Текст книги "Алая мантия"
Автор книги: Виктория Холт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц)
– Теперь, когда в Париж съехалось столько знатных гостей, мсье, вы через несколько часов не найдете комнату ни за какие деньги.
Бласко выбрал комнату с видом на «Ананас» – она была маленькой и с таким низким потолком, что ему пришлось наклоняться при входе. Он заявил, что комната его устраивает, и заплатил хозяину вперед куда большую сумму, чем тот привык получать.
– Я жду даму, – предупредил Бласко. – Она может приехать через несколько недель, и тогда мне понадобится большая комната.
Глаза хозяина сочувственно блеснули.
– Мсье получит самую лучшую комнату. – Он до вольно потер ладони, словно мысль о приезде дамы радовала его больше денег, полученных от Бласко. – Но мсье уверен, что эта комната его удовлетворяет? У меня есть большая и лучшая…
– Вполне удовлетворяет, – прервал Бласко. – Мне нравится вид из окна. Не мог бы я поесть?
– Мсье насладится пищей, какую еще никогда не пробовал. Это его первый визит в Париж?
– Да, – ответил Бласко.
– Тогда мы сочтем за честь показать мсье, как едят парижане.
– Что за таверна по другую сторону улицы? «Ананас», не так ли?
– Да, мсье. – Хозяин покачал головой. – У этого за ведения неважная репутация. Там каждый вечер происходят драки. Все из-за этих… Мсье прибыл из Испании? Говорят, что почти все испанцы – добрые католики.
– Я испанец и католик.
– Тогда мсье поймет. В Париже постоянно происходят стычки. Кто-то оскорбляет веру, а кто-то другой тут же хватается за шпагу. Подобные вещи часто случаются в таких местах, как «Ананас». Ах, мсье, для нашей профессии это беспокойное время. Никогда нельзя быть уверенным, что твое заведение не разрушат во время очередной потасовки. Но с приездом королевы Наваррской в городе появилась надежда.
– Парижане надеятся на брак принцессы Маргариты с королем Наваррским?
– Мсье озадачен, не так ли? Его удивляет, как добрые католики могут хотеть, чтобы их принцесса вышла замуж за еретика. Но простые люди, мсье, истосковались по миру. – Трактирщик бросил боязливый взгляд через плечо. – И мы верим, мсье, что наша принцесса обратит короля Наваррского в истинную веру. Так или иначе, брак между католичкой и гугенотом должен принести мир, а это многое значит для бедных тружеников, мсье.
– Понимаю. Будем надеяться, что мир в самом деле установится.
Хозяин пожал плечами:
– Кто знает? Подобные планы строили для многих принцев и принцесс. Принцесса Маргарита – наша Марго, как мы ее называем, мсье, – веселая девушка. К тому же она влюблена в молодого Анри де Гиза.[31]31
Гиз Анри де, герцог (1550–1588) – один из лидеров католической партии, организатор Варфоломеевской ночи, а позже – Католической лига. Претендовал на французский престол и был убит по приказу короля Генриха III.
[Закрыть] Я часто видел, как они скачут вдвоем по улицам, – на это зрелище приятно поглядеть. Мы, парижане, считаем, что мсье де Гиз – самый красивый мужчина во Франции, и наша Марго думает так же. Ходят слухи, что они уже давно любовники. Если бы вы видели их вместе, то не усомнились бы в этом ни на минуту. Конечно, они так молоды, им трудно сдерживать себя. Говорят, что королева-мать – итальянка, которую добрые парижане ненавидят всей душой, – застала их утром после ночи любви и избила бедняжку Марго до синяков. – Хозяин рассмеялся. – Что поделаешь, они молоды, красивы и влюблены друг в друга. К тому же разве мсье де Гиз не добрый католик и разве он не самый популярный человек в Париже? И все же я не сомневаюсь, что если свадьба состоится, то это всем пойдет на пользу, так как брак между католичкой и гугенотом – именно то, в чем нуждается наша несчастная страна, чтобы положить конец кровопролитию… Простите, мсье, что я слишком много болтаю. Но в Париже довольны, что королева Наваррская приехала обсудить брак ее сына с нашей принцессой.
Бласко последовал за хозяином в столовую, где ему в числе прочего были предложены аппетитный пирог и бургундское. Пища и вино немного отличались по вкусу от тех, к которым он привык, но ему пришлось признать, что у французов имеются все основания гордиться своими кулинарными изделиями и напитками.
Утолив голод, Бласко снова задумался о причине своего пребывания в Париже и странном сообщении, которое ему велели передать королеве-матери. Несомненно, король Филипп имел в виду свадьбу принцессы Марго и Генриха Наваррского, но почему фанатичный католик Филипп желал этого брака? Почему он хотел, чтобы король маленькой провинции Наварра женился на французской принцессе, будучи – если Генрих придерживается тех же взглядов, что и его мать, – отъявленным гугенотом?
Бласко не понимал этого, но чувствовал, что здесь кроется какой-то зловещий смысл. Ему становилось не по себе при мысли, что он играет роль – пусть даже очень маленькую – в каком-то тайном заговоре.
После еды Бласко отправился в город. Он бродил без всякой цели по южному берегу Сены с его монастырями и коллежами, потом взобрался на холм Святой Женевьевы.
Поднимаясь, Бласко думал о том, как много в этом городе тюрем. Он проходил мимо старого здания Консьержери с его башнями и дворами; видел большой и малый Шатле у моста, соединяющего два берега реки; видел Фор-л'Эвек на улице Сен-Жермен л'Оксерруа и, наконец, Бастилию.
Бласко стоял, глядя на серую каменную крепость с восемью остроконечными башнями, на установленные на крепостном валу орудия, на сухой ров, окружающий тюрьму, и два подъемных моста, связывающих ее с улицей Сент-Антуан. Поежившись, он направился к себе в гостиницу, но прежде заглянул в «Ананас».
В таверне находились люди самых разных сословий. Мужчины и женщины, которых, наверное, можно было встретить при дворе, смешивались с лакеями, пажами и солдатами, игравшими в кости.
Бласко потребовал вина и стал прислушиваться к разговорам. Они касались приезда королевы Наваррской и того, что будет означать для Франции брак Генриха и Маргариты, если он состоится.
«Должно быть, – подумал Бласко, Париж всю ночь будет судачить о предстоящей свадьбе».
На следующее утро Бласко явился в Лувр и попросил двух пажей, игравших в кости на ступеньках, передать от него сообщение мсье Лерану. Один из пажей неохотно поднялся и дал понять, что выполнять подобные поручения ниже его достоинства, если только ему хорошо не заплатят.
Бласко подавил желание сбить парня с ног и дал ему денег. Отправившись в путь с королевским поручением, он многому научился, стал гораздо осторожнее и осознал, как часто он в прошлом действовал очертя голову.
Прошло порядочное время, прежде чем паж вернулся и сказал, что мсье Лерана сейчас нет при дворе, но его товарищ – он указал на небрежно расположившегося на лестнице второго пажа – за вознаграждение может узнать, где остановился мсье Леран, так как он состоит в свите королевы Наваррской.
Поздравив себя с поразительной сдержанностью, благодаря которой ему удалось справиться с очередной вспышкой гнева, Бласко узнал, что семья Леран остановилась на улице Бетизи.
Он сразу отправился по указанному адресу; его встретила Жюли. Она казалась еще более юной, стоя перед Бласко и устремив на него строгий взгляд.
– Вы ходили на мессу нынче утром? – осведомилась Жюли.
Бласко сказал, что ходил.
Девушка отшатнулась, но, видимо решив скрывать врожденное отвращение к католицизму, серьезно произнесла:
– Надеюсь, вы скоро узреете истину, мсье Каррамадино.
– Уверен, вы спрашиваете себя, не вам ли суждено привести меня к ней.
Ее лицо внезапно порозовело.
– Я сочла бы за честь, если бы Господь избрал меня для этой цели!
– А если я изберу вас раньше Его? Это поможет?
– Вы кощунствуете, – упрекнула его Жюли.
– Какая вы строгая! Неужели вы никогда не смеетесь?
– Мы в этом мире не для того, чтобы смеяться, мсье.
– Вы уверены?
– Абсолютно, мсье.
– Легко быть уверенными, когда мы молоды. Но с возрастом к нам приходят сомнения.
– К вам – да, потому что вы не познали истину.
– Какую истину?
– Разве их может быть несколько?
В комнату вошел Пьер и тепло приветствовал Бласко.
– Ваша сестра уже начала спасать мою душу, – сообщил ему Бласко. – Признаюсь, я не ожидал столь ранней атаки.
– Вы должны ее простить. Она чересчур ревностна.
– А ты нет, Пьер? – осведомилась сестра.
– Жюли, я помню, что мсье Каррамадино – наш гость, и предлагаю ему выпить.
– Вы удивительно щедры, – рассмеялся Бласко. – Одна предлагает мне спасение, другой – выпивку. Думаю, мадемуазель Жюли простит меня, если в данный момент я предпочту второе.
– Жюли, ты не принесешь вино для мсье Каррамадино?
– А ты не позволишь ему склонять тебя к идолопоклонству, Пьер? – с беспокойством спросила девушка.
– Ты должна доверять мне, Жюли. Кроме того, тебе не следовало принимать дворянина наедине.
Она снова покраснела.
– Я… Боюсь, я не думала о нем как о дворянине.
– А только как об одном из коварных идолопоклонников, – усмехнулся Бласко. – Конечно, это большая разница.
Жюли вышла, а Пьер улыбнулся:
– Вы должны простить мою сестру. Она очень молода и не бывала в свете. В Беарне мы живем просто. Наш дом рядом с дворцом королевы, и жизнь там совсем не такая, как в больших городах. Хотя мы придворные, но живем как землевладельцы, а молодежь у нас воспитывается по-простому.
– Вам незачем извиняться за сестру; я нахожу ее очаровательной и польщен, что она так заботится о моей душе.
Слуга принес вино. Бласко и Пьер поговорили о Париже, а потом вышли пройтись по городу.
– У меня для вас новости, – сказал Пьер. – Королева Наваррская разрешает вам присоединиться к ее свите сегодня вечером в Лувре, где королева-мать дает бал в ее честь.
Бласко от души поблагодарил юношу. «Дела идут хорошо, – подумал он. – Кто знает, может, вечером я увижу королеву-мать и выполню свою миссию».
Сделав это, он вновь почувствует себя свободным. А когда Бьянка приедет в Париж, ему будет больше нечего желать. Бласко уверял себя, что, каков бы ни был смысл сообщения короля Филиппа и какую бы роль он ни сыграл в этом деле, он всего лишь исполнит долг подданного своего короля.
Никогда еще Бласко не был свидетелем подобного блеска, никогда еще он не видел столько красивых и роскошно одетых женщин. Его удивляли цвета их платьев – ало-голубые, серебряно-золотые – и непривычные, облегающие фигуру одеяния с низким вырезом. Драгоценности были ослепительны. Бласко слышал о расточительности французского двора, но не мог представить себе ничего подобного.
Зал был освещен факелами, и Бласко казалось, будто мужчины одеты так же нарядно, как и женщины, а не которые из них даже надушены и накрашены.
Он понимал, что скромное облачение выдает в нем испанца, так как его темный камзол отличался даже от простой одежды гостей-гугенотов.
Бласко пришло в голову, что в таком костюме ему не представится возможность шепнуть несколько слов королеве-матери.
Он был в компании Леранов, которые также изумлялись увиденному.
После банкета, на который Бласко не был приглашен, гости собрались в бальном зале, где должны были начаться танцы.
Танцы были под стать нарядам – причудливые, величавые и в то же время соблазнительно нескромные.
Жюли стояла рядом с Бласко, выпучив глаза и раскрыв рот. Она выглядела донельзя смущенной.
– Разве эти дамы не прекрасны? – шепнул ей Бласко.
– Только не в глазах Господа, – отрезала Жюли.
– Тогда я счастлив, имея глаза человека, ибо смотрю на них с большим удовольствием.
– Вы не в состоянии ни о чем думать, кроме удовольствий.
– А о чем еще я должен думать?
– О Боге и Его деяниях.
– Но разве все, что здесь находится, не создано Богом? Жюли сердито отвернулась, и Бласко коснулся ее руки. Он почувствовал, как она отпрянула, и ему сразу же захотелось заставить ее полюбить его.
«Если бы здесь была Бьянка, – подумал Бласко, – она бы танцевала так, как ни одна из этих дам, и затми ла бы их всех своей красотой!»
– А вот и королева-мать, – шепнул ему Пьер.
Бласко увидел женщину средних лет, с бледным плоским лицом, которая выглядела так, будто злоупотребила яствами. Она была одета в черное и не пыталась соперничать с окружающими ее красавицами, что, по мнению Бласко, свидетельствовало о ее здравомыслии.
Он не мог оторвать взгляд от ее одутловатых щек, лишенных выражения глаз, кривящихся в улыбке губ. Все это внушало ему отвращение. Бласко припомнил слышанные им истории о стоящих вокруг нее красивых женщинах, которых называли escadron volant,[32]32
Летучий эскадрон (фр.).
[Закрыть] и красоту которых королева использовала, чтобы выпытывать тайны мужчин.
Рядом с ней стояла королева Наваррская, – она так же была некрасива и неброско одета по гугенотскому обычаю, но, видя их рядом, Бласко, чувствовал, что королева Наваррская, несмотря на суровую внешность, была доброй женщиной, в то время как Екатерина Медичи словно излучала зло.
Внимание Бласко привлекла еще одна женщина. На ней было алое бархатное платье, и пышные черные волосы рассыпались по плечам. Ни у одной из других женщин не было такой прически, а вырез на платье был еще ниже, чем требовала мода. Блестящие черные глаза смотрели гордо и вызывающе.
– Очевидно, принцесса Марго решила показать свое недовольство будущим браком, – заметил какой-то муж чина рядом с Бласко.
– Бедняжка Марго! – отозвался собеседник. – Только подумать, что ей предстоит выйти за этого беарнского олуха! Говорят, что у него манеры как у мужика. Судя по его подданным, присутствующим здесь, это недалеко от истины. Все знают, что Марго тоскует по де Гизу, который был ее любовником еще в совсем юном возрасте.
Кровь хлынула в лицо Жюли – она повернулась, собираясь заговорить, но Бласко с такой силой стиснул ей руку, что девушка поморщилась, и, прежде чем она ус пела опомниться, мужчины отошли в сторону.
– Как вы смеете! – возмутилась Жюли.
– Я сделал это, чтобы помешать вам навлечь неприятности на себя и на ваших друзей.
– Разве вы не слышали, что он назвал нашего короля олухом?
– Вы слишком серьезны.
– Разумеется, я кажусь серьезной такому легкомысленному человеку, как вы.
– Легкомыслие здесь в порядке вещей. Находясь в Париже, вы должны вести себя как парижанка.
– Ни за что! – воскликнула она.
– Почему? Парижане – славные люди.
– Да, в глазах таких, как вы.
– Посмотрите на прекрасную принцессу. Разве она не радует глаз?
– Она бесстыжая распутница! Не желаю смотреть на таких!
– Вы рискуете остаться в одиночестве, мадемуазель. Почти все смотрят на нее.
– Тогда посмотрите и вы.
– Я? Мне казалось, вы хотите уберечь меня от избытка удовольствий. Ну, наконец-то начинаются танцы! Это бранль, старинный танец, о котором я слышал. Танцующие хлопают в ладоши, изображая прачек на берегу Сены. Потанцуете со мной, мадемуазель?
– Мы не танцуем. Танцевать грешно.
– Как же вы, пуритане, любите грех!
– Любим грех?
– Вы постоянно о нем твердите, а люди обычно говорят о том, что больше всего любят.
– Вы, кажется, смеетесь надо мной.
– Мне не следует этого делать, так как это доставит вам удовольствие. Вы наслаждаетесь, когда над вами смеются. Это помогает вам чувствовать себя чистой и добродетельной. Но я не должен забывать, что удовольствие для вас тоже является грехом.
– Думаю, господин Каррамадино, вам лучше прекратить общаться с нашей семьей.
– Что? И вы ничего не сделаете, чтобы избавить мою душу от адских мучений?
– Боюсь, у вас нет надежды на спасение.
– Тем более почетно для вас уберечь меня от вечно го проклятия.
Жюли отвернулась.
– Попрошу Пьера или отца отвести меня домой.
– Не можете вынести такого количества удовольствий? – Повинуясь внезапному импульсу, Бласко положил ей руку на плечо и продолжал: – Мадемуазель, завтра я нанесу вам визит. Вы и Пьер могли бы поговорить со мной… серьезно?
– Вы имеете в виду, что хотели бы побольше узнать о нашей религии?
Бласко кивнул.
Ее лицо неожиданно смягчилось.
– Тогда вы будете желанным гостем, мсье. Бласко перевел взгляд на танцующих. «Что я делаю? – думал он. – Неужели я не могу находиться в присутствии женщины, не желая при этом соблазнить ее? Что толкает меня к этому?»
Что же это было? Гибкие, чувственные движения танцоров, их хлопанье в ладоши во время бранля; красивая и молодая принцесса, разгневанная и несчастная, так как ее принуждают к браку с королем Наваррским, хотя она любит другого мужчину; чувство зла, исходящее от королевы Екатерины Медичи? А может, ощущаемое им напряжение? Он один знал о сообщении, которое должен передать от своего короля королеве-матери, и знал о том, что предстоящий брак имеет какой-то тайный смысл для Филиппа Испанского и Екатерины. Быть может, он просто нуждался в том, что может дать ему только Бьянка?
Бласко нуждался в спасении. И в данный момент единственным путем к нему было преследование строгой и невинной юной гугенотки.
Прошла неделя после его прибытия в Париж.
Бьянка и Матиас все еще не появлялись. Бласко час то сидел у окна, с тоской глядя на «Ананас». Он не сомневался, что с приездом Бьянки все его беспокойство улетучится. Каждый день Бласко приходил в дом на улице Бетизи. Было приятно сидеть рядом с юной Жюли и наблюдать, как вспыхивают ее глаза, когда она излагает ему догматы своей религии.
Жюли уменьшала его тоску по Бьянке, полагая, что спасает его душу. Она одновременно сердила и привлекала Бласко. Он часто думал, можно ли ее религиозный пыл превратить в любовный. Этот вопрос не переставал занимать его.
Но, покидая улицу Бетизи, Бласко продолжал думать о Бьянке, смотреть на «Ананас» и справляться каждый день, прибыли или нет постояльцы из Испании.
Однажды, идя мимо лавок по набережной напротив Лувра, Бласко увидел приближающуюся к нему женщину – она была довольно плотной, в черном платье и с платком на голове, какой носили простые горожанки, отправляясь за покупками.
Что-то в этой женщине привлекло его внимание. Ее лицо было почти полностью скрыто платком, а проходя мимо Бласко, она смотрела вперед, но он узнал бледные одутловатые черты, темные глаза и кривящийся в полу улыбке рот.
– Клянусь всеми святыми! – пробормотал Бласко. – Ведь это же королева-мать!
Он смотрел, как она медленно удаляется по набережной. Теперь Бласко был уверен, что не ошибся. Он внимательно изучал королеву Екатерину каждый раз, когда видел ее, думая, как бы ему незаметно приблизиться к ней и передать сообщение от своего короля.
Почему же она бродит по улицам Парижа, словно простая женщина, идущая на рынок?
Это предоставляло возможность, которая может больше не повториться. Никто бы не обратил внимания, если бы Бласко прошел несколько шагов по улице рядом с женщиной в платке, а он бы выполнил поручение, ради которого прибыл во Францию.
Быстро обернувшись, Бласко увидел, что женщина направилась в одну из лавок.
Он быстро подошел к лавке, но задержался на пороге. Если королева-мать хотела сохранить инкогнито, она не поблагодарила бы его за то, что он узнал ее. К тому же как бы он мог передать ей сообщение в присутствии лавочника?
Бласко решил подождать, пока королева выйдет, и тогда приблизиться к ней и передать слова короля Филиппа.
Он остановился возле лавки. Минут через двадцать мимо него прошла старуха в таком же платке, как на Екатерине Медичи. Она возвращалась с рынка и уронила сверток. Бласко поднял его – старуха рассыпалась в благодарностях, благословляя его красивое лицо.
Бласко спросил, чем торгуют в этой лавке, и выразил удивление, что над дверью нет вывески. Женщина поморщилась.
– Здесь живет итальянец Рене, парфюмер и перчаточник королевы-матери. Говорят, что он изготовляет для своей хозяйки не только духи и перчатки.
– А что еще?
– Откуда мне знать, мсье? Я ведь не придворная. С тех пор как в нашей стране появились итальянцы, при дворе творятся странные вещи. Впрочем, все в Париже знают, как эта женщина стала королевой Франции. Король Генрих,[33]33
Генрих II Валуа (1519–1559) – король Франции с 1547 г.
[Закрыть] ее муж, не был старшим сыном короля Франциска.[34]34
Франциск I Валуа (1494–1547) – король Франции с 1515 г.
[Закрыть] Но старший сын умер, выпив из чаши, которую подал ему итальянец-виночерпий, а итальянка стала королевой.
– Вы храбрая женщина, мадам, – заметил Бласко, – если не боитесь говорить подобные вещи.
Старуха сплюнула через плечо.
– Их говорит весь Париж. Когда она появляется на улицах, слышатся только оскорбления. В Париже ни когда не жаловали итальянцев, а хуже этой итальянки и придумать невозможно.
– Я иностранец и мало об этом знаю. Женщина рассмеялась и двинулась дальше. Бласко продолжал наблюдать за лавкой. Ему пришло в голову, что королева-мать бродит по городу переодетой, опасаясь оскорблений. Неужели ее в самом деле осыпают бранью, когда она появляется на улицах? Тогда неудивительно, что она посещает своего парфюмера или перчаточника одетая как простолюдинка.
Внезапно его сердце дрогнуло, так как женщина вы шла из лавки и направилась в сторону Лувра.
Бласко двинулся следом, обогнал ее и повернулся к ней лицом. Он сделал это настолько внезапно, что застиг ее врасплох, и теперь не сомневался, что стоит перед королевой-матерью.
– Я понимаю, что ваше величество желает оставаться неузнанной, – быстро заговорил Бласко, – но воспользовался этой возможностью, так как она показалась мне ниспосланной небом. Я прибыл из Мадрида по поручению короля Филиппа и должен передать вам устное сообщение, которое никому не следует слышать, поэтому надеюсь, что ваше величество простит мне мою дерзость.
На плоском лице Екатерины появилась улыбка, которая могла означать все, что угодно: интерес, удовольствие, презрение.
– Пожалуйста, идите рядом со мной, пока не передадите мне ваше сообщение, – сказала она.
Бласко повиновался. Выслушав его, Екатерина промолвила:
– Благодарю вас. Я поняла. Можете передать вашему повелителю, что я оценила вашу изобретательность. А сейчас оставьте меня, нет, прошу вас, без всяких церемоний. Желаю вам доброго дня.
Она двинулась дальше. Бласко коснулся рукой лба – он был влажным.
Спустя несколько дней хозяин гостиницы принес в комнату Бласко хлеб и вино и поставил их на стол, дрожа от возбуждения.
– Ужасные новости, мсье! Королева Наваррская умирает!
– Этого не может быть! Еще вчера с ней было все в порядке.
– Тем не менее, это так. У особняка Конде, где она поселилась, стоит целая толпа гугенотов. В доме их тоже полным-полно. Я и не знал, что столько их понаехало в Париж.
– Что случилось с королевой?
– В том-то и дело, мсье, что никто этого не знает. Она подписала брачный договор, но прошлой ночью у нее начался жар, и парализовало конечности. Гугеноты очень скверно настроены.
– Они подозревают…
Хозяин кивнул:
– В таких случаях они всегда подозревают, мсье. А с тех пор, как во Франции появились итальянцы… – Он пожал плечами, словно продолжать не было нужды, но, тем не менее, не смог удержаться: – Некоторые утверждают, что с королевой Наваррской все было в порядке, покуда она не надела надушенные перчатки – подарок королевы Екатерины.
– Перчатки?
– Пару очень красивых перчаток, изготовленную Рене, парфюмером королевы-матери, который держит лавку на набережной.
От бессильного гнева Бласко лишился дара речи. Его использовали как марионетку – он выполнял приказы, не ведая о своей роли в страшной трагедии.
– Если королева умрет, могут начаться беспорядки, – предупредил хозяин гостиницы. – Я немедленно забаррикадирую нижний этаж. Каждый должен заботиться о себе.
Бласко смотрел на хозяина невидящим взглядом. Перед его глазами стояла женщина, вышедшая из лавки итальянского перчаточника. Но следующие слова собеседника сразу же выбросили у него из головы мысли о перчатках и обеих королевах.
– Этим утром для вас пришло известие из «Ананаса», мсье. Его передал какой-то испанец – он не говорил по-французски, и я не смог его понять, но сказал, что передам вам…
Бласко не стал дослушивать. Он бросился к двери, сбежал вниз по винтовой лестнице и понесся через дорогу к «Ананасу».
Его встретил Матиас со скорбной физиономией.
– А Бьянка? – первым делом спросил Бласко.
– Я не смог привезти ее, сеньор. Некого было привозить. Она сбежала.
– Что ты говоришь, Матиас? Сбежала? Куда? Ты узнал это?
– Никто этого не знает, сеньор. Я расспрашивал слуг, а не хозяев, как вы велели, где цыганка Бьянка, которая приехала в дом вместе со своей госпожой, когда та вышла замуж. Все отвечали, что она ушла, и никто не знает куда.
Бласко отвернулся. Он был не в силах смотреть на Матиаса. Все эти дни и ночи он сидел у окна, наблюдая за таверной в ожидании Бьянки, и вот чем все закончи лось. Это было невыносимо.
– Сеньор, – дрожащим голосом начал Матиас, – я сделал все, что вы просили…
Но Бласко уже повернулся и направился в свою гостиницу, где заперся в комнате, никого не желая видеть.
Матиас неуверенно поплелся следом за хозяином и уселся в гостиничном дворе.
Владелец гостиницы вышел поговорить с ним, но он не знал испанского языка, а Матиас – французского, и они могли только кивать друг другу.
Матиас с благодарностью принял предложение выпить. По пути из Сарагосы в Париж он часто плакал, презирая самого себя, но если он свалял дурака один раз, то не собирался делать это снова.
Бланка была очаровательна, но обошлась ему весьма дорого. Матиас провел с ней неделю, покуда деньги, которые Бласко дал ему на дорогу, не стали подходить к концу, а посягательства Бланки на его кошелек при этом нисколько не уменьшились. «Я разумный человек, – говорил себе Матиас, – и знаю, когда нужно расстаться с Бланкой и отправиться к хозяину в Париж. Мои дураки-односельчане наверняка растратили бы все деньги, не думая о будущем, а потом бы у них не осталось ни гроша на путешествие».
Конечно, он мог бы сказать, что его ограбили по пути. Но история, будто цыганка покинула свою хозяйку, выглядела куда правдоподобнее. Цыганкам ведь никогда не сидится на одном месте. Возможно, она и впрямь сбежала. Для того чтобы узнать это, ему вовсе не нужно ехать в Севилью, с таким же успехом он может сообщить хозяину эти известия, проведя время в Сарагосе словно знатный сеньор.
Временами Матиас начинал верить, будто он в самом деле побывал в Севилье и узнал, что цыганка сбежала из дома.
Сидя во дворе гостиницы, поедая пирог и запивая его вином, он все более утверждался в высоком мнении о своей смекалке.
Матиас с презрением щелкнул пальцами. Подумаешь, какая-то цыганка! Что с того, если она исчезла? Мир полон других.
Париж изнемогал под жарким августовским солнцем. Тем не менее, на улицах толпились люди – они глухо ворчали и сжимали кулаки. Говорили большей частью о смерти королевы Наваррской или о брачных планах, которые оставались в силе.
Даже католики заявляли, что гибель несчастной королевы – очередное убийство, совершенное по приказу Екатерины Медичи. Уж очень знакомым был почерк. «Примите от меня подарок, дорогая сестра, пару прекрасных надушенных перчаток, изготовленных моим личным итальянским перчаточником». Бедняжка надела перчатки, но ей было не суждено долго носить их. Она была обречена, как только отравленная ткань коснулась ее кожи. С тех пор как здесь появились итальянцы, отравления при помощи перчаток происходят уже не впервые.
Даже молодой король[35]35
Карл ГХ Валуа (1550–1574) – король Франции с 1560 г.
[Закрыть] – бедный безумец, беспомощно извивающийся в железных руках матери, – на сей раз преодолел свой страх перед ней и распорядился о вскрытии тела королевы Наваррской.
Вердикт гласил: гнойник в легком. – Гнойник в легком! – усмехались парижане. – Лекари – люди осторожные. Они не хотят, чтобы им в вино подсыпали итальянскую отраву. Париж – католический город, но мы возмущены этим преступлением. Пускай королева Наваррская гугенотка, но она была хорошей женщиной, насколько позволяла ее вера, и прибыла сюда с добрыми намерениями. Нам не по душе эти итальянские штучки.
Но королеву-мать это, казалось, нисколько не заботило. Бласко слышал, что она улыбается, когда ей докладывают о подобных разговорах, и продолжает посылать сыну королевы Наваррской теплые приглашения приехать в Париж и вступить в брак с ее дочерью.
Если бы Бласко не проводил столько времени, тоскуя по Бьянке, он бы ощутил в воздухе Парижа тревогу. Но Бласко был безразличен ко всему окружающему. Каждый день он посещал своих друзей на улице Бетизи и, изображая сочувствие, слушал вполуха их жалобы по поводу кончины Жанны Наваррской и обвинения в адрес королевы-матери.
Особо страстной обвинительницей была Жюли. – Королева-мать убила королеву Жанну, потому что боялась ее, – говорила она. – Ей хочется обратить нашего короля Генриха в католичество, но она знала, что это невозможно, покуда жива его мать. Я плохо думала о вас, мсье Каррамадино. Вы печальны так же, как и мы. Уверена, что вскоре вы станете одним из нас.
Жюли сидела рядом с Бласко, указывая пальцем на те строки в книгах, которые ему следовало прочитать.
Бласко смотрел на ее юное лицо, пытаясь изгнать из головы мысли о Бьянке.
Была душная августовская ночь. Бласко ощущал беспокойство. После полудня он посетил дом на улице Бетизи и снова выслушал громкие жалобы своих друзей.
Они не могли говорить ни о чем, кроме несчастья, происшедшего с их вождем, адмиралом Гаспаром де Колиньи, чей дом находился неподалеку на той же улице. Адмирал возвращался с заседания королевского совета, и, когда шел по узкому переулку, выходящему на улицу Бетизи, из окна раздались выстрелы. Одна пуля угодила в стену, но следующая оторвала адмиралу палец, поранила руку и застряла в плече. Адмирала отнесли в дом почти в бессознательном состоянии – опасались, что он не выживет, так как уже стар.
Разгневанные гугеноты собрались возле дома адмирала, ожидая известий о своем вожде. Карл IX любил адмирала и прислал своего лекаря – несмотря на свое безумие, король признавал мужество и другие добродетели великого вождя гугенотов, которого считали одним из благороднейших людей своего времени даже те, кто не разделял его воззрений.
Весь день Лераны говорили о достоинствах адмирала и о том, какой тяжелой утратой для их дела станет его возможная кончина. Они спрашивали, какой зловещий смысл кроется за этими событиями. Жанна Наваррская прибыла в Париж, чтобы встретить здесь свою смерть, адмирал – чтобы получить пулю, которая по чистой случайности попала в плечо, а не в сердце. Что дальше?
Бласко утомляли эти разговоры. Почему французы не могут жить в мире друг с другом? В его стране свирепствовала Священная инквизиция, чьи альгвасилы[36]36
Альгвасилы – стражники (исп.).
[Закрыть] приходили по ночам за своими жертвами, но не было шум ной и постоянной грызни на религиозной почве.
Он тосковал по Бьянке. Никто не заменит ее. Его больше не интересовала горячая юная пуританка – она казалась ему скучной малолеткой просто потому, что не была Бьянкой.
Вернувшись в гостиницу, Бласко поднялся в свою комнату. Внизу находились несколько человек – они покосились на него, когда он проходил мимо. Бласко не обратил на них внимания – он вспоминал тайные свидания с Бьянкой в таверне неподалеку от Хереса.
Бласко решил, что завтра или послезавтра покинет Париж. К чему ему задерживаться здесь? Его миссия выполнена – он может явиться в мадридский дворец и рассказать министру, принимавшему его перед отъездом из столицы, как он передал сообщение короля королеве-матери. Но станет ли он счастливее дома? Каждый раз, проходя мимо часовни, он будет вспоминать о Бьянке. Где она теперь? Вернулась ли к своему народу? Быть может, лежит под кустом с новым любовником? В Испании он мог бы попытаться ее разыскать. К тому же там много других цыганок. Так ли уж они отличаются от Бьянки?
