Текст книги "Изумруды к свадьбе (Властелин замка, Влюбленный граф)"
Автор книги: Виктория Холт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)
– Он не спросит. Он нами не интересуется.
Девочка была немного обижена? Однако сейчас невнимание отца заботило ее гораздо меньше, чем раньше. Да и Нуну теперь не возражала, ибо, куда бы ни отправлялась Женевьева, я всегда сопровождала ее. Казалось, няня полностью мне доверяла, и это очень льстило.
А когда мы отправлялись в городок, с нами был Жан-Пьер. Собственно, он и предлагал эти увеселительные прогулки, получая от них не меньшее удовольствие, чем мы, а Женевьеве очень нравилось быть в его компании…
В первую неделю поста граф и Филипп возвратились в Гайяр. Филипп был помолвлен, и вскоре должна была состояться его женитьба на мадемуазель де ла Монель.
Эта новость быстро распространилась и по замку, и в соседнем городке.
Граф пришел в галерею, когда я работала. Стояло прекрасное солнечное утро, а поскольку дни стали длиннее, я проводила теперь за работой гораздо больше времени. При ярком освещении отреставрированные картины выглядели еще лучше, и граф рассматривал их с большим удовольствием и интересом.
– Великолепно, мадемуазель Лоусон, – прошептал он. Его глаза смотрели на меня с таким выражением, которого я никак не могла понять. – И в чем состоит смысл операции, которой вы сейчас заняты?
Я объяснила ему, что картина, над которой в тот момент трудилась, была сильно повреждена. На ней отошли целые слои краски, и я заполняла отсутствующие места гипсовой мастикой, которую потом собиралась подретушировать.
– Вы настоящий художник, мадемуазель Лоусон.
– Как вы уже однажды заметили – художник по призванию, но не состоявшийся как профессионал.
– Но вы мне простили, хотя и не забыли это не слишком любезное замечание?
– Человек не обязан прощать других, если они говорят ему правду.
– Вы такая умная и энергичная. И мы все, в том числе эти картины, нуждаемся в вас.
Он подошел ко мне совсем близко, его глаза по-прежнему были прикованы к моему лицу. И в них сквозило восхищение… Или я ошибалась? Я хорошо представляла себе, как сейчас выглядела. Коричневая блуза никогда не была мне к лицу, а волосы имели привычку выбиваться из-под шпилек и заколок. Так что вряд ли его могла привлечь моя внешность.
Конечно, это было всего лишь проявление нарочитого внимания, обычного для всех волокит и донжуанов. Подобная мысль мгновенно испортила мне настроение и радость от такого милого обращения со мной графа, и я постаралась выбросить ее из головы.
– Вам не следует волноваться, – заметила я. – Я использую краску, которая легко растворяется, поэтому ее очень просто смыть. Вы знаете, в чем сложность реставрации старых картин?
– Нет, – ответил он.
– Когда создавались эти полотна, художники сами смешивали краски. Только они знали секреты своего ремесла… и у каждого был собственный метод. Вот почему работы старых мастеров считают уникальными и так высоко ценятся. Вот почему их так сложно копировать.
Он внимательно слушал.
– Ретуширование – очень тонкая операция, – продолжала я. – И реставратор, конечно, ни в коем случае не должен привносить в оригинал свое собственное видение натуры.
Неожиданно мне показалось, что граф понимает, что за потоком слов я пытаюсь скрыть свое смущение, и это его забавляло.
Затем он вдруг сказал:
– Оказывается, это весьма опасно. Пожалуй, то же самое, как пытаться создать человека в том виде, в каком вы хотели бы его видеть, то есть пытаться подчеркнуть хорошее… и скрыть, убрать злое и недоброе.
– Я думала только о картинах. Это единственный предмет, о котором я могу говорить с достаточной уверенностью.
– А ваш энтузиазм показывает, что вы являетесь настоящим экспертом. Скажите, а каковы успехи моей дочери в английском языке?
– Они просто замечательны.
– А вы не считаете, что забота о картинах и занятие с моей дочерью являются для вас слишком большой нагрузкой?
Я улыбнулась:
– И то и другое доставляет мне огромное удовольствие.
– Я очень рад этому. А то я боялся, что жизнь у нас покажется вам весьма скучной.
– Ни в коем случае. И еще – я должна поблагодарить вас за разрешение пользоваться конюшней.
– Не за что. Теперь жизнь в замке стала более тихой и спокойной, чем прежде. – Он взглянул куда-то вдаль и добавил холодно: – После смерти моей жены мы больше не развлекаемся, как бывало. Может быть, что-нибудь изменится после женитьбы моего кузена, когда его жена станет хозяйкой замка.
– Или если вы сами, женитесь, – импульсивно вставила я и была уверена, что услышала прозвучавшую в его голосе горечь, когда он спросил:
– А что заставляет вас думать, что я могу жениться?
Поняв, что допустила бестактность, я, как бы себе в оправдание, промямлила:
– Ну, это вполне естественно, что со временем…
– Полагаю, что вам известны обстоятельства смерти моей жены, мадемуазель Лоусон?
– Да, я слышала… разговоры, – ответила я, ощущая себя при этом так, будто угодила одной ногой в трясину и должна как можно скорее отступить обратно, пока меня не засосало.
– О, – усмехнулся он, – разговоры! Находятся люди, которые считают, что я убил свою жену.
– Уверена, что вы не обращаете внимания на подобный вздор.
– Вы смущены? – спросил он с недобрым блеском во взгляде. – Это свидетельствует о том, что вы вовсе не убеждены, что слышали вздор. Вы считаете меня способным на самые темные поступки. Ведь так?
Мое сердце бешено забилось в груди.
– Вы, конечно, шутите, – сказала я.
– Это как раз то, что можно было бы ожидать от англичанина, мадемуазель Лоусон. Малоприятная тема для разговора, и мы больше не будем обсуждать ее тему. Лучше верить в то, что виновата сама жертва.
Он вновь обрел спокойствие, причем так же быстро, как за мгновение до этого стал вдруг резким и злым.
– А вы, мадемуазель Лоусон, просто восхитительны. Вы же понимаете, что в данных обстоятельствах я никогда не смогу снова жениться. Вы, наверное, удивлены тем, что я обсуждаю с вами свои взгляды на брак?
– Да, действительно, удивлена.
– Вы такой благодарный и сочувствующий слушатель, так откровенно демонстрируете здравый смысл и искренность, что эти качества толкнули меня на столь неблагоразумный поступок, как обсуждение с вами моих личных дел.
– Я даже не знаю: благодарить ли мне вас за комплименты или извиниться за то, что втянула вас в такое искушение.
– Поступаете, как всегда – или почти как всегда, – говорите то, что думаете. Именно поэтому я хотел бы задать вам вопрос, мадемуазель Лоусон, Сможете ли вы ответить на него откровенно?
– Я постараюсь.
– Прекрасно, тогда я спрашиваю: считаете ли вы, что я убил свою жену?
Я была потрясена. Его глаза были наполовину прикрыты веками, но я знала, что он внимательно и настороженно смотрит на меня, пока я в течение каких-то секунд не отвечала на его вопрос.
– Благодарю вас, – коротко сказал он.
– Но я еще не ответила.
– Нет, ответили. Вам потребовалось время, чтобы найти слова для тактичного ответа. Но мне не нужен такт. Мне нужна правда.
– Но вы должны позволить мне сказать, раз уж поинтересовались моим мнением.
– Хорошо.
– Я ни секунды не верила в то, что вы дали своей жене смертельную дозу опия, но…
– Но…
– Возможно, вы… разочаровали ее… Я имею в виду, что она, по всей вероятности, чувствовала себя в браке глубоко несчастной и, чтобы не мучиться больше, решилась на отчаянный шаг.
Он смотрел на меня с кривившей его губы улыбкой. Я чувствовала, насколько он несчастен, и меня вдруг охватило непреодолимое желание сделать его счастливым. Это был абсурд, но я ничего не могла поделать с собой. Я была уверена, что за показным упрямством, самонадеянностью и безразличием к людям скрывается живой, тонко чувствующий человек, которого я не сумела разглядеть.
Казалось, что он прочитал мои мысли, ибо на его лице появилось суровое выражение:
– Теперь вы знаете, мадемуазель Лоусон, почему я не испытываю желания жениться. Даже вы считаете, что я косвенно виноват в ее смерти, и вы, такая мудрая молодая женщина, без сомнения, правы.
– Лучше считайте меня глупой, нетактичной, неловкой… кем угодно…
– Я считаю вас свежим ветром, мадемуазель Лоусон. И вы знаете об этом. Но мне кажется, у вас, англичан, есть поговорка: клевета, что уголь – не обожжет, так замарает. Правильно? – Я утвердительно кивнула. – Оклеветать кого-нибудь – простое дело. Ну да ладно! В обмен на преподанный вами урок по реставрации картин я поведал вам кое-что из семейной истории. А сейчас я собираюсь сказать вам, что сразу же по окончании Пасхи мы с кузеном уедем в Париж. Я не вижу причины откладывать свадьбу Филиппа. Мы с ним примем участие в обеде по поводу подписания брачного контракта в доме невесты, а затем и в самих церемониях. После медового месяца они возвратятся в замок, и мы здесь тоже отпразднуем это событие.
Как он мог так спокойно говорить о предстоящей свадьбе? Зная о его роли во всей этой истории, я очень злилась на него за такое поведение, а заодно и на саму себя за то, что была готова так легко забыть все его отрицательные качества и принимать его таким, каким он казался в настоящий момент.
А граф тем временем продолжал:
– Как только они возвратятся в замок, мы устроим бал. Новая мадам де ла Таль непременно захочет этого. Еще через два дня мы устроим бал для тех, кто имеет какое-нибудь отношение к замку… работников виноградников, слуг, словом, всех. Это старая традиция, которую соблюдают каждый раз, когда женится наследник замка. Надеюсь, вы примете участие в обеих церемониях?
– Я хотела бы принять участие только во второй – для работников виноградников, ибо не уверена, что мадам де ла Таль захочет видеть меня на балу.
– Этого хочу я, а значит, так тому и быть. Моя дорогая мадемуазель Лоусон, я – хозяин замка. И мое положение может изменить только моя смерть.
– О, я не сомневаюсь в этом, – ответила я.
– Вот и замечательно. А теперь не смею вас более задерживать. Я вижу, как вам не терпится вернуться к своим картинам.
И он ушел, оставив меня в замешательстве и породив во мне ощущение, что меня все глубже и глубже затягивает в зыбучие пески, вырваться из которых с каждым днем становится все труднее и труднее. Не затеял ли граф этот разговор только для того, чтобы предупредить меня об опасности?
Граф и Филипп уехали в Париж на следующий день после страстной пятницы, а в понедельник я отправилась навестить Бастидов. Ив и Марго играли в саду. Они увидели меня и тут же позвали посмотреть пасхальные яйца, которые нашли в воскресенье – какие в доме, какие за его пределами; их было столько же, сколько и в прошлом году.
– Вы, наверное, не знаете, мадемуазель, – сказала Марго, – что церковные колокола летают для благословения в Рим, а по дороге роняют яйца специально для того, чтобы потом их могли найти дети.
Я созналась, что никогда об этом раньше не слышала.
– У вас в Англии нет пасхальных яиц? – изумился Ив.
– Есть… но в качестве подарков.
– Эти яйца тоже подарки, – сказал он. – Колокола в действительности их не роняют. Но мы же их находим, видите? Хотите одно?
Я сказала, что с удовольствием отнесла бы одно яйцо Женевьеве, которой такой подарок доставит радость. Яйцо было тут же тщательно завернуто и торжественно вручено мне. Я сказала детям, что теперь повидаюсь с их бабушкой. Они обменялись взглядами.
– А ее нет… Она ушла…
– С Габриэль, – добавила Марго.
– Тогда приду к ней в следующий раз. Что-нибудь случилось?
Дети пожали плечами, и тут я увидела их служанку Жанну, которая возвращалась с реки, неся корзину с бельем.
– Добрый день, Жанна, – сказала я.
– Добрый день, мадемуазель.
– Я заходила к вам, но не застала мадам Бастид дома.
– Она пошла в городок.
– Но она так редко выходит из дома в такое время дня.
Жанна кивнула и усмехнулась:
– Будем надеяться, что все в порядке.
– А у вас есть основания думать, что что-то не так?
– Да у меня самой есть дочка.
Я страшно удивилась и подумала, что, по-видимому, не совсем правильно поняла ее, ибо она говорила на местном наречии.
– Вы имеете в виду мадемуазель Габриэль…
– Мадам очень расстроена, и я знаю, что она повела мадемуазель Габриэль к врачу. – Жанна воздела к небу руки. – Я молю всех святых, чтобы все обошлось, но, когда играет молодая горячая кровь, всякое может случиться.
Я не могла поверить в то, на что намекала Жанна, и спросила:
– Надеюсь, у мадемуазель Габриэль ничего инфекционного?
Я оставила ее улыбаться про себя моей наивности и отправилась дальше. Но беспокойство заставило меня на обратном пути в замок еще раз заглянула к Бастидам.
На этот раз мадам Бастид была дома. Она выглядела расстроенной и грустной.
– Я, наверное, не вовремя? – спросила я. – Лучше я пойду…
– Нет, не уходите. Все равно все скоро узнают… и потом я знаю вашу порядочность. Садитесь, Даллас.
Она сама тяжело опустилась в кресло. Я последовала ее примеру в полной растерянности. Мадам Бастид после долгого молчания наконец произнесла:
– И чтобы такое произошло в нашей семье?!
– Габриэль?
Она кивнула.
– Где она?
– Наверху, в своей комнате. Не говорит ни слова… такая упрямая…
– Она больна?
– Больна… Если бы! Все, что угодно, только не это! Я бы никогда не поверила, что такое может случиться. Она не из тех девиц, которые привыкли шляться. Всегда была такой тихой и смирной девочкой.
– Может быть, все можно уладить?
– Надеюсь, но страшно боюсь, что Жан-Пьер ужасно разозлится на нее, когда узнает.
– Бедная Габриэль! – прошептала я.
– Бедная Габриэль! Я заметила, что в последнее время она сделалась строптивой, нервной, обеспокоенной… стала избегать нас. А сегодня утром, когда умывалась, ей стало плохо. К тому времени я уже кое-что заподозрила, и поэтому мы быстро отправились к врачу, который подтвердил мои наихудшие опасения.
– И она отказывается назвать вам имя своего возлюбленного?
Мадам Бастид кивнула.
– Вот это-то меня как раз и беспокоит. Если это кто-то из молодых парней, то можно было бы постараться все сделать по закону. Но поскольку она молчит… мне кажется, что речь идет о ком – то, кто как раз и не собирается поступить как положено.
Я спросила у нее, не приготовить ли ей кофе, и, к моему большому удивлению, она позволила мне отправиться в кухню. Она сидела за столом, глядя прямо перед собой невидящим взглядом. Я подала ей кофе и сказала, что могла бы отнести чашечку и Габриэль.
Мадам Бастид кивнула. Я отправилась наверх и постучала в дверь.
– Не надо, бабушка, – ответила Габриэль. Тогда я отворила дверь и подошла к ней, протягивая чашку дымящегося кофе. – А, это вы, Даллас.
– Я принесла кофе, вы не возражаете?!
Она лежала и смотрела на меня безразличным взглядом. Я взяла ее за руку. Бедная Габриэль, она сейчас была в таком же положении, как тысячи других девушек, для каждой из которых это была совершенно новая и сугубо личная трагедия.
– Мы можем для вас что-нибудь сделать? – спросила я.
Она отрицательно покачала головой.
– Вы не можете выйти замуж и…
Она снова отрицательно покачала головой и отвернулась к стене, чтобы я не могла видеть ее лица. – Он… женат? Ответа не последовало.
– Ну хорошо, в таком случае, если он не может жениться на вас, вам остается только набраться терпения.
– Они все будут ненавидеть меня, – прошептала Габриэль. – Все… Теперь в нашем доме уже никогда не будет, как раньше.
– Это неправда, – возразила я. – Они все в шоке… потрясены, но потом все пройдет, и они успокоятся. А когда родится ребенок, все полюбят его.
Она повернулась ко мне и слабо улыбнулась.
– Вы всегда стараетесь сделать так, чтобы все устроилось по-хорошему, Даллас. Но здесь уже ничего нельзя сделать. Я сама, как они сказали, приготовила эту постель, и лежать в ней предстоит тоже только мне.
– Но ведь есть еще кто-то, кто должен разделить с вами возникшие трудности.
Но она опять замкнулась, не желая продолжать разговор.
Я в грустном настроении отправилась обратно в замок, вспоминая о счастливом Рождестве, о праздничном веселье за столом у Бастидов и думая о том, как неожиданно порой меняется наша жизнь.
После свадьбы Филипп и его молодая жена отправились в Италию проводить там свой медовый месяц. А я тем временем задавала себе вопрос: теперь, когда граф так цинично сбыл Клод кузену, нашел ли он ей замену? Именно такой вариант представлялся мне наиболее разумным объяснением его отсутствия в замке.
Он появился в замке незадолго до того, как Филипп и Клод должны были возвратиться после медового месяца, но, и вернувшись, не сделал попытки увидеться со мной. Я спрашивала себя, а не чувствует ли он мое неодобрительное отношение ко всему происходящему?! Хотя; собственно, его вряд ли волнует, что я думаю по этому поводу.
Я была обескуражена, ибо надеялась снова поговорить с ним, и очень боялась того момента, когда должны были вернуться Филипп и его жена. Ведь Клод невзлюбила меня, а она, по моему убеждению, была из тех женщин, которые не делают секрета из своего отношения к тому или другому человеку. Возможно, придется принять предложение Филиппа – помочь мне найти другую работу.
После трех недель медового месяца они возвратились в замок. И уже на следующий день мне пришлось столкнуться с Клод и еще раз убедиться в том, насколько глубоко она меня невзлюбила.
Мы встретились с ней, когда я шла из галереи.
– Я думала, что вы уже закончили работу, – сказала она. – Я помню, на каком этапе вы находились в рождественские праздники.
– Реставрация картин – вещь чрезвычайно тонкая и кропотливая. А коллекция живописи в замке находилась в очень запущенном состоянии.
– Но я полагала, что это не представит больших трудностей для специалиста.
– Трудности есть всегда, но работа…
– … требует такого напряжения, что вы не можете трудиться целый день?
Это был откровенный намек на то, что я попросту тяну время, чтобы продлить свое пребывание в замке!
– Могу вас заверить, мадам де ла Таль, – сказала я как можно мягче, – что закончу реставрацию картин как можно быстрее.
– Жаль, что вы не управитесь до бала, который мы устраиваем для друзей. Надеюсь, что вы, как и остальные люди замка, ожидаете второго бала?
Она совершенно ясно дала понять, что не хотела бы видеть меня на первом балу. Хотелось крикнуть ей вслед: «Но господин граф меня уже пригласил, и пока еще он является хозяином замка!»
Я пошла к себе в комнату и стала рассматривать зеленое бархатное платье. А почему бы не пойти на первый бал? Я же уже получила приглашение, и граф будет ждать меня. Разве можно отказаться от триумфа быть тепло встреченной им под откровенно враждебным взглядом новой мадам де ла Таль?
Но в ночь перед балом я передумала. Он не нашел возможности увидеться со мной. Неужели я могу серьезно думать о том, что он встанет на мою сторону и выступит против своей возлюбленной – пусть даже и бывшей?!
В тот вечер, когда в замке давали первый бал, я рано легла в постель и попыталась читать. Но из зала доносились звуки музыки, и у меня перед глазами неотступно стояла одна и та же картина. На помосте, позади огромных корзин с гвоздиками, с которыми, как я видела, весь день возились садовники, играли музыканты. Я представляла себе, как граф вместе с женой своего кузена открывает бал. В своем воображении я видела себя в зеленом платье с изумрудной брошью, которую выиграла в качестве приза при охоте за сокровищами. Потом стала думать об изумрудах на портрете дамы из галереи и представлять, как в этих драгоценностях выглядела бы сама. Наверное, как настоящая графиня.
Я рассмеялась и снова взялась за книгу, но никак не могла сосредоточиться. Я думала о голосах, которые слышала тогда на верхних ступенях лестницы, ведущей в подземелье, и пыталась представить себе этих двоих. Интересно, они и сейчас вместе? Наверное, поздравляют друг друга с тем, как хорошо придумали всю эту затею с браком, которая дала им теперь возможность постоянно находиться под одной крышей.
Какая невероятная ситуация! И что из этого получится? Недаром имя графа связывали всегда со скандалом. Неужели он вел себя так же безрассудно и по отношению к своей жене?
В коридоре около моей комнаты послышались шаги. Я прислушалась. Шаги остановились прямо у двери. Кто-то стоял перед моей комнатой.
Я села в постели, не спуская с двери глаз. Неожиданно ручка двери повернулась.
– Женевьева! – закричала я. – Вы меня напугали!
– Извините. Я стояла за дверью, раздумывая, не спите ли вы.
Она вошла и присела на кровать. Голубое бальное платье из шелка было очаровательно, но сама Женевьева выглядела насупленной и подавленной.
– Противный бал! – буркнула она.
– Почему?
– Тетя Клод! – воскликнула Женевьева. – Но она мне не тетя. Она жена кузена Филиппа.
– Говорите по-английски, – сказала я.
– Когда я злюсь, то не могу говорить по-английски. Я должна думать, но, когда я злая, я не могу думать и говорить одновременно.
– Но тогда, наверное, вам в голову пришли бы гораздо лучшие идеи.
– О мадемуазель, вы говорите как Костяшка. Одна мысль о том, что эта женщина теперь будет жить здесь…
– Почему вы ее так не любите?
– Не люблю? Я ее ненавижу!
– Но что она вам сделала?
– Она будет здесь жить. Ни за что не осталась бы с ней под одной крышей, будь на то моя воля!
– Но, Женевьева, ради Бога, не запирайте ее в камере забвения!
– Нуну немедленно вытащит ее оттуда, так что нет никакого смысла.
– Почему вы столь агрессивно настроены против нее? Она такая милая дама.
– А мне не нравятся милые дамы. Я люблю простых, обычных, как вы.
– Какой очаровательный комплимент!
– Такие люди все портят.
– Да она еще не успела пробыть здесь достаточно долго для того, чтобы что-нибудь испортить.
– Она еще это успеет сделать, вот посмотрите! Моя мама тоже не любила «миленьких» женщин. Они ей тоже все испортили.
– Но вы ничего не знаете об этом.
– Нет, знаю и расскажу вам. Они часто ссорились, ссорились очень тихо и вежливо. Я всегда думала, что тихие ссоры гораздо хуже, чем шумные. Папа просто спокойно говорил ужасные вещи, и этот его сдержанный тон делал их еще более ужасными. Он говорил их так, будто это доставляло ему удовольствие… будто люди забавляли его тем, что они такие глупые. Он считал, что мама глупая. И это делало ее очень несчастной.
– Женевьева, вам не следует без конца терзаться тем, что произошло много лет назад, тем более что вы многого не знаете.
– Но я знаю, что он убил ее. Я знаю это!
– Вы не можете этого знать.
– Они сказали, что произошло самоубийство. Но она никогда бы не оставила меня одну.
Я взяла ее за руки.
– Не думайте об этом! – сказала я с мольбой в голосе.
– Но как же не думать о том, что произошло в твоем доме. Ведь именно из-за того, что случилось когда-то, у папы нет жены. Ведь именно поэтому должен был жениться Филипп. Если бы я родилась мальчиком, все было бы по-другому. Папа не любит меня из-за того, что я не сын. Я думаю, что мой отец убил маму, и она выходит из могилы, чтобы мстить ему.
– Что за чушь!
– Она бродит ночью по замку вместе с другими призраками камеры забвения. Я слышала их, поэтому можете не убеждать меня в том, что их не существует.
– В следующий раз, когда вы их услышите, придите и скажите мне.
– Вы это серьезно, мадемуазель? Но я уже давно не слышала их. И я их не боюсь, потому что мама не позволит им причинить мне зло. Вы помните, что сами сказали об этом?
– Обязательно дайте мне знать, когда услышите их в следующий раз.
– Вы думаете, что мы сможем пойти и посмотреть на них, мадемуазель?
– Не знаю. Сначала послушаем.
Женевьева наклонилась ко мне и прошептала:
– Решено.
В замке только и было разговоров, что о предстоящем бале для слуг и работников виноградников. Подготовка шла полным ходом и была более активной, чем подготовка к первому балу, который граф устраивал для своих друзей.
По этому случаю я надела зеленее бархатное платье. Оно придавало мне уверенности. Я соорудила себе высокую прическу и была очень довольна своим видом.
Вечером должен был состояться обед «а-ля фуршет». Предполагалось, что, когда бал будет в самом разгаре, появятся новобрачные – незаметно, без всяких церемоний, и немного потанцуют с некоторыми из приглашенных. Затем дворецкий Буланже, как бы совершенно случайно, обнаружит их в зале и провозгласит тост за здоровье молодых. Все выпьют по бокалу вина из подвалов замка – гордость Гайяра.
К тому времени, когда я появилась в зале, Бастиды были уже там. Среди них находилась и Габриэль, которая выглядела очень хорошенькой, хотя и немного меланхоличной в своем бледно-голубом платье, которое она сшила своими руками.
Мадам Бастид вошла под руку со своим сыном Арманом. Она тут же шепнула мне на ухо, что Жан-Пьер еще ничего не знает. Затем ко мне подошел Жан-Пьер и пригласил на танец.
Когда мы танцевали, он тихо напевал мне на ухо «Кто они, эти богатые люди…».
– Вот видите, даже здесь, среди всего этого великолепия, я все-таки могу петь. И это для нас, скромных и смиренных тружеников, большое событие. Не так часто нам выпадает честь танцевать в залах замка.
– А разве это лучше, чем танцевать в вашем собственном доме? Мне так понравилось у вас на праздновании Рождества, и Женевьеве тоже.
– Она очень странная девочка.
– Я была очень рада видеть ее счастливой.
Жан-Пьер мягко улыбнулся мне, а я продолжала вспоминать, как Габриэль вошла в комнату, неся на подушечке корону, и как он потом поцеловал нас, пользуясь своей привилегией, – ведь он был король на весь день.
– Она стала, пожалуй, более веселой и счастливой с тех пор, как вы появились в замке, – заметил Жан-Пьер. – Да и не одна она.
– Вы преувеличиваете мои заслуги.
– Ничуть.
– В таком случае я очень этому рада.
Он слегка сжал мою руку.
– О, вы только посмотрите… среди нас великие люди. И господин граф внимательно смотрит на нас. Может быть, он ищет вас – ту, которая не столь покорна и бессловесна, как слуги или те, кто работает на виноградниках, и которая могла бы стать для него наиболее подходящей партнершей.
– Уверена, что он так не думает.
– Вы всегда столь горячо его защищаете.
– Нет, он мне безразличен, да он и не нуждается в защите.
– Это мы еще посмотрим. Хотите пари? Первой партнершей, с которой он пойдет танцевать, будете вы.
– Я не играю в азартные игры. Музыка смолкла.
– Тоже как бы случайно, – прошептал Жан-Пьер. – Господин Буланже подает незаметный знак: прекратить танцы!
Он отвел меня к креслу, и я села. Филипп и Клод отошли от графа, который направился в мою сторону. Снова заиграла музыка. Я повернула голову и стала смотреть на музыкантов, ожидая каждую секунду, что он вот-вот появится передо мной, ибо, как и Жан-Пьер, думала, что граф решил танцевать со мной. Я была крайне удивлена, когда увидела его, промелькнувшего мимо меня в паре с Габриэль.
– Как жаль, что я не отважилась на пари, – со смехом обратилась я к Жан-Пьеру.
Тот провожал не менее удивленным взглядом танцующих – графа и свою сестру.
– Я тоже очень сожалею, что вам придется довольствоваться всего лишь хозяином виноградника вместо хозяина замка.
– Но я сделаю это с огромным удовольствием, – весело ответила я.
Клод танцевала с месье Буланже, а Филипп – с мадам Дюваль, которая командовала женской прислугой. Я подумала, что граф выбрал Габриэль потому, что она была из семьи Бастидов, которые заправляли на виноградниках.
Когда танец окончился, Буланже произнес тост и пригласил всех гостей выпить за здоровье Филиппа и Клод. Потом музыканты заиграли «Свадебный марш», и на сей раз танец открыли Клод и Филипп.
В этот момент ко мне подошел граф. Несмотря на свое намерение оставаться равнодушной, я почувствовала, что зарделись мои щеки, едва он дотронулся до моей руки и попросил доставить ему радость, подарив этот танец.
– Я не уверена, что мне он знаком, – смутилась я. – По-моему, это что-то сугубо французское.
– Не более чем сама свадьба. И вы же не можете утверждать, мадемуазель Лоусон, что мы единственная нация, которая вступает в брак.
– Я и не собираюсь этого делать, но танец мне действительно не знаком.
– Вы много приходилось танцевать в Англии?
– Нет, не много.
– Жаль. Я тоже никогда не был заядлым танцором, но подозреваю, что вы танцуете так же хорошо, как делаете все остальное, если это вам по душе. Кстати, вы не приняли моего приглашения на бал. Хотелось бы знать почему?
– Мне кажется, я пыталась объяснить вам, что не очень-то склонна к участию в подобных мероприятиях.
– Но я очень надеялся, что увижу вас на балу.
– Вот не думала, что мое отсутствие будет замечено.
– Да, представьте себе…
– Мне очень жаль.
– Глядя на вас, этого не скажешь.
– Я имею в виду, что очень сожалею о том, что стала причиной разочарования, но никак не о пропущенном бале.
– Очень хорошо, мадемуазель Лоусон. Это говорит о вашем заботливом отношении к чувствам других людей.
Мимо нас промелькнула Женевьева, танцующая с Жан-Пьером. Она чему-то радостно смеялась. Я увидела, что граф тоже заметил танцующую пару.
– Моя дочь похожа на вас, мадемуазель Лоусон, – она отдает явное предпочтение одним видам развлечения и не жалует другие.
– Нет сомнения в том, что это празднество намного веселее, чем первое – более официальное и грандиозное.
– Но как вы можете судить об этом, если сами на нем не присутствовали?
– Я просто предполагаю, а не констатирую факт.
– О, я должен был догадаться. Вам следует преподать мне еще один урок. Предыдущий мне очень понравился. Так что ждите меня у себя в галерее в какое-нибудь ближайшее утро.
– С большим удовольствием.
– Это правда?
Я взглянула в странные, прикрытые нависшими веками глаза и сказала:
– Да, конечно.
Танец окончился, и он уже больше не мог танцевать со мной, ибо это вызвало бы никому не нужные разговоры. С любым из служащих замка – только один танец, а после шести танцев он имел право вообще покинуть зал, – таков обычай, объяснил мне Жан-Пьер. Он, Филипп, Клод и Женевьева должны выполнять свой долг, а потом, один за другим, тихо выскользнуть из зала. В этом случае их уход не выглядел бы слишком официальным, потому что именно непринужденность была особенностью этого празднества, но граф должен был уйти первым, а остальные – кто когда захочет.
Все произошло именно так, как сказал Жан-Пьер. Я заметила, как спокойно и незаметно удалился граф. А после его ухода у меня уже не было желания оставаться в зале.
Я танцевала с месье Буланже, когда заметила, что Габриэль собирается уйти. Делая вид, что с интересом разглядывает гобелен, она быстрым взглядом окинула зал, потом еще раз оглянулась через плечо и выскользнула в дверь.
Я на короткое мгновение увидела ее лицо, на котором запечатлелось выражение полного отчаяния. Меня охватило беспокойство, не наделает ли она каких-нибудь глупостей.
Мне было необходимо удостовериться в том, что с ней все в порядке. Как только смолкла музыка и я смогла оставить партнера, я тоже незаметно покинула зал.
