Текст книги "Виктория – королева Английская"
Автор книги: Виктория Холт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц)
«ХАМБАГИ»
Как бы королеве Шарлотте хотелось забыть про свои многочисленные болезни! В этот ответственный момент ей нужна была вся ее сила и целеустремленность. Каждое утро она просыпалась с мыслью о том, что угроза нависла над самим существованием семьи и что никто из ее членов полностью не осознает опасность.
Она не относилась к числу женщин, любящих преувеличивать свои болезни, но полностью осознавала, что означает отечность ее тела, и не была уверена в том, что проживет достаточно долго, чтобы стать свидетельницей рождения нового наследника престола. Кто будет первым, гадала она, Кларенс или Кент, или же их опередят Камберленд (не дай Бог, чтобы это был ребенок «этой женщины») или Кембридж. Организация браков требует так много времени, а ее сыновья не слишком-то усердные ухажеры. Кажется, что Кент больше озабочен будущим своей француженки, чем будущим женщины, которая должна стать его женой. Эта достаточно независимая вдова, принцесса Виктория, может узнать обо всем и изменить свое решение. Что касается Кларенса, то разве он когда-нибудь поступал мудро?
Он рвал и метал из-за того, что ему пришлось бросить мисс Уайкхэм. Бросить! Что за дурацкое выражение! В любом случае он не был по-настоящему обручен с ней, и если ей хватит ума, она должна это понять.
И потом весь это шум из-за брачных союзов. Поистине Кларенс обладает настоящим талантом попадать в нелепые ситуации.
Королева послала одну из служанок за дочерью Елизаветой, так как хотела с ней поговорить относительно предположительного брака.
Такой урожай на браки, подумала она. Братьям они необходимы, но для чего они сестрам? Было что-то жалкое в том, что стареющая женщина выходит замуж, причем так страстно стремится к этому.
Вошла Елизавета. Ей сорок восемь лет, и она могла бы вести себя с большим достоинством.
– Дорогая Елизавета, подай мне мою табакерку. Елизавета поспешила выполнить просьбу матери.
– Ее не наполнили, – пожаловалась королева. Елизавета подумала: «До чего же она раздражительна!
Это, наверное, из-за ревматизма. Какая радость избавиться от всего этого!»
– Спасибо. Меня удивляет, что ты забыла наполнить ее, Елизавета.
– Извините, матушка.
– Ты думала о других вещах. – Ее неприятный рот исказила глумливая усмешка. – Готова поклясться, что это… твой брак.
– Думаю, что когда женщина собирается выйти замуж, то ее можно извинить за несколько рассеянное отношение к табакерке.
– О Боже! – вздохнула королева. – Как же ты изменилась!
– Извините, матушка, – сказала Елизавета. – Больше я об этом не забуду… пока я здесь.
– Значит, ты решила принять это предложение.
– Я его уже приняла, матушка. Королева засмеялась неприятным смехом.
– Я слышала, что он очень похож на животное.
– То же самое можно сказать об очень многих людях, – парировала Елизавета беспечно.
– Елизавета, я не верю, что ты все продумала достаточно хорошо.
– Мне незачем было думать, матушка. Я всегда знала, что предпочту любой брак безбрачию.
– Я не могу вас понять… всех вас.
Рот королевы захлопнулся как капкан. Она готова была возражать против этого брака, однако Георг поддержал его, если, сказал он, Елизавета на него согласна. Он жалел своих сестер. Георг признавал, что они никогда не имели возможности выйти замуж, а это неестественно, что сестры просидели взаперти всю свою жизнь. Король поступил со своими дочерьми, как с птицами, которых надо держать в клетке. Он забыл о том, что они люди, пусть даже и принцессы. Георг всегда клялся, что когда вступит на престол – а регентство это тот же трон, – то первым делом что-то сделает для своих сестер. И один раз Георг сдержал слово. Он выделил им всем пособия, заявив, что если они найдут мужчин, готовых на них жениться, он даст согласие на брак.
Поэтому когда ландграф Гессе-Хомбургский сделал предложение Елизавете, регент решил, если она хочет его принять, она это может сделать. И та согласилась с неприличной поспешностью.
Королева не могла себе представить, что она будет делать без Елизаветы, своей любимой дочери, которая всегда находилась рядом. Мария вышла замуж за своего кузена Глостера, нелепого «Ломтика», как прозвали его газеты, за «Глупого Билли», как выразился регент, и она больше не могла ухаживать за своей матушкой. Когда Елизавета выйдет замуж, останутся только Августа и София, а София так часто болела, что ей самой приходилось много времени проводить в постели.
«И именно в тот момент, когда я больше всего в них нуждаюсь! – раздраженно думала королева. – Они, конечно же, могли бы немного подождать, прежде чем сбегать с первым мужчиной, поманившим их».
Елизавета читала мысли королевы. Как несправедливо! Ей сорок восемь. Разве можно требовать, чтобы она ждала! Она и так слишком стара, чтобы рожать детей, и когда Елизавета думала о жизни в семье, то готова была возненавидеть раздражительную, отвратительную старую женщину, сидящую в кресле. Хотя больше виноват, наверное, отец. Но как она могла ненавидеть этого старого человека с шаркающей походкой, почти слепого и совершенно глухого, который жил в изоляции от них со своими врачами, игравшими по существу роль его тюремщиков?
Но дверь клетки, наконец-то, открылась, и, независимо от того, каков ландграф Гессе-Хомбургский, она намерена заполучить его.
– Сядь, сядь, – сказала королева. – Ты меня нервируешь, когда стоишь и выглядишь такой… беспомощной. Что нового? Ты что-нибудь слышала?
– Я бы сказала, ничего, что вы, матушка, уже не знали бы.
– Пожалуйста, возьми свое вышивание. Я не могу видеть, как ты сидишь без дела.
Пока что лучше подчиниться, подумала Елизавета. Но этой тирании почти наступил конец. Скоро ландграф приедет в Англию. Как он выглядит? Она слышала некоторые рассказы, звучавшие не слишком лестно, но ведь люди такие недобрые. Они любят насмехаться. И тем не менее все, что угодно… почти все, что угодно, лучше этого рабства.
Елизавета думала о своих сестрах. Самая старшая, Шарлотта, вышла замуж двадцать лет назад. Странно, но ее женихом стал муж сестры жены регента, исчезнувшей таинственным образом. Говорят, что ее убили. Помнится, как страдала бедняжка Шарлотта, опасаясь, что свадьба может не состояться из-за слухов о том, что первая жена жениха жива. У нее разлилась желчь, и несчастная девочка была совершенно желтой во время церемонии. Но Шарлотта вышла замуж, единственная, кому это удалось в то время. Брак Марии состоялся в прошлом году, хотя ей надо бы выйти замуж за Глочестера много лет назад. Августе предназначена судьба старой девы. Оставалась София, но у той бывали приключения. По крайней мере она имела любовника – старого генерала Гарта – доказательством чего может служить их сын. Какой это был ужасный момент, когда обнаружилось, что София беременна, и им пришлось отвезти ее в Уэймаут, «чтобы поправить ей здоровье», где она успешно разрешилась от бремени. Гарт обожал мальчика, София тоже. Она виделась с сыном при любом удобном случае, а Гарт продолжал оставаться при дворе. Скандалы в этой семье бывали грандиозные. Происходило это потому, что король держал сыновей в слишком большой строгости, и как только те выходили из-под его опеки, то пускались во все тяжкие, чтобы наверстать упущенное время. А дочери делали в своем заключении что могли, чтобы скрасить монотонность своей жизни. Даже умершая, объявленная святой Амелия влюбилась в Чарлза Фицроя и должна была скрывать это от отца.
А теперь свобода шла к ней в лице ландграфа Гессе-Хомбургского.
Собиралась ли она ухватиться за эту свободу? Несомненно… двумя руками. Елизавета даже процитировала Августе одну из своих предшественниц: «Я скорее выйду замуж за обезьяну, чем не выйду замуж вообще».
«И ничто меня не остановит», – твердо решила она.
– Конечно, – намекала королева, – увидев ландграфа, ты можешь и передумать.
Елизавета продолжала усердно работать иглой. Королева вздохнула.
– По крайней мере твой брат Кларенс наконец-то проявил благоразумие. Он был страшно раздражен. Сначала из-за той женщины со странной фамилией.
– Мисс Уайкхэм?
– Вот-вот. А потом заявил, что вообще не будет жениться, так как парламент предложил ему дополнительно всего лишь шесть тысяч фунтов стерлингов в год.
– Сейчас он передумал, матушка, и готов взять в жены принцессу Саксен-Мейнингенскую.
– Ну еще бы. Но сколько потеряно времени! Я не буду спокойна, пока эти браки не состоятся. Когда же услышу, что они приносят плоды, тогда окончательно успокоюсь.
– Да, матушка.
– Никак не могу понять, почему всегда надо поднимать шумиху вокруг этих вещей. И почему твои братья стараются сделать, кажется, все, что могут, чтобы стать непопулярными.
Елизавета пожала плечами. Свобода, которую она уже почти держала в руках, сделала ее неосторожной.
– Я слышала, будто герцог Веллингтон сказал, что герцоги королевской крови висят как самое тяжкое бремя на шее у любого правительства.
– Этот человек использует самые грубые выражения. Удивляюсь, что ты их повторяешь, Елизавета.
– Я думала, что Ваше Величество хочет знать все, что я слышу.
Королева закрыла глаза.
– Принеси мне более высокую подставку для ног. И подай мою табакерку.
Елизавета повиновалась и, взглянув на королеву, лежащую в кресле с закрытыми глазами, с желтоватым налетом на лице, решила, что та выглядит более больной и безобразной, чем обычно.
Ей стало жаль мать. Не стоит, наверное, повторять последнюю колкость о Георге. «Принц распустил свой живот, который сейчас висит у него до колен». Это был комментарий по поводу того факта, что регент перестал затягивать ремень на животе. Люди грубы и недобры и любят издеваться над всей их семьей. Она могла себе представить, что будут говорить о ней и ее ландграфе.
«Но мне наплевать, – подумала Елизавета. – Для меня важно лишь то, что я сбегаю отсюда».
Она посмотрела на мать и решила, что та уснула.
Как это не похоже на нее! И какой же невзрачной и старой та выглядела во сне!
«Бедная мама! – пожалела Елизавета. – Она так же больна по-своему, как папа по-своему».
И пришли мысли об отце, о том, что временами на него следовало надевать смирительную рубашку, о бездушии матери, разрушившей жизнь многим из них, и о Георге с его безумствами, и о других братьях с их матримониальными трудностями.
Ну и семейка!
* * *
Ландграф Гессе-Хомбургский прибыл в Англию, чем вызвал большой интерес у публики. Было что-то нелепое в том, что сорокавосьмилетняя женщина ведет себя как застенчивая молодая невеста. Она была чересчур полная, даже грузноватая, и когда приехал ее жених, моментально появилось множество карикатур.
Сплетничали, что когда ландграф прибыл в Англию, его лицо и тело были так заляпаны грязью, что сразу не могли рассмотреть, на что он похож. Ландграф не мылся никогда в жизни и не считал, что это надо делать. Он непрерывно курил, и вонь от его прокуренного немытого тела заставляла людей бежать от него сломя голову.
Непрестанно его заставляли принимать очень горячую ванну, чтобы отошла глубоко въевшаяся грязь. Пришлось также отнять у него трубку, что вызвало раздражение жениха.
Дело в том, что гигиена стала своего рода фетишем при английском дворе благодаря привычкам регента. Сам он принимал ванну ежедневно и требовал того же от всех, кто общался с ним. Таким образом, купание вошло в привычку у всего двора, но в Гессе-Хомбурге ванна была редкостью, и, помня о катастрофических последствиях встречи регента с Каролиной Брауншвейгской, когда исходящий от нее запах вызвал у него такое отвращение, что жених отвернулся и попросил принести крепкого бренди, ландграфу посоветовали выкупаться и сменить белье, прежде чем он будет представлен своей будущей невесте.
Он вел себя как покладистый малый и не возражал против купания, и когда предстал перед Елизаветой, та зарделась от удовольствия. Ландграф оказался ужасно толстым, но и ее нельзя было назвать сильфидой. Возможно, они казались самой неромантичной парой, но он хотел жениться на ней, а она жаждала выйти замуж больше всего на свете.
Таким образом, жених и невеста понравились друг другу.
* * *
Пресса пришла в восторг от ландграфа. Ведь тот представлял собой такой прекрасный объект для карикатуристов. Поскольку он приехал из Гессе-Хомбурга, его быстро прозвали Хамбагом,[1]1
Нелепым.
[Закрыть] а жениха и невесту – парочкой Хамбагов.
Их женитьба дала повод для непристойных и ядовитых комментариев.
Естественно, что принцессу наделили солидным доходом.
«Новая атака на кошелек Джона Буля», – писали газеты.
Регент предложил им один из своих домов для медового месяца, но жених невежливо заявил, что ему не нравится эта страна. Однако никто не обратил никакого внимания на его заявление, кроме королевы, выразившей свое удивление тем, что Елизавета могла решиться выйти замуж за такого типа. На что Елизавета ответила, что она полностью удовлетворена замужеством.
Королева стала издеваться над ландграфом, над его манерами, над его нечистоплотностью, а больше всего – над его неуклюжими попытками говорить по-английски.
– Многим иностранным принцам и принцессам приходится изучать иностранный язык, когда они вступают в брак, – парировала Елизавета. – В этом нет ничего необычного.
«Все они меняются, как только выходят замуж, – думала королева. – Взгляните на Марию! Теперь она герцогиня Глочестерская. Как же она отличается от той, что звалась принцессой Марией. И все это из-за ее союза с этим Ломтиком Глочестерского Сыра, чья мать была модисткой и вообще не имела права выходить замуж за члена королевской семьи».
На церемонии бракосочетания королева не смогла сдержать смех, услышав, как ландграф говорит по-английски. Это звучало слишком комично, да и вся эта свадьба выглядела как фарс. Так сказала королева. Но смеялась она не столько потому, что это выглядело забавно, сколько из желания высмеять жениха дочери. Шарлотта ужасно не любила терять своих дочерей и хотела, чтобы все они находились рядом с ней, ухаживая за ней, как это делали постоянно.
Регент был расположен к своей сестре. После церемонии он тепло обнял ее и захотел узнать, счастлива ли она.
– Я полностью удовлетворена, – ответила ему сестра.
– Тогда я тоже счастлив.
Милый Георг, ему, в общем-то, все равно, но он всегда так очаровательно притворяется. И вот наконец-то замужество. Она не останется старой девой. Так будут называть Августу, потому что никто не сможет назвать Софию старой девой из-за ее любовных похождений.
* * *
Вскоре после свадьбы Елизаветы с ландграфом Адольф, герцог Кембриджский, женился на своей прекрасной Августе во дворце ее отца Бельведер в Касселе.
Адольф, сорокачетырехлетний жених, был счастлив. Предстоял брак по любви. Герцог не мог забыть о том, как сильно ему повезло, что он приехал в поисках невесты для Кларенса в Гессе-Кассель, а нашел невесту для себя. Он был нежен, отчасти наивен, и в целом они были очень счастливы.
Даже английская королева одобрила невесту и направила ей теплые послания, приветствуя и приглашая в Англию.
– Мы должны, – сказал Адольф, – сыграть свадьбу как здесь, в Гессе-Касселе, так и в Англии, а после церемонии вернемся сюда.
Августа обрадовалась, так как не имела ни малейшего желания покидать свой красивый дом в горах, где провела беззаботное детство с добрейшими родителями, братьями и сестрами. Даже наполеоновские войны не смогли серьезно нарушить жизнь в Гессе-Касселе, так как герцогу удалось в какой-то мере сохранить нейтралитет.
Он согласился с Адольфом в том, что бракосочетание следует отпраздновать и в Англии, и объявил о своем намерении сопровождать туда молодую пару, чтобы участвовать в церемонии.
Сама Августа немного нервничала в связи с поездкой. Она была наслышана о том, что происходит при английском дворе. Дела этой семьи составляли самую громкую скандальную хронику континента. Они особенно интересовали немцев, потому что, с одной стороны, ни одна другая правящая семья не вела себя так возмутительно, а с другой – Германия была тесно связана с английской королевской династией, являвшейся, в конце концов, династией Ганноверов.
– Я очень нервничаю из-за встречи с королевой и регентом, – сказала Августа мужу.
– Тебе не следует бояться регента. Он самый очаровательный человек на свете, что проявляется при общении, в особенности с красивыми женщинами.
Адольф самодовольно посмотрел на свою жену. С ее высокой стройной фигурой, темными глазами, густыми темными волосами и красиво изогнутыми бровями она была прекрасна и удивительно женственна. Августа изумительно пела, а это, сказал Адольф, понравится регенту, уверенному, что сам обладает прекрасным голосом.
– Но королева? – спросила молодая жена. Королева? Относительно нее герцог не был уверен. Она будет в восторге от того, с каким мастерством Августа владеет иглой. Августа великолепная рукодельница. Образцы ее изящной вышивки украшают дворцы отца; она составляет букеты, как настоящий художник. Королева отметит эти достоинства.
– Королева не имеет ничего против нашего брака, – сказал Адольф, – а в последнее время столь многое вызывает у нее недовольство, что она даже обрадуется событию, которое ее не раздражает.
Итак, они отправились в Англию. Море было бурным, бедная Августа страдала от морской болезни, и ее так швыряло на койке, что она предпочла бы оказаться где угодно, но только не на утлом суденышке в негостеприимных водах на пути к капризной королеве Англии.
Но когда путешествие закончилось, она выглядела превосходно в своем белом платье и ротонде цвета лаванды, так хорошо сочетавшимися с ее темными волосами, светлой кожей и прекрасными глазами, блеск которых усиливался белыми страусовыми перьями на шляпе.
Народ признал ее прекрасной и бурно приветствовал. Какой контраст с жирным, грязным Хамбагом из Хомбурга!
Адольф пришел в восторг от такого приема, но Августа, не понимавшая, что кричат люди, забеспокоилась. Когда они проезжали по улицам Лондона, и улыбающиеся лица замелькали у самых окон экипажа, она отодвинулась в глубину, испытывая некоторую тревогу. Эти шумные улицы так отличались от тех, к которым она привыкла в Гессе-Касселе, где люди послушны и дисциплинированны и проявляют надлежащее уважение к правящему дому.
– Они выражают свое восхищение тобой, любовь моя, – сказал с гордостью Адольф.
Она неуверенно улыбалась людям, и те посчитали ее холодной, поэтому им стала безразлична ее красота. Августе же, чувствующей отчуждение, очень захотелось вернуться домой в Гессе-Кассель, хотя и с ужасом думалось о повторном морском путешествии.
Но королева приняла ее в высшей степени дружелюбно. Августа продемонстрировала надлежащее уважение, разговор шел по-немецки, и оказалось, что королева не такая страшная, как она опасалась. Как ей и говорили, регент очаровывал. Адольф – счастливейший человек на свете, поскольку завоевал такую красавицу, сказал он ей и при этом вздохнул, давая понять, что завидует брату. Легкая меланхолия, прозвучавшая в его голосе, должна была показать, что счастье новобрачных не могло не напомнить ему о его собственных страданиях с принцессой Уэльской.
Кларенс и Кент отнеслись к ней с подозрением. Она чувствовала, как братья мужа присматриваются к ней, оценивая ее способность к деторождению. Адольф шепнул ей, что гонка началась, и они все жаждут иметь ребенка, который станет наследником престола.
– И у нас, дорогая, есть преимущество перед ними. Кларенс и Кент еще не женаты.
Встреча с герцогом Камберлендом вызвала чувство неловкости, так как он был без жены, которую не принимали при дворе. У него оказалось такое выражение лица, что она готова была поверить во все истории, которые слышала о нем.
Английская церемония бракосочетания происходила в присутствии королевы. Невеста выглядела безупречно, жених был явно доволен, и даже у королевы не нашлось никаких критических замечаний.
Вряд ли следовало рассчитывать на то, что пресса не найдет повода для насмешек.
Августа, возможно, и красавица, и королевская семья, возможно, довольна браком, но во что это обошлось стране?
Веллингтон был прав, когда сказал, что королевская семья это тяжкий груз на шее страны. Королевские браки хороши, но все эти невесты и женихи принимали правительственные субсидии или повышение доходов как принадлежащие им по праву. А откуда могут взяться деньги, как не от налогов?
«Новые Хамбаги, – объявляли газеты. – Еще одна атака на кошелек Джона Буля».
Они с ликованием сообщали о том, что делали две пары молодоженов – конечно, особенно о Елизавете и герцоге Гессе-Хомбургском. Однако две пары называли четырьмя Хамбагами: и Адольфу и его жене не удалось избежать этой участи.
* * *
Фредерика, герцогиня Камберлендская, была в ярости. Она жаловалась своему мужу Эрнесту:
– Жена Кембриджа принята при дворе. Королева носится с ней как с писаной торбой. При этом меня не замечает. Она ведет себя так, будто меня нет.
– Дорогая, – сказал Эрнест, – ты знаешь мою мать. Самая вздорная старуха на свете. Она приняла решение относиться к тебе неодобрительно, и ничто не заставит ее изменить это решение. Мне не на что жаловаться. Если бы ты была унылой и неинтересной, королева отнеслась бы к тебе с одобрением. Помни об этом.
– А как же мадам герцогиня Кембриджская? Я слышала, она красавица.
– Красивая, но пресная.
– Интересно…
– Что интересно?
– Не беременна ли она уже?
– Так скоро?
– Они поженились в Гессе-Касселе. Вторая церемония, в общем-то, была не нужна. Интересно.
– Мы об этом узнаем достаточно скоро.
– Для меня недостаточно быстро. Я хочу, чтобы во что бы то ни стало короля Англии родили мы.
– Конечно. И на меня отрезвляюще действует мысль о том, что еще у трех моих братьев такие же честолюбивые замыслы.
– Отрезвляюще! Это волнующая мысль. Кто окажется победителем? По крайней мере первыми гонку начинаем мы и Адольф. Кларенс и Кент еще не начинали?
– Нет, но когда начнут, у них будет преимущество, так как они старшие.
– Фаворит побеждает не всегда, – она вдруг засмеялась. – О Эрнест, это возбуждает меня. Наше соревнование. Кто из нас победит? Это гонка за трон. И наши шансы не хуже, чем у других. Но Кембриджи – грозные соперники. Она молода – всего двадцать один год, ему сорок четыре, и он самый молодой из соперников. Мне кажется, что Кларенс и Кент слишком стары. Наши настоящие соперники – Кембриджи. И подумать только, в этот самый момент твоя скучная, но исключительно красивая маленькая герцогиня, возможно, уже носит ребенка.
– Мы скоро об этом узнаем. Должен сказать, что Кембридж, кажется, очень доволен собой.
– Он очень наивен. Когда-то я хорошо его знала. Представь себе, ведь я и сама могла бы стать герцогиней Кембриджской!
– Ты сожалеешь об этом?
– Дорогой Эрнест, не пристало тебе задавать глупые вопросы.
– Хочу тебе кое-что сказать. Леопольд был очень любезен, когда я его видел в последний раз. Мне интересно почему.
– Он собирается привезти в Англию свою сестру, чтобы выдать ее за Кента. И он хочет, чтобы семья одобрила ее.
– Но для чего ему беспокоиться о таких непопулярных членах семьи? Как ты думаешь? Он уезжает в Саксен-Кобург и предложил нам поселиться в Клэрмонте.
– Прекрасно! Когда мы переезжаем?
– Как только он уедет.
– Это хорошая новость. Я была бы удовлетворена, если бы узнала, беременна Августа или нет. Хочу тебе сказать, что не успокоюсь, пока не узнаю этого.
– Тебе придется ждать объявления, как всем нам, моя дорогая.
Фредерика лукаво улыбнулась мужу.
* * *
Августа, герцогиня Кембриджская, обожала прогулки пешком. Кроме того, приятно было скрыться от толпы, что позволяли сделать парки в Кью.
Каждый день она совершала там часовую прогулку в одиночестве, и это казалось совершенно безопасным, так как она не встречала никого, кроме домочадцев королевы, которые, уважая ее стремление к уединению, часто делали вид, что не замечают ее.
Она проходила по одной из затененных аллей возле реки, когда услышала за спиной чьи-то шаги и, обернувшись, увидела женщину, приближающуюся к ней. Августа мгновенно оценила ее красоту и королевскую осанку. Она пришла в недоумение. Насколько ей было известно, эта женщина не принадлежала к королевской семье, и тем не менее манеры у нее были величественными.
Августа удивилась, когда женщина заговорила с ней, но почувствовала облегчение от того, что незнакомка обратилась к ней на немецком.
– Я ваша золовка Фредерика, жена Камберленда. Я знаю, что вы Августа, новая герцогиня Кембриджская.
Радость отразилась на лице Августы.
«Она, несомненно, красива, – подумала Фредерика. – И вместе с тем… несколько пресна, но это, пожалуй, в сравнении с такой любительницей приключений, как я».
– Как приятно услышать немецкую речь, – сказала Августа.
– Я тоже подумала об этом. Могу ли я присоединиться к вам или вы предпочитаете прогуливаться в одиночестве?
– Пожалуйста. Мне будет очень приятно.
– Скажите, как вам нравится Англия?
– Она очень странная. Вокруг столько людей. Лондон… наводит на меня ужас. Этот шум, эта суматоха.
– Он совсем не похож на Гессе-Кассель, – сказала Фредерика. – Да и на Мекленбург-Стрелиц.
– Вы тоже обратили на это внимание? Фредерика кивнула.
– Я без сожаления вернусь домой.
– Я тоже, – согласилась Августа.
– Хотя, – продолжала Фредерика, – перед отъездом я пережила очень печальное время. Эрнест подумал, что поездка поможет мне забыть о том, что я потеряла ребенка.
Выражение лица Августы смягчилось. Теперь на нем было написано глубокое сочувствие. Фредерика настороженно следила за ней. «Действительно ли она сочувствует?» – подумала она.
– Должно быть, это ужасная трагедия.
– Только мать может представить себе, насколько ужасная, – сказала Фредерика печально. – Вам этого не понять.
– Думаю, что я пойму, – сказала Августа. «Что это? Признание?» – подумала Фредерика.
– Неужели? – Ее голос был искренним, почти умоляющим о доверии. Однако Августа не отличалась открытостью. Она тоже сохраняла осторожность.
– Думаю, что теперь, когда вы замужем, вы тоже надеетесь… как мы все, – продолжала Фредерика.
– Да, как мы все, – ответила Августа. – Но у вас же есть другие дети.
– Верно, у меня есть другие дети. От предыдущих браков, – ее голос стал более холодным. «О, обо мне ходят сплетни, – подумала Фредерика. – Что слышала эта маленькая чопорная Августа? Если злая старая тетя Шарлотта говорила с ней обо мне, я могу ожидать самого худшего. По крайней мере Августе известно, что королева не принимает Фредерику».
– Наконец-то я обрела свое счастье, – сказала Фредерика голосом, который, как она надеялась, звучит мягко и романтично. – И я, естественно, надеюсь, что у меня будет ребенок. – (И не забывайте, мадам Августа, что если у нас обеих родятся сыновья, мой будет идти раньше вашего!)
Было ясно, что Августа не намерена сообщать ей такой секрет, а задать прямой вопрос она, естественно, не могла. Поэтому пришлось перевести разговор на их жизнь в родных краях, что приносило Августе очевидное удовольствие. Фредерика надеялась, что в приятной беседе Августа случайно выдаст секрет.
Но когда они расставались, Фредерика так и не выяснила того, что хотела знать, однако их видели вместе и об этом было доложено королеве.
* * *
Королева пришла в бешенство.
– София! Августа! – кричала она. – Почему вас никогда нет рядом, когда вы мне нужны? Вы не знаете, что произошло? Эта женщина… дочь моего брата… подстерегла герцогиню Кембриджскую в парке Кью и навязала ей свое общество.
– Ну и что ж, матушка, – сказала София. – Им надо многое сказать друг другу. И, должно быть, хорошо иметь возможность поговорить по-немецки.
Как они смеют препираться с ней! Что случилось с ее семьей? Мария покинула ее, чтобы выйти замуж за этого болвана Ломтика, и хотя ее постоянно вызывают, чтобы ухаживать за матерью, никто не может приказать герцогине Глочестерской делать то или другое, как это можно было делать с принцессой Марией. Елизавета выставляет себя в дурацком свете вместе с этим Хамбагом. А теперь и Августа с Софией, кажется, решили, что могут огрызаться.
– Это позор. Принеси мне табакерку, София, я не могу понять, почему ты не в состоянии помнить о моей табакерке. В прежние времена все было совсем по-другому.
– В старые времена вы были другой, матушка.
Они забывают о том, что к ней должно относиться с уважением. Все меняется. Она устала, и у нее болело все тело.
– Я… в ярости! – кричала она. – Я отдала приказ не принимать эту женщину при дворе, а она… подстерегает… Августу.
– Матушка, как вы себя чувствуете? – это был голос Софии, доносившийся, казалось, издалека. Но София склонилась к ней; ее глаза выглядели громадными и… очень таинственными. Какие страшные вещи рассказывают о детях королевы. Правда ли это? И все они отворачиваются от нее. Все вызывают у нее одно только разочарование… кроме…
– Георг? – спросила она, и собственный голос прозвучал как гром в ее ушах.
– Я думаю, мы должны уложить матушку в постель и позвать врачей, – предложила Августа.
* * *
Регент сидел возле ее постели, нежно держа мать за руку, и, несмотря на всю боль, раздиравшую тело, она была почти счастлива.
Пришел сразу же, как только узнал, что она заболела. Как это похоже на него! Такие прекрасные манеры! И он, пожалуй, встревожился. Если это действительно так, она счастлива.
– Спасибо тебе за то, что пришел, – прошептала королева.
– Моя дорогая матушка, я пришел сразу же, как узнал, что вам стало плохо. Разве вы не ждали этого от меня?
«Он нежно укоряет меня, – подумала она. – Как хорошо у него получается!»
– Мой дорогой сын, – и в этом обращении не было никакого притворства. Он самый любимый из ее сыновей. Всегда был и всегда будет. – Я почувствовала себя так плохо, что не сомневалась в том, что наступил мой последний миг.
– Умоляю, не расстраивайте меня.
Она улыбнулась.
– Не буду, но я была так потрясена. Все из-за той женщины… жены Камберленда. Я знаю, она моя собственная племянница…
– Да, – сказал регент, личные неприятности которого больше всего отравляли его жизнь, и потому ему легко было напомнить о них, – как моя жена племянница моего отца.
– Эта парочка, – сказала королева, сдерживая ярость. – Я действительно считаю, что они одинаково отвратительны… каждая по-своему.
– Я не перестаю надеяться на развод.
– И она имела наглость заговорить с Августой, которая не понимает по-английски. И потому не знает, что я… что мы… что ты… запретил этой женщине появляться при дворе.
Регент почувствовал себя неуютно. Он ведь не запрещал жене Камберленда появляться при дворе. Раз или два сам встречался с ней и считал ее волнующей женщиной. Это королева отказалась ее принимать. Но сейчас он не собирался поднимать спорные вопросы.
Королева продолжала:
– Меня так… расстроило то, что она посмела это сделать. Вот что вызвало приступ. Такое… неповиновение.
