Текст книги "Изумруды к свадьбе (Властелин замка, Влюбленный граф)"
Автор книги: Виктория Холт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц)
– Нет, мы уже не придерживаемся таких предрассудков, – ответила я.
– Значит, вы лишены предрассудков, мадемуазель?
– Как и большинство из нас.
– Да, вы слишком практичны для таких причуд. У нас тут были такие люди… – Его взгляд перешел на Женевьеву, и девочка буквально вжалась в кресло. – Гувернантки, которые не захотели оставаться в этом доме, заявляя, что в замке водятся призраки; другие просто уезжали, ничего не объяснив. Но что-то их здесь не устраивало – либо мой замок, либо моя дочь.
Когда он смотрел на Женевьеву, в его глазах читалась откровенная неприязнь, и я почувствовала, как во мне нарастает чувство протеста. Он был человеком, которому всегда требуется жертва. Он и меня пытался ужалить в галерее. Но я-то вполне могла постоять за себя.
– Что касается привидений, то немудрено повстречать их в таком загадочном замке, как ваш. Хотя мне с отцом не раз приходилось бывать в старинных домах, но, увы, никаких призраков я не видела.
– Английские привидения, должно быть, ведут себя более сдержанно, чем французские. Они не приходят без приглашения, а это значит, что являются только к тем, кто их боится. Возможно, однако, я ошибаюсь.
Я вспыхнула:
– Но они должны были бы заимствовать кодекс поведения из тех времен, в которых жили. А как известно, этикет во Франции был всегда более жестким, чем в Англии.
– Вы, конечно, правы, мадемуазель Лоусон. Англичане всегда отличались тем, что появлялись без приглашения.
Филипп внимательно следил за нашим разговором, Женевьева – с некоторым страхом. Она боялась за меня, так как я дерзнула ввязаться в разговор с ее отцом на довольно рискованную тему.
После супа подали рыбу, и граф обратился ко мне с бокалом в руке:
– Хотелось бы, чтобы вам понравилось это вино, мадемуазель Лоусон. Оно из наших собственных виноградников. Вы разбираетесь в винах так же хорошо, как в картинах?
– В этом я мало что понимаю.
– О, пока вы здесь, вы еще много услышите о винограде и вине. Надеюсь, наши разговоры не покажутся вам скучными и утомительными.
– Уверена, что они мне будут интересны. Я всегда с большим удовольствием постигаю новое.
Он улыбнулся одним уголком рта.
Гувернантка! – подумала я. Если бы мне когда-нибудь и пришлось избрать эту профессию, я бы выработала правильную манеру поведения.
Филипп неуверенно вклинился в наш разговор:
– С какой картины вы начнете работу, мадемуазель Лоусон?
– Это портрет, написанный в прошлом веке, точнее, в середине прошлого века. Предположительно в тысяча семьсот сороковых годах.
– Вот видите, кузен, – сказал граф, – мадемуазель Лоусон очень знающий специалист. Она любит картины и упрекает меня в небрежном отношении к ним, как родителя, который не выполняет своего долга по отношению к детям.
Женевьева в полной растерянности опустила глаза.
Граф обратился к ней:
– Вы должны воспользоваться пребыванием мадемуазель Лоусон у нас в замке. Можете поучиться у нее энтузиазму.
– Да, папа, – пролепетала Женевьева.
– И, кроме того, – продолжал он, – можете попросить ее общаться с вами по-английски, тогда вы будете говорить на этом языке вполне прилично. Пусть мадемуазель Лоусон, когда она не будет занята работой с картинами, расскажет вам об Англии и англичанах, чтобы поближе познакомиться с их менее жестким этикетом. Это может придать вам уверенности и… апломба.
– Мы уже говорили по-английски, – вмешалась я. – У Женевьевы хороший словарный запас. Произношение – это, конечно, проблема, но лишь до тех пор, пока не представится возможность свободно разговаривать с носителем языка.
И опять я веду себя как гувернантка, подумала я и была уверена, что граф подумал то же самое. Но я, во всяком случае, сделала все возможное, чтобы защитить Женевьеву и бросить ему вызов. Я чувствовала, как во мне с каждой минутой растет чувство неприязни к графу.
– Это для вас блестящая возможность, Женевьева… А вы ездите верхом, мадемуазель Лоусон?
– Да, с удовольствием.
– В конюшне много лошадей. Один из конюхов посоветует вам, какую лошадь лучше всего выбрать для верховой езды. Женевьева тоже занимается этим… немного, правда. Так что вы можете совершать прогулки вместе. Нынешняя гувернантка слишком робкая девица. Женевьева, вы могли бы показать мадемуазель Лоусон окрестности замка?
– Да, папа.
– Боюсь, наши места не особенно красивы. Земли, на которых возделывают виноградники, редко отличаются привлекательностью. Но, заехав чуть подальше, можно найти интересные места и увидеть такое, что доставит вам удовольствие.
– Вы очень добры. Я с радостью поезжу верхом.
Он махнул рукой, и Филипп, чувствовавший, что ему пора принять участие в разговоре, снова переключил наше внимание на картины. Я стала говорить о портрете, над которым начала работать. Объясняя некоторые детали, я специально сделала акцент на некоторых технических аспектах в надежде поставить графа в затруднительное положение. Он внимательно слушал, и слабая улыбка порой мелькала в уголках его рта. Меня очень угнетало ощущение, что он, очевидно, догадывался о том, что за мысли бродили в моей голове. А если так, то, значит, знал, что он мне не нравится, и, совершенно очевидно, именно это подогревало его интерес к моей особе.
– Вне всякого сомнения, – продолжала я, – что, хотя портрет далеко не шедевр, художник обладал редким чувством колорита. Платье окажется потрясающим, а изумруды, если удастся восстановить их первозданный цвет, будут смотреться просто великолепно!
– Изумруды?.. – удивился Филипп.
Граф посмотрел на него.
– Да, это как раз та картина, где их можно видеть во всем великолепии. Было бы так любопытно посмотреть на них хотя бы на холсте.
– Да, это единственная возможность, – пробормотал Филипп, – увидеть их.
– Кто знает? – сказал граф и, повернувшись ко мне, пояснил: – Филипп очень интересуется изумрудами.
– А разве не все мы интересуемся ими? – возразил Филипп с необычной для него резкостью.
– Нуну говорила, что они должны быть где-то в замке, – произнесла Женевьева срывающимся от волнения голосом. – Если бы мы могли их… О, это было бы прекрасно!
– Ваша старая няня без сомнения говорит правду, – с сарказмом произнес граф. – И я согласен, что было бы замечательно, если бы мы нашли их… не говоря уж о том, что они значительно увеличили бы состояние нашей семьи.
– Еще бы! – воскликнул Филипп с загоревшимися глазами.
– Вы думаете, они находятся в замке? – спросила я.
– Но они никогда нигде больше не появлялись, – убежденно ответил Филипп. – А камни, подобные этим, легко узнать. И от них практически невозможно избавиться.
– Мой дорогой Филипп, – заметил граф, – вы забываете, в какое время они пропали. Сто лет назад, мадемуазель Лоусон, такие камни можно было распилить, продать по частям, и про них бы все забыли. Рынок был наводнен драгоценностями, украденными из особняков и дворцов Франции теми, кто мало разбирался в их ценности. Думаю, что такая же судьба постигла изумруды Гайяра. Те канальи, которые проникли в замок, украли наши сокровища, совершенно не понимая их истинной стоимости. – Гнев, на мгновение вспыхнувший в его глазах, погас, и он снова обратился ко мне: – Ах, мадемуазель Лоусон, как хорошо, что вам не пришлось жить в те дни. Вы бы так страдали при виде выброшенных из окон картин, которые валялись на улице в грязи и воде, после чего они… как это вы назвали?…, начинали «зацветать».
– Это просто трагедия, что тогда погибло столько ценностей. – Я обернулась к Филиппу: – Расскажите, пожалуйста, еще об изумрудах.
– Семья владела ими в течение многих-многих лет, – начал он. – Сколько они стоили, сказать трудно, ибо стоимость их менялась столько раз, постоянно возрастая. Точнее было бы сказать, что они бесценны. Камни хранились в комнате-сейфе нашего замка. И тем не менее в дни Революции были потеряны. Никто не знает, что с ними произошло. Но почему-то всегда считалось, что они где-то в замке.
– Регулярно устраиваются их поиски, – добавил граф. – У кого-нибудь возникает очередная идея, и все приходят в волнение. Мы ищем, копаем, стараемся обнаружить потайные места в замке, которые годами оставались скрытыми от наших глаз. Словом, развиваем бурную деятельность, а изумруды так и не найдены.
– Папа, – вскричала Женевьева, – а не могли бы мы снова заняться поисками сокровищ?
В этот момент подали фазана. Он был просто великолепен, но я едва к нему притронулась. Меня полностью захватила рассказанная история. Плюс ко всему я весь день находилась в величайшем возбуждении, так как мне было позволено остаться.
– Вы произвели такое сильное впечатление на мою дочь, мадемуазель Лоусон, – сказал граф, – что она теперь думает, будто вам удастся сделать то, что оказалось не под силу другим. Вы хотите организовать новые поиски, Женевьева, так как убеждены, что вместе с мадемуазель Лоусон добьетесь успеха?
– Нет, – ответила Женевьева, – я так не думаю. Я просто хочу еще раз поискать изумруды.
– Однако вы очень нелюбезны! Извините ее, мадемуазель Лоусон. А вас, Женевьева, я прошу показать мадемуазель Лоусон наш замок. – Затем он обратился ко мне: – Вы еще не обследовали его, насколько я знаю, но очень хотели бы сделать это, ибо этого требует ваша тяга к знаниям. Не сомневаюсь, что ваш отец так же хорошо понимал и разбирался в замках, как вы в картинах. Поэтому, кто знает, а вдруг вы сможете обнаружить какие-нибудь тайники, которые столетиями скрывались от наших глаз.
– Да, мне бы очень хотелось подробнее познакомиться с замком, – согласилась я. – И если Женевьева согласится мне его показать, я буду ей весьма признательна.
Женевьева даже не взглянула на меня, и граф нахмурился.
– Мы с ней назначим время, – поспешила сказала я, – если вам подойдет такое предложение, Женевьева. Вы не против?
Она посмотрела на отца, потом на меня.
– Завтра утром?
– По утрам я работаю, но после второго завтрака была бы очень рада воспользоваться вашей любезностью.
– Очень хорошо, – промямлила она.
– Уверен, что для вас это будет полезная экскурсия, Женевьева, – сказал граф.
Подали суфле, и наш разговор перешел на окрестности замка и прилегающие к нему виноградники. Я чувствовала, что мои дела постепенно идут на лад. Меня пригласили отобедать со всей семьей, – такой чести никогда не удостаивалась бедная мадемуазель Дюбуа. Я получила разрешение совершать прогулки верхом. А завтра мне должны были показать весь замок. Похоже, у меня установились некоторые отношения с графом, хотя я и не могла бы определить характер этих отношений.
Я чувствовала себя очень довольной, когда вернулась в свою комнату. Перед тем как я ушла, граф сказал, что в библиотеке есть одна книга.
– Одно время в замке специально жил человека, который писал ее для моего отца, – объяснил он. – Отец очень интересовался историей нашей семьи. Рукопись впоследствии была напечатана. Думаю, что она вас очень заинтересует.
– Я тоже совершенно уверена, что книга покажется мне любопытной. С радостью прочту ее.
– Я пришлю ее вам, – пообещал мне граф.
Мы покинули столовую вместе с Женевьевой, оставив кузенов вдвоем. Она проводила меня до моей комнаты и очень холодно пожелала спокойной ночи.
Совсем скоро в дверь моей комнаты постучались – вошла служанка, которая принесла книгу. Это был небольшой томик с рисунками и чертежами замка. Я была уверена, что книга окажется захватывающей, но все же в этот момент мои мысли в основном занимали события сегодняшнего вечера. Я не хотела спать, ибо мой мозг был слишком возбужден и перегружен впечатлениями, а все мысли вертелись вокруг графа.
Вне всякого сомнения, он был необыкновенным человеком и с ним связана какая-то тайна. Ему нравилось, что все окружающие его люди испытывали перед ним чувство страха и поэтому очень не любили его. Вот какие выводы я сделала. Я пыталась представить себе его жизнь с женщиной, которой выпало такое несчастье – выйти за него замуж. Может быть, он терроризировал ее своим презрением? Трудно было представить, чтобы он прибегал к физическому насилию… И все же я не могла бы уверенно утверждать что-либо относительно графа. Ведь я его практически не знала.
А что он вообще думал обо мне? Скорее едва заметил меня и просто решил дать мне работу, и на этом весь его интерес закончился. Но почему меня пригласили обедать с семьей? Чтобы он мог поближе рассмотреть человеческую особь, которая вызывала в нем некоторое любопытство? Или потому что в замке больше не было ничего занимательного.
Постоянно обедать только в обществе Филиппа и Женевьевы довольно скучно. Я пыталась ему противостоять, правда, не всегда успешно, ибо он был слишком умен, чтобы не видеть меня насквозь. А поскольку я при этом вела себя слишком самоуверенно, это его забавляло, и он подвергал меня дальнейшим испытаниям и всячески старался заставить меня выпустить весь свой пар.
Он просто садист. К такому вот заключению я пришла. Он несет ответственность за смерть жены: если даже он и не давал ей смертельной дозы настоя опия, то довел ее до того, что она сама приняла яд. Какая у нее была ужасная жизнь! До какой же степени должна себя чувствовать несчастной женщина, чтобы добровольно уйти из жизни? А бедная Женевьева, ее дочь! Я должна попытаться понять девочку, стать ее другом. Она теперь представлялась мне одиноким, потерянным ребенком, который брел по лабиринту жизни в твердой уверенности, что уже никогда из него не выберется.
И я, которая так гордилась собой, считая себя практичной женщиной, тоже могла превратиться в этом замке в странное создание, ибо из века в век здесь происходили какие-то непонятные события.
Чтобы выбросить из головы этого человека, я попыталась думать о чем-нибудь другом. Каким приятным было открытое лицо Жан-Пьера Бастида! Неожиданно я улыбнулась. Удивительно: я, которая совсем не интересовалась мужчинами с тех пор, как много лет назад любила Чарлза, обнаружила теперь, что эти двое постоянно занимают мои мысли. Как глупо, укоряла я себя. Какое они оба имеют ко мне отношение?
Я взяла присланную графом книгу и принялась за чтение. Замок был сооружен в тысяча четыреста пятом году, и до сих пор сохранилась значительная часть построенного тогда. Два крыла, примыкающие к замку с обеих сторон, были пристроены позднее. Их высота превышала тридцать метров, а цилиндрические башни придавали всему сооружению внушительность и солидность. Далее проводилось сравнение с королевским замком в Лохе, и складывалось впечатление, что жизнь в замке Гайяр была организована почти в полном соответствии с жизнью Лохского замка. В Гайяре де ла Тали правили как настоящие короли. Они имели собственные подземные тюрьмы, куда сажали своих врагов. В самой старой части замка находился один из самых совершенных образцов камеры забвения.
Когда автор книги обследовал подземные тюрьмы, он обнаружил такие же камеры-клетки, какие существовали в Лохском замке. Маленькие пещеры, высеченные в камне, были настолько малы, что человек не мог стоять в них, вытянувшись во весь рост. Де ла Тали приковывали людей цепями и оставляли их умирать в этих камерах точно так же, как это делал со своими врагами Луи XI в Лохском замке. Один пленник, брошенный в камеру забвения, пытался оттуда выбраться, проделав проход в стене, который, однако, привел его в соседнюю камеру, где он и умер в безнадежном отчаянии.
Я читала книгу, увлеченная не только описанием замка, но и историей семьи. В течение нескольких веков семья вступала в конфликт с королями, но чаще всего стояла на их стороне. Некая красавица была любовницей Луи XV до того, как вышла замуж за одного из членов семьи де ла Таль. Она-то и получила от короля в качестве свадебного подарка бесценное ожерелье из изумрудов. Быть любовницей короля в те времена не считалось предосудительным, и де ла Таль, женившийся на ней после того, как она покинула двор, решил посоревноваться с королем в щедрости и подарил жене браслет из изумрудов, чтобы вместе с ожерельем они составляли гарнитур. Однако браслет стоил несколько меньше, чем ожерелье, тогда тщеславный де ла Таль добавил к нему еще диадему, два кольца, брошь и пояс, сплошь усыпанные изумрудами, – все это, чтобы доказать, что он не уступает королю. Так появились знаменитые изумруды де ла Талей.
Книга подтвердила мне то, что я уже знала, – во времена Революции изумруды были потеряны. До того момента они вместе с другими ценностями хранились в комнате-сейфе, расположенной в оружейной, ключи от которой находились у самого хозяина.
Было уже очень поздно, но я никак не могла оторваться от книги. Я подошла к главе, которая называлась «Де ла Тали и Революция».
Лотэру – графу де ла Талю тех лет – было около тридцати. За несколько лет до того, как его вызвали в Париж для участия в собрании Генеральных Штатов, он женился. Больше он в замок не вернулся. Он стал одним из первых, чья кровь обагрила нож гильотины. Его жена Мари-Луиза, которой исполнилось тогда двадцать восемь лет, была беременна и потому осталась в замке вместе с графиней, матерью Лотэра.
Я очень четко представляла себе картину: жаркие июльские дни, молодая женщина, которой приносят известие о смерти мужа, ее горькие слезы по поводу кончины Лотэра, страхи за судьбу ребенка, который должен скоро родиться. Я словно видела, как она стоит у окна самой высокой башни замка, устремив взгляд на простиравшиеся вокруг рощи и виноградники и стараясь разглядеть, не идут ли уже и за ней восставшие, или пытаясь угадать, надолго ли люди, живущие в округе, оставят ее в замке.
Эти знойные дни были полны для нее напряженного ожидания. Она боялась показываться в городке и пребывала под бдительным оком тех, кто жил в округе и обрабатывал виноградники, слуг, живущих в замке, которые с каждым днем выказывали все меньше повиновения и почтения. Я представила себе старую, полную достоинства графиню, которая отчаянными усилиями пыталась сохранить и поддерживать в замке привычный образ жизни. Боже, какие страдания выпали на долю двух несчастных женщин!
Не многим удалось избежать террора, который в конце концов докатился и до Гайяра. К замку подошла толпа, размахивая флагами, распевая новую песню, пришедшую к ним с юга. Работники, оставив виноградники, женщины и дети, покинув свои дома, устремились к замку. Мелкие торговцы и лавочники заполнили двор. С аристократами пора было кончать. Пробил их последний час! Я с содроганием читала о том, как молодая графиня покинула замок и укрылась в каком-то доме. Теперь я знала, чей это был дом, я знала, какая семья приютила ее. Но де ла Тали никогда не были друзьями этой семьи, они были патронами, хозяевами. Я очень хорошо помнила гордый взгляд мадам Бастид, когда она произносила слова.
Итак, мадам Бастид, прапрабабушка Жан-Пьера, спрятала молодую графиню в своем доме. Она так управляла своей семьей, что даже мужчины не могли ей перечить. В то время как они вместе с восставшими готовились проникнуть в замок, она укрывала жену владельца замка, приказав им держать язык за зубами.
Старая графиня отказалась покинуть замок. Она всю жизнь прожила здесь, здесь хотела и умереть. Она пошла в часовню и стала ждать там своей смерти от рук восставших. Ее звали Женевьева, и она молилась своей святой покровительнице, чтобы та не оставила ее в беде. Услышав рев толпы и раскаты хохота, графиня поняла, что восставшие ворвались в замок и сейчас начнут срывать со стен гобелены и картины и выкидывать их через окна во двор.
Некоторые из них направились было в часовню. Но передумали и решили сначала сбросить вниз статую святой Женевьевы, которая стояла высоко над входом. Кто-то из них взобрался наверх, но статуя не поддавалась. Возбужденные вином, они стали звать на помощь товарищей. Они кричали, что сперва надо покончить со статуей, а потом можно крушить уже все подряд.
А перед алтарем в часовне старая графиня продолжала обращать к святой Женевьеве свои молитвы. Рев и крики снаружи становились все громче, и она ждала, что толпа вот-вот ворвется внутрь и ее убьют.
Воставшие притащили веревки и, распевая во все горло «Марсельезу» и «Это будет», обмотали ими статую. Раздалось: «Поднимайте, товарищи, все вместе! «А потом вдруг грохот, вопли и… гробовая тишина.
Замок был спасен. Святая Женевьева, разбитая на куски, лежала на земле перед входом в часовню, а под ней – три трупа. Она спасла замок, ибо восставшие, какими бы безбожниками они ни были, усмотрели в происшедшем дурной знак и в страхе убежали. Несколько самых смелых пытались остановить их, но тщетно.
Многие из тех, кто находился в толпе, пришли сюда из окрестных мест, а это означало, что все они в конечном итоге жили под дланью де ла Талей. И они боялись их, как и раньше. Ими овладело только одно желание – как можно быстрее убраться подальше от стен замка. Старая графиня вышла из часовни, когда кругом уже никого не было и воцарилась тишина. Она увидела разбитую статую, встала перед ней на колени и вознесла молитву благодарности святой покровительнице. Потом возвратилась в замок и вместе с одним слугой попыталась навести хоть какой-нибудь порядок. Так и жила она в течение нескольких лет, заботясь о маленьком графе, которого потом благополучно возвратили домой.
Его мать умерла во время родов, что было совсем неудивительно, ибо перед его рождением несчастной женщине пришлось пережить невыносимые страдания. А кроме того, мадам Бастид побоялась пригласить акушерку.
Прошло несколько лет, времена изменились. Революция осталась в прошлом, и жизнь в замке стала входить в свою колею. Начали возвращаться слуги. Восстановили замок. Возродились к жизни виноградники. И хотя комнату-сейф никто не трогал, хранившиеся в ней изумруды исчезли и с тех пор были потеряны для семьи…
Я закрыла книгу и мгновенно заснула.
