355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Виктория Уколова » Последний римлянин (Боэций) » Текст книги (страница 8)
Последний римлянин (Боэций)
  • Текст добавлен: 25 сентября 2016, 22:33

Текст книги "Последний римлянин (Боэций)"


Автор книги: Виктория Уколова


Жанр:

   

История


сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

Предлагаемая в "Утешении" иерархическая структура познания подытоживает многолетние искания Боэция в этой области. Хотя гносеологическая концепция философа основывается на некоторых положениях Аристотеля, в частности учении о восприятии, Боэций избегает прямого обращения к теории Стагирита о двух разумах – активном и пассивном. Как и в теологических трактатах, исходя из аристотелевских положений, он приходит к выводам платонического характера.

Опираясь на предположение, что "обо всем познаваемом составляется суждение не согласно его собственной силе, но скорее согласно способности познающего" 4, Боэций предлагает следующую схему процесса познания в соответствии с различием "способностей" человеческой души. Человек неодинаково воспринимает объекты чувством, воображением, рассудком. Высший разум, или, по определению Боэция, божественная интеллигенция, неизмеримо превышающая человеческий разум, "видят" все по-иному. Чувство схватывает форму, овеществленную в материи. Воображением постигается нематериальный образ. Но общие понятия, универсалии, доступны лишь рассудку. Он, минуя внешнюю форму предмета, выявляет его принадлежность к определенному роду, т. е. постигает общее понятие, его идею. Универсальный, высший разум обладает самой совершенной познавательной способ-{99}ностью. По мысли Боэция, он, "поднявшись над вселенной, проникает лезвием чистого разума в самую простоту форм" 5.

Способности постижения окружающего мира чувствами, воображением и рассудком строго разграничены. Так, чувство не в состоянии воспринимать что-либо, не заключенное в материи. Воображению чужды общие виды, а рассудок непосредственно не схватывает чистую, конечную сущность. Универсальному же разуму, т. е. божественной интеллигенции, доступны и общие понятия, постигаемые человеческим разумом, и образы, воспринимаемые воображением, и то, что дается в ощущениях. Но высший разум, подчеркивает автор "Утешения", не пользуется этими способностями, ибо сразу "воспринимает не только форму, но и судит о том, что за ней скрывается", и при этом постигает собственную форму, которую никто иной, кроме него, не может познать. Совершенно очевидно, что высший разум – интеллигенция – не носит у Боэция личностного характера, как это имеет место в христианстве. Но это и не сугубо космическое, внеличностное начало, как то интерпретировалось в неоплатонизме. В "Утешении" акцент смещается в сторону преимущественно гносеологического истолкования высшего разума как исходной и в то же время кульминационной точки познания, взятого во всеохватывающем, универсальном масштабе 6. И в этом "последний римлянин" не похож ни на философов-предшественников, ни на христианских теологов.

Боэций утверждает, что существует столько же ступеней познания, сколько в мире пребывает сущностей. Животные обладают лишь чувственным восприятием, причем им и ограничиваются, например, неподвижные представители фауны моллюски. Воображение же присуще более высокоорганизованным животным, ведущим подвижный образ жизни. Разумом же обладает только человек, "божественное знание превосходит прочие, оно в соответствии со своей природой содержит в себе не только понятие собственной сущности, но и все, что доступно на других ступенях познания" 7.

Исходя из иерархии ступеней познания, Боэций приходит к выводу, что если при познавательном акте окажется, что воспринятое в чувствах или воображением противоречит свидетельствам разума, то следует верить последнему, ибо он дает более совершенное знание о вещах. В этих рассуждениях о превосходстве разума над {100} чувственным восприятием Боэций развивает идеи, высказанные еще в его "Наставлениях к музыке". Подобно тому как чувство и воображение должны подчиниться рассудку, человеческий разум должен быть подвластен высшему, т. е. интеллигенции. (Эта мысль впоследствии развивалась Фомой Аквинским в его "Теологической сумме" и трактате "О единстве интеллекта против аверроистов", где влияние Боэция по этому вопросу прослеживается даже при простом текстологическом сопоставлении.) "Последний римлянин" заявляет: высшее стремление для человеческого разума – приобщение к разуму универсальному, что сделает его сопричастным беспредельной простоте высшего знания.

Возводя многоступенчатую пирамиду познания в духе перипатетического (аристотелевского) учения об абстракции, Боэций также отмечает, что в деятельности рассудка ей предшествует "страдание" тела **, пробуждающее в своих проявлениях деятельность разума и вызывающее к жизни покоящиеся в нем образы. О них душа судит, исходя не из чувственного восприятия, но из своей собственной силы, хотя именно чувственное восприятие служит как бы толчком к этому. Внешнее воздействие пробуждает образы, заложенные в человеческой душе еще тогда, когда она была приобщена к высшему разуму, своему первоначалу, и не соединена с телом. Таким образом, Боэций, основываясь на аристотелевском учении о познании, все же интерпретирует его в духе философии Платона, заявляя, что человеческой душе присуще изначальное знание.

______________

** По Боэцию, это "страдание" – реакция тела на воздействие внешнего объекта, воспринимаемого в чувствах.

Итак, по мысли Боэция, высшее знание заключено в божественной интеллигенции. Она содержит в себе чистые формы и расположение всего сущего. "Происхождение всех вещей, и развитие изменяющейся природы, и то, каким образом все движется, причины, порядок, формы берут начало из неподвижности божественного разума" 8. Человеческая душа, являющаяся неуничтожимым началом, т. е. бессмертная, некогда, находясь в лоне высшего разума, обладала в равной степени знанием общего и отдельного. Однако когда она была отделена от своего истока и "заточена в мрачную темницу тела", то сохранила лишь смутный, едва уловимый образ доступного ей ранее знания. Рассудок, связанный с телесными {101} членами, как отмечал Боэций, не может проникнуть в тончайшие связи вещей. Но в душе живет воспоминание о совершенной истине, некогда известной ей. В ней хранятся зыбкие представления об общих понятиях. Как же может человек вновь обрести знание истины? В поисках ответа на этот вопрос Боэций отвергает гносеологическую теорию стоиков, полагавших, что "сущности и образы внешних тел привнесены в умы человеческие извне... подобно тому как быстрый стиль *** наносит буквы на поверхность чистой страницы" 9. Философ считает, что человеческая душа не есть лишь зеркало находящихся вне ее образов, как утверждали стоики, но в ней заключено первоначальное знание, которое временно ею забыто, так как она отягчена земными заботами. Для того чтобы снова познать истину, постичь скрытую форму сущего, человек должен вспомнить то, что было известно его душе, когда она пребывала в высшем разуме. Цель эта может быть достигнута только путем совершенствования души. Процесс совершенствования, по Боэцию, есть не что иное, как восстановление в душе прирожденного знания, ранее доступного ей и сохраняющегося в ее глубинах в виде неясных образов. Процесс познания сводится Боэцием к воспоминанию забытого и трактуется очень близко к теории реминисценции в том виде, как она изложена в платоновских диалогах "Менон" и "Федон".

______________

*** Заостренный стержень из кости, металла или дерева, которым в старину писали на восковых табличках.

В соответствии с иерархией ступеней познания Боэций рассматривает и задачи философии, которая понимается им не только как "высшая мудрость сущего", но и как живое мышление. Философия – это знание, заложенное в умы мудрых. Ее "отчизна" – обитель высшего разума, некогда являвшаяся и колыбелью человеческой души. Человеческая душа, обладавшая, находясь в высшем разуме, природой, близкой к высшим духовным субстанциям, теряет "присущее ей прозорливое суждение", как только соединяется с телом. "Тупеет разум, повергнутый в бездонную пропасть. Влечет его в чуждые тени вредная забота, растущая до бесконечности под тяжестью земного высокомерия",– с горечью восклицает Боэций 10. Из пропасти невежества и нечестия человека может извлечь только философия. Он познает суть бытия, если всецело обратится к ней.

Весьма показательной представляется оценка Боэци-{102}ем роли философии в процессе "воспоминания". После утверждения, что человек легко вспомнит забытое, "если только постигнет философию", он представляет в образной форме, что сулит человеку открытие этой истины, определяющей весь остальной путь познания. По Боэцию, философское озарение подобно внезапному появлению из мрака "лучезарного Феба". Когда человек осознаёт, что лишь философия, олицетворяющая собой процесс познания, может помочь его душе вернуть утраченное знание и тем самым приобщить его к высшему благу, к первоначалу сущего, он уже делает первый шаг по пути возвращения в свою отчизну обитель высшего разума.

Это возвращение не может совершиться единовременно. Оно есть поступательный процесс, который автор "Утешения" изображает метафорически как лечение души, поверженной ударами страстей и земных забот. Человек, забывший себя, страдает летаргией – обычной болезнью обманутых или впавших в заблуждение умов. Избавиться от страданий ему поможет только целительница философия. Посредством познания философии устраняется причина болезни забвение. Начинается "лечение" философией с легких лекарств, поскольку душу, которую томят многие страсти, нужно подготовить к принятию высоких истин. Под легкими лекарствами Боэций разумеет познание наиболее доступных человеку вещей, связанных с земным бытием. В соответствии с этой схемой он строит и изложение собственных философских воззрений, начиная с рассуждений о непостоянстве фортуны, бренности земных благ и т. п., а затем постепенно переходя к трактовке проблем более высокого порядка, высшего блага, которое, как он считает, есть высшая божественность и высший разум, заключающий в себе архетипы всего сущего и каждой частицы мироздания.

От познания природных вещей; которые он сумел некогда "выразить в числах", философ переходит к раскрытию идей, осознаваемых, по его мнению, душой в процессе воспоминания – цели бытия, вечности бога и высших духовных субстанций. Их толкованием Боэций и завершает свое сочинение. Тем самым цель процесса познания оказывается достигнутой, задачи философии – выполненными.

Приведя человека к пониманию высшей истины, философия исчерпывает свою гносеологическую и этическую функции, ибо человеческий разум достигает доступного {103} ему уровня совершенного знания, приобщаясь к разуму универсальному, а сам человек, освободившись от суетных мирских забот и тщеславия, избавившись от пороков, являвшихся следствием забвения изначально заложенного в его душе понятия о добродетели, познает чистую истину и тем самым становится сопричастным высшему благу. Таким образом, философское познание, созерцание оказываются единственным средством, с помощью которого человек может достичь стабильности, а следовательно, и счастья в этом мире. Обретя совершенное знание (насколько это возможно для человеческого разума), человек становится мудрым и тем самым сопричастным началу и конечной цели бытия, обретает блаженство.

Высшую истину Боэций, сын своего времени, ищет за пределами земного существования, в сфере совершенного бытия, от которого, по его мнению, все сущее находится в прямой зависимости и которое в то же время является высшим и абсолютным благом, универсальным чистым разумом, порождающим отраженное знание о себе в человеческих душах и тем самым побуждающим их к совершенствованию, познанию и самопознанию.

Не мистическое озарение, не иррациональная вера, а лишь последовательно выстроенное познание, движущееся от рассмотрения природных явлений к общим понятиям и поднимающееся к созерцанию вечных идей,– таков путь, по которому ведет человека Философия к истинному благу, тем самым выводя его из-под воздействия жестокой и коварной Фортуны.

Свое учение в целом Боэций строит в соответствии с разработанной им гносеологической концепцией, точнее, с концепцией высшего универсального разума. Особая роль отводится им философии как мудрости, процессу познания и пути достижения высшего блага. Единство такого "методологического" подхода обусловливает и смысловую взаимосвязь между решениями космологических, этических, теологических и всех прочих проблем, выдвигаемых автором "Утешения", и способствует объединению их в единую интеллектуальную систему. Оригинальность и целостность философского учения Боэция определяются прежде всего той интерпретацией, которую он дает философскому знанию, рациональному совершенствованию, представляемому им в качестве единственно реальной возможности достижения человеком цели его существования. В этой связи следует подчеркнуть рациона-{104}лизм боэциева мировоззрения, который распространяется и на его метафизику, этику, на весь комплекс представлений о мире и человеке.

Однако ограничиться лишь констатацией философско-гносеологической значимости "Утешения" явно недостаточно, хотя бы потому, что она не вполне объясняет живой интерес к этому сочинению, не угасавший в течение многих веков. Причина такого интереса глубже. Основная тема "Утешения" – вечное противоборство и неразрывность судьбы и мудрости, тайну которых пытались постичь в разные исторические эпохи и которые неизменно волновали людей, задумывавшихся над смыслом бытия.

Мудрость и судьба

Тайна связи человеческой жизни с высшим законом, управляющим мирозданием, загадка редчайшей гармонии между ними, в обыденной жизни называемой счастьем, с глубокой древности обладали огромной притягательной силой и для выдающихся умов, и для великого множества людей, чье существование, чьи чаяния и страдания остались безвестными, но безымянной частицей вошли в исторический опыт человечества. Идея рока, не знающего пощады ни к людям, ни к богам, стремящегося растворить каждую человеческую жизнь во всеобщем бытии мироздания, пронизывает мировоззрение эллинов и греческую трагедию.

Капризная и коварная Фортуна поднимает простого смертного к царскому трону и низвергает правителей в прах, руководствуясь лишь собственной прихотью. В Риме она делит власть с непреложным Фатумом, столь же всеохватывающим, могущественным и безразличным к отдельному человеку, как универсалистская римская государственность. Поиски последних оснований судьбы заставляли людей устремлять свои взоры к звездам, чтобы по их движениям прочитать будущее, разгадывать казавшиеся исполненными сокровенного смысла знаки грядущего по полету птиц и внутренностям животных.

Христианству, победившему и низринувшему небесного самодержца Зевса-Юпитера и весь сонм богов-олимпийцев, неожиданно преградила путь хрупкая и легкомысленная богиня Фортуна. Она пережила падение язычества и падение Рима. И в последующую эпоху "ее фи-{105}гура на колесе или шаре украшает многие средневековые манускрипты, редкие стихи обходятся без обращения к ней, философы серьезно дискутируют о ее природе, а историки и законоведы принимают ее всерьез, полагая возможным с ее помощью объяснять происходящее" 1. Властительница случая и распорядительница земных благ, несмотря на решительное сопротивление христианских теологов, утверждавших, что она просто не существует 2, проникает в культуру средних веков и Возрождения и прочно обосновывается там, чтобы затем, приняв более мужественное обличие судьбы, заставить биться над решением своей загадки философов-идеалистов от Новалиса и Шопенгауэра до Ницше и Шпенглера.

У истоков средневековых представлений о судьбе-Фортуне высится трагическая фигура Боэция, который шел к этой теме не только от философии, но и от жизни, казалось, задавшейся целью проверить крепость его души и искренность теоретических рассуждений. Долго оставаясь счастливейшим из смертных, он в один миг потерял все. Из отвлеченной философской категории судьба превратилась в грозного последнего судью. Длительные ласки Фортуны обернулись западней, из которой не было выхода. Люди, слывущие баловнями судьбы, подчас утрачивают стойкость, ибо из не тренированного препятствиями и несчастьями духа незаметно истекает способность к сопротивлению. Но не таков Боэций. Зная, что его ждет смерть, он останется верным себе и решит победить судьбу не напряженными всплесками чувств, но доводами разума. Индивидуальная борьба человека с обрушившимися на него несправедливостью и непоправимым несчастьем оборачивается философским осмыслением судьбы как одного из главных законов мироздания. Лишенный книг, дружеского общения, наконец, надежды на спасение, мысль о котором даже не проскальзывает в "Утешении", Боэций делает оружием своего сопротивления и человеческого самоутверждения разум. Высший разум для него – управитель вселенной, а человеческий разум – сфокусированное зеркало, в котором отражается мироздание.

Думает ли Боэций о спасении? Нет, если говорить об этом в обычном житейском смысле. Он принял свой жребий просто и с достоинством, как его предок принял удар вражеского меча. Он довольно быстро пресекает стенания о случившемся и не помышляет о просьбах о помиловании. Но что более удивительно, принимая во внима-{106}ние свойственную тому времени экзальтацию не так давно восторжествовавшего христианства, Боэций не думает и о религиозном спасении, предчувствием которого пронизана духовная жизнь италийского общества VI в. Все его устремления – не к личному бессмертию, не к спасению собственной души, наконец, не к вечной жизни, осененной божественной благодатью,– не к тому, о чем грезили отцы христианской церкви и каждый новообращенный. Напротив, все силы его духа, все интеллектуальные устремления сосредоточены на том, чтобы соединиться с высшим разумом, разлитым в мироздании и управляющим им, ибо "все живет лишь тогда, когда, движимое любовью, возвращается к первопричине, давшей ему бытие" 3.

В поисках пути к первоначалу философ основное внимание уделяет обсуждению трех проблем: что есть высшее благо и как оно может быть достигнуто; соотношение добра и зла в онтологическом и гносеологическом смыслах; природа божественного предопределения, его связь с судьбой и свободой воли. Концепция человека и судьбы – наиболее оригинальная часть этики Боэция – отражает центральные идеи его философской системы.

Особый интерес мыслителя к вопросу о соотношении необходимых законов, управляющих миром, и возможности осуществления человеком морального выбора не случаен и в свете интеллектуальной традиции. Начиная с Гераклита, этот вопрос не переставал обсуждаться в античной философии, так как понятия высшего закона или законов, представляемых часто в качестве провидения, бога или судьбы, служили для мыслителей логическими моделями в поисках решения проблемы детерминизма и индетерминизма в интерпретации бытия, связи необходимого и случайного в истории общества и жизни человека. Признание существования абсолютной и всеобщей необходимости низводило бы человека до уровня всех остальных вещей, а это, в свою очередь, не могло быть согласовано с осознанием его особенного положения в природе, связанного с тем, что он является существом, наделенным разумом, способностью познавать или по крайней мере сознательно подчиниться или не подчиниться необходимости мироздания. Попытки разрешить это противоречие постоянно предпринимались представителями античного стоицизма и неоплатонизма, но особое значение эта проблема приобрела с возникновением христианства, породив многовековые дискуссии в теологии {107} и философии. Незадолго до Боэция к вопросу о соотношении божественного предопределения и свободы воли обратился Аврелий Августин, детально развивший учение о благодати и практически сведший свободу человеческой воли к субъективной иллюзии.

Боэций исходит из того, что человек является неотъемлемым, важным, в какой-то мере даже основным элементом мироздания в целом, вследствие чего правильные суждения о нем могут основываться только на знании природы и структуры бытия и познания. Отсюда тесное переплетение в концепции философа онтологических, гносеологических, теологических и этических моментов. Боэций полагает, что все сущее имеет один источник и одну неизбежную конечную цель, тождественную источнику происхождения. Он называет их словом "бог", который в то же время есть Единое, или единство, истинное благо и блаженство. Необходимыми качествами блаженства, или высшего блага, философ считает наличие совокупности всех благ, совершенство, не привносимое извне, но происходящее из самого себя, способность дать полное довольство. Определив понятие блаженства, Боэций стремится доказать его онтологическую правильность, утверждая, что если существуют несовершенные формы блага, к которым он относит богатство, почести, славу, царскую власть, телесную красоту, наслаждение и другие, то с необходимостью должен существовать источник всех благ, представляющий собой нерасчлененное, совершенное и несотворенное благо. Это единство и совершенство, дающее начало бытию и являющееся его целью, функционально отождествляется с устроителем мироздания. Боэций несомненно теист, он признает существование высшего начала и бога. Иначе и не могло быть в его время. К. Маркс и Ф. Энгельс отмечали: "Религиозное отражение действительного мира может вообще исчезнуть лишь тогда, когда отношения практической повседневной жизни людей будут выражаться в прозрачных и разумных связях их между собой и природой" 4.

Однако теизм Боэция особого свойства, он имеет ярко выраженную рационалистическую окраску. Для философа бог – это первопричина бытия, совечная миру, чистый разум и высший закон мироздания. Лишь изредка у Боэция проскальзывают попытки отождествить его с надмирной личностью, что так характерно для христианства, но они практически не получают развития. "Последнему римлянину" поэтому глубоко чужда идея творения богом {108} мира из ничего – одна из определяющих в христианской доктрине.

Бог, в понимании Боэция, находится как бы внутри мира, а не над ним, поэтому взаимодействие бога со всем сущим и с человеком, который является органичной частью мироздания, есть естественная, природная связь и в ней не может быть творца и твари, господина и раба, даже судьи и ответчика (несмотря на то что в заключительных словах "Утешения" слово "судья" применительно к богу употреблено). Однако, по Боэцию, бог не заставляет человека отвечать за свои поступки ни в его земной жизни, ни после смерти **. Связь между богом и человеком в боэциевой системе мира, по существу, безличностна и выражает отношение между высочайшей и более низкой ступенями совершенства, не исключая, а скорее даже утверждая возможность для человека как носителя разума вернуться к его первоисточнику, снова слиться с чистейшей рациональной субстанцией. Эта связь и есть широко понятая судьба, судьба мира, всего сущего и человека.

______________

** Вспомним, что идеи греха и ответственности за него, божьего суда исключительно важны в христианстве.

Боэций как бы возвращает нас к классической стоической концепции всемирного закона – логоса, действующего и как природа, и как судьба, связующего естественной детерминацией все сущее, но пропускает ее через призму платоновских представлений. В человеке, несущем в себе частицу мировой души, оживляющей космос, непреодолимая тяга к первоначалу приобретает форму стремления к благу как к внутренней цели философско-теологического познания.

Своеобразный сплав стоицизма и платонизма порождает у Боэция оригинальную картину действия судьбы, которой предстояло утвердиться в средневековой культуре. Как представляется, именно "последнему римлянину" на пути рациональных поисков, а не соединения догмы и мистических озарений удалось логически примирить всезнание высшего разума, судьбу и свободу человеческого выбора, справиться с задачей, которую последовательно не мог разрешить Августин, основываясь на принципах христианской теологии.

По мысли автора "Утешения", высший разум, отождествленный им с высшим благом, несет в себе образ мира, в соответствии с которым он формирует, как ма-{109}стер, мироздание. Боэцию гораздо ближе идея бога-демиурга, устроителя, столь показательная для платоновской традиции, чем идея бога-творца. Поэтому в "Утешении" бог "упорядочил громаду хаотической материи" 5. Все в мире сохраняет единство, целостную соразмерность, упорядоченность, взаимосвязь. Посредницей между первообразом, миром чистых форм и природой является мировая душа, вращающая небо, уподобленное высшему архетипу. Проистекшая из первоначала, она стремится к нему же вернуться.

Сохранение единой формы мира и сочетание составляющих его элементов (огонь, воздух, земля и вода), бытие мироздания и каждой его частицы определяются их целенаправленностью к благу, которая реализуется, с одной стороны, в силу невозможности избежать линии судьбы, а с другой – вследствие существования в мире необходимого закона, которому подчинено все сущее. Эти представления вытекают из двух аспектов боэциевой трактовки блага.

За плечами автора "Утешения" несколько веков поисков античными философами того, что есть благо, споров, есть ли оно наслаждение, как полагали Эпикур и его последователи, или отказ от всех внешних атрибутов счастья в поисках духовной свободы, как считали стоики, или торжество высшей разумной природы, воплощенной в добродетели, как утверждал Аристотель. Пожалуй, у Боэция можно так или иначе обнаружить все эти мотивы, кроме эпикурейских. Но в интерпретации высшего блага он оказывается связанным наиболее тесными узами с платонизмом, отождествлявшим благо с высшей ступенью в иерархии бытия. Благо детерминирует единство и тем самым бытие сущего. Благодаря его направляющей и связующей силе оказывается возможным существование отдельных вещей, их относительная устойчивость и взаимосвязанность и в конечном итоге их сущность – то, что делает вещь именно этой, а не другой вещью. В то же время благо, как считает Боэций, определяет направленность и форму всего сущего, стремление бытия к единой цели, а именно к высшему разуму. В наибольшей степени это относится к человеку.

В боэциевой вселенной, конструируемой им по образу космоса, представленному в платоновском "Тимее", ничто не может быть чуждым благу, все сущее наделено им в большей или меньшей степени. Поэтому зло есть не что иное, как иллюзия, ибо оно, будучи лишено блага, реаль-{110}но не существует, а только кажется злом несовершенному человеческому разуму, который не схватывает глубинных причин и связей вещей. Для Боэция совершенно чуждо острое психологическое переживание противостояния добра и зла, столь показательное для христианства и в особенности для Августина, находившегося под влиянием манихейства **, абсолютизировавшего два мировых начала – добро и зло.

______________

** Манихейство – религиозное учение, возникшее в III в. в Персии; для него характерно признание двух субстанциональных начал бытия – добра и зла, непримиримой борьбы света и мрака, материи и духа.

Итак, мир по природе своей благ, его бытие есть отражение образа, покоящегося в высшем разуме. Возникает вопрос, каким образом можно примирить абсолютное знание с наличием изначально присущего вещам закона, побуждающего их к движению; стабильность и определенность модели в высшем разуме – с бытием мира, отличающимся текучестью и изменчивостью. Боэций пытается решить эту проблему, исходя из двух моментов – из разделения временнх планов, в которых заключены абсолютное знание и необходимый закон, или судьба (фатум), и из иерархической системы разумных сущностей, которую венчает чистый разум; далее идут высшие духовные субстанции, а ниже находится человек, следующую за ним ступень занимают животные, обладающие восприятием, и так до вещей, лишенных даже низших проявлений разумности.

Находящийся в высшем разуме образ, по примеру которого строится мироздание, Боэций определяет как провидение. Все то, что получает от него движение, устраивается посредством судьбы. Уже в этих первоначальных определениях подчеркивается различие провидения и судьбы. Провидение есть порядок, модель бытия, в нем содержится единомоментно все многообразие сущего, равно как и бесконечность. Провидение относится к миру чистых форм или чистой сущности, которую представляет высший разум. Судьба же располагает и связывает не общие формы, а единичные вещи, находящиеся в движении, ограниченные во времени и пространстве. Она, по существу, есть проявление провиденциального образа во времени по отношению к тому, что уже соединяет в себе форму и материю, и тем самым перестает быть чистой сущностью, т. е. приобретает временные и количественные характеристики. Если провидение, по мнению философа, есть не-{111}преложный план миропорядка, существующий извечно и всегда, то судьба – реализация этого плана во времени и пространстве, поскольку она претворяется через вещи, имеющие начало и стоящие ниже высшего разума, или блага, это – связь между ними, миром и человеком.

В какой-то момент чистый разум перестает самодовлеть, происходит его эманация (истечение), в результате чего и начинается мировое движение, в которое по своей природе включен и человек. Это движение высший разум устраивает посредством судьбы, которая уже не есть чистая сущность, но отражающий ее внутренний закон всего того, что существует во времени и пространстве, соединяя в себе форму и материю. В результате судьба предстает как проекция провидения на мир, она – "подвижное сплетение и временной порядок того, что божественная простота располагает к появлению" 6. Итак, фатум, судьба – это уже не провидение, но еще и не мир в его конкретности. Это – мировая связь, как бы растворяющая бога в природе. Такая трактовка отчасти приближает Боэция к пантеизму.

Судьба, полагает Боэций, связана не с сущностью, а с существованием, предполагающим наличие нестабильности, переменчивости, движения. Для автора "Утешения" стабильность и простота являются началами, из которых проистекает переменчивость, многообразие. На этом основании философ делает вывод, что поскольку судьба имеет дело с вещами изменчивыми и расположенными во времени, а провидение обладает простотой, то судьба берет начало из провидения, а "все, что подчинено судьбе, подвластно и провидению..." 7.

Божественная субстанция представляет собой чистую сущность, все остальное образовалось вследствие ее истечения, или вырождения. В результате не все в мире в одинаковой степени подлежит воздействию судьбы. Чем дальше нечто отстоит от высшего совершенства, тем большему воздействию судьбы оно подвержено. То же, что ближе всего примыкает к стабильности высшего разума, избегает необходимости подчинения судьбе.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю