355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Виктория Уколова » Последний римлянин (Боэций) » Текст книги (страница 1)
Последний римлянин (Боэций)
  • Текст добавлен: 25 сентября 2016, 22:33

Текст книги "Последний римлянин (Боэций)"


Автор книги: Виктория Уколова


Жанр:

   

История


сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

Уколова В И
Последний римлянин (Боэций)

В. И. Уколова

"Последний римлянин"

Боэций

В фигурные скобки {} здесь помещены номера

страниц (окончания) издания-оригинала.

Работа посвящена знаменитому римскому философу, поэту и политическому деятелю конца V-начала VI в., сыгравшему исключительную роль в развитии средневековой культуры и в течение многих веков являвшемуся своеобразным эталоном нравственности и высокого служения идее. В книге ярко отражена переломная эпоха, когда рушился античный и рождался средневековый мир, подробно описана драматическая судьба Боэция, охарактеризованы его сочинения, показано его влияние на европейских мыслителей и поэтов эпохи Возрождения и нового времени.

Содержание

От автора ..................................................... 3

На рубеже времен: от античности к средневековью ............... 7

Остготы в Италии ............................................. 22

Колесо Фортуны ............................................... 32

"Четверные врата" познания ................................... 44

В союзе с Платоном и Аристотелем ............................. 58

Разум и вера ................................................. 75

Философское утешение ......................................... 88

"Найти знак истины" .......................................... 97

Мудрость и судьба ........................................... 105

"Прекрасный мир с прекрасными частями" ...................... 135

Не рвется связь времен ...................................... 150

Примечания .................................................. 157

От автора

Читатель, взявший в руки эту книгу, может спросить: кто такой этот "последний римлянин" Боэций и зачем мне знать о нем? Действительно, сегодня найдется немного людей, хорошо представляющих себе, кем был этот человек, хотя мировая научная общественность и отметила в 1980 г. его 1500-летний юбилей, прошедший скромно, академично, с достоинством. Это, наверное, пришлось бы по вкусу и самому юбиляру, ценившему поиски истины, а не блеск славы. Тем не менее слава у этого человека была – прочная, нешумная и глубокая, пережившая тысячелетие.

На вопрос о том, кто такой Боэций, в средние века ответили бы так: "латинский Аристотель", "Учитель", быть может, даже "светоч разума". Великий итальянский поэт Данте, почитавший Боэция, сказал о нем более проникновенно: "... безгрешный дух, который лживость мира являет внявшему его словам" 1. Строители великолепного Шартрского собора показали бы скульптуру, якобы изображающую Боэция (как он выглядел в действительности – неизвестно), который в силу своего "научного" авторитета в данном случае должен был "олицетворять" Арифметику в сонме наук. Адам Фульдский, видный теоретик музыки XV в., вероятно, упрекнул бы спрашивающих так же, как своих учеников: "Несчастные, они, кажется, не знают, что говорил Боэций..."2 Наставником мудрости и нравственности считали его первый поэт Ренессанса Петрарка, автор прославленной "Утопии" Томас Мор и даже французский писатель XX в., гуманист и насмешник Анатоль Франс.

Сегодня о Боэции можно прочитать преимущественно на страницах научных исследований 3. Ученые до сих пор {3} спорят, был ли он оригинальным мыслителем или эклектиком, христианином или тайным приверженцем древнего язычества, ученым или моралистом, "последним римлянином" или "отцом средневековья", разгадывают загадку его последних дней и посмертной легенды, тайну его питаемого мудростью оптимизма.

Фигура Боэция высится на "перекрестке времен" – античного и средневекового. С именем "последнего римлянина" связана одна из важнейших проблем истории культуры – преемственности и противостояния старого и нового типов культур, роли традиции и духовного наследия в развитии общества.

В зените средневековья поэт Пьер из Блуа произнес слова, популярные и в наше время: "Мы подобны карликам, взобравшимся на плечи гигантов; если мы видим дальше, чем они, то этим мы обязаны им..." Эти слова свидетельствуют о том, что уже в те далекие времена европейская цивилизация начала всерьез ощущать свою зависимость от культурного наследия прошлого, а следовательно, и собственную ответственность перед будущими поколениями. Хотя средневековье часто упрекают в отсутствии чувства исторической дистанции, однако нельзя не признать, что ощущение хода истории людьми той эпохи было достаточно острым. Правда, их интересовало в истории другое, чем, например, людей нового времени,– не специфика той или иной реальности, давно ушедшей, но то вечное, общезначимое для поколений, что делает их единым человечеством.

Таким сплачивающим началом в истории Европы было не только христианство, но и античное наследие, являвшееся общим корнем, из которого пошли мощные побеги культур европейских народов. Культура античности воспринималась средневековьем не как нечто монолитное и всеобщее, но прежде всего как то, что было создано выдающимися людьми, ее "авторитетами". Платон и Аристотель, Вергилий и Овидий, Птолемей и Гиппократ проникли в интеллектуальный и поэтический мир средневековья и обосновались там. И это стало возмож-{4}ным потому, что культурные сокровища древности нашли хороших хранителей и передатчиков, сумевших спасти их в сложнейшее и тяжелейшее время перехода от античности к средневековью, когда Европа переживала один из наиболее важных поворотных моментов своей истории, вступая на путь феодализма. Потомки назвали их "последними римлянами", навсегда сохранив к ним чувство глубокого уважения и благодарности.

Очень разными были эти "последние римляне" – государственными деятелями и ораторами, философами и поэтами, историками и эрудитами. Но всех их связывало одно: стараясь сохранить культурную традицию в условиях варваризации, они вольно или невольно открывали путь в завтрашний день Европы. Зарю средневековья Западная Европа встретила в развалинах. У истоков средневековой цивилизации – разобщенные варварские королевства, разноязыкие и довольно дикие народы, наводнившие континент, разрушение древней культуры. А к концу средневековья можно говорить уже о складывании определенной культурной общности, о значительном продвижении народов и государств Европы по пути исторического прогресса, что в немалой степени стимулировалось и античным наследием, в сохранение которого заметный вклад внесли "последние римляне". По многообразию и масштабам деятельности, по влиянию на духовную жизнь последующих поколений самым выдающимся из них был Боэций.

Прошедшие века облекли патиной времени образ Боэция, но и глубинах европейской культуры он продолжает жить, хотя и утрачивая постепенно устойчивые очертания, определенность облика, но сохраняясь как своеобразный символ противостояния культуры варварству, разума – насилию, как олицетворение духовной связи поколений, без которой невозможно движение человечества вперед.

Преемственность разума, духовности и добра всегда была показателем истинной культуры. Боэций доказал это и своей жизнью, и своей смертью. Возможно, не будь {5} Боэция, история европейской культуры и не отклонилась бы от магистрального направления развития, но она явно стала бы беднее, утратив глубоко индивидуальную, яркую искру человеческого познания, стремления к совершенствованию, достоинства и мужества. Эта книга преследует скромную цель – напомнить нашим современникам о Боэции – мыслителе, труженике культуры, человеке, "связующем времена". {6}

На рубеже времен:

от античности к средневековью

Боэций (ок. 480-525) не прожил и 50 лет. Можно ли назвать эти годы "его временем"? Конечно, да. Ибо время, когда человек рождается, живет и умирает,– это единственный и невозвратимый срок, отпущенный ему в истории существования человечества. Но сегодня никого не удивят такие слова применительно к кому-нибудь, как: "опередил свое время" или "отстал от своего времени", которые подчас становятся и частью самоощущения личности. С этой точки зрения человек не всегда живет точно в "своем" времени, особенно человек выдающийся.

Боэция потомки называли "последним римлянином", тем самым подчеркивая его нерасторжимую связь с эпохой, к моменту его рождения уже ушедшей. Он как бы замыкал отрезок истории, принадлежавший еще недавно великой и могущественной римской цивилизации, был ее последним олицетворением и носителем. Боэций, как оставшийся в одиночестве оркестрант в "Прощальной симфонии" Гайдна, сыграв заключительный аккорд, должен был погасить свою свечу и покинуть сцену, некогда освещенную, наполненную прекрасной музыкой, чтобы оставить ее темной и немой, унося с собой затихающие отзвуки погибающей культуры.

Но ведь Боэция называли и "отцом средневековья", тем самым причисляя его к творцам нарождавшегося мира, следовательно, и сам этот мир тоже был "его временем". Боэций не только "последний", но и "первый" протянувший руку европейскому грядущему. И это был не просто жест приветствия, в руке Боэция лежали сокровища – любовно отобранные и отшлифованные знания, которые он хотел передать, чтобы те, кто придет за ним, могли не только взглянуть на мир удивленными глазами ребенка, но и проникнуть в глубины мира, используя то, что уже было понято и осмыслено до них.

Время Боэция не ограничивается годами его жизни, это целая эпоха, охватывающая последние века античности и первое столетие средневековья. Это – время гибели рабовладельческого и зарождения феодального обще-{7}ства. Это – время жесточайшей идейной и религиозной борьбы, попыток сохранения древнего культурного наследия и создания фундамента будущей средневековой идеологии, консолидации христианской доктрины, укрепления организационных основ церкви.

Чтобы лучше понять все то, что случилось с Боэцием в первой четверти VI в., надо хотя бы вкратце напомнить о том, что произошло на территории Западной Римской империи в предыдущие два века.

В 305 г. император Диоклетиан в зените славы и могущества отказался от власти и как частное лицо удалился в имение на берегу родной Адриатики, предоставив современникам и потомкам гадать о причинах столь странного поступка. Он оставил великую империю, простиравшуюся от Британии до ливийских пустынь, от Атлантического океана до Евфрата, в мире и благоденствии, с четко, по-военному установленной системой управления и взимания налогов, жесткой иерархической структурой, с беспрекословно выполнявшим приказы вымуштрованным войском. После жестоких преследований упорствовавших в своей вере христиан, казалось бы, даже в душах и умах подданных самодержавного и божественного императора удалось восстановить уважение к древним богам – великим покровителям Рима, который оставался священной главой империи, "праматерью людей и праматерью бессмертных" 1, несмотря на перенесение императорской резиденции на Восток, в Никомедию.

Римский круг земель опоясывал Средиземное море, охватывая богатейшие земли трех континентов – Европы, Азии, Африки. При всем разнообразии это был единый политический и культурно-исторический комплекс, ассимилировавший высочайшую эллинистическую культуру и развивавшийся во взаимодействии-противостоянии с культурами других народов, особенно восточных, завоеванных или вошедших в орбиту политического влияния Рима. Результатом иудаистско-эллинистического синтеза стало возникновение и быстрое распространение в регионе одной из трех мировых религий христианства.

Годы, последовавшие за отречением Диоклетиана, с беспощадностью обнаружили всю иллюзорность достигнутого при нем благоденствия, показали, что путь, избранный средиземноморской Европой на заре ее истории, привел в тупик. Кризис поразил общество и государство, недавно еще цветущие города приходили в упадок. Деревня, перешедшая на систему натуральных повинностей, не, {8} в состоянии была обеспечивать огромный управленческий аппарат, войско и городское население. Хозяйственные реформы, развитие колоната не могли остановить процесс нарастания экономического упадка. По всей империи ширилось недовольство, вспыхивали волнения, перераставшие подчас, подобно движениям агонистиков и циркумцеллионов, в настоящие восстания.

Почти непрерывно шла жесточайшая борьба за власть, Диоклетиан, в целях облегчения управления огромной страной создавший систему четверовластия, подготовил почву для взрыва сепаратистских тенденций. Начавшийся при нем процесс расхождения между Востоком и Западом стремительно нарастал, несколько приостановившись лишь при Константине Великом (306-337) и Феодосии I (379-395), и после 395 г. привел к их окончательному разделению и в перспективе – к противостоянию западноевропейского и византийского средневековья.

Если восточная часть империи консолидировалась под властью византийского императора, то западная – все больше сжималась под натиском варваров, которые непрерывными волнами накатывались на ее территорию. Незащищенное сердце страны оказалось подставленным мечу варваров. Рим Вечный город – в 410 г. склонил свою "золотую главу" перед готами Алариха, а в 455 г.– перед вандалами Гейзериха. Еще в 70-х годах V в. епископ Арверны (совр. Клермон-Ферран) и изысканный италийский поэт Аполлинарий Сидоний с римским высокомерием сетует, что ему приходится жить "средь полчищ волосатых", "терпеть германский говор"2, а уже в VI в. германцы почти повсеместно хозяйничают на территории бывшей Западной Римской империи. Городскую цивилизацию начинает сменять деревенско-общинная о зарождающейся феодальной системой хозяйствования, сеньориально-вассальной политической организацией, с новой системой идей, духовных и эстетических ценностей. IV-VII века оказываются временем одного из радикальных поворотов в мировой истории, а Западное Средиземноморье – одним из важнейших его центров.

Этот период со всей определенностью обнажил кризисное состояние идеологии и культуры античного мира, языческих религий, философии, мировосприятия, которые оказались неспособными дать ответ на трагически обострившиеся вопросы бытия, познания и человеческих отношений. В условиях всеобщего кризиса и варваризации {9} традиционные доктрины и концепции вынуждены были уступить место христианству, ставшему "общей теорией" нарождавшегося средневекового мира, которая в то же время есть "его энциклопедический компендиум, его логика в популярной форме, его спиритуалистический pointe dhonneur**, его энтузиазм, его моральная санкция, его торжественное восполнение, его всеобщее основание для утешения и оправдания" 3.

______________

** Вопрос чести.

Это было время, когда религиозные вопросы занимали умы и души людей порой не меньше, чем непосредственные житейские заботы. Противоборство язычества и христианства, богословская полемика привлекали как духовную элиту, так и широкие массы народа, особенно на Востоке, где тринитарные и христологические споры приобрели характер животрепещущих проблем, волновавших всех – от монархов до простолюдинов.

В острейшей идейной и политической борьбе Иисус из Назарета побеждал богов-олимпийцев. Христианство стало не только идеей, увлекавшей за собой все новых и новых приверженцев, но и официальной религией, влиятельной политической и социальной силой. Церковь включила в сферу своих интересов и забот практически все аспекты жизни общества – от экономического устройства до спасения душ человеческих.

В 313 г. был принят Миланский эдикт императоров Константина и Лициния, даровавший христианам после трех веков гонений право исповедовать свою религию свободно и открыто. Однако победа христианства, хотя и выглядела триумфальной, на деле не принесла желанного мира ни государству и народу, ни самой церкви, оказавшейся перед лицом раскола. Если христианский апологет II в. Ириней перечислил 22 ереси, то "Домашняя аптечка" Епифания Саламинского в 375 г. предлагала "лекарства" от 156 "зловредных" учений. Нарастало идейное размежевание между Западом и Востоком, усугубленное разделением империи и усиливавшейся изоляцией западных провинций.

Еще в IV в. церковь на Западе латинизируется, литургия приобретает формы, отличные от восточной, появляется латинская богослужебная литература, происходит консолидация клира, укрепляется власть римского епископа, определявшаяся престижем Вечного города и традицией, считавшей римскую епископскую кафедру апос-{10}тольским престолом. При калейдоскопической смене императоров, бесконечной борьбе в среде правящей аристократии, нараставшей варваризации церковь, превращаясь в централизованную, жестко структурированную иерархическую организацию, становилась реальной идеологической и политической силой, пытавшейся сдерживать центробежные тенденции, разрушавшие римское общество. Не случайно вопросы практической экономики, организации монастырских и епископальных хозяйств, устройства городской жизни и муниципального управления, решение проблем войны и мира, политические дела волновали западных епископов и священников ничуть не меньше, чем борьба с ересями или моральные наставления пастве. Вместе с тем следует отметить, что связанное с римской традицией, отличавшееся рационализмом и практицизмом западное христианство меньше тяготело к теологическому теоретизированию, чем восточное, что с очевидностью явствует из сравнения деятельности восточных и западных отцов церкви, из характера богословского синтеза на Востоке и Западе.

Трудами апологетов и отцов церкви была осуществлена выработка и систематизация догматики, организационных принципов деятельности церкви. В период патристики (II-VIII вв.) была заложена основа христианского мировоззрения последующих веков. Сочинения "отцов церкви" Амвросия Медиоланского (ок. 340-397), Иеронима Стридонского (347-419), Аврелия Августина (354-430) становятся каноническими для средневекового Запада, их комментировали и толковали наряду с Библией.

Основой западного средневекового христианства (по крайней море, до XIII в., до философско-богословского синтеза Фомы Аквинского) оставалось учение Аврелия Августина. Августин пришел к христианству через долгие и мучительные духовные искания, через увлечение скептицизмом, манихейством и неоплатонизмом, столь популярными в его время. Он не был философом-систематизатором. В его произведениях художественное, образное начало часто сильнее логического, а убежденная страстность изложения преобладает над стройностью доказательств. Постоянное душевное борение, интеллектуальный и моральный поиск определили содержательное и жанровое разнообразие его сочинений. Однако в последний период жизни, когда Августин уже был одним из самых авторитетных иерархов церкви, крупнейшим {11} теологом, официальная позиция воинствующего ее защитника в сочинениях Гипонского епископа явно преобладает над искренностью и личной интонацией его более ранних произведений.

Многоплановость и неоднозначность воззрений Августина открыла возможность того, что разные стороны его учения использовались и официальной церковью, и еретиками. Августин был столпом католицизма, и на него же опирались протестанты в борьбе против католической церкви. Даже в наши дни христианские теологи и философы, не удовлетворенные рационалистической ограниченностью томизма, снова обращаются к Августину, давшему образцы христианского самоанализа и психологизма.

В "Разговорах с самим собой" – диалоге, написанном непосредственно перед принятием христианства,– Августин сформулировал цель познания следующим образом: "Хочу постичь бога и душу"4. Поскольку бог, по Августину, является абсолютным истинным бытием, единственно сущим, сотворившим по своей воле мир и человека, то познание бога и души, по существу, представлялось христианскому теологу полным и всеобъемлющим, включавшим также и познание мира. Таким образом, Августин наметил средневековую тематическую философскую триаду: бог – мир – человек, в рамках которой вращалось теоретическое сознание феодальной эпохи.

Августина особенно занимали два вопроса: предназначение человека в его общем и психологическом аспектах и философия истории. До августиновой "Исповеди" античная литература не знала такого глубокого самоанализа, такого всестороннего и тонкого раскрытия психологии личности. С Августина начинается столь показательный для дальнейшею развития европейской культуры интерес к "биографии" души, становлению и реализации индивидуальности,

Этот мыслитель стоит и у истоков европейской философии истории как специфической области теоретического осмысления реальности. В сочинении "О граде божием" он создает своеобразную эсхатологическую утопию, в которой историческое будущее человечества перерастает в будущее космическое, возвращаясь к исходному мировому началу. Человек, по Августину,– объект, средоточие и цель борьбы двух космических сил, вселенской битвы добра и зла. Он может и должен активно проявить себя в ней. Победа добра связана с оконча-{12}тельным торжеством на земле "божиего града" – этого объекта христианской надежды, которому Августин придал трансцендентный характер. Конкретные условия жизни человеческого общества находились как бы в тени этой эсхатологической реальности, которая не могла быть нарушена и которой человека нельзя было лишить, ибо провидение неизбежно влекло его к ней как к высшей цели. На разных этапах средневековой истории историческая концепция Августина обретала различный политический смысл, окрашиваясь то в оптимистические, то в пессимистические тона, а в еретических интерпретациях получая даже революционизирующий оттенок.

Августин также полагал, что единство и всеобщность человеческой истории вытекают из факта происхождения всех людей от одного праотца Адама. Отсюда он выводил общность исторической судьбы человечества. Эта идея имела для того времени важное значение, ибо давала "права гражданства" во всемирной истории варварским народам, которым античная историография в этом решительно отказывала, ставя их сначала несравненно ниже греков, а затем римлян.

С именем Августина связана организационная консолидация церкви на Западе и наиболее жестокие преследования еретиков в IV-V вв. В борьбе с донатизмом** и пелагианством**** он выступил как сторонник принуждения и даже насилия в делах веры, стал инициатором союза церкви и государства в преследованиях тех, кто упорствовал в своих заблуждениях. Христианская любовь приобрела у него своеобразную, но весьма характерную для церковных иерархов интерпретацию: она должна быть действенной в том смысле, что христианин обязан "возлюбить" и врагов своих, "спасти" их, т. е. принудить их вернуться в лоно церкви, а в случае неповиновения – дать возможность им пострадать и искупить свой грех на {13} земле. Августин считал, что лучше обречь еретиков на страдания на земле (отсюда возможность применения к ним пыток и казней), чем на мучения после смерти. Таким образом формировалось обоснование принуждения инакомыслящих, получившее широкое распространение в деятельности католической церкви в средние века, по существу, закладывалось начало инквизиции.

______________

** Донатизм – религиозное движение в Северной Африке в IV– V вв., выступавшее против ортодоксальной церкви, к нему примыкали в основном неимущие слои населения. Донатисты отрицали какой-либо компромисс со светской властью, требовали безусловного следования евангельским заветам, возвеличивали мученичество за веру.

**** Пелагианство – течение в христианстве, основанное выходцем из Британии Пелагием и распространившееся в IV-V вв. в Средиземноморье. Было осуждено ортодоксальной церковью как ересь. Пелагий отрицал изначальную греховность человека и утверждал, что человек обладает свободой выбора, не зависящей от божественной благодати.

Превратившись за три с половиной века из верований небольшой горстки невежественных провинциалов, инородцев (с точки зрения настоящего римлянина) в официальную религию Римской империи, христианство тем не менее, чтобы реализовать свои притязания быть вселенской религией, должно было нанести смертельный удар язычеству не только как покровительствуемой государством системе культов, но как особому миросозерцанию и мироощущению. Однако язычество упорно не хотело умирать, хотя ко времени императора Юлиана (361-363), попытавшегося реставрировать его как государственную религию, оно уже изжило себя как религиозная и политическая идеология. Попытка Юлиана была последней вспышкой, трагическим, но вполне понятным последним подъемом язычества, всплеском эллинско-римского духа, которому затем предстояло совершить чуждый для него, но исторически необходимый труд – выработать окончательные формы воплощения христианства. Показательно, что Юлиан сначала пытался восстановить религию древних богов на Западе, там, где они занимали в умах и душах людей более сильные позиции, чем на Востоке – колыбели христианства. Гибель Юлиана ускорила наступление антиязыческой реакции, в которой христиане в полной мере проявили свой фанатизм и нетерпимость.

Последние поборники язычества были не менее крепки в своих убеждениях, чем первые христиане. За ними стояли слава и величие древнего Рима, святыни и традиции предков, к которым взывал глава сенаторской партии Симмах, требовавший восстановления в Риме алтаря богини Победы. Прибыв в 384 г. к императорскому двору в Милан, он столкнулся, несмотря на поддержку двора, с решительным отпором Амвросия Медиоланского, епископа и блестящего проповедника. Противостояние двух мировоззрений, двух социальных концепций было бескомпромиссным и в определенном смысле стало решающим для дальнейших судеб западной культуры. В заявлениях Симмаха явственно обнаружилась смесь величия духа, {14} гордости римской цивилизацией и высокомерного аристократического презрения к тем, кто ее непосредственно создавал,угнетенным слоям населения и рабам. Амвросий противопоставил Симмаху неожиданную для епископа рационалистическую критику роли римских богов в истории государства и обещания справедливого посмертного воздаяния для всех, подкрепленные риторическим обличением социального угнетения. Общественное мнение отдало предпочтение христианским упованиям, а не безличному и безжалостному языческому року. Миссия Симмаха потерпела поражение, однако язычество не исчезло с исторической арены. Не случайно через три десятилетия после событий в Милане Августину пришлось заново отвечать на обвинения, обращенные язычниками к христианам, посвятив этому свое сочинение "О граде божием".

И в V в. на Западе, особенно в среде высшей римской аристократии, оставалось немало приверженцев древних верований. Язычество сохранялось и в крестьянских слоях, для которых христианство было непонятно и чуждо, в то время как традиционные боги были привычными, живущими рядом, почти соседями. Именно крестьянская среда осталась обиталищем так никогда и не побежденных до конца остатков язычества. Язычество и ереси, связанные с ним, обрели также мощную поддержку в верованиях варваров, наводнявших территорию Западной Римской империи.

Язычество как официальная идеология умерло, но, подобно мифическому Гиацинту, в последующие века упорно прорастало вновь и вновь в народных обрядах, верованиях, фольклоре. В эпоху Возрождения вновь воскресли не только его философские системы, обрели новую жизнь произведения античного искусства, но воскрес языческий рационализм, чувственное, радостное восприятие мира, ощущение человека, который может быть богом. Античные боги, как воплощение веры в непосредственную человечность всего божественного, неразделимость высшего мира и мира человеческого, в доступность святыни, в способность ее быть воплощенной в пластических, чувственных формах, породили особое мироощущение, дали совершенное искусство. Вера, что идеальное, божественное вообразимо, воплотимо, заключала в себе определенную свободу человеческого духа и разума. Эта вера пережила века и дала мощные ростки в ренессансной идеологии и культуре. {15}

Итак, чтобы стать вселенской религией, завладеть не только политическим кормилом, но и сознанием каждого человека, христианство должно было преодолеть уже не отдельные языческие культы, а целую культуру огромной эпохи, культуру, сохранявшуюся и в недрах народного сознания, и в высочайших образцах духовной деятельности общества, во всей системе воспитания и образования, в самом образе жизни. То была античная эллинистически-римская культура, в глубинах которой христианство некогда черпало идеи для своих постулатов и которую, слегка окрепнув, оно отринуло как порождение враждебного ему языческого мира.

Острая идейная борьба разгорелась вокруг философии, составлявшей ядро и вершину языческого мировоззрения, древней культуры, закат которой ознаменовался величайшим философским синтезом неоплатонизма, являвшегося не только философией, но и синкретической мировоззренческой системой, включавшей также и религиозно-мистическую практику, определенный образ жизни. В IV-VI вв. крупнейшим центром неоплатонизма была Афинская школа, давшая выдающегося мыслителя, систематизатора неоплатонизма Прокла (412-485). И после ее закрытия в 529 г. еще некоторое время продолжалась деятельность последних неоплатоников, нашедших пристанище в Персии. Языческий неоплатонизм был элитарным интеллектуально-мистическим учением, практически недоступным широким массам, а его изощренная мудрость подчас оказывалась непонятной и образованным людям. Язычество в лице своих последних философов-неоплатоников Плотина, Порфирия, Ямвлиха, Прокла делало последнее усилие в трансах экстаза, в соединении рационализма и мистики сохранить себя как систему миросозерцания. Устремившись к бесконечному, которое есть все и есть ничто, античная мысль все же опиралась на свое давнее оружие – диалектику, абстрактные логические построения. Желая обновить и усилить язычество, неоплатоники попытались рациональным путем создать религию. Однако в рациональных поисках Единого позднеантичная мысль не могла найти удовлетворения. Логические антитезы приводили к новым неразрешимым проблемам. И если вначале неоплатонизм, по существу, отверг мир и чувственные формы, то затем был вынужден отказаться от разума в пользу экстаза, доступного лишь единицам. У неоплатоников язычество из общенародной веры превратилось в элитарную религию. {16} Несмотря на интерес к богам, демонам, магии и чародейству, неоплатонизм с его абсолютизацией все оправдывающей мировой гармонии, внеличностным восприятием бытия и отрицанием страдания не мог стать духовной пищей для людей обездоленных и жаждущих спасения.

Неоплатонизм нашел своих приверженцев и защитников и на римской почве. Еще в конце III в. основателем неоплатонизма Плотином была открыта философская школа. Впоследствии римский неоплатонизм приобрел своеобразную стоическую окраску, получил распространение в аристократической среде.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю