеля остготской Италии.

Несколько лет Боэций, вероятно, был комитом священных щедрот (распорядителем финансов) Остготского королевства, занимался вопросами содержания войска, распределения продовольствия, регулирования денежного обращения и натурального обмена. Теодорих постоянно обращался к нему как к главному эксперту в делах просвещения и культуры, высоко ценил король и инженерное дарование своего министра. Боэцию, к примеру, было поручено организовать создание и пересылку бургундскому королю Гундобаду водяных часов.

Около 522 г. Боэций занял высший пост в правительстве Теодориха, став магистром оффиций. Боэций и Симмах являлись также первыми лицами в сенате. По словам самого философа, его деятельность на поприще государственной службы доставила ему много неприятностей и изобиловала столкновениями с варварской администрацией.

С юности и до последних дней свой досуг Боэций всецело посвящал научным и философским изысканиям, плодом которых стал ряд обширных сочинений, относящихся к различным областям знания, в том числе комментарии к "Введению" Порфирия (один – к этому произведению в переводе Мария Викторина, другой – к собственному переводу), уже упоминавшиеся выше трактаты по арифметике, музыке, геометрии, астрономии, комментарии к "Категориям" Аристотеля, комментированные переводы его же Первой и Второй Аналитик, трак-{35}таты о категорических силлогизмах и о силлогизмах гипотетических, комментарии к "Топике" Цицерона, теологические трактаты и др. В средние века имело хождение немало сочинений философского характера, приписываемых Боэцию, однако научная критика не признала их подлинность.

Постоянный творческий импульс интеллектуальным занятиям философа придавала неизменная поддержка близких ему людей, в которых он находил благосклонных слушателей и справедливых ценителей. Вокруг него сложился дружеский кружок, спаянный общностью культурных и политических интересов. Высшим авторитетом в этом кружке почитался Симмах, широко известный как человек, до конца преданный идеалам римской свободы. В него входил и папа Иоанн I, хотя ни Боэций, ни Симмах не являлись ревностными христианами. Всех их связывало увлечение философией. К этому кружку, вероятно, примыкал и сенатор Маворций, изучивший и комментировавший тексты латинских поэтов. Особый интерес он проявлял к Горацию, наиболее языческому из них, а также к Пруденцию, наиболее христианскому, противопоставившему великой военной и государственной мощи Рима вселенскую религиозную миссию Вечного города.

В политическом и культурном отношении члены кружка в определенной мере ориентировались на Восточную Римскую империю, где в несколько иных формах шел аналогичный процесс переработки античного наследия, приспособления его к требованиям христианизирующегося мира. Надо отметить, что и женщины этого круга играли заметную роль в культурной жизни. Своей образованностью славились Рустициана, дочь Симмаха и жена Боэция, Юлиана, тоже из рода Анициев, поддерживавшая активную связь с константинопольским двором. Родственница Боэция Проба переписывалась с учеником Августина Фульгенцием Руспом.

Конечно же, у Боэция и его друзей имелись явные и скрытые врага не только среди варваров, но и среди римско-италийской знати. Известно, например, что Боэций с юных лет не любил павийского епископа Эннодия, хотя и находился с ним в отдаленном родстве. Эннодий был хорошим педагогом и слабым, но с явно преувеличенным самомнением поэтом. В его поэзии очень сильны языческие мотивы, порой граничащие с неподобающей епископу фривольностью. Он стяжал славу как панеги-{36}рист Теодориха. Показательно, что Эннодий в своих письмах отзывался о Боэции исключительно с похвалой. Тем не менее должно же было существовать какое-то серьезное основание для неприязни Боэция к этому человеку.

События, приведшие к гибели Боэция, показали, что главными его обвинителями выступили проготски настроенные представители римско-италийских придворных кругов, главным идеологом которых, как известно, являлся Кассиодор (около 490 – после 585). Никаких конкретных свидетельств его причастности к падению Боэция не сохранилось, что, впрочем, неудивительно, принимая во внимание исключительную ловкость этого политика. На эту мысль может навести лишь то, что Кассиодор сменил павшего Боэция на посту магистра оффиций, но этого факта слишком мало, чтобы предъявить человеку столь тяжкое обвинение. Однако очевидно, что по своему положению Кассиодор не мог оставаться в неведении относительно обвинения Боэция. Он не встал на защиту пошатнувшегося магистра оффиций, чем молчаливо способствовал его гибели.

Кассиодор начиная с 507 г., когда еще юношей появился во дворце Теодориха, играл значительную роль при дворе, оставался бессменным секретарем и, несмотря на большую разницу в возрасте, даже личным другом остготского короля. Хитроумный придворный, проявив незаурядные дипломатические способности, сумел пройти на государственной службе длинный путь, избежав потрясений и неудач. Он пережил всех остготских королей. За время его политической деятельности Остготское королевство достигло расцвета при Теодорихе, вступило в полосу опустошительных войн с Византией и столкновений с франками. В стране не прекращалась острая политическая и социальная борьба и не раз разгорались религиозные и этнические распри. Один за другим исчезали с исторической сцены соратники и противники Кассиодора, но он неизменно находился у кормила власти, оставаясь необходимым боровшимся друг с другом правителям и претендентам на трон, равно угодный остготским владыкам, византийским императорам и папскому престолу.

Когда неизбежность гибели королевства под натиском Византии стала очевидной, Кассиодор отошел от государственных дел. Позднее он проявил себя в качестве теоретика образования и организатора новых форм интел-{37}лектуальной жизни, которым предстояло стать образцом для культуры средневековья. Он прожил почти 100 лет, избежав не только меча, яда или кинжала, но и болезней, сохранив крепость тела и ясную голову до конца жизни, о чем свидетельствуют и его сочинения, написанные, когда ему было уже за 90 лет. Пережив Остготское королевство более чем на четверть века, Кассиодор спокойно угас в кругу учеников и единомышленников в своем имении на Юге Италии, когда север и центр полуострова уже находились под властью лангобардов.

Перу Кассиодора принадлежат "Варии" – уникальный сборник писем и государственных документов, в которых он стремился придать римское достоинство королям варваров, делая это не только с завидной последовательностью, но и с удивительным красноречием и элегантностью стиля, стяжавшими ему в веках восхищение знатоков латинской словесности. Просвещенный римлянин предпринимает огромные усилия, чтобы представить своих готских хозяев поборниками справедливости, законности и хранителями римских традиций. Более того, он довольно тонко стремится убедить, что античное наследие может служить укреплению варварской государственности. Это оказалось очень важным для дальнейшего развития средневековой культуры.

Кассиодоровы "Хроника" и "История готов" (ее авторский текст утрачен, но отчасти она сохранена в сочинении готского историка Иордана, адаптировавшего ее в своей "Гетике") носят проготский, подчас ярко выраженный пропагандистский характер. Основная идея "Гетики" Кассиодора-Иордана – прославление рода Амалов, восхваление варварской государственности. "История готов" Кассиодора была первой "историей" варварского народа, созданной римлянином ("Германия" Тацита все же не "история" в собственном смысле слова). Она была написана специально, чтобы включить готов в общий ход римской истории и истории всемирной, придать историческую значимость варварскому миру в судьбах современного Кассиодору человечества.

Сохранилось несколько высказываний Кассиодора, в которых он очень высоко оценивает деятельность Боэция как ученого и философа, избегая сообщать что-либо о его участии в политической жизни. Боэций же вообще не упоминает о нем. Относительно причин такого умолчания можно лишь строить предположения, однако тех, {38} кого Боэций любил или считал своими друзьями, он все же запечатлел в своих сочинениях.

Следует отметить, что "готская" подоплека "проримской" политики Теодориха была в конце концов понята той частью римской аристократии, которая возглавлялась Симмахом и Боэцием, одно время даже лелеявшими надежду на возможность восстановления римских порядков под властью варварского короля. Быть может, в этом и кроется главная причина отсутствия у Боэция упоминаний о Кассиодоре? Различия в политической ориентации двух групп римско-италийской знати были связаны и с серьезными расхождениями в мировоззренческой сфере. При общности решаемых ими культурных задач (поиски путей усвоения и переработки античного наследия) водораздел между ними проходил по принципиальному вопросу: Симмах и Боэций никогда не могли бы принять христианскую философию истории5 и признать варваров законными преемниками римской славы, как это сделал Кассиодор.

Из сохранившегося фрагмента "История рода Кассиодоров" известно, что Симмах, "подражая своим предкам, написал семь книг римской истории" 6. Это сочинение до нас не дошло, однако попытки его фрагментарной исследовательской реконструкции позволяют судить об общей идеологической направленности труда Симмаха, для которого христианство было лишь внешним атрибутом, а священными оставались слава и величие Рима – Вечного города. Именно в этом Симмах и Боэций до конца своих дней оставались "последними римлянами". Они могли принимать варварское государство и служить ему до тех пор, пока оно, по их представлению, развивалось в рамках римской государственности и римской культуры.

Подспудные противоречия в среде римско-италийской знати в конце первой четверти VI в. пришли к своему логическому завершению. Многие годы казалось, что не было таких даров, которыми Фортуна не осыпала бы своего любимца Боэция. Но вскоре после того, как он достиг "вершины своего счастья", она устремила на философа свой "леденящий взор" 7, он на собственном опыте убедился, сколь призрачным бывает человеческое счастье, сколь ненадежными недавние сторонники и сколь беспощадными – тайные враги.

События, которые относятся к 523-524 гг., разворачивались следующим образом. От королевского референдария Киприана, судя по имени – римлянина, государю по-{39}ступил донос о тайных письмах, якобы отправленных императору Восточной Римской империи Юстину близким к Боэцию сенатором Альбином. Донос был оглашен на заседании сената в присутствии короля, но в отсутствие Боэция. Сенат заседал не в Равенне, а в Вероне. Король решил, воспользовавшись представившимся столь удобным случаем, "приструнить" сенат, удалив из него неугодных ему лиц. По-видимому, в сенате существовала группа аристократов, против которых Теодорих был решительно настроен. Подозрения короля были подогреты придворными Опилием, Василием и Гауденцием, поддержавшими донос.

Спешно прибывший в Верону Боэций, полагаясь на свой авторитет, выступил в сенате с заявлением, что донос ложен и что если Альбин виновен, то и он, как магистр оффиций и глава сената, тоже может быть обвинен. Безусловно, это был смелый шаг. Такая поддержка Альбина со стороны Боэция и молчаливое согласие сената со своим главой лишь укрепили подозрения Теодориха в измене его подданных. После выступления Боэция Киприан, как сообщает один из современников, "поколебавшись", распространил обвинение и на магистра оффиций, представив лжесвидетелей 8.

О характере обвинений можно судить по довольно туманным намекам в сочинении Боэция "Об утешении философией". Помимо того что инкриминировалось Альбину, Боэцию ставили в вину его "желание здоровья сенату", упования на восстановление "римской свободы", "оскорбление святынь" и, наконец, занятия философией... Очевидно, Боэций хотел воспрепятствовать распространению обвинения в государственной измене на весь сенат или, по крайней мере, на его значительную часть. Возможно, под упованием на "восстановление римской свободы" крылось обвинение в участии в заговоре против готов.

Когда обвинения были полностью оглашены, сенат, до тех пор молчаливо поддерживавший Боэция и Альбина осознав всю серьезность угрозы, нависшей над ним, убоявшись выступить против Теодориха, поддержал выдвинутые против этих двоих обвинения. Таким образом, сенат еще раз продемонстрировал свою беспринципность и подчеркнул лояльность по отношению к остготскому правителю. Боэций и Альбин были взяты под стражу. Альбина вскоре убили, а Боэция отправили в Тичин (нынешняя Павия), где он некоторое время находился в заклю-{40}чении. В его отсутствие, без суда и следствия, его приговорили к смерти с конфискацией имущества.

В ожидании приведения в исполнение приговора Боэций создал небольшое произведение, обессмертившее его имя,– "Об утешении философией", которое часто называют просто "Утешением". Лишенный всего, приговоренный к казни, он не пал духом, не сломился под тяжестью обстоятельств. Боэций не стал просить о помиловании ни владыку земного – Теодориха, ни царя небесного – Христа. В поисках ответа на вопрос о смысле жизни он воспел человеческий разум и философию – единственную целительницу душ, посредством которой человек достигает совершенства и обретает способность противостоять любым несчастьям, и даже самой смерти.

После нескольких месяцев заключения в конце 524 или начале 525 г. Боэций был казнен. Средневековая цивилизация начала с того же, что и римская. Некогда римский легионер убил на улице Сиракуз великого греческого ученого Архимеда. Дубина варвара пресекла жизнь "последнего римлянина". Вскоре после смерти Боэция был казнен его тесть Симмах, таинственная смерть постигла и их друга папу Иоанна I. Так Теодорих постепенно расправился с политическими деятелями, защищавшими интересы римской землевладельческой аристократии, надеясь предотвратить ослабление своего королевства.

Изложенная канва событий, приведших к казни Боэция, позволяет сделать ряд наблюдений. Обвинителями его выступили не готы, но представители римской знати, впоследствии известные своей ревностной службой готскому престолу. Главный обвинитель Киприан через несколько лет стал комитом священных щедрот и магистром оффиций. Его брат Опилий также стал известен как один из вернейших слуг готских правителей. Оба они удостоились самых высоких похвал Кассиодора уже после смерти Боэция. Боэций полагал, что ненависть обвинителей была вызвана завистью к богатству и благородству их жертв и низостью их собственных душ. Весьма вероятно, что личные мотивы сыграли в этом деле определенную роль. Но истинные причины событий лежат глубже – в существовании двух группировок различной политической ориентации в среде римско-италийской знати. Обвинители Боэция были прежде всего его политическими противниками, заинтересованными в укреплении остготского государства и тесно связанными с остготской {41} военной знатью, тогда как группировка, возглавляемая Симмахом и Боэцием, возможно, ориентировалась на сближение с Восточной Римской империей и не исключено, что в перспективе на уничтожение политического господства остготов.

Думается, что не следует искать причины этого столкновения исключительно или в этнической розни остготов и римлян, или в непримиримом противоречии между варварской и римской культурами, или в религиозной распре между католиками-римлянами и арианами-готами, хотя, вероятно, все эти явления так или иначе "подталкивали" к нему. Определяющие факторы конфликта лежат еще глубже – в сфере социально-экономических и политических отношений; "борьба завязалась на почве столкновения реальных экономических интересов этих групп и развернулась главным образом вокруг двух основных вопросов владения землей и использования рабочих рук для их обработки" 9. В политической сфере это была борьба двух партий – римской и готской, определяемая комплексом вышеназванных причин. Но нельзя забывать, что это было и столкновение двух незаурядных личностей. На одном полюсе Боэций – не просто знатный римлянин, но человек, олицетворявший квинтэссенцию римского духа, не того рабского духа, который нашел приют в приземистых дворцах неустойчивых последних императоров, но сурового и неустрашимого духа Катонов и Брутов, превыше всего ценивших свободу и верность гражданскому долгу. На другом – Теодорих, выдающийся германский полководец и незаурядный политик, монарх, которому ценой больших усилий долгое время удавалось сохранять мир в своем непрочном государстве, варвар, поневоле отдававший дань древней культуре. Почему Теодорих так резко и, казалось бы, неожиданно отрекся от своей концепции гражданского мира, почему обрушил свой гнев на человека, более двух десятилетий близкого к нему и державшего по его же соизволению бразды правления в важнейших областях общественной жизни?

К концу жизни Теодорих, как некогда Юлий Цезарь, если не понял, то ощутил малую результативность своей политики "милосердия". К концу его царствования все противоречия – экономические, социальные, политические, религиозные, культурные, этнические – обнажились и обострились. Над Остготским королевством все больше нависала и внешняя опасность со стороны Византии. {42} И Теодорих становился все более подозрительным, легко поддающимся гневу. Он вольно или невольно стал искать "виновных" в неудаче его политики. И трудно было найти для его гнева фигуру, более подходящую, чем Боэций. Он-то и должен был ответить за все в как первый министр, и как представитель другой культуры, другого образа мыслей, непонятного и оттого еще более пугающего. С Теодориха слетела маска просвещенного монарха, ибо речь шла уже не о позе, а о том, чтобы удержать в слабеющих руках власть. Король перестал думать о том, как он будет выглядеть в глазах общественного мнения, о чем так настойчиво пекся в течение трех десятилетий. Он не побоялся осуждения современников и потомков. Вождь варваров взял в нем верх над покровительствовавшим просвещению монархом.

Византийский историк Прокопий сообщает, что чувство вины за смерть Боэция и Симмаха стало причиной смерти отстготского государя. Во время трапезы ему подали на блюде огромную рыбу, голова которой чем-то напомнила ему Симмаха. Несказанный ужас обуял короля, и он спешно удалился в свои покои. От угрызений совести Теодорих занемог и вскоре умер. Перед смертью он якобы покаялся в том, что несправедливо столь жестоко обошелся с Боэцием и Симмахом.

Народная традиция, впрочем, воздала должное наказание Теодориху. В "Диалогах" Григория Великого повествуется, что-де некий крестьянин видел, как души папы Иоанна I и Симмаха тащили душу остготского короля и ввергли ее в жерло вулкана. Но то была, так сказать, "местная" легенда. Как ни парадоксально, но в широком историко-культурном плане потомки не абсолютизировали этого столкновения. Оба его героя стали своеобразными идеалами средневековья. Боэций воплощал в себе человеческую (а не божественную) святость, сопряженную со свободой человеческого духа, ученостью и культурой; Теодорих – воинскую доблесть, спаянную с доблестью государя и сюзерена как организующего хаос общественной жизни начала. Боэций – это идеал сугубо нравственный, вырастающий из чисто человеческих ценностей и потому общезначимый, и Теодорих – воин и правитель, носитель государственности в противовес анархии, если угодно, идеал сословно-корпоративный. Идеал, воплощенный в Теодорихе, потускнел с закатом средневековья, идеал, запечатленный в Боэции, не утратил своей ценности и до наших дней. {43}

Важно и другое – в этом столкновении персонифицировалась борьба двух миров – римского и варварского, диалектика этого противоборства. Боэций погиб, но его наследие послужило питающим истоком средневековья. Теодорих тоже вышел изменившимся из этой борьбы – он утратил свою прямолинейную силу и пришел к раскаянию. Несмотря на гибель Боэция, Теодорих не стал победителем. Так исполненная подлинного трагизма многовековая борьба римского и варварского миров завершилась не просто исчезновением первого, но синтезом обоих, в результате чего возник новый мир, не похожий ни на римский, ни на варварский и в то же время являвшийся их детищем,– мир средневековый.

"Четверные врата" познания

В юности человек подчас бывает обуреваем противоречивыми стремлениями. Его влечет неизведанное будущее, прельщающее новизной и непохожестью на детство и отрочество, возможностью отказаться от наставлений учителей и сделаться участником чего-то необычайного. Но при первых же самостоятельных шагах усвоенные истины, представлявшиеся столь наскучившими и банальными, вдруг оказываются опорами, без которых невозможно движение вперед. И юноша, постигший это, вдруг сам начинает испытывать почти непреодолимое желание стать учителем, не в высоком, а в самом обычном понимании этого слова. Нечто подобное, вероятно, произошло и с Боэцием на пороге его 20-летия, когда он принялся за сочинение трактатов, посвященных школьным дисциплинам. Однако внутренние побуждения, как правило, формируются в соприкосновении с внешними причинами. В случае с Боэцием такая связь очевидна. Боэций в то время только что вступил на государственное поприще, стал министром, ощутил власть над судьбами и умами людей. Сам блестяще образованный человек, он считал, что обязанность тех, кто находится у кормила власти,– заботиться о просвещении сограждан. Очевидно, в этом убеждении его еще больше укрепляла и политика Теодориха. Остготский король настаивал, чтобы дети римских землевладельцев (посессоров) обучались в грамматических и риторических школах. Обращаясь к своим подданным-провинциалам, не желавшим посылать детей в школы свободных искусств, он заявлял: "...слишком по-{44}зорно, чтобы дети из благородных семейств воспитывались в глуши... пренебрегая изучением грамоты" 1.