Текст книги "Людовик возлюбленный"

Автор книги: Виктория Холт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

Глава 2
МОЛОДОЙ КОРОЛЬ

Был поздний сентябрьский вечер. Со времени кончины Людовика XIV прошло уже более года. Мать Филиппа Орлеанского, пожилая придворная дама, прибыла в королевский дворец встретиться с сыном.

Герцог Орлеанский не мог пожаловаться на жизнь. Он часто навещал своего маленького племянника и уверял, что в данный момент мадам де Вантадур для него – лучшее из возможного. Но он старался, чтобы Людовик не терял своей любви и к дяде. Кроме того, быть королем – очень приятная обязанность.

Мать крепко обняла сына, и Филипп отпустил сопровождающих, чтобы они могли остаться наедине. Тогда он с любовью посмотрел на нее и сказал:

– Вы хотите пожаловаться на своего несносного ребенка, мадам, не так ли?

– Мой дорогой Филипп, – засмеялась она, – ваша репутация с каждым днем становится все хуже и хуже.

– Я знаю, – охотно подтвердил он.

– Мой дорогой, это сходило вам с рук, пока вы были просто герцогом Орлеанским. Но сейчас, когда вы имеете честь быть регентом короля Франции, не считаете ли вы, что стоит изменить привычки?

– Слишком поздно, матушка. Я слишком закостнел в пороках.

– Так ли необходимо давать званый обед в королевском дворце каждый вечер, а костюмированный бал – раз в неделю?

– Это необходимо для моего удовольствия и удовольствия моих друзей.

– Вас считают бандой распутников.

– Так оно и есть.

Мадам покачала головой. Неодобрение в ее взгляде не могло скрыть огромной любви, которую она питала к сыну. Бессмысленно было делать недовольный вид. Мадам знала, что на самом деле ее сын вовсе не такой испорченный, каким пытается казаться. Герцог был нежным сыном, и их ежедневные встречи для него были необходимы. Любая мать гордилась бы таким сыном, а любая женщина восхищалась бы им. Весельчак и острослов – он смешил ее так, как никто. Его действительно заботила судьба страны, и он делал все возможное, чтобы улучшить ее положение. Филиппа воспитали дебоширом, отец выбрал сыну в наставники Дюбуа, Дюбуа стал настоящим злым гением ее сына. Еще ребенком он познакомил Филиппа со всеми прелестями разврата и привил ему вкус к такой жизни. Она знала это, но у ее сына было любящее сердце.

– Тем не менее, мой дорогой, – сказала мадам, – пора бы и меру знать.

– Но, матушка… мера и я – понятия несовместимые, особенно в том, что вы называете моралью.

– У тебя слишком много любовниц. Герцог щелкнул пальцами:

– А какое кому дело, пока я соблюдаю свой главный принцип: не позволяю им вмешиваться в политику.

– Что ж, хорошо, – ответила она. – Но как же твоя дочь?

Филипп посмотрел на нее чуть ли не в бешенстве.

– А что моя дочь? – воскликнул он.

– Посмотри правде в глаза, – сказала мадам. – Говорят, что ты регулярно посещаешь герцогиню Беррийскую и что твоя любовь к ней далеко не отцовская.

– Мой бог! – проворчал Филипп. – Неужели мне могут запретить любить свою дочь?

– Не такому человеку, как ты, не такую дочь и любить, но не так!

Филипп на минуту замер, затем совладал со своим гневом и, обняв ее за плечи, проникновенно сказал:

– А вам никогда не приходило в голову, матушка, что все эти браки, которые устраивают родители для нас, искупают все те грехи, что мы совершаем потом? Я сам должен был жениться по приказу, поскольку мой дядя-король хотел найти мужа для своей дочери, кстати от любовницы. А моя маленькая дочка с четырнадцати лет замужем за своим кузеном, герцогом Беррийским, потому что он внук короля. Между супругами нет любви, даже дружбы, но брак должен существовать во что бы то ни стало, потому что того требует король и государство. Но мы хотим компенсации.

– Мне это все хорошо известно, сын мой, – сказала мадам. – Я пришла не упрекать тебя, а всего лишь дать добрый совет.

– Моя бедная маленькая девочка! – продолжал герцог. – Вышла замуж в четырнадцать, овдовела в восемнадцать! Оказалась богатой и свободной. Знаю, знаю, слава о ней идет столь же дурная, сколь и об ее отце. Каждую ночь у нее новый любовник… она напивается до беспамятства. Плюет на общественное мнение, называет своих друзей «распутниками». Она унаследовала все грехи своего отца, все до единого. Она дает пищу для сплетен всему двору, да что там – всему Парижу. Должно быть что-то еще хлеще, чем все это. И тут двор говорит, что у нее кровосмесительная связь с отцом! Матушка, разве вам не известно, что у меня есть враги?

– Было бы странно, если бы у человека с твоим положением их не было.

– Некоторые из них, – добавил он, – очень близкие мне люди.

Мать неожиданно схватила сына за руку: в ее лице читался страх за него.

– Будь осторожней, мой Филипп. Он легко поцеловал ее в щеку:

– Не забивайте себе голову тревогами за меня. Я испорченный человек, которому суждено гореть в аду, но от врагов я смогу защититься.

Обыкновенно приподнятое настроение матушки улетучилось.

– Вспомни похороны герцога Бургундского… – начала она.

– Да возможно ли когда-либо забыть такое? Толпа выкрикивала мне вслед обвинения. Придворные смотрели холодно, с подозрением. Все они верили, что я убил кровного родственника, чтобы освободить себе дорогу к трону.

– Если с Людовиком что-нибудь случится, во всем обвинят тебя.

– С Людовиком ничего не случится. Король Франции! Великий титул. Матушка, подозревайте меня в любой форме разврата, какую только можно себе вообразить, называйте меня пьяницей, картежником, можете обвинять меня в кровосмешении… Но никогда… никогда не позволяйте себе даже в мыслях считать меня убийцей.

Мадам повернулась к нему, глаза ее горели.

– Нет нужды просить об этом меня. Я опасаюсь клеветников.

Герцог притянул мать к себе.

– Дорогая матушка, – сказал он. – К чему эти опасения? Людовик в Венсенне и хорошо охраняется. Тигрица так не охраняет своего детеныша, как старая Вантадур своего маленького короля. Пока матушка Вантадур с ним, с Людовиком ничего не может случиться, он в полной безопасности… Я буду управлять государственными делами, пока мой маленький племянник не достигнет совершеннолетия. Не бойтесь, матушка. Все в порядке.

Она засмеялась:

– Конечно же ты прав. Но пойми, я так за тебя переживаю.

– Я знаю, матушка. Давайте поговорим о чем-нибудь другом.

Мать наклонила голову и внимательно посмотрела на сына.

– Бесполезно просить тебя сократить количество любовниц, но не мог бы ты быть хотя бы поразборчивей? Среди них лишь одна-две настоящие красавицы. Чтобы стать твоей любовницей, вполне достаточно иметь покладистый характер и желание ублажать тебя.

– Я открою вам один секрет, матушка, – игриво признался он. – Ночью все кошки серы.

Когда она покинула его, Филиппу стало намного спокойнее, он будет настороже. А в это время один из врагов пожаловал к нему с визитом. Это был герцог де Виллеруа.

Филипп принял маршала с гораздо меньшим удовольствием, чем мать.

Герцог знал, чего тот добивался. Виллеруа был уже пожилым человеком и опасался, что умрет прежде, чем успеет выполнить свою миссию. Пусть подождет, думал Филипп. Пусть Людовик еще немного побудет ребенком. Чем дольше Людовик будет оставаться ребенком, тем лучше.

– А, месье де Виллеруа, рад вас видеть, – лицемерил Филипп.

Он смотрел на пожилого аристократа с циничной ухмылкой. Де Виллеруа был консерватором, и именно поэтому Людовик XIV велел ему стать наставником молодого короля, как только тот перестанет прятаться за юбкой Вантадур. У Виллеруа было много достоинств, которые старый Людовик хотел бы видеть и в своем правнуке, и старый маршал жаждал скорее привить их мальчику.

– Вы чем-то обеспокоены? – спросил регент.

– Обеспокоен? Да, должен признаться, я обеспокоен. Складывается впечатление, что сразу после смерти короля во Франции началась очередная эпоха распутства. Современная молодежь, похоже, понятия не имеет о морали.

Филипп высокомерно улыбнулся. Старик намекал на то, что это он подал молодежи пример, которому она тут же последовала.

– В последние дни своей жизни король стал праведником, – вяло пробормотал регент. – «Больной дьявол становится монахом», впрочем, вряд ли вы слышали это изречение. – Филипп провел ладонью по золотой вышивке на его камзоле: – То же может случиться и с каждым из нас. Пусть молодежь наслаждается жизнью. Молодость столь коротка.

Виллеруа уставился в потолок:

– Как вам известно, месье герцог, я и сам вел далеко не праведный образ жизни, но эти оргии, о которых повсюду толкуют!..

– Я знаю, что вы совершили множество подвигов, – перебил его Филипп. – Помню, как вы рассказывали нам о своих похождениях. Да, похвастаться есть чем, это точно. Для некоторых подвиги на любовном фронте значат гораздо больше, чем подвиги на фронте военном, и вы как раз из таких людей.

Виллеруа отступил перед столь коварным напоминанием о его склонности хвастаться успешными любовными похождениями и бесславной военной карьере.

– Я полагаю, что короля Франции не должна воспитывать женщина, – быстро сменил он тему.

– Полностью согласен с вами, – ответил Филипп. – Но даже короли рождаются детьми. И пока его величество все еще слишком мал, чтобы отказаться от опеки гувернантки.

– Я все же настаиваю на том, что ему пора перейти под опеку гувернера.

– Давайте спросим у его величества, с кем он предпочитает жить – с госпожой Вантадур или же с господином Виллеруа, – улыбнулся Филипп.

– Он еще слишком мал, чтобы принять подобное решение.

– Сомневаюсь, что он вообще когда-либо сможет его принять. У него есть своя воля.

– Но он быстро привыкнет к перемене. Король должен стать мужчиной, а не оставаться любимчиком женщин.

– А почему он не может быть и тем и другим одновременно? – удивился Филипп. – Ведь многие из нас как раз к этому и стремятся.

– Боюсь, месье герцог, вы меня неправильно поняли.

– Смысл ваших слов мне ясен вполне. Короля нужно забрать из рук гувернантки и передать в ваши. Еще очень-очень рано, месье, еще рано. Ему всего лишь шесть лет. Подождем, пока ему не исполнится семь.

– Еще целый год!

– Он пройдет быстро. Потерпите. Ваше время настанет.

Виллеруа закусил губу от злости. Его рука невольно тянулась к шпаге, чтобы пронзить сердце нагло ухмыляющегося регента. Картежник, пьяница, развратник, способный на все! Де Виллеруа верил россказням о герцоге Орлеанском и его дочери. Более того, он верил, что три смерти за год – отца, матери и старшего брата маленького короля – лежат именно на совести герцога.

«А если так, – думал Виллеруа, – и герцог Орлеанский помог уйти в могилу тем трем, то каковы шансы маленького Людовика, которого некому защитить, кроме глупой, пусть и безумно любящей ребенка женщины?»

Но сейчас он бессилен, придется ждать еще год, прежде чем он сможет посвятить всю свою жизнь защите короля.

Людовик наслаждался жизнью. Он очень обрадовался, когда они с мадам де Вантадур переехали из Венсенна в Париж. Теперь он жил в Тюильри, и, хотя там было не так интересно, как в Версале, ему очень нравилось кататься по улицам большого города в карете вместе с мадам де Вантадур.

Наблюдая толпы людей, маленький король ничего не мог поделать с растущей в нем тревогой. Он так и не смог привыкнуть к их пристальным взглядам. Везде, где появлялся Людовик, мгновенно собирались зеваки, пялились на него, кричали. Даже когда он играл в садах Тюильри, они старались подойти как можно ближе к ограде и, тыча в него пальцами, вопили: «Смотрите, вот он».

Их присутствие отравляло любое удовольствие. Они были на Елисейских Полях, когда он проезжал там, собирались вокруг ограды, когда Людовик навещал дядю в королевском дворце.

Его то и дело поднимал на руки какой-нибудь придворный, чтобы Людовик помахал народу рукой, или же маленького короля тащили на какой-нибудь балкон, и серая кричащая масса внизу казалась ему многоруким и многоголовым чудовищем.

– Тьфу! – возмущался Людовик. – Не нравится мне народ.

– Никогда не говорите такого, – сказала ему матушка Вантадур. – Вы принадлежите народу, а народ принадлежит вам. Никогда не забывайте, что вы – король Франции.

И все же бывали дни, когда он забывал об этом. Играя с кем-нибудь из пажей, Людовик запускал воздушных змеев, кувыркался, надевал маскарадные костюмы, дрался, вопил во всю мочь и на короткое время забывал, что был королем. Это были моменты счастья.

Юный король никогда не мог представить себе, что его жизнь изменится и матушка Вантадур хоть на мгновение перестанет заботиться о нем. Но когда мальчику исполнилось семь лет, он заметил, что мадам стала печальна и грустна.

Людовик тут же почувствовал тревогу. Он был глубоко привязан к матушке, и когда видел, что она действительно опечалена, а не притворяется огорченной его плохим поведением, то им овладевало беспокойство.

– Матушка, что случилось? – спросил он.

– Мой дорогой, – отвечала она, – скоро наступит время, когда нам придется расстаться.

Мальчик помрачнел и заявил:

– Не настанет.

– Но это должно случиться. Я всего лишь преданная вам женщина, а ваш прадедушка предусмотрительно отдал распоряжение о получении наследником должного воспитания и образования.

– Но он умер, матушка, и теперь король я, – высокомерно сказал Людовик.

Мадам де Вантадур решила не продолжать этот разговор. Она не хотела заранее его расстраивать. Даже если им осталось пробыть вместе всего пару дней, они проживут эти дни как прежде.

Но герцогиня не могла обратить время вспять, и день разлуки настал. Испуганного ребенка раздели и повели в огромный зал, где собрались все официальные лица двора и лучшие доктора Франции.

Пораженный страхом Людовик стоял и глядел на них во все глаза, но дядя решительно взял его за руку и ввел в зал.

– Это старая традиция, – успокаивающе шептал Филипп. – Эта формальность необходима для того, чтобы доказать всем, что вы здоровы.

– Но я не хочу стоять здесь без одежды, – протестовал красный от стыда ребенок.

– Ничего страшного, – усмехнулся дядя. – Там одни мужчины.

Людовик подвергся тщательному осмотру. Мальчик мог гордиться своим соразмерным телосложением. И все же, почувствовав себя униженным, разозлился, хотя уже начинал понимать – это всего лишь очередное бремя и многое из того, что приходится нести королю, еще впереди. Один из мужчин, осматривавших его, наконец провозгласил:

– Все ли согласны, что наш король Людовик XV полностью здоров и хорошо вскормлен?

– Согласны, – хором ответили остальные. Мадам де Вантадур взяла Людовика за руку и повела одеваться.

Мальчик быстро позабыл о неприятности: он даже не представлял, что это было всего лишь подготовкой к гораздо более важному событию.

Двумя неделями позже мадам де Вантадур попросила аудиенции у Филиппа Орлеанского и, как того требовал обряд, спросила у него:

– Желаете ли вы, монсеньор, чтобы я передала короля вам?

Регент ответил:

– Да, мадам.

– Тогда прошу вас последовать за мной. Когда Людовик увидел своего дядю, он чуть не прыгнул к нему на руки, но Филипп жестом остановил его. Значит, предстоит опять какая-то церемония.

Мадам де Вантадур сказала упавшим голосом:

– Монсеньор, по велению короля Людовика XIV я, как могла, заботилась о наследнике престола и теперь передаю его вам в добром здравии.

Филипп упал на колени, а Людовик удивленно смотрел то на дядю, то на любимую матушку Вантадур.

– Ваше величество, – обратился к нему Филипп. – Надеюсь, вы никогда не забудете эту женщину и все, что она для вас сделала. Когда вы были еще совсем маленьким, она спасла вам жизнь и с тех пор заботилась о вас так же преданно, как мать.

Людовик кивнул. Он хотел спросить, что все это значит, но не мог подобрать слов. У ребенка засосало в животе: он был сильно напуган.

В комнату вошли еще трое: герцог Майенский, которого Людовик называл дядей и очень любил; Андре де Флери и герцог де Виллеруа.

– Ваше величество, – сказал Филипп, – вы уже не ребенок и должны посвятить себя серьезному делу: вы должны подготовиться выполнять свое великое предназначение. Помогать в подготовке вам будут герцог Майенский, который будет руководить вашим воспитанием, Андре де Флери, который станет вашим наставником, и герцог де Виллеруа, который станет вашим гувернером.

Людовик тупо посмотрел на них.

– А кем станет матушка Вантадур? – спросил он.

– Ваше величество, она навсегда останется вашим другом, но вам придется перестать с ней жить; вы будете жить один.

Людовик топнул ножкой.

– Я хочу жить с матушкой Вантадур, – закричал он.

Мадам де Вантадур упала перед мальчиком на колени и обняла его. Людовик тоже крепко обнял ее.

– Послушайте, мой дорогой, – заговорила она, – вы будете жить один, но я буду навещать вас.

– Но я не хочу видеть никого из них, – прошептал он. – Я хочу быть с вами, матушка.

На них старались не смотреть. Король молчал, и Филипп продолжил:

– Месье, отныне заботиться о короле – ваша священная и первостепенная обязанность. Надеюсь, вы дадите ему всю заботу и любовь, на которую вы только способны.

– Клянемся, – хором сказали герцог Майенский, де Флери и де Виллеруа.

В этот момент король на секунду отвернулся от мадам де Вантадур и хмуро взглянул на мужчин.

Мадам де Вантадур поднялась с колен. Она взяла Людовика за руку и подвела его к ним. Виллеруа попытался было взять короля за руку, но король лишь крепче вцепился в юбку мадам де Вантадур и затравленно озирался вокруг.

– Я должна идти. Оставляю вас с вашими новыми опекунами.

Мадам де Вантадур осторожно потянула край своей юбки из рук Людовика, но он громко заревел и обхватил ее колени.

– Не уходите, матушка! – захлебывался слезами мальчик. – Не позволяйте им забирать меня у вас.

Герцогиня умоляюще посмотрела на опекунов Людовика.

– Он все поймет. Со временем, – с достоинством произнесла женщина.

Мужчины кивнули и вышли, оставив ее наедине с рыдающим ребенком.

Людовик потерял аппетит. То и дело его маленькое тело сотрясали рыдания. Матушка Вантадур пыталась успокоить его, но она не могла его утешить, так как он требовал одного – оставаться с ним навсегда, а это было невозможно. В конце концов малыш заснул в полном изнеможении, а когда он проснулся, то у кровати вместо мадам де Вантадур сидел герцог де Виллеруа, его новый гувернер. Людовик в испуге отпрянул от него, но герцог сказал:

– Не бойтесь, ваше величество. Вскоре вы полюбите своего гувернера так же сильно, как любили свою гувернантку.

– Уходите, – сказал Людовик.

– Ваше величество, это воля народа…

– Я король, – сказал Людовик. – У меня тоже есть своя воля.

– Мы удовлетворим ее, но…

– Я хочу мою матушку, – сказал Людовик. – Приведите ее.

– Вам предстоит многому научиться, ваше величество, – сказал Виллеруа. – Это очень интересно. Вы научитесь фехтовать, танцевать, петь. Вы будете охотиться. Вот увидите, жить среди мужчин намного интереснее.

– Я хочу жить с матушкой Вантадур, – тупо повторял Людовик.

– Вы будете видеть ее время от времени.

– Я хочу видеть ее сейчас! Приведите ее! – приказал Людовик.

– Сначала вы поедите.

Людовик задумался. Он был голоден, но страх перед будущим был сильнее голода.

– Сначала приведите матушку Вантадур, – сказал он.

Людовик продолжал настаивать, и де Виллеруа понял, что мадам де Вантадур нужно вернуть.

Она утешила его и объяснила Людовику, что он король и что ему придется поступать не так, как он хочет, а так, как следует, и тогда он станет очень счастливым человеком.

Ребенок прижался к ней и плакал до полного изнеможения. Неожиданно Людовик осознал, что обстоятельства диктуют ему жить по правилам.

Набравшись храбрости, он поцеловал мадам де Вантадур и позволил повести себя в новую жизнь, главным человеком в которой будет его новый гувернер, герцог де Виллеруа.

Все оказалось вовсе не так плохо, как казалось. Людовику среди мужчин было действительно гораздо интереснее, чем с мадам де Вантадур. Кроме того, к их обоюдному удовольствию, они с ней часто виделись. Людовик понял, что у него теперь есть не только мадам де Вантадур, но и новая, интересная жизнь.

Герцог де Виллеруа старался всячески угодить юному королю. Он льстил Людовику и не упускал возможности обратить всеобщее внимание на чрезвычайную красоту и выдающийся ум мальчика. Людовику было приятно. Он часто видел и своего смешного дядю Филиппа. Тот всегда веселил мальчика, отчего настроение месье де Виллеруа мгновенно портилось. Дядя Филипп откровенно потешался над чопорным Виллеруа, и Людовик смеялся вместе с ним.

Наибольшее влияние на Людовика имел его наставник, де Флери. Он не льстил королю и, возможно, именно поэтому завоевал его уважение. Де Флери держался независимо и редко пользовался правом приказывать мальчику, поэтому тот с радостью слушался его.

Стараясь дать мальчику совершенное образование, де Флери обзавелся помощниками. Историю преподавал Алари, и его знания вместе с мудростью де Флери помогли мальчику в совершенстве овладеть важнейшей наукой для короля. Математике его учил Шевалье, географии – Делиль.

Расписание занятий Флери организовал так, что между утренними и вечерними уроками у мальчика оставалось время на игры и развлечения. Такими важными дисциплинами, как письмо, латынь, история, Людовик занимался каждый день, остальными – несколько раз в неделю. Флери планировал заказать печатный пресс, чтобы Людовик смог изучать типографское дело. Не было забыто и военное искусство, и, так как Флери считал, что им овладевают на практике, воспитатель собирался организовать учения мушкетеров и Королевского полка, в которых смог бы принять участие и сам Людовик.

Так что учиться Людовику было весьма интересно, и король достиг определенных успехов.

Впрочем, у юного монарха были и другие интересы. Он подружился с одним из своих пажей, маркизом Кальвье, и парочка проводила немало времени за играми. Людовик интересовался также кулинарным искусством, готовил сладости, которые с удовольствием дарил мадам де Вантадур, дяде Филиппу, Виллеруа, Флери и всем тем, кем был особенно доволен.

Скучать было некогда. Однако вскоре он узнал о интриге в стенах дворца.

Месье де Виллеруа кого-то боялся и ненавидел. Людовик не мог понять кого.

Однажды, когда де Виллеруа спал после обеда, а Людовик и Кальвье готовили сладости, король спросил пажа, не заметил ли он чего-либо странного.

– Смотри, – сказал король. – Это вот пасхальное яйцо. Кому мы его подарим? Моему наставнику? Дяде Филиппу? Матушке? Месье де Флери?

– Это вам решать, – ответил Кальвье.

– Месье де Виллеруа прячет от меня бутерброды с маслом, – сказал юный король.

Паж кивнул.

– И мои носовые платки, – продолжал Людовик. – Он держит их в коробке под тройным замком.

– Он боится, – сказал Кальвье.

– Чего?

– Он боится, что вас отравят.

– Отравят меня? – вскричал король. – Но кто?

Кальвье пожал плечами.

– Яйцо плохо получилось, – сказал он.

– Да, действительно, форма плохая, – согласился Людовик.

– И я про то же.

– Да, плохая.

Людовик взял деревянную ложку и собрался ударить ею пажа по голове, но тот опередил его и ударил ложкой по лицу. Через мгновение мальчишки уже боролись на полу.

Они прекратили драться так же быстро, как и начали, и вернулись к скамье, на которой сидели.

– Я буду делать помадку, – предложил Кальвье.

– Я подарю это яйцо дяде Филиппу. Сегодня я люблю его больше всех.

– Я даже знаю почему, – засмеялся Кальвье. – Потому что месье де Виллеруа заставил вас танцевать перед послами.

Людовик замер, вспоминая. Это было правдой. «Правда, король Франции очень красив? – говорил он послам. – Посмотрите на его идеальную фигуру и великолепные волосы». Потом он попросил короля пробежаться по комнате, чтобы все видели, какой он быстрый и ловкий мальчик, и, наконец, станцевать для послов, чтобы они оценили грацию маленького короля. «Видите! Говорят, что никто не танцевал так же грациозно, как Людовик XIV. И это потому, что они не видели, как танцует Людовик XV».

– Готовить сладости мне нравится гораздо больше, чем танцевать, – сказал Людовик. – Дядя Филипп не просит меня танцевать. Он смеется над старым Виллеруа. Да, я подарю яйцо дяде Филиппу.

Они продолжили готовить сладости, и паж спросил:

– Интересно, а кто, по мнению Виллеруа, пытается вас отравить?

Они начали перечислять всех придворных, пока им не надоело это занятие. Когда яйцо было уже готово и они перевязывали его голубой ленточкой, в зал вошел дядя Филипп. Людовик прыгнул к нему на руки, тот посадил его на плечи и стал катать, а Людовик закричал пажу:

– Да, я хочу подарить яйцо дяде Филиппу. Он сегодня мой самый любимый человек.

Дядя Филипп тоже принес Людовику пасхальные яйца, и тот немедленно поделился одним из них с Кальвье. Герцог Орлеанский с интересом слушал, как мальчики сравнивали свои сладости с чужими.

Позже, когда дядя Филипп уже ушел, Людовик показал принесенные герцогом яйца Виллеруа, и тот тут же схватил подарок и сказал, что их нужно проверить.

– Мы одно уже съели, – сообщил ему Людовик. Лицо Виллеруа побелело от страха.

Тогда Людовик не придал этому никакого значения. Но позже, когда он выполнял задание по латыни, то никак не мог сосредоточиться на скучных мыслях, которые выводил своим пером. «Король, – писал мальчик, – и его народ тесно связаны обязательствами друг перед другом. Народ оказывает королю поддержку, уважение, подчиняется и служит ему, а король обеспечивает своим подданным защиту, постоянную заботу о мире, справедливости и поддержании уровня жизни граждан».

Вдруг Людовик захихикал. «Виллеруа думает, что меня хочет отравить дядя Филипп!» – догадался он.

Это казалось просто смешным. И очень похоже на одну из их с Кальвье любимых диких шалостей. Какая это будет забавная игра! Интересно, а дядя Филипп знает?

Невозможно было не заметить, какой страх он, десятилетний мальчик, мог вызвать у своих подчиненных. Среди советников при регенте не было ни одного человека, который не пытался бы умилостивить короля. Людовик втайне смеялся над ними, но ему хватало ума не переоценивать свои возможности. Он знал, что по мелким вопросам у него может быть свое мнение, но в больших делах последнее слово остается за его наставниками.

Людовику вместе с Кальвье нравилось наблюдать за враждой между дядей Филиппом и гувернером Виллеруа. Мальчики включились в игру. Как только Людовик собирался что-нибудь съесть, Кальвье подбегал к нему, выхватывал еду из королевских рук, откусывал кусочек и либо падал «замертво», либо сообщал: «Все в порядке. На этот раз мы обвели отравителей вокруг пальца, ваше величество».

Иногда Людовик также подшучивал над пажом. Это придавало игре разнообразие.

Герцог Орлеанский заметил взгляды, которыми обменивались мальчики, и понял, что объектом насмешек стал Виллеруа и он сам.

Герцог гадал, о чем таком Виллеруа наплел мальчику. Видимо, ничего страшного, так как Людовик по-прежнему любил герцога. Но Виллеруа все-таки что-то скрывал, и Филипп старался сделать так, чтобы наставник как можно меньше времени проводил с мальчиком. Виллеруа, в свою очередь, заметил, что герцог ведет себя с ним гораздо осторожнее, чем раньше, и стал бдительнее.

Виллеруа намеревался воспитать еще одного великого монарха. Часто вместо милого ребенка он видел величественного короля. Он мечтал направить молодого Людовика по стопам его прадеда.

Мальчик должен был танцевать в балете, потому что Людовик XIV обожал это. Все утверждали, будто Людовик XIV возродился в своем внуке. Это приводило Виллеруа в восторг.

Юный король обязан был как можно чаще встречаться с народом. При криках «Vive notre petit Roi»,[1]1
  Да здравствует наш святой маленький король (фр.).


[Закрыть] по заявлению Виллеруа, мальчик должен был чувствовать себя абсолютно счастливым. Он настаивал, чтобы его маленький подопечный как можно чаще ездил вместе с ним по городу и чаще выходил на балконы.

Часто в снах толпы людей и их крики преследовали Людовика, становились его кошмаром.

Он не хотел так часто показываться перед своими подданными. «Но вы должны любить людей так же сильно, как они любят вас», – настаивал Виллеруа. Некоторых людей Людовик и вправду любил – матушку Вантадур, например, дядю Филиппа, даже самого Виллеруа и других. Но ведь они не разглядывали его и не вопили противными голосами.

– Дядюшка Виллеруа, переедем в Версаль, – просил Людовик. – Я не люблю Париж. Здесь слишком много людей.

– Обязательно… обязательно… чуть позже, – обещал ему Виллеруа.

Людовик тосковал по Версалю, сказочному замку с тысячами радостей, где не могло быть этих безобразных толп.

Филипп, стараясь освободить короля из-под чрезмерной опеки Виллеруа, взял его на заседание совета при регенте. Людовик уставал от длинных речей и бесконечных обсуждений, но ему нравилось сидеть среди этих людей и чувствовать, что он их король.

Мальчик заявил, что будет присутствовать на всех заседаниях совета.

Виллеруа просиял радостью.

– Вот видите, – сказал он герцогу Орлеанскому, – я же говорил, что его величество очень умен. А ведь ему только десять.

– Ай, – отмахнулся герцог, – он быстро взрослеет и телом, и духом. Он ждет не дождется, когда же сможет, наконец, освободиться от узды гувернера.

В этих словах читалась угроза. «Скоро, совсем скоро Людовик перестанет нуждаться в ваших услугах».

«Когда придет это время, – думал Виллеруа, – я разоблачу все ваши коварные планы, герцог, и это случится прежде, чем вы успеете сделать с ребенком то, что сделали с его родителями».

Виллеруа считал, что король остается жив лишь благодаря его неустанной заботе и неусыпному вниманию. Людовик должен научиться заботиться о себе сам.

«Похоже, мозги старого дурака размягчаются», – думал герцог Орлеанский.

Однажды во время заседания совета, когда Людовик боролся со сном, сидя на троне не доставая ногами до пола, он услышал, что о ножку стула кто-то скребется. Ребенок посмотрел вниз, и в этот момент к нему на колени прыгнул черный с белым котенок.

Людовик взял маленький пушистый комочек на руки. Котенок оглядел его зелеными глазами и мяукнул. Все в совете замолчали и посмотрели на короля с котенком.

Герцог Ноай, который не мог находиться в одной комнате с животными, вскочил.

– Ваше величество, я прикажу, чтобы его немедленно убрали отсюда, – сказал он.

Дядя Филипп хотел было забрать котенка, но король прижал его к себе. Людовик успел полюбить ласковое существо, а тот почувствовал это и начал тихо мурлыкать.

Мальчик решил показать свою власть и доказать всем, что он король.

Он гладил котенка и, не глядя на месье Ноая и дядю Филиппа, заявил:

– Котенок останется.

После короткой паузы герцог Орлеанский улыбнулся и промолвил:

– Вы слышали волю короля.

Ужас на лицах позабавил Людовика. В тот день мальчик был счастлив. У него появился новый друг, и он понял, что в некоторых вопросах он может настаивать на своем.

Людовик и Кальвье стали играть вместе с котенком, и король внимательно следил, чтобы с животным ничего не случилось. Если кто-то плохо обращался с котенком, это приводило ребенка в ярость, и вскоре все стали относиться к «черному с белым» с почтением.