Текст книги "Людовик возлюбленный"
Автор книги: Виктория Холт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)
Теперь Анна-Генриетта пришла к выводу, что если кому-то из них и придется уехать, то пусть это будет Луиза-Елизавета. Она конечно же какое-то время будет несчастна, но вскоре начнет привыкать к новой стране. А если же покинуть Версаль заставят ее, Анну-Генриетту, то у нее будет разбито сердце. Анне-Генриетте будет достаточно грустно расстаться с Луизой-Елизаветой, но, по крайней мере, остальные члены семьи остаются с ней. У нее остается ее великолепный и любимый дом, где она сможет постепенно позабыть свою печаль.
Она молилась, что если уж ей суждено выйти замуж, то пусть это будет кто-нибудь, кто жил здесь. Возможно, это не так уж и невероятно. Луиза-Елизавета продолжала говорить об Испании. Она много читала о стране и знала, что королева Елизавета строила большие планы для своих сыновей и управляла королем.
«Ну вот, она уже все распланировала», – подумала Анна-Генриетта.
Тут она улыбнулась, потому что к ним кто-то приближался, и, прежде чем она увидела кто, она уже знала, что это был герцог де Шатре, правнук покойного регента герцога Орлеанского.
Он был очень красив; более того, Анна-Генриетта считала его самым красивым среди всех придворных. Он мог посоревноваться в красоте даже с ее отцом. Герцог поклонился принцессам.
– Мадам Первая, мадам Вторая! – пробормотал он.
– Доброе утро.
Ему улыбнулись обе принцессы, но он смотрел на Анну-Генриетту.
– Надеюсь, я не помешал? – спросил герцог. – Могу я погулять с вами?
Анна-Генриетта посмотрела на сестру.
– Ну конечно же можно, – быстро ответила Луиза-Елизавета. Было ясно, что все ее мысли сейчас о собрании, что идет сейчас во дворце, а вовсе не о таких пустяках.
– Сегодня во дворце очень оживленно, месье де Шатре, – сказала Анна-Генриетта.
– Это так, мадам.
В его глазах появилась тревога. Герцог продолжал смотреть на Анну-Генриетту, будто совсем забыл о существовании мадам Луизы-Елизаветы.
Когда к девочкам присоединился герцог де Шатре, их гувернантки, наблюдавшие за своими подопечными с небольшого расстояния, пошли к девочкам. Но прежде чем они подошли, к сестрам подбежал запыхавшийся паж.
Принцессы и герцог де Шатре затаили дыхание. Они ждали, что скажет паж, и были уверены, что он многое им расскажет.
– Что вам угодно? – крикнула Луиза-Елизавета еще до того, как паж приблизился к ним.
– Мадам… – Он прервался, и троице казалось, что пауза длится вечно; но только казалось.
– Мадам Луиза-Елизавета, – продолжал паж. – Его величество хочет немедленно с вами поговорить.
Напряжение спало. Луиза-Елизавета кивнула. Она последовала за пажом по траве ко дворцу. Ее путь в Испанию начался, и кто знает, к какой чести и славе он приведет?
Анна-Генриетта смотрела ей вслед. Она не заметила, как к ним подошли гувернантки. Она видела только великолепную красоту Версаля и неподдельную радость в глазах молодого герцога де Шатре.
В аббатстве Порт-Рояль сидела молодая женщина и ожесточенно вышивала. Иголка прыгала в ее руках, и стежки выходили неровными.
Она приказала одной из молодых дам, которая также была в монастыре и находилась примерно в том же положении, что и она сама, прийти к ней и поговорить. Паулина Фелиция де Нель всегда командовала, и, как ни странно, ей подчинялись. Разговоры с избранными ею собеседниками обычно сводились к монологу Паулины Фелиции, прерываемому лишь восклицаниями восхищения, удивления или односложными ответами. Большего она не позволяла.
Вот сейчас она говорила:
– Ты понимаешь, что мне двадцать четыре? Двадцать четыре! А я сижу здесь взаперти. Я, Паулина Фелиция де Нель, должна провести всю оставшуюся жизнь здесь! Разве это не возмутительно?
Она сделала паузу, давая своей собеседнице возможность кивнуть, что та незамедлительно и сделала.
– Я здесь… а моя сестра – в королевском дворце! И она не просто скромная фрейлина. Она могла бы править Францией, если бы захотела. А не правит лишь потому, что моя сестра дура. Луиз-Жюли – любовница короля. Ты только представь! Сравни то, как она проводит время и как его провожу я. Смириться с таким может только дура. А я не дура. По-твоему, я дура?
– О нет, мадемуазель де Нель.
– Тогда должна ли я оставаться здесь, вышивать подобную вот дрянь? Молиться? Смотреть, как увядает моя молодость? Любовницы королей должны помогать своим семьям. Это их долг.
Если бы я была на месте Луиз-Жюли… но я не на ее месте. А знаешь почему? Из-за недостатка возможностей. Она вышла замуж за нашего кузена, графа де Майи, и он привел ее ко двору. Если бы я была старшей сестрой, то за графа де Майи вышла бы я, и это меня бы он взял ко двору. Уверяю, тогда самой важной придворной дамой была бы Паулина Фелиция, а не Луиз-Жюли, как сейчас. Ты согласна?
– О да, мадемуазель.
– И если бы я была любовницей короля, я бы не осталась в тени. Я бы правила Францией. Я бы заставила уйти этого старого дурака Флери, ведь это он управляет королем, а не моя сестра. А все должно быть по-другому. Все знают, что королем должна управлять его любовница, а не какой-то глупый старый министр, которому давно уже пора быть в могиле. О, если бы я была на месте своей сестры, все при дворе было бы по-другому. Веришь?
– О да, мадемуазель, – ответила собеседница и, взглянув на мадемуазель, про себя сказала: «О нет, мадемуазель». Паулина Фелиция не видела себя со стороны, а другие видели. Она вовсе не была красавицей. Она была слишком высокой и в принципе уродливой, хотя ее уродливость и привлекала внимание. Невозможно было находиться с Паулиной Фелицией в одной комнате и не заметить ее, независимо от того, сколько еще в комнате людей. Однако она была умна. Она много знала о государственных делах, гораздо больше, чем другие монахини. Мадемуазель де Нель подходила к изучению этих вопросов с какой-то упрямой методичностью, будто это было частью какого-то плана. Все, даже мать-настоятельница, боялись ее, потому что мадемуазель была остра на язык и очень хитра, никто не мог противостоять ей.
Именно поэтому нужно было продолжать говорить «о да», или «о нет, мадемуазель де Нель», в зависимости от того, какого ответа требовала вспыльчивая Паулина Фелиция.
– Я расскажу тебе, что я собираюсь сделать, – сказала мадемуазель де Нель. – Я собираюсь написать своей сестре письмо и напомнить ей о ее долге. Я хочу потребовать, чтобы она немедленно организовала мой приезд ко двору. Думаешь, ничего не получится?
– О нет, мадемуазель.
– Рада слышать, значит, ты не глупа. Если бы ты была глупой, то выглядела бы полной дурой, когда ко мне придет приглашение. Я решила не терять больше времени даром. Я сейчас же напишу своей сестре. На вот… закончи вышивку за меня.
Паулина Фелиция бросила свое вышивание на колени собеседницы и гордо вышла из комнаты.
Среди близких к королю придворных воцарилось беспокойство.
Людовик все еще время от времени навещал королеву по ночам, а она продолжала всячески избегать его. На ужинах в тесном кругу поверенных друзей Людовик часто перебирал, и тогда самообладание покидало его.
Мария еще раз забеременела, но из-за переутомленности у нее случился выкидыш. Доктора считали, что это из-за того, что она родила слишком много детей за слишком короткий срок. Мария разделяла это мнение и в конце концов устроила мужу скандал. Сцена произошла рано утром, и никто из придворных не стал ее свидетелем. Все, что увидели камердинеры короля, когда тот выходил из спальни королевы, так это выражение решительности на его лице.
Они оказались правы. Людовик принял решение, что отныне все супружеские отношения между ним и королевой должны прекратиться, и таким образом малышка Луиза-Мария станет мадам Последней.
С этих пор связь Людовика с мадам де Майи уже никак не пытались скрывать. Народ поймет, что, раз королева не может больше иметь детей, король имеет полное право завести любовницу. Народ Франции снисходительно относился к подобным вещам.
Однако, хотя Луиз-Жюли и признали любовницей короля, она все равно чувствовала себя неуютно. Король стал доверять ей меньше, чем прежде, и, поскольку он был не таким добрым по отношению к ней, как раньше, у него могла появиться еще одна любовница. Луиз-Жюли страстно любила Людовика и была бы рада жить с ним в относительной уединенности Куси, а не в центре внимания в Версале.
Она знала, что вокруг нее люди зорко выслеживают тот момент, когда чувства короля к любовнице начнут ослабевать. Мужчины с нетерпением ждали, когда они смогут выдвинуть нужную им женщину, а женщины ждали своего шанса занять место Луиз-Жюли.
Но Людовик оставался все таким же простодушным. Его страх перед неприятностями с годами не только не уменьшился, а даже увеличился. Другой женщине пришлось бы очень долго очаровывать его, прежде чем он расстался бы со своей прежней любовницей.
Как ни странно, Луиз-Жюли больше всего опасалась недавно овдовевшей графини Тулузской. Хотя та была полновата и немолода, она сохранила поразительную красоту. Графиня коварно подбиралась к Людовику: она вовсе не хотела стать его любовницей, она относилась к королю как к сыну. Людовик часто и подолгу бывал в Рамбуйе, поскольку после смерти мужа графиня упросила короля присмотреть за ней и ее сыном.
Графиня была хитрой женщиной и знала, что Конде собираются отнять у ее сына его нынешнее положение. Ее муж был незаконнорожденным сыном Людовика XIV, но отец признал его. Конде считали, что теперь, когда граф умер, нет причин его сыну считаться родственником короля. Графиня собиралась изо всех сил бороться за права сына, герцога де Пентьевра, и если материнская любовь, которую она собиралась дать Людовику, перерастет в нечто большее, то тем лучше для ее семьи.
Графине везло. Молодого графа назвали принцем крови. Графиня выделила в Рамбуйе специальные покои для короля. Она называла их убежищем, где король может отдохнуть, если он устал от государственных дел и нуждался в материнской ласке. Людовик очень грустил, поскольку его дочь Луиза-Елизавета как раз отправилась в Испанию, чтобы выйти замуж за дона Филиппа.
Он меньше переживал по поводу отъезда младших дочерей: они были еще слишком малы и не успели полностью завоевать его симпатии. Людовик переживал отъезд двенадцатилетней принцессы совсем по-другому, особенно потому, что видел горе Анны-Генриетты и маленькой Аделаиды, которых он начинал любить все сильнее и сильнее.
Людовик чувствовал себя разбитым и очень переживал. Им овладевала тоска. Жизнь казалось совершенно монотонной, и даже охота, игра в карты, материнская любовь графини Тулузской и страсть Луиз-Жюли не могли вывести его из этой апатии с примесью меланхолии.
Луиз-Жюли как-то сказала ему:
– Людовик, я получила много писем от моей младшей сестры. Она жаждет приехать в Версаль.
Людовик апатично кивнул.
– Она пишет очень забавно. Паулина Фелиция никогда не была застенчивой. Смотри, видишь ее жирный почерк. «Я… Я… Я…» И так по всей странице.
Людовик взял письмо и прочитал; его губ коснулась легкая улыбка.
– Она очень хочет, – сказал он.
– Могу я пригласить ее ко двору?
– Было бы невежливым отказать ей в том, чего так жаждет ее сердце и чего она так активно добивается.
– Я завтра же ей напишу, – сказала Луиз-Жюли. – Ты найдешь ее очень необычной… совсем не похожей на кого-либо еще.
Людовик зевнул.
– Хоть какая-то перемена, – пробормотал он.
Паулина Фелиция вихрем пронеслась по королевскому двору. Придворные говорили, что они еще не видели столь уродливой женщины со столь высоким самомнением. Но им приходилось соглашаться, что ее уродство нельзя было не заметить. Уродство Паулины Фелиции было неотразимым, и, где бы она ни появлялась, она тут же притягивала всеобщее внимание.
Несомненно, она была остроумна, и уже через неделю придворные начали цитировать ее высказывания. Паулина Фелиция не видела чинов и званий и иногда даже отпускала шуточки в адрес короля.
– Его величество всю свою жизнь прожил в узде, – заявляла она. – И не важно, кто держит узду. Им управляют пожилые, зрелые и молодежь. Его держат древние руки кардинала, материнские герцогини Тулузской и любящие моей сестры. Вот будет потеха, если его величество выпутается из-под их опеки и дрожащей походкой пойдет по жизни сам!
Эти замечания дошли до ушей короля, и в следующий раз, когда Паулина Фелиция была на званом ужине у короля, он приказал ей сесть рядом с ним.
– Вы откровенная молодая женщина, – сказал он ей.
– Я говорю правду, – ответила она. – Правда побуждает к действию сильнее, чем ложь, которая бывает однообразна и скучна. Должно быть, вашему величеству это хорошо известно, потому что вас постоянно потчуют именно ложью.
Людовик улыбнулся.
– Думаю, что иногда в моем рационе все же появлялась доля правды, – сказал он.
– Пикантная приправа, которой слишком часто не хватало блюду, – ответила она.
– Она делает блюдо более аппетитным, – пробормотал Людовик.
– Да… и едок, зная лишь вкус лести и лжи, пресытился.
– Откуда вы столько про меня знаете?
– Хотя у вас и есть корона, ваше величество, вы остаетесь человеком. Поэтому, когда я использую мое знание людей, я многое узнаю о вашем величестве.
– Многие здесь присутствующие считают вас дерзкой, мадемуазель де Нель.
– Но в то же время они считают меня интересной, ваше величество. Вы только посмотрите, как они изо всех сил стараются услышать, что я говорю.
– Может, они хотят услышать, что говорю я?
– Нет, ваше величество, им вполне достаточно видеть, что вы обращаетесь ко мне. Чтобы понять это, не нужно прилагать никаких усилий. Но вот что вам говорю я – вот что действительно интересно.
– Так вас научили говорить правду в монастыре?
– Не в монастыре! Они учили меня этикету, манерам и как вышивать цветы на канве. Все это невыносимо скучно.
– И вы захотели приехать ко двору?
Она посмотрела ему в глаза.
– Я хотела увидеть ваше величество, – без колебаний ответила она.
Король был взволнован. Паулина Фелиция достаточно похожа на свою сестру, чтобы привлечь его, и то, что она далеко не красавица, добавляло привлекательную пикантность. Среди придворных было так много красавиц, готовых в любой момент прыгнуть к нему на шею, что он снова начинал чувствовать себя маленьким мальчиком и хотел спрятаться от людей. Но вот прятаться от мадемуазель де Нель он не хотел. Она забавляла его, и Людовик с удивлением обнаружил, что, когда он был в ее компании, ему больше не бывало скучно.
Ему хотелось видеться с ней каждый день. Флери начал тревожиться, герцогиня Тулузская пришла в ярость, а у мадам де Майи разбилось сердце. Но неизбежное случилось. Король больше не любил свою любовницу; предметом его симпатий стала ее сестра.
Паулина Фелиция стала частым гостем в «маленьких комнатках», а на ужинах в кругу близких друзей сидела рядом с королем.
Ее власти над Людовиком поражались все. Казалось невероятным, что король, успевший за свою жизнь привыкнуть к лести, так увлечется женщиной, основными качествами которой были дерзость и остроумие.
Когда было заявлено, что Паулине Фелиции необходимо выйти замуж, все сразу поняли, что под этим подразумевается. Она станет любовницей короля, а любовницы короля всегда женщины замужние, и поэтому, если он влюбится в незамужнюю, нужно постараться как можно скорее выдать ее замуж.
Честь стать мужем фаворитки короля выпала Феликсу де Винтимилю, сыну графа де Люка. Церемонию вел архиепископ Парижа, приходящийся жениху дядей, все были очень довольны, поскольку семья явно ничего не потеряет, сделав королю такое одолжение.
Людовик присутствовал на венчании и принял активное участие в шумной церемонии укладывания новобрачных в постель. В церемонии было больше фарса, чем обычно, так как место жениха занял король, а граф де Винтимиль уехал в королевской карете.
Паулина Фелиция понимала, какие цели стоят перед ней. Первой она уже достигла, почти сразу после того, как появилась при дворе.
Но ее планы на этом не заканчивались. Теперь она была мадам де Винтимиль, причем муж существовал лишь номинально. Ее любил король, и она собиралась избавить его от влияния этого старика кардинала и заставить Людовика проявить интерес к государственным делам, в которых он конечно же будет следовать ее советам.
Мадам де Винтимиль с огромным интересом следила за международными делами.
Император Австрии Карл VI умер; он был последним наследником великого императора Карла V и не оставил сына, так что престол занять было некому. Однако у него была дочь, Мария-Терезия, которая недавно вышла замуж за герцога Лотарингского Франца.
Марии-Терезии исполнилось двадцать три года. Она знала, что когда-нибудь унаследует трон, и готовилась к этому, намереваясь сделать свою страну великой. Мария-Терезия полностью отдавала себе отчет в трудностях, которые ждали ее. Война за польский престол чрезвычайно ослабила ее страну: армия сократилась и казна опустела.
Огромная империя была разрозненной. Она состояла из Австрии, Венгрии и Богемии, земель в Италии и Нидерландах. Мария-Терезия понимала, что столь разрозненные владения создают большие трудности их владельцу.
Кроме того, многие хотели прибрать к рукам власть в Австрийской империи. Они заявляли, что власть нельзя отдавать в женские руки. Август III основывал свои претензии на империю на том, что его жена приходилась императору Карлу VI племянницей, Карл-Альберт также претендовал на трон.
Узнав об этих претендентах, появились и другие. Среди них были правитель Сардинии Карл-Эммануил, король Филипп V и король Пруссии Фридрих II.
Неудивительно, что Марии-Терезии казалось, что она никогда не справится с неприятностями. Умная девушка понимала, что самым страшным врагом был король Пруссии Фридрих II.
Фридрих начал действовать, предъявив претензии на Силезию, и предложил Марии-Терезии деньги и союз с ним в обмен на эти земли. Но молодая идеалистка ответила ему категорическим отказом, заявив, что ее долг защищать свои владения, а не продавать их.
Фридрих только этого и ждал. Он отдал приказ своим армиям вступить на территорию Силезии. Франция в конфликт не ввязывалась, и Флери, которому было уже под девяносто, надеялся, что все останется по-прежнему. Но во Франции были люди, кто думал по-другому, молодые люди, отчаянно желавшие восстановить славу своей страны. Они чувствовали, что могут добиться своего, и сильная группировка под руководством графа де Бель-Иля и Августа Фоке встала в оппозицию к кардиналу и решила сделать Карла-Альберта Баварского императором Австрии.
Под влиянием мадам де Винтимиль король встал на сторону молодых людей, желавших войны.
Флери кусал локти, но поделать ничего не мог. Многие французы готовы были выступить против ненавистных австрийцев, и народ приветствовал это решение.
В результате Пруссия, Бавария и Франция заключили соглашение, и французская армия вступила в войну с Австрией.
Король, заметно изменившийся под влиянием мадам де Винтимиль, с большим энтузиазмом следил за ходом войны. Подчинившись воле любовницы, король обнаружил, что военные действия чрезвычайно занимают его и скука совершенно проходит.
Мадам де Винтимиль пыталась выдворить Флери из Версаля, но, как она ни старалась, король был твердо намерен оставить старика на его должности.
– Нет, мадам, – говорил Людовик, – он пожилой человек, и, если его заставят уйти в отставку, это разобьет ему сердце.
– Франция должна страдать лишь для того, чтобы сердце старика не разбилось!
– У Флери нет старческого слабоумия.
– О нет, – усмехнулась она. – Он храбр и энергичен, каким только может быть человек в девяносто лет.
– Ему еще нет девяноста, – улыбнулся Людовик. – Хватит, давайте поговорим о чем-нибудь другом.
– Так что, Флери останется? – с вызовом спросила она.
– Останется, – с таким же вызовом ответил ей Людовик.
Мадам де Винтимиль пришла в ярость. Она не переносила, когда ей перечили. Кроме того, после смерти герцога де Бурбона, которого Флери когда-то изгнал, позиции старика лишь укрепились. Но он не мог чувствовать себя в полной безопасности.
Мадам де Винтимиль была уверена в одном: спустя несколько месяцев кардинал получит письмо с печатью.
А пока ее занимала беременность.
Она с радостью сообщила об этом королю.
– Наш ребенок, – сказала она, – будет мальчиком.
Людовик рассмеялся.
– Ты, должно быть, права, – сказал он. – Провидение не пойдет против твоей воли в таких делах.
В последующие месяцы мадам де Винтимиль была постоянно рядом с королем. Ее заносчивость и дерзость завоевали его. Он восхищался ее тонким умом и ценил прямоту.
Она, несомненно, была способна вершить государственные дела. Людовик обнаружил, что, когда мадам рядом, быть королем становилось гораздо интереснее, хотя и страшно по-прежнему.
Хотя они часто ссорились, мадам де Винтимиль значила для Людовика гораздо больше любой предшественницы. Король с нетерпением ждал рождения их ребенка.
– Вы угрюмая и злая, – как-то в пылу ссоры сказал ей Людовик. – Из вас нужно выпустить всю кровь и перелить вам кровь овцы.
– Что за чушь вы несете! – резко ответила ему мадам де Винтимиль. – Если вам нужна женщина во всем с вами соглашающаяся, только скажите, и я тут же вернусь в аббатство Порт-Рояль.
Людовик засмеялся:
– Вы скорее умрете. О, теперь я знаю, как вам можно отомстить: отправить обратно в монастырь.
– Очень хорошо, я вернусь в монастырь, а к вам вернется тоска.
Ответ был хорошим, и Людовику он понравился.
– Я никогда и никуда вас не отправлю, – сказал он. – Вы останетесь со мной навсегда.
Ребенок шевельнулся в чреве, и она улыбнулась, мечтая о почестях, которые получит их сын.
В августе 1741 года мадам де Винтимиль сделала все необходимые приготовления к родам. Она хотела, чтобы к рождению этого ребенка относились так же, как и к рождению дофина. Этому упрямому мальчишке в королевской детской было уже двенадцать. Он горделиво вышагивал по дворцу, исполненный величественного достоинства.
За несколько дней до планируемых родов, когда мадам де Винтимиль была в Куси, она вдруг почувствовала себя такой изможденной, что немедленно легла на кровать. Служанки обратили внимание на то, как плохо она выглядит, и встревожились не на шутку.
– Мадам, у вас начались схватки?
– Нет, не начались, – ответила мадам де Винтимиль. – Я просто утомилась, посплю, и утром со мной будет все в порядке.
Служанки вскоре заметили, что она вся горит.
– У мадам лихорадка, – сказала одна из них.
– Нет… не сейчас… будем надеяться.
– О, она выздоровеет, если эта женщина решила родить здорового ребенка – разве может быть иначе?
Но ночью слуги пришли в смятение; у мадам де Винтимиль начался бред. Пришедший к ней утром король ужаснулся. Она его не узнавала.
– Ей нельзя здесь оставаться, – сказал он. – Нужно перевезти ее в Версаль. Там ей окажут надлежащую помощь.
На импровизированных носилках мадам де Винтимиль перенесли в карету, после чего повезли из Куси в Версаль. Когда они приехали во дворец, кардинал де Роган незамедлительно отдал свои покои в ее распоряжение. Были созваны лучшие доктора. Она провела в постели неделю в лихорадке и, не приходя в сознание, родила мальчика.
– Конечно же, – говорили придворные. – А разве могло быть иначе, раз мадам решила, что у нее будет сын? Теперь она поправится.
Но мадам оставалась в полузабытьи, и за ребенком, на которого она возлагала столько надежд, ухаживали другие. Если бы мать была в сознании, ей бы не понравилось такое отношение к мальчику. Граф де Винтимиль протестовал против того, чтобы ребенка крестили под его именем. Однако Людовик приказал, и месье де Винтимиль подчинился. На крещении присутствовали верные друзья короля, кардинал де Ноай и маркиз де Люк, но вид их был мрачен.
Мадам де Винтимиль так и не поправилась. Менее чем через неделю после рождения сына ее лихорадка усилилась и все было кончено.
Это потрясло Людовика. Он никого не хотел видеть. Король хотел быть наедине со своим горем. Он горько плакал, вспоминая сцены из их совместной жизни. Мессу отслужили в спальне короля. Несколько дней он не показывался никому на глаза.
В его покои пришла королева и осторожно выразила свое сочувствие.
– Я знаю, как ты относился к мадам де Винтимиль, – сказала она.
Король окинул ее свинцовым взглядом.
– Людовик, – продолжала королева, – ты не должен так переживать. У тебя есть обязанности.
Теперь в его взгляде мелькнула ярость.
– Она была молода… в ней было больше жизни, чем в любом из нас. Почему… почему?..
– Человек предполагает, Бог располагает… – важно сказала королева.
Людовик с ужасом посмотрел на нее.
– Благодарю, что пришла. Но одному мне было лучше.
Мария покинула его, но заставила задуматься. Это месть Господа, наказание за грех, который совершили они с мадам де Винтимиль? Ведь тогда под влиянием любовницы он позабыл о страхе Божьем, и у него не оставалось времени для покаяния. Теперь им невозможно покаяться. У него еще будет время, но у нее… что же будет с ней?
Людовик почувствовал угрызения совести. Не стоило делать ее своей любовницей, думал он, забывая о том, что инициатива исходила не от него.
«Если бы я этого не сделал, то она вернулась бы в свой монастырь невинной, какой и приехала оттуда». Эта мысль стала причиной его мучений.
К нему пришла еще одна посетительница, графиня Тулузская. Она обняла его с наполовину материнской, наполовину чувственной любовью, которую не забывала демонстрировать по каждому случаю.
– Мой возлюбленный король, – с придыханием шептала она, – что мне сказать вам? Как утешить?
Людовик нашел утешение, исходя слезами в материнских объятиях герцогини Тулузской.
К нему пришла и оставленная им мадам де Майи. Она наблюдала за Людовиком на некотором расстоянии, и он внезапно понял, что из всех сочувствовавших ему она не изображает чувства, а действительно разделяет их.
– Итак, – стыдливо сказал он, – ты вернулась.
– Да, Людовик, – ответила она. – Я всегда знала, что могу быть тебе полезной.
– Принимаю тебя, – сказал он.
Герцогине Тулузской не очень-то понравилось, что мадам де Майи вернулась, но она была достаточно мудра, чтобы этого не показывать.
– Мы обе будем стараться, чтобы вы вновь почувствовали себя счастливым, – сказала она.
– Я не могу больше находиться здесь… у ее смертного одра, – через силу сказал Людовик.
– Тогда мы уедем, немедленно, – поспешила герцогиня Тулузская и добавила: – Поедем в Сен-Леже, там ты сможешь успокоиться.
– Спасибо, – растроганно промолвил король.
В Сен-Леже Людовик продолжал печалиться.
Он часами раздумывал о своей короткой любви, об этой замечательной, яркой женщине. Он говорил себе, что с ней никто не сравнится. И хотя материнская забота герцогини Тулузской вместе с самоотверженной любовью мадам де Майи давали Людовику утешение, они не могли полностью избавить его от меланхолии.
Он с ужасом узнал, что, когда тело его возлюбленной вынесли из дворца, толпа людей на улице захватила и изуродовала его.
Народ не забыл о своих страданиях. Они не винили своего красивого короля, который в их глазах был святым и не мог сделать ничего плохого, в том, что им не хватало хлеба и нечем было кормить свои большие семьи. Народ верил в то, что сумасбродство любовниц – причина их страданий. Поэтому кто-то должен был ответить за это.
Горе Людовика перешло в спокойную меланхолию. Мадам де Майи могла бы его утешить, она хорошо знала как, но король отказывал себе в этом.
Он решил, что с этого дня будет вести праведную жизнь. Смерть мадам де Винтимиль открыла ему глаза. Она всегда влияла на его поступки при жизни. Это продолжалось и после ее смерти.
– Я рад, моя дорогая, – сказал он мадам де Майи, – дружбе с тобой, но наши отношения останутся дружескими. С сегодняшнего дня я откажусь от всех плотских удовольствий в надежде, что так смогу искупить ее грехи… да и свои.
Так прошло несколько недель в Сен-Леже.
