Текст книги "Подмененная"
Автор книги: Виктория Холт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 24 страниц)
Дядя Питер был в восторге. Он страшно гордился своим внуком. В семье царило праздничное настроение, а больше всех радовалась моя мать.
– Теперь, – сказала она, – нам придется поселиться в этом доме в Мэйнорли. Ах, Бекка, правда, это чудесно?
Я в этом сомневалась.
* * *
Прошло Рождество, и приближалась весна. Подходил день свадьбы.
Я изо всех сил пыталась избавиться от своих дурных предчувствий. Несколько раз я заговаривала с мамой о Бенедикте. Она с готовностью отвечала, но я не услышала того, что хотела услышать.
В прошлом она часто рассказывала мне о тех временах, когда вместе с моим отцом и родителями Патрика жила в городке золотоискателей. Я так много слышала о нем, что ясно могла представить себе этот городок: место разработок, лавку, где продавалось все, что угодно, хижины, в которых они жили, праздники, которые устраивались, когда кто-нибудь находил золото. Я представляла взволнованные лица, освещенные пламенем костров, на которых жарили отбивные; я почти ощущала эту неукротимую жажду золота.
Мне всегда казалось, что мой отец отличался от остальных – добродушный искатель приключений, пересекший половину земного шара ради того, чтобы сколотить состояние. По рассказам мамы, он всегда был веселым и беспечным, верил в то, что счастье вот-вот повернется к нему лицом. Я так ясно представляла его и гордилась; мне было отчаянно жаль, что я никогда не видела его. Героическая смерть отца прекрасно вписывалась в нарисованную мною идеальную картину. Почему он не остался в живых? Тогда мама не смогла бы выйти замуж за Бенедикта Лэнсдона.
Я отчаянно надеялась на то, что произойдет что-нибудь, препятствующее этому браку, но шли дни, и день свадьбы неумолимо приближался.
Бенедикту Лэнсдону удалось отыскать продающийся старинный дом. Нужно было немало потрудиться над его реставрацией, но моя мать с готовностью согласилась участвовать в этом. Дом был построен в самом начале XV века и частично перестроен во времена Генриха VIII – по крайней мере, два нижних этажа. Однако верх оставался чисто средневековым.
Если бы это был не дом Бенедикта, меня все это очень заинтересовало бы, потому что выглядел дом довольно внушительно, почти как Кадор. Вокруг него высилась мощная стена из красного кирпича. Мне очень понравился запущенный сад, потому что в нем так легко спрятаться. Мама была просто в восторге, впрочем, сейчас ей нравилось все, что имело отношение к ее новой жизни. Я старалась оставаться в стороне, но это было невозможно. Меня совершенно заворожил Мэйнор Грейндж (так назывался дом), и я втянулась в дискуссию по поводу черепицы и решетки, поскольку крыша прохудилась и нужно было подыскать материалы для ремонта, старинные, но в то же время качественные, а это оказалось нелегко.
В доме была картинная галерея, и мать начала подбирать для нее новые полотна. Несколько картин ей подарила тетя Амарилис, а бабушка с дедушкой разрешили взять из Кадора то, что ей нравилось. Я разделяла бы ее энтузиазм, если бы Бенедикт не был неотъемлемой частью всего этого.
Над галереей находились мансарды – просторные помещения с наклонными потолками, предназначенные для прислуги. Мистер и миссис Эмери осмотрели предложенные им комнаты и остались очень довольны.
– Вам нужно переехать еще до свадьбы, – распорядилась моя мама, чтобы к нашему приезду все было готово. Наверное, где-нибудь за неделю.
Миссис Эмери посчитала это решение весьма разумным.
– Нужно будет расширить штат прислуги, – продолжала мать. – Но с этими делами нельзя допускать спешки.
Миссис Эмери согласилась и с этим, раздуваясь от гордости при мысли о том, что на нее возлагается управление столь крупным хозяйством.
Решили, что мебель, которую мама пожелает сохранить, будет отправлена в новый дом примерно за неделю до свадьбы. Наш дом будет после этого предложен к продаже, а мы на время, оставшееся до свадьбы, переедем в дом дяди Питера. Там же остановятся и приехавшие на свадьбу родители моей матери.
Конечно, радостно было сознавать, что в новом доме разместятся и супруги Эмери, и Джейн, и Энн.
Эмери немедленно начали подбирать прислугу. Они в одночасье изменились, став важными персонами. Миссис Эмери обожала ходить в платьях из черной бумазеи, которые при ходьбе шелестели; теперь к этому добавились бусы и серьги из черного гагата, ставшие, видимо, особыми знаками отличия. Изменилось и ее поведение: она приобрела властный и неприступный вид. Немногим отставал от нее и мистер Эмери: он стал носить пиджак и полосатые брюки. Ведь быть дворецким мистера Бенедикта Лэнсдона, члена парламента, совсем иное дело, чем быть подручным в скромном доме миссис Мэндвилл.
Мама весело посмеивалась над поведением наших слуг, и я смеялась вместе с ней. В эти моменты мы были близки как никогда.
Существовал еще один дом, который должен был стать нашей лондонской резиденцией, – высокий, красивый, в георгианском стиле, расположенный на площади напротив садовой ограды. Он напоминал тот, в котором жили дядя Питер с тетей Амарилис, но у Бенедикта Лэнсдона он был, естественно, еще роскошнее. Там имелся просторный холл с широкой лестницей – идеальное место для того, чтобы принять гостей перед тем, как проводить их в просторную гостиную на втором этаже, где член парламента, несомненно, будет часто устраивать приемы. Гостиная была обставлена с изысканной простотой, в красно-белых тонах, кое-где с позолотой. Мне было трудно представить, что когда-нибудь я почувствую себя здесь как дома и перестану с тоской вспоминать свою старую комнатку, хотя она и была вполовину меньше той, которую мне. выделили здесь. Комната мисс Браун была почти такой же большой, как моя. На том же этаже располагалась комната для занятий, совсем не похожая на крохотную клетушку, где мы занимались раньше.
Мисс Браун была также довольна сменой обстановки, как и слуги, хотя выражала свои чувства не столь явно. Меня мучил вопрос: смогла бы я разделить их радость, если бы этот новый образ жизни не был связан с Бенедиктом Лэнсдоном?
Срок близился. Прислуга уже переехала в Мэйнорли, мы с матерью поселились у дяди Питера и тети Амарилис. Подготовка шла полным ходом. Никто ни о чем, кроме свадьбы, не говорил.
Приехали дедушка с бабушкой. Мне разрешили присутствовать за обеденным столом. Дядя Питер всегда утверждал, что дети, достигнув определенного возраста, должны тесно общаться со взрослыми и слушать их разговоры – это вызывает в детях чувство доверия.
Следует признаться, дядя Питер весьма интересовал меня. Он всегда был любезен со всеми и давал мне почувствовать, что, несмотря на мой юный возраст, я имею некую самостоятельную ценность. От него нельзя было услышать что-нибудь вроде: «Это не для детских ушей». Он часто обращался прямо ко мне, а иногда во время застольного разговора наши взгляды встречались и создавалось ощущение, будто мы участвуем в каком-то маленьком совместном заговоре. Больше всего меня притягивала своеобразная аура греховности, окружавшая его. Кое-что я о нем слышала, но подробностей не знала. Это ставило дядю Питера особняком – какой-то скандал в прошлом, с которым он сумел справиться и из которого, в конечном итоге, вышел победителем. Тайны всегда привлекательны. Я не раз пыталась выяснить, что именно с ним произошло, но никто не желал рассказывать мне об этом.
Странно, что он очень напоминал мне Бенедикта. У меня было такое чувство, что в возрасте Бенедикта он вел себя точно так же. Оба они были замешаны в каких-то скандалах, и оба вышли из этой ситуации без особых потерь. В них была какая-то несокрушимость.
Я ненавидела Бенедикта. Наконец-то мне пришлось признать это. И все потому, что я боялась его. А вот дяди Питера мне не надо было опасаться, и потому я любила его.
Несомненно, дядя Питер радовался этому браку и горячо одобрял его. Он был уверен в том, что Бенедикт преуспеет в политике. Дядя и сам всегда увлекался политикой и в свое время собирался сделать карьеру, но тот самый давнишний скандал, в чем бы он ни состоял, положил этой карьере конец. Тогда дядя стал проводить политику через своего зятя Мэтью Хьюма.
Я слышала брошенную кем-то фразу: «Мэтью – марионетка в руках дяди Питера». Меня не удивило бы, если бы так и оказалось. Теперь традицию предстояло продолжить Бенедикту, но в одном я была совершенно уверена: Бенедикт никогда не станет марионеткой в чьих-то руках.
Дядя Питер был очень богат, Бенедикт – тоже. Я подозревала, что оба они нажили свое богатство весьма сомнительным путем.
Мне хотелось бы знать подробности. Как досадно быть ребенком, от которого почти все скрывают и который вынужден собирать сведения по крупицам.
Это все равно, что складывать головоломку, когда главные ее детали отсутствуют.
Разговор за столом шел о свадьбе и медовом месяце, который молодожены собирались провести в Италии.
Франция отпадала, потому что именно там моя мать проводила свой первый медовый месяц – с моим отцом. Она не раз рассказывала мне про маленький отель в горах с видом на море, где они тогда останавливались.
– Я не стал бы уезжать надолго, – сказал дядя Питер. – Ты ведь не хочешь, чтобы население Мэйнорли решило, что их новый депутат забыл о них.
– Мы уедем на месяц, – ответила ему моя мама и, увидев, что дядя Питер несколько помрачнел, добавила:
– На этом настояла я.
– Вот видите, мне пришлось согласиться, – сказал Бенедикт.
– Избиратели Мэйнорли, конечно же, понимают, что медовый месяц совсем особый случай, – вставил мой дедушка.
Мама улыбнулась дяде Питеру:
– Вы всегда говорили, что народ любит романтические истории. Я думаю, все даже расстроились бы, если бы мы быстро оборвали это.
– Возможно, в твоих словах есть доля истины, – согласился дядя Питер.
Поздно вечером, когда мы разошлись по спальням, ко мне зашла бабушка.
– Хочу немного поговорить с тобой, – сказала она. – Где ты собираешься жить до их возвращения?
– Я могу остаться здесь.
– Ты этого хочешь?
Я заколебалась. Меня глубоко тронули нотки нежности в ее голосе, и я с ужасом обнаружила, что вот-вот расплачусь.
– Я… я не знаю.
– Мне так и показалось, – широко улыбнулась бабушка. – А почему бы тебе не уехать вместе с нами?
По дороге сюда мы с дедушкой говорили об этом и решили, что было бы очень мило, если бы ты согласилась некоторое время погостить у нас. Мисс Браун тоже может поехать. В общем, в Кадоре тебе будет ничуть не хуже, чем здесь.
– О… Я вовсе не против этого.
– Значит, договорились. Тетя Амарилис не будет возражать. Она поймет, что здесь ты будешь чувствовать себя немножко одиноко, в то время как полная смена обстановки… Мы все знаем, как ты любишь Кадор, не говоря уже о том, как мы любим тебя.
– Ax, бабушка! – воскликнула я, бросаясь в ее объятия, и немного всплакнула, но она сделала вид, что не заметила этого.
– В Корнуолле сейчас самая лучшая пора, – сказала она.
* * *
Итак, они поженились. Моя мать выглядела просто красавицей в бледно-лавандовом платье и шляпке того же цвета со страусовым пером. Бенедикт производил очень солидное впечатление. Все говорили, что это очень привлекательная пара.
На церемонии бракосочетания присутствовало много важных людей, и все они приехали в дом, где дядя Питер и тетя Амарилис играли привычную роль хозяина и хозяйки.
Дядя Питер был явно доволен тем, как все происходило. Что же касается меня, моя подавленность углубилась. Все мои надежды на то, что этот брак каким-то чудом расстроится, рухнули. Небеса отвернулись от меня, и мои молитвы не были услышаны. Моя мать, миссис Анжелет Мэндвилл, стала теперь миссис Бенедикт Лэнсдон.
А он стал моим отчимом.
Все собрались в гостиной. Разрезали торт, пили шампанское, произносили тосты. Молодым пора было отправляться в свадебное путешествие.
Мама пошла в свою комнату переодеваться. Проходя мимо меня, она сказала:
– Ребекка, зайти ко мне. Нам нужно поговорить.
Я послушно пошла за ней. Когда мы оказались в ее спальне, она взглянула на меня, и в, ее глазах я прочитала озабоченность.
– Ах, Бекка, не хотелось бы мне оставлять тебя, – сказала она.
Меня охватила радость, и, не желая проявлять своих истинных чувств, я ответила:
– Вряд ли я могла ожидать, что вы решите взять меня в свадебное путешествие.
– Мне будет не хватать тебя.
Я кивнула.
– Надеюсь, у тебя все будет хорошо. Я так рада, что ты едешь в Корнуолл. Я знаю, ты предпочла бы жить именно там. Ведь ты очень любишь бабушку и дедушку, верно? И сам Кадор?
Я вновь кивнула.
Мама крепко обняла меня.
– Когда я вернусь, все пойдет просто чудесно. У нас троих будут общие интересы…
Я изобразила улыбку, сделав вид, что согласна.
Мне пришлось сделать это, чтобы не омрачать ее счастливого настроения.
Вместе с остальными я помахала ей рукой на прощание.
Рядом со мной стояла бабушка, крепко сжимая мою руку.
На следующий день мы уехали в Корнуолл.
ОЖИДАНИЕ
Бабушка была права. Весна, несомненно, лучшее время года в Корнуолле. Чего стоил один запах моря! Я стояла возле окна нашего купе, когда мы проносились мимо красноватых пашен Девона, где поезд проходил в нескольких милях от моря, затем, оставив позади плодородный Девон и реку Теймар, мы оказались в Корнуолле с его совершенно особенным, ни с чем не сравнимым пейзажем.
Наконец мы прибыли на место. Нас приветствовал начальник станции, а один из конюхов с экипажем уже поджидал нас, чтобы отвести в Кадор. Меня больше обычного взволновали эти серые каменные стены и башни, глядевшие на море. Я поняла, что правильно поступила, приехав сюда.
Комната для меня уже была подготовлена, и вскоре я стояла у окна, наблюдая за игрой чаек, как на берег накатываются покрытые белой пеной волны, подгоняемые юго-западным ветром.
Бабушка зашла ко мне и сказала:
– Я очень рада твоему приезду. Дедушка боялся, что ты не согласишься.
Повернувшись, я улыбнулась ей:
– Конечно, я приехала, – и мы обе рассмеялись.
Мисс Браун была тоже довольна тем, что мы оказались в Корнуолле, наверное, ей не терпелось осмотреться в новых роскошных апартаментах Мэйнорли и нового лондонского дома.
– Смена обстановки идет на пользу, – сказала она. – Это мостик между старой и новой жизнью.
Давно мне не спалось так хорошо, как в эту ночь; куда-то пропали неясные сновидения, угнетавшие меня в последнее время. Обычно в них мелькал Бенедикт Лэнсдон с весьма зловещим видом. Я никому об этом не говорила. Я знала, что все скажут, будто я специально раздуваю в себе неприязнь к нему, так как никаких причин испытывать недобрые чувства к отчиму у меня не было. И, наверное, они были бы правы.
Наутро за завтраком бабушка спросила:
– Чем ты собираешься сегодня заниматься?
– Ну, мисс Браун считает, что мы и без того потеряли довольно много времени. В последнее время мы подзапустили наши занятия, и она полагает, что нужно срочно наверстывать упущенное.
Бабушка состроила легкую гримасу:
– Это что же, занятия с самого утра?
– Да, боюсь, что так.
– Что, таков закон? – спросил дедушка.
– Неумолимый, как законы природы, – ответила бабушка.
– А я-то надеялся, что мы сегодня покатаемся с тобой верхом, – сказал он. – Может быть, во второй половине дня, если уж первую непременно нужно посвятить занятиям?
– Тебе необходимо повидаться с Джеком и Мэрией, – сказала бабушка. Они обидятся, если ты не возьмешь с собой Ребекку.
Джек был братом моей матери. Со временем он должен был унаследовать Кадор и воспитывался как будущий хозяин имения. Этим он занимался с той же целеустремленностью, которая всегда была характерна для его отца. Сейчас Джек не жил в Кадоре, хотя в свое время собирался вернуться в дом предков. Он вместе со своей женой и пятилетними близнецами жил в Дори Мэйноре чудесной усадьбе с домом в стиле елизаветинских времен. Кадор они посещали часто.
Женившись, Джек выразил желание жить отдельно, думаю, по настоянию своей жены, которая, хотя и любила мою бабушку, относилась к тем женщинам, которые предпочитают быть в доме единственной хозяйкой. Похоже, это устраивало всех.
В Дори Мэйноре до брака жил мой дедушка, так что фактически это было частью поместья Кадор.
– Во второй половине дня мы заглянем к ним, – сказал дедушка, – верно, Ребекка?
– Конечно. Мне хочется поскорее увидеть их.
– Значит, решено. Я прикажу подготовить для тебя Денди.
– О да, пожалуйста.
Я чувствовала себя так, будто вернулась в родной дом. Здесь была моя семья. Здесь помнили, что мне нравится и что не нравится. Меня уже поджидал милый Денди, на котором я всегда ездила верхом, когда бывала в Корнуолле. Звали его так потому, что он выглядел необыкновенно элегантно. Он был красив и отлично сознавал это. У него были очень грациозные движения, и он любил меня, хотя и с некоторой долей надменности.
Кличка подходила к нему как нельзя более удачно.
«Это настоящий денди», – говорил о нем конюх.
Когда я поскачу во весь опор вдоль берега, пущу лошадь в галоп по долинам, мне удастся на время забыть о том, что Бенедикт Лэнсдон отнял у меня мать.
Бабушка вдруг спросила:
– Ты помнишь Хай-Тор?
– Этот чудесный старинный дом? – спросила я – Не появились ли там какие-то новые люди?
– Да, Уэсткоты. Но они всего лишь арендуют дом.
Когда умер сэр Джон Персинг, там никого не осталось.
Распорядители имуществом решили продать дом, а пока сдали его в аренду Уэсткотам. Есть там и другие новоселы – французы.
– Что-то вроде беженцев, – сказал дедушка.
– Как интересно! И вы с ними познакомились?
– Раскланиваемся при встрече. Они приехали из Франции после того, как там начались беспорядки… а может, незадолго до этого, предвидя, что может случиться.
– Беспорядки?
– Лучше бы ты не сознавалась при дедушке в том, что понятия не имеешь о происходящем во Франции.
Он придет в ужас от твоего невежества.
– Там какая-то война или еще что-то?
– Настоящая война, и французы потерпели от пруссаков тяжкое поражение. Вследствие этого поражения здесь и оказались Бурдоны.
– Ты хочешь сказать, они покинули родину?
– Да.
– И теперь будут жить здесь?
Бабушка пожала плечами:
– Я не знаю. Но пока они живут в Хай-Торе. Мне кажется, они поселились туда специально, чтобы присмотреться, стоит ли его покупать. Впрочем, многое будет зависеть от событий во Франции.
– Что они за люди?
– Родители с сыном и дочерью.
– Очень любопытно, А как к ним здесь относятся?
– Ну, ты же знаешь, как в этих местах относятся к иностранцам, сказал дедушка.
– Девушка довольно милая, – заметила бабушка, – Ее зовут Селеста. Я бы сказала, что ей лет шестнадцать, верно, Рольф?
– Думаю, около этого, – подтвердил дедушка.
– А молодой человек – очень энергичный… не знаю уж, сколько ему… лет восемнадцать-девятнадцать?
– Да, примерно. Мы у них как-нибудь спросим.
Ты не возражаешь, Ребекка?;
– О да, конечно. А в общем, кажется дела здесь идут как обычно.
– Кое-какие изменения все же есть! Как я уже сказал, имеет место французское вторжение. Ну, а остальное и в самом деле осталось почти прежним. В прошлом году октябрьские шторма были особенно жестокими. Дождей выпало больше, чем обычно, и фермерам, конечно, это не понравилось. Миссис Полгенни продолжает отделять козлищ от агнцев и предвещать вечные адские муки грешникам, в число которых входит большинство из нас, исключая, разве что, ее лично. Дженни Стаббс ведет себя, как обычно.
– То есть разгуливает и что-то распевает?
Бабушка кивнула.
– Бедняжка, – тихо сказала она.
– И по-прежнему думает, что у нее вот-вот появится ребенок?
– Боюсь, что да. Но выглядит она довольной.
Надеюсь, что для нее все это представляется не таким трагичным, как для окружающих.
– Похоже, денек сегодня будет чудесный, – сказал. дедушка. – Жду-не дождусь нашей с, тобой прогулки.
Позавтракав, я поднялась к себе. Мисс Браун уже сидела в классной комнате.
* * *
В конюшне меня ожидал оседланный Денди.
– Хорошо, что вы опять приехали, мисс Ребекка, – сказал конюх Джим Айзеке.
Я ответила, что и сама рада возвращению, и мы немножко поболтали до прихода дедушки.
– Привет, – сказал он. – Все готово? Что ж, тогда мы можем отправляться, Ребекка.
Приятно было скакать по проселкам. Повсюду пестрели полевые цветы, воздух был наполнен запахами весны. В полях цвели одуванчики, ромашки, сердечники и кукушкины слезки; вовсю распевали птицы. Был разгар весны. Да, я вовремя приехала сюда.
– Так куда бы ты хотела направиться после Дори Мэйнор: к морю, на пустоши или просто проехаться где-нибудь по проселкам?
– Все равно. Здесь все доставляет мне радость.
– Такое уж тут настроение, – сказал дедушка.
Мы подъехали к Дори Мэйнор. Навстречу нам вышла тетя Мэрией, держа за руки своих близнецов.
Она нежно обняла меня.
– Джек! – крикнула она. – Посмотри, кто приехал.
Дядя Джек поспешил к нам.
– Ребекка!. – Он нежно прижал меня к груди. – Так приятно видеть тебя! Как ты поживаешь, а?
– Очень хорошо, дядя, а вы?
– Ну, теперь, когда здесь ты – лучше не придумаешь. А как прошла свадьба?
Я сообщила, что все было по плану.
Близнецы жались к моей юбке. Я нежно взглянула на них. Джекко и Анн-Мэри были прелестны. Джекко был назван в память о том молодом человеке, который утонул в Австралии вместе со своими родителями, а Анн-Мэри – в честь бабушки Анноры и матери Мэриен.
Они весело запрыгали вокруг меня, выражая свою радость. Анн-Мэри очень серьезно спросила, известно ли мне, что ей уже четыре года и три четверти, а в июне будет целых пять. Она с некоторым удивлением добавила:
– И Джекко исполнится столько же.
Я подтвердила, что это необыкновенно интересный факт, а потом выслушала Джекко, рассказавшего, что он уже стал лихим наездником.
Мы вошли в дом, которым дедушка очень гордился.
Было время, когда казалось, что дом находится в совершенно безнадежном состоянии. Дедушка собирался пойти по стопам своего отца и стать юристом, но бросил это дело и полностью отдался приведению в порядок Кадора.
Джек с гордостью продемонстрировал мне недавно отреставрированные гобелены, а Мэрией принесла бочонок своего домашнего вина. Пошли разговоры о поместье и, конечно, о свадьбе. Мэрией желала знать все подробности.
– У Анжелет теперь начнется совсем другая жизнь, – сказал Джек.
– Наверняка гораздо более интересная, – добавила Мэрией.
Я сразу почувствовала один из очередных приступов печали и жалости к себе, которые, по всей видимости, не собирались оставлять меня.
Распрощавшись с гостеприимным семейством, мы продолжили нашу прогулку и проехали около мили в глубь побережья. Впереди показался дом из серого камня, выстроенный на склоне холма.
– Хай-Тор, – сказал дедушка. – Трудно назвать это утесом, скорее, это маленький холмик, – Он достаточно высок, чтобы дом продувался насквозь, когда дуют штормовые ветра, – возразила я.
– Это вполне возмещается превосходным видом, который оттуда открывается. Стены здесь толстые и уже две сотни лет выдерживают любой шторм. Я уверен, что эти Бурдоны сумели сделать дом уютным и внутри.
– Наверное, очень грустно покидать свою страну.
– Всегда есть выбор. Можно было остаться и нести ответственность за все последствия.
– Вероятно, это трудное решение. Не представляю, чтобы ты когда-нибудь покинул Кадор.
– Надеюсь, такого и не случится.
– Без тебя, дедушка, Кадор стал бы совсем другим.
– Я влюбился в него с первого взгляда. Но этих людей я тоже могу понять. Не забывай, не так уж давно во Франции произошла революция, а поражение от пруссаков вконец расстроило их.
Мы не спеша ехали по извилистой дорожке, когда позади послышался стук копыт. Вскоре мы увидели двух всадников – девушку лет шестнадцати и молодого человека на несколько лет постарше.
– Доброе утро, – приветствовал их дедушка.
– Доброе утро, – ответили они, и уже по этим двум словам, произнесенным с сильным французским акцентом, я поняла, кто это.
– Ребекка, – сказал дедушка, – позволь представить тебе месье Жан-Паскаля Бурдона и мадемуазель Селесту Бурдон. Господа, это моя внучка Ребекка Мэндвилл.
Две пары живых, внимательных темных глаз изучали меня.
Девушка была привлекательна: темные волосы, темные глаза, оливковый оттенок кожи. Ее костюм для верховой езды был сшит отменно, и в седле она держалась очень грациозно. Пожалуй, то же самое относилось и к молодому человеку. Он был улыбчив и миловиден, обладал стройной фигурой и густыми черными волосами.
– Вы удачно устроились? – спросил мой дедушка.
– О да, да, мы устроились очень хорошо, не есть ли так, Селеста?
– Мы устроились очень хорошо, – тщательно выговаривая слова, повторила она.
– Ну и прекрасно. Моя жена хотела бы пригласить вас как-нибудь на ленч, – продолжал дедушка. – Как вы полагаете, это возможно?
– Это было бы для нас гран плезир.
– Ваши родители и вы вдвоем, так?
Девушка ответила:
– Нам нравится это очень сильно…
Ее брат добавил:
– Да, мы очень рады.
– Что ж, тогда не будем затягивать, – заявил дедушка, – Ведь Ребекка живет в Лондоне, и мы не знаем, долго ли она у нас погостит.
– Очень мило, – сказали они.
Мужчины приподняли шляпы, и мы разъехались.
– Кажется, они приятные люди, – сказал дедушка, и я с ним согласилась.
– Я думаю, пора возвращаться домой, – заторопился он. – В Дори мы провели больше времени, чем я предполагал. Тем не менее, тебе нужно было повидаться с Мэрией, Джеком и близнецами.
На обратном пути мы проехали мимо коттеджа миссис Полгенни, где на всех окнах виднелись аккуратненькие занавесочки. Я подумала, что за одним из этих окон склонилась над своей вышивкой Ли, и вновь задумалась о ее судьбе.
Бабушку заинтересовало наше сообщение о встрече с Бурдонами.
– Я подумаю, в какой из ближайших дней пригласить их, – сказала она.
* * *
В Кадоре было не принято подавать мне еду в классную комнату. Я сидела за столом с бабушкой и дедушкой. Они говорили, что видят меня не так уж часто и не желают понапрасну лишать себя моего общества. Вместе с нами за стол садилась и мисс Браун.
В этот вечер мы разговаривали о Бурдонах. Бабушка уже послала в Хай-Тор письмо с приглашением.
– Мне жаль людей, которые вынуждены покидать родную страну, – сказала она.
– В конце прошлого столетия их оказалось здесь немало, – добавил дедушка.
Мисс Браун заметила, что Великая французская революция была ужасным периодом в истории.
– Мы начнем изучать ее, покончив с английскими премьер-министрами, Ребекка. – Бабушке с дедушкой она пояснила:
– Я решила, что следует изучить эту тему поподробнее, поскольку девочке предстоит жить в семье политика.
– Превосходная идея, – сказал дедушка. – И наверняка это очень интересно.
– Политические лидеры – очень важные люди, – сказала бабушка.
– Вся проблема в том, – заметила мисс Браун, – что некоторые из них не вполне подходили для этого поста. Возможно, у всех великих людей есть недостатки.
– Как и у всех остальных, – согласился дедушка.
– А особенно у Наполеона III.
– Ты знаешь, кто он такой, Ребекка? – обратился ко мне дедушка. Он старался, чтобы я постоянно участвовала в разговоре.
Ну, до войны он был французским императором, да?
– Совершенно верно. Очень большая ошибка – возлагать на людей ответственность только потому, что они являются родственниками действительно великих людей. Существовал один-единственный Наполеон. Ни второго, ни третьего быть не может.
– Полагаю, это просто фамилия, – сказала я. – И они имеют право носить ее.
– Его отцом был Луи-Бонапарт, король Голландии, брат первого Наполеона, а его матерью – Гортензия Богарне, приемная дочь Наполеона I, сообщила мисс Браун, которая не могла удержаться от искушения превратить застольный разговор в урок истории. – С юных лет он, хотел пойти по стопам своего дядюшки.
– Что ж, императором ему стать удалось, – заметила бабушка.
– Однако с самого начала его карьера была вереницей поражений, подхватил дедушка, судя по всему, знавший историю не хуже, чем мисс Браун. – Его тщеславные попытки привлечь к себе внимание завершились весьма печально. В начале его выслали в Соединенные Штаты, а затем он прибыл сюда, в Англию, где пожил некоторое время, но, когда ему показалось, что революция тысяча восемьсот сорок восьмого года дает ему некоторые шансы, он вернулся во Францию, добился места в Национальной ассамблее и начал бороться за императорский титул.
– И, кажется, преуспел в этом, – сказала бабушка.
– Да, на время.
– На весьма долгое время, насколько я помню, – ответила она.
– Он хотел, чтобы его имя ассоциировалось с именем его дяди. Однако ему недоставало дядюшкиной гениальности – И куда же привела Наполеона его гениальность? – спросила бабушка.
– На Эльбу и на остров Святой Елены, – вставила я, желая показать им, что хорошо разбираюсь в предмете разговора.
Мисс Браун бросила на меня одобрительный взгляд.
– У этого Наполеона все могло бы сложиться удачно, – продолжил дедушка, – если бы он не начал завидовать растущей мощи Пруссии и ему не пришло бы в голову подорвать ее. Он сам спровоцировал войну с Пруссией, считая, что легко разобьет их и покроет себя ореолом славы. Однако он столкнулся с прусской дисциплиной. Ему следовало предвидеть, что его судьба решится при Седане.
– И тогда Бурдоны решили бежать из страны? – спросила я, пытаясь перевести разговор в русло, ведущее к интересующему меня предмету.
– Причем поступили весьма предусмотрительно, – ответил дедушка. Революция в Париже – это катастрофа для Наполеона III. В результате их императрица с сыном живет теперь в Кэмден-хаусе в Чизлхерсте.
А теперь к ним присоединился император, уже не узник, но изгнанник.
– Как Бурдоны, – сказала я.
Бабушка улыбнулась мне.
– Никогда не позволяй своему дедушке увлекаться разговорами на исторические темы, – сказала она. – Когда он берется за это, его не остановить.
– Слишком захватывающая тема, – улыбнулась мисс Браун.
Когда мы выходили из столовой, появился конюх и вручил моей бабушке письмо.
В нем сообщалось, что Бурдоны с удовольствием принимают ее любезное приглашение на ленч.
* * *
Они приехали в назначенное время, и визит оказался очень любопытным. Как отметили впоследствии мои родственники, месье и мадам Бурдон были типичными французами. У месье была ухоженная острая бородка, темные жесткие волосы и очень обходительные манеры.
Он поцеловал ручки дамам, в том числе и мне, и с восхищением устремил свой взор на бабушку. Мадам была довольно миловидной женщиной, а ее живость и обаяние делали ее лет на десять-пятнадцать моложе.
Она была склонна к полноте, ее прическа была безупречна, а большие карие глаза глядели несколько грустно. Их английский был далек от совершенства, но я нашла его забавным и очаровательным.
Их сын и дочь были похожи на родителей внешне, а также, видимо, и внутренне. Молодого человека отличала та же галантность в обращении с женщинами; девушку – столь же тщательная, как у матери, ухоженность.
