Текст книги "Изумруды к свадьбе (Властелин замка, Влюбленный граф)"
Автор книги: Виктория Холт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)
Не имея ни малейшего понятия, куда могла отправиться Габриэль, я пыталась представить себе, как в подобной ситуации поступит отчаявшаяся девушка. Бросится вниз с высокой башни? Утопится в старом колодце во дворе замка? После некоторых размышлений я решила, что оба варианта абсурдны. Ведь если Габриэль решила покончить жизнь самоубийством, зачем ей это делать в замке…
Об одной из причин ее странного поведения я догадывалась, но пока мой мозг отказывался воспринимать ее. Мои ноги сами понесли меня к библиотеке, где обычно происходили мои встречи и беседы с графом.
Мне бы так хотелось посмеяться над внезапной мыслью, пришедшей мне в голову! Но, подойдя к библиотеке, я услышала голоса, которые тотчас же узнала: прерывающийся, поднимающийся почти до истерических нот голос Габриэль и низкий, спокойный голос графа.
Я повернулась и пошла в свою комнату. У меня не было никакого желания возвращаться в зал. Мне хотелось побыть одной.
Несколько дней спустя я отправилась навестить Бастидов. Мадам Бастид была рада встрече со мной, и я заметила, что теперь она была гораздо спокойнее и чувствовала себя более уверенно, чем в мой прошлый визит.
– Хорошие новости, Габриэль выходит замуж.
– О, я так рада!
Мадам Бастид улыбнулась мне:
– Я знала это. Вы всегда готовы разделить все наши радости и горести. Конечно, со временем люди скажут, что это была поспешная свадьба… но жизнь есть жизнь, и такое случается довольно часто. Они свяжут себя брачными узами, как это делают многие молодые люди, а потом исповедаются и получат отпущение грехов. И тогда их ребенок не будет незаконнорожденным. Ведь в таких случаях всегда страдают дети!
– Да, конечно. И когда Габриэль выходит замуж?
– Через три недели. Это замечательно, что теперь Жак может жениться. В этом-то и была вся загвоздка. Он не мог бы содержать жену и мать. А зная об этом, Габриэль не говорила ему о своей беременности. Но господин граф все устроил наилучшим образом.
– Господин граф?
– Да. Он назначил Жака управляющим виноградниками в Сен-Вайяне. Ведь месье Дюран очень стар. А теперь он получит наконец свой домик, а Жак займет его место. Если бы не господин граф, они не смогли бы пожениться.
– Да, понимаю, – сказал я упавшим голосом.
Габриэль вышла замуж, хотя во время моих походов в городок, в самом замке или на виноградниках до меня доходили самые разнообразные сплетни по этому поводу. Их передавали друг другу шепотом и недоуменно пожимали плечами. Подобные события вызывали обычно волнения и разговоры на неделю-другую, ибо никто не мог быть уверен в том, что и его семья не попадет в аналогичную ситуацию. Габриэль стала замужней женщиной, и даже если ребенок родится раньше положенного срока, что ж такого, – в конце концов, дети во всем мире имеют привычку иногда появляться на свет раньше, чем предназначено природой.
Свадьбу отпраздновали в доме Бастидов в соответствии с традициями, которые мадам Бастид считала необходимым соблюсти, несмотря на то что времени для подготовки почти не было. Граф, как я слышала, был так добр к своим работникам, что преподнес в качестве свадебного подарка деньги, позволившие им купить мебель.
С Габриэль произошли разительные перемены. Страх уступил место безмятежному спокойствию, и она выглядела еще более хорошенькой, чем обычно. Когда я отправилась в Сен-Вайян навестить ее и старую мать Жака, она встретила меня тепло и радушно. И когда я стала прощаться, пригласила заглядывать к ним каждый раз, когда я буду проезжать мимо, совершая прогулки верхом. Я пообещала…
После свадьбы минуло уже четыре или пять недель. Весна уверенно вступала в свои права, и молодые побеги виноградной лозы тронулись в рост. На виноградниках закипела работа, которая не затихнет теперь до уборки урожая.
Женевьева почти все время находилась со мной, но наши отношения не были такими гармоничными, как раньше. Присутствие в замке Клод отрицательно сказывалось на девочке, и я постоянно находилась в напряжении, гадая, чем все это может кончиться? Раньше я думала, что мне удалось в чем-то переубедить Женевьеву, но на поверку оказалось, что это всего лишь кажущийся эффект. Так, например, случается при реставрации: вы можете получить играющую красками картину, применив раствор, который очищает ее и восстанавливает яркость колорита, но лишь на время, а впоследствии все это ей может даже повредить.
– Не навестить ли нам Габриэль? – спросила я однажды во время нашей прогулки верхом.
– Пожалуй…
– Однако, если вы не горите желанием, я поеду одна.
Женевьева пожала плечами, но продолжала ехать рядом со мной.
– У нее скоро родится ребенок, – сказала она.
– И они с мужем будут очень счастливы, – ответила я.
– Но он вроде бы собирается появиться на свет раньше, чем положено, и все судачат по этому поводу.
– Все?! Ну, не преувеличивайте. А почему вы не говорите по-английски?
– Я устала говорить по-английски. Это такой трудный язык. – Девочка рассмеялась: – Очень удобный брак. Так говорят, я сама слышала.
– Все браки должны быть удобными.
Женевьева снова рассмеялась, потом сказала:
– До свидания, мадемуазель. Я не еду. Боюсь огорчить вас, если вдруг скажу что-то не очень деликатное…
Она пришпорила лошадь и повернула обратно. Я хотела было последовать за ней, потому что ей не разрешали ездить одной за пределами замка. Но она намного опередила меня и уже скрылась в маленькой роще.
Минуту спустя я услышала выстрел.
– Женевьева! – закричала я. Пустив лошадь галопом и подскакав к роще, я услышала ее стенания и снова закричала: – Женевьева, где вы? Что случилось?
Она всхлипывала где-то совсем рядом:
– О, мадемуазель… мадемуазель…
Я поскакала на звуки ее голоса и вскоре наткнулась на Женевьеву. Она лежала в траве, а ее лошадь покорно стояла рядом.
– Что случилось? – начала было я и вдруг увидела распростертого на земле графа и лежавшую рядом с ним лошадь. На его костюме для верховой езды проступали пятна крови.
– Его… его… убили, – произнесла Женевьева заплетающимся языком.
Я рванулась вперед и опустилась на колени рядом с лежащим графом. И тут меня охватил жуткий страх.
– Женевьева, быстро поезжайте за помощью. Ближе всего – Сен-Вайян. Пошлите кого-нибудь за доктором.
Следующие несколько минут прошли для меня как в тумане. Я слышала удаляющийся звук копыт лошади, на которой уехала Женевьева.
– Лотэр, – шептала я, впервые произнося вслух его необычное имя. – Этого не может быть, я не переживу этого, я могу вынести все что угодно, только не вашу смерть!
Я смотрела на короткие густые ресницы. Тяжелые веки были опущены, лишая света его жизнь и… мою тоже. Я взяла его руку и испытала дикую радость, почувствовав, как бьется его пульс, правда, довольно слабо.
– Он не умер… – прошептала я. – О, благодарю тебя, Всевышний, благодарю тебя. – Рыдая, я вдруг почувствовала, как меня охватило безумное счастье.
Я расстегнула пуговицы на его жилете. Если ему попали в грудь, – в чем я до сего момента была абсолютно уверена, – я должна увидеть пулевое отверстие. Но я не обнаружила никакой раны.
И тут я вдруг поняла, что произошло. В него не попали. На нем была кровь его лошади, которая бездыханно лежала рядом.
Я сняла свой жакет и, свернув его, подложила ему под голову. Мне показалось, что его смертельно бледное лицо начинает постепенно приобретать розовый оттенок и наконец чуть-чуть дрогнули веки. И тут я услышала свой голос:
– Он жив… жив… Благодарю тебя, Господи.
Я молилась, чтобы скорее подоспела помощь. Стоя на коленях, я неотрывно смотрела на его лицо, а губы еле слышно шептали молитву.
И вот тяжелые веки дрогнули, медленно поднялись, и наши глаза встретились. Я увидела слабую улыбку на его губах и невольно подалась вперед. Я чувствовала, как дрожат мои губы, – напряжение последних минут было невыносимым. Безумный страх сменился неожиданной, но пока еще очень слабой надеждой.
– Все будет в порядке, – прошептала я. Он закрыл глаза, а я продолжала стоять на коленях, ожидая помощи.
8
Граф отделался легким сотрясением и ушибами. В течение нескольких дней в замке, на виноградниках и в городке только и говорили об этом происшествии. Было проведено расследование, но обнаружить, кто стрелял в графа, так и не удалось, ибо в окрестностях нашлись бы сотни ружей, из которых могла быть выпущена эта пуля. Граф почти ничего не помнил. Единственное, что запечатлелось в его памяти: он скакал по роще, нагнулся, чтобы его не хлестнула по лицу ветка дерева… и он очнулся уже на носилках.
Все были уверены в том, что необходимость нагнуться спасла ему жизнь: пуля срикошетила от дерева и попала в голову лошади. Все произошло в одно мгновение – лошадь упала, а граф от удара о землю потерял сознание.
Все последующие дни я была на седьмом небе от счастья. Я знала, что графу нездоровится, но самое главное – он был жив.
Поскольку я всегда обладала здравым смыслом, то даже в эти дни, когда испытывала блаженное облегчение, не переставала размышлять о том, что же сулит нам будущее. Как я могла допустить, чтобы этот человек стал для меня столь необходимым? Сам он вряд ли проявлял ко мне такой же интерес, но если бы и проявил, то при его репутации всякая благоразумная женщина должна бы избегать его. А разве я не гордилась тем, что всегда была благоразумной женщиной?..
Я направилась в кондитерскую, расположенную на базарной площади, куда часто заходила во время своих послеобеденных прогулок выпить чашку кофе. Мадам Латьер, владелица кафе, поприветствовала меня и сразу же завела разговор на волнующую всех тему:
– Это просто счастье, мадемуазель. Я слышала, что месье граф почти не пострадал. Ангел-хранитель в тот день не оставил его.
– Да, ему очень повезло.
– Оказывается, наши леса не так уж безопасны. И никто не смог найти преступника?
Я покачала головой.
– Я велела своему Латьеру больше не ездить верхом по этим лесам. Мне совсем не хочется увидеть его на носилках. Хотя мой муж хороший человек и у него нет врагов в наших местах.
Я помешивала кофе, чувствуя себя не в своей тарелке. Хозяйка кондитерской рассеянно смахнула со скатерти крошки.
– Ах, господин граф. Он такой обходительный. Мой дедушка часто рассказывал о графе де ла Тале тех времен. Ни одна девушка в округе не могла чувствовать себя в безопасности… но если случалась… беда, он всегда подыскивал для девушки мужа, и, поверьте мне, никто никогда не страдал от этого. Поэтому у нас говорят, что здесь, в Гайяре, часто можно встретить людей, внешне похожих на обитателей замка. Такова уж природа человека.
– Как изменились виноградники за последние недели, – сказала я, желая переменить тему. – Мне сказали, что, если погода и дальше будет теплой и солнечной, урожай выдастся хорошим.
– Хороший урожай! – Она рассмеялась. – Компенсация господину графу за то, что с ним случилось в лесу, не так ли?
– Я надеюсь.
– А не считаете ли вы, мадемуазель, что все это было предупреждением? Ручаюсь, что некоторое время он не будет ездить верхом по этим лесам.
– Вероятно, нет, – выдавила я из себя и, допив кофе, поднялась.
– До свидания, мадемуазель, – разочарованно протянула мадам Латьер, она рассчитывала посплетничать со мной подольше.
На следующий день я не могла устоять перед соблазном проведать Габриэль. Она очень изменилась с тех пор, как я видела ее во время своего предыдущего визита. Выглядела какой-то взвинченной, но, когда я похвалила ее новый дом, который действительно выглядел очаровательным, осталась очень довольна.
– Все устроилось лучше, чем я смела надеяться, – сказала Габриэль.
– А как вы себя чувствуете? Все в порядке?
– Да, я встречалась с мадам Карре. Вы знаете, это местная акушерка. Она мною довольна, и теперь осталось только ждать. Мама, то есть мать Жака, всегда здесь и очень добра ко мне.
– Кого вы хотите – девочку или мальчика?
– Наверное, мальчика. Все предпочитают, чтобы первым родился мальчик.
Я представила себе, как он будет играть в саду – эдакий маленький крепыш. Интересно, проявятся ли у и него фамильные черты обитателей замка?
– А Жак?
Ее щеки залились румянцем.
– Он… он просто счастлив… очень счастлив.
– Как удачно, что… все в итоге уладилось наилучшим образом.
– Месье граф очень добр.
– Но далеко не все такого мнения. По крайней мере, тот, кто стрелял в него, так не думает.
Она стиснула руки.
– Вы считаете, что выстрел не был случайным? Вы думаете…
– Ему повезло. Вы, должно быть, были потрясены, когда узнали…
Едва я произнесла эти слова, как мне стало стыдно. Ибо я поняла, что если мои подозрения относительно графа и Габриэль верны, то я глубоко задену бедняжку, но мне было необходимо выяснить, является ли граф отцом ее ребенка.
Но она спокойно отреагировала на мои слова, что доставило мне огромную радость. Габриэль явно не поняла подтекста моего высказывания, а чувствуй она себя виноватой, немедленно уловила бы его скрытый смысл.
– Да, это было большим потрясением, – откликнулась Габриэль. – К счастью, Жак в это время находился неподалеку от места происшествия и быстро прислал людей с носилками.
Но я решила продолжить свои расследования.
– Как вы думаете, у графа здесь есть враги?
– О, это был несчастный случай, уверяю вас, – быстро сказала она.
– Пожалуй, – сочла нужным согласиться я. – И к счастью, граф пострадал не очень сильно.
– Я ему так благодарна. – В ее глазах стояли слезы. И мне хотелось бы знать, были ли это слезы благодарности или чего-то иного, более сокровенного.
Через несколько дней, гуляя по средней террасе с ее декоративными клумбами и партерами, отделенными друг от друга живыми изгородями из самшита, я увидела графа, сидящего на каменной скамье перед маленьким прудом с лилиями и золотыми рыбками.
В этом замкнутом со всех сторон пространстве сада сильно припекало солнце, и в первый момент мне показалось, что он спит. Несколько секунд я стояла и смотрела на него, а когда собралась тихо уйти, то услышала его голос:
– Мадемуазель Лоусон!
– Надеюсь, я не побеспокоила вас.
– О, это самое приятное из всех беспокойств. Идите сюда и посидите со мной немного.
Я подошла к скамейке и села рядом с ним.
– Я еще не поблагодарил вас за быстроту и находчивость, проявленные в тот день в лесу.
– Не думаю, что сделала нечто, достойное похвалы. Любой на моем месте поступил бы так же. Вам уже лучше?
– Намного. Правда, растяжение мышц немного беспокоит. Но мне сказали, что это через неделю пройдет. А пока вот ковыляю с палкой.
Я посмотрела на его руку с кольцом-печаткой на мизинце, опиравшуюся на трость с набалдашником из слоновой кости. Он не носил обручального кольца, как принято у мужчин во Франции. Интересно, это было просто пренебрежение традицией или имело какой-то смысл?
Он посмотрел на меня и сказал:
– Вы выглядите… такой умиротворенной и довольной, мадемуазель Лоусон.
Я была поражена. Неужели я позволила себе так обнаружить свои чувства?
– Вся эта окружающая обстановка, – поспешно залепетала я. – Теплое солнце… цветы, фонтан… так прекрасны. Разве можно чувствовать себя по-иному здесь? А что это там за скульптурная группа посередине пруда?
– Персей, спасающий Андромеду. Очень неплохая вещь. Вы должны посмотреть на нее поближе. Она сделана около двухсот лет назад скульптором, которого мой предок привез в замок. Она должна вам очень понравиться.
– Почему же очень?
– Я считаю вас Персеем женского рода, спасающим искусство от дракона гниения, старения, вандализма и так далее.
– Какая поэтичная фантазия! Вы удивляете меня.
– Я вовсе не такой уж обыватель, как вы думаете. А после того, как вы преподадите мне еще несколько уроков в галерее, я и вовсе стану эрудитом, вот увидите.
– Уверена, что вы не горите желанием приобретать знания, от которых вам нет никакой пользы.
– Но я всегда считал, что любые знания полезны.
– Если всего нельзя постичь, то стоит ли забивать голову тем, что не имеет практической пользы, – это будет лишь пустой тратой времени… в ущерб многому другому.
Он пожал плечами и улыбнулся. А я продолжала:
– Как же все-таки выяснить, кто стрелял в лесу?
– Вы считаете, это нужно?
– Конечно. А что, если это опять повторится?
– Ну что ж, возможно, тогда исход будет менее удачен… или более. В зависимости от того, как на это посмотреть.
– Я нахожу ваше отношение к происшествию очень странным. Как будто вам все равно, кто пытался убить вас!
– Но моя милая мадемуазель Лоусон, уже проведено не одно расследование, а установить, кому принадлежала пуля, не так-то просто, как вам кажется. Ружье имеется почти в каждом доме. В окрестных лесах водится много зайцев. Они так хороши, тушенные в горшочке!
– В таком случае, если кто-то действительно стрелял зайцев, то почему бы не прийти и не сказать об этом?
– Что вместо зайца убили мою лошадь?
– Хорошо, предположим, что кто-то стрелял, и пуля, попав в дерево, срикошетила и убила вашу лошадь. Знал ли тот человек с ружьем, что вы в лесу?
– Положим, что он… или она… об этом и не подозревали.
– Так, значит, вы склонны считать случившееся несчастным случаем?
– А почему бы и нет, поскольку это очень разумная версия.
– Это очень удобная версия, но я не думаю, что вы из тех, кто согласится с ней.
– Возможно, когда вы узнаете меня лучше, то измените свое мнение. – Граф улыбнулся. – Здесь так приятно. Если у вас нет других планов, может быть, останетесь со мной и мы немного поболтаем. Потом я отведу вас к пруду и вы полюбуетесь скульптурой. Это действительно маленький шедевр. У Персея на редкость решительное выражение лица. Он буквально преисполнен решимости одолеть чудовище. А теперь… давайте поговорим о картинах. Как идут дела? Вы просто чудо. Скоро вы закончите работу и наши полотна будут выглядеть так, будто только что вышли из-под кисти художника. Это просто невероятно, мадемуазель Лоусон.
Мы поговорили о картинах, а потом пошли смотреть скульптурную группу. Затем вместе отправились в замок.
Мы медленно шли по террасе. Когда приблизились к замку, я заметила в окне классной комнаты какое-то движение. Любопытно, кто следил за нами – Нуну или Женевьева?
Интерес к происшествию с графом внезапно угас – виноградникам грозила опасность. Виноградная лоза приближалась к пику своего летнего роста, когда появились признаки филлоксеры. Новость быстро распространилась и в городке, и в замке.
Я отправилась к мадам Бастид, чтобы узнать подробности. Пока мы пили кофе, она рассказала мне, какой вред может принести филлоксера. Если ее не остановить, весь урожай погибнет.
Жан-Пьер с отцом работали чуть ли не всю ночь. Виноградники надо было опрыскать мышьяковистокислым натрием, имея при этом в виду, что слишком большая доза раствора может нанести лозе вред, а слишком малая не даст нужного эффекта.
– Такова жизнь, – философски заключила мадам Бастид, пожимая плечами, и принялась еще раз рассказывать мне о том, когда виноградная тля уничтожила лозу во всей стране. – Прошли годы прежде, чем наши виноградари смогли вернуть себе былое благополучие, – вздохнула она. – И каждый год несет свои заботы – то филлоксера, то листовертка, то хрущ. Ах, Даллас, и кто только становится виноградарем?
– Но зато, когда урожай собран без потерь, какая это, должно быть, радость!
– Вы правы. – Глаза мадам Бастид засияли. – Видели бы вы нас тогда! Мы буквально сходили с ума от радости.
– Но если бы над вами не висела какая-либо напасть, вы бы не испытывали тогда такой радости.
– Это верно. В Гайяре нет прекраснее времени, чем сбор урожая, и, чтобы испытать наслаждение, надо сначала его выстрадать.
Я спросила, как дела у Габриэль.
– Она очень счастлива. И подумать только, что это был, оказывается, Жак.
– Вы удивлены?
– О, не знаю. Они дружили с детства. Порой так трудно заметить происходящие перемены. Девочка вдруг становится женщиной, мальчик – мужчиной… Такова природа. Да, я удивилась, узнав, что это Жак, хотя догадывалась, что Габриэль влюбилась. В последнее время она стала такой рассеянной. Ну что теперь говорить! Все устроилось наилучшим образом. Жак справится с делами в Сен-Вайяне. Сейчас ему, конечно, придется как следует потрудиться, ведь эта зараза распространяется очень быстро! Было бы очень некстати, если бы она затронула и виноградники Сен-Вайяна именно теперь, когда Жак только приступил к работе.
– Граф был очень добр, предложив Жаку стать управляющим в Сен-Вайяне, – заметила я.
– Иногда Всевышний подает нам знаки своей доброты.
Погруженная в свои мысли, я отправилась назад в замок. Конечно, убеждала я себя, в тот вечер Габриэль рассказывала графу о своих проблемах. И, зная о том, что она беременна от Жака, а Жак не в состоянии содержать и жену, и мать, граф назначил его управляющим в Сен-Вайян. В любом случае Дюраны были слишком стары, чтобы заниматься виноградниками. Конечно, все обстояло именно таким образом.
Да, я действительно изменилась: стала верить в то, во что мне хотелось верить.
Нуну несказанно радовалась, когда я наведывалась к ней в комнату, что я делала довольно часто. Для меня здесь всегда был приготовлен кофе, мы сидели и разговаривали чаще всего о Женевьеве и Франсуазе.
В то время, когда всю округу волновала филлоксера, единственной заботой Нуну была раздражительность Женевьевы.
– Боюсь, что ей не нравится жена месье Филиппа, – сказала Нуну, с беспокойством взглянув на меня. – Она всегда была против присутствия в доме женщины с тех пор, как…
Я не хотела, чтобы Нуну рассказала мне то, что я уже сама знала о графе и Клод.
– Прошло уже много времени с тех пор, – возразила я, – как умерла ее мать. Она должна была бы уже оправиться от удара.
– Если бы у нее был брат, все было бы по-другому. Но теперь граф привез сюда месье Филиппа и женил его на этой женщине…
– Уверена, Филипп сам хотел жениться, – поспешно сказала я. – Иначе зачем бы он пошел на это? Вы говорите так, будто…
– Я говорю то, что знаю. Граф не женится никогда. Он не любит женщин.
– Но я слышала, что как раз их-то он и очень любит.
– Любит? О нет, мадемуазель, – горько посетовала она. – Граф никогда никого не любил. Человека может развлекать то, что он презирает. И, при определенном характере, чем больше в нем презрения, тем больше удовольствия доставляют ему эти забавы. Вы меня понимаете? Да что там говорить, вас это совсем не касается… К тому же вы скоро покинете замок и вряд ли о нас еще вспомните.
– Я не заглядываю так далеко вперед.
– Понимаю. – Нуну улыбнулась. – Замок – это маленькое королевство. Я даже не могу себе представить жизнь в другом месте. Ведь я приехала сюда в то время, когда Франсуаза вышла замуж.
– Здесь все совсем не так, как в Каррефуре.
– Да, совсем по-иному.
Вспоминая большой мрачный особняк, который был домом Франсуазы, я заметила:
– Франсуаза, должно быть, чувствовала себя очень счастливой, когда впервые приехала сюда.
– Франсуаза никогда не была здесь счастлива. Понимаете, граф не обращал на нее внимания. – Нуну пристально посмотрела на меня. – Не в его привычках обращать на кого-то внимание. Он способен лишь использовать людей… рабочих, которые делают вино… и всех нас, здесь, в замке.
– Но разве так не должно быть? – спросила я почти сердито. – Ведь не может же один человек сам обрабатывать виноградники, и у каждого господина есть слуги.
– Вы не поняли меня, мадемуазель. Я же говорю вам, что он не любил Франсуазу. Этот брак был заранее оговорен. Среди таких семей подобное принято, но и такие браки бывают весьма удачными. Но только не этот. Франсуаза оказалась в замке потому, что де ла Тали посчитали ее подходящей женой для графа; ее взяли сюда, чтобы она создала семью. Но ведь она была молода, у нее были свои чувства… и не могла понять, в чем дело. Тогда… она умерла. Граф очень странный человек, мадемуазель. Не заблуждайтесь на его счет.
– Он… необычный.
Нуну грустно посмотрела на меня.
– Если бы вы могли увидеть, какой она была до замужества и какой стала, поселившись в замке как графиня де ла Таль!
– Мне бы тоже хотелось этого.
– Я вам давала читать ее записные книжечки, из которых все же можно понять, что это была за женщина.
– Да, они помогли мне составить себе представление о Франсуазе.
– Она всегда делала записи, когда ей становилось невмоготу. Иногда она читала мне их вслух. «Ты помнишь это, Нуну?» – спрашивала Франсуаза, и мы вместе смеялись. В Каррефуре она была невинной маленькой девочкой. Но когда вышла замуж за графа, ей пришлось многому учиться и учиться быстро. Как быть хозяйкой замка, но ведь это еще не все.
– Что она чувствовала, когда впервые приехала сюда?
Мой взгляд невольно остановился на буфете, в котором Нуну держала свои сокровища. Там находилась шкатулка, в которой она хранила вышивки, подаренные ей Франсуазой, и те самые записные книжечки, в которых содержалась вся история жизни Франсуазы. Мне очень хотелось прочитать о сватовстве графа, хотелось узнать о Франсуазе уже не как о девушке, ведущей уединенную жизнь в Каррефуре со строгим отцом и преданной Нуну, а как о жене человека, который начинал занимать все более важное место в моей жизни.
– Когда она была счастлива, то не вела записей, – пояснила Нуну. – А когда Франсуаза впервые приехала сюда, было столько волнений, хлопот… Даже я виделась с ней редко.
Значит, вначале она все-таки была счастлива?
– Как ребенок… Ей говорили, что ей очень повезло, и она верила этому. Ей говорили, что она будет счастлива, и она верила в это тоже.
– И когда она почувствовала себя несчастной?
Нуну развела руками и посмотрела на пол, как будто ожидала найти там ответ.
– Довольно скоро Франсуаза начала понимать, что жизнь не такая, какой она себе ее представляла. Но у нее должен был родиться ребенок, и ей пока оставалось о чем помечтать. Но потом наступило разочарование, ибо все ждали сына.
– Она доверяла вам свои сокровенные мысли, Нуну?
– До замужества она рассказывала мне обо всем.
– А потом нет?
Нуну покачала головой.
– Только когда я прочла, – она кивнула на буфет, – я поняла, что моя девочка перестала быть ребенком… и очень страдала.
– Вы имеете в виду, что граф был жесток с ней?
Губы Нуну сурово сжались.
– Она очень нуждалась в любви.
– А сама Франсуаза любила его?
– Муж вызывал у нее ужас!
Я была поражена горячностью ее ответа.
– Почему? – спросила я.
Губы Нуну задрожали, и она отвернулась, похоже уйдя в прошлое. Но внезапно ее настроение изменилось, и она медленно проговорила:
– Франсуаза восхищалась им… вначале… Как и все женщины.
Мне показалось, что Нуну приняла какое-то решение, ибо она внезапно поднялась, подошла к буфету и, взяв ключ, который всегда висел у нее у пояса, решительно отперла дверцу.
Я увидела стопку аккуратно сложенных записных книжечек. Она выбрала одну из них.
– Возьмите это с собой и почитайте. Только никому больше не показывайте, а потом отдайте мне обратно.
Я понимала, что следует отказаться, ибо таким образом я вторгалась не только в личную жизнь Франсуазы, но и в личную жизнь графа. Но оказалась не в силах следовать велениям рассудка.
Нуну волновалась за меня. Она считала, что граф проявляет ко мне определенный интерес, и в таком замаскированном виде пыталась дать мне понять, что человек, который привел в дом свою любовницу и выдал ее замуж за своего кузена, был к тому же еще и убийцей. Она намекала, что если я позволю себя втянуть в отношения с таким человеком, то тоже подвергнусь опасности. С какой стороны может грозить эта опасность, Нуну не могла сказать. Но, тем не менее, она меня предупреждала.
Я унесла книжечку к себе в комнату, сгорая от нетерпения скорее прочитать ее. Однако была очень разочарована, ибо не нашла ожидаемых драматических признаний или откровений.
У Франсуазы был собственный участок в саду, где она выращивала цветы.
«Мне хочется, чтобы Женевьева любила их так же, как я. Мои первые розы. Я срезала их и поставила в свою спальню. Нуну сказала, что цветы не следует держать в спальне ночью, так как они забирают воздух, который нужен тебе самой. Я заявила ей, что это чепуха, но, чтобы сделать ей приятное, позволила их вынести…»
Читая страницу за страницей, я тщетно пыталась найти его имя. И только когда дошла почти до самого конца, появилось упоминание о графе.
«Лотэр вернулся сегодня из Парижа. Иногда мне кажется, что он презирает меня. Я знаю, что не так умна, как те женщины, с кем он встречается там. Я должна постараться узнать больше о тех вещах, которые его интересуют. О политике и истории, литературе и живописи. Хорошо бы, чтобы они не были такими скучными…
Мы сегодня поехали кататься верхом: Лотэр, Женевьева и я. Он наблюдал за Женевьевой. Я была в ужасе, что она может начать капризничать. Она такая нервная…
Лотэр уехал. Я не совсем уверена куда, но думаю, в Париж. Он не сказал мне…
Сегодня к нам с Женевьевой в замок приходили маленькие дети. Мы учим их катехизису. Я хочу, чтобы Женевьева понимала, в чем заключается ее долг как дочери хозяина замка. После занятий мы говорили об этом, и обе чувствовали себя очень хорошо и спокойно. Я люблю вечера, когда начинает темнеть и приходит Нуну, чтобы закрыть шторы и зажечь лампы. Я напомнила ей, как всегда любила в Каррефуре эту часть суток, когда она, бывало, входила и закрывала ставни… еще до того, как совсем стемнеет, так что мы не видели темноты. Я напомнила ей об этом, а она ответила: «Ты все фантазируешь, Капуста». С тех пор как я вышла замуж, она уже не называла меня Капустой…
Сегодня я ездила в Каррефур. Папа был рад меня видеть. Он говорит, что Лотэр должен построить церковь для бедных и что я должна убедить его сделать это…
Я говорила с Лотэром о церкви. Он спросил, зачем нужна еще церковь, если одна уже есть в городке. Я сказала, что папа считает, что, если церковь будет построена недалеко от виноградников, люди смогут чаще ходить туда и молиться в любое время дня. И это будет благом для их душ. Лотэр ответил, что в рабочее время они должны заботиться только о винограде. Не знаю, что скажет папа, когда я увижу его. Наверное, еще больше невзлюбит Лотэра…
Папа говорит, что Лотэр должен уволить Жака Лапэна и выслать из Гайяра вместе с семьей, потому что тот атеист. Продолжая держать Жака на работе, он как бы прощает ему грехи. Когда я рассказала об этом Лотэру, он рассмеялся и сказал, что сам будет решать, кто должен на него работать и кого выгнать, и что взгляды Лапэна его не касаются, а уж взгляды папы тем более. Иногда мне кажется, что Лотэр так сильно не любит папу, что даже жалеет о том, что женился на мне…
Сегодня я ездила в Каррефур. Папа увел меня к себе в спальню, заставил встать на колени и помолиться вместе с ним. Я часто думаю об этой комнате. Она похожа на тюрьму. Так холодно стоять на коленях на каменных плитах, что потом очень долго ноги сводит судорогой. И как он только может спать на таком жестком соломенном тюфяке? Единственное, что оживляет комнату, – это распятие на стене. Больше в комнате нет ничего, кроме кровати и скамеечки для вознесения молитв. После молитв папа долго говорил со мной. Я чувствовала себя злым, грешным созданием…