Текст книги "Римский карнавал"

Автор книги: Виктория Холт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

– Отец, – начал он, – что ты хотел сказать своим обращением к кардиналам?

– Только то, что и хотел сказать, – ответил папа.

Чезаре показалось, что его сжимают ледяные руки, когда он понял – отец не хочет смотреть ему в глаза.

– Значит, – настаивал Чезаре, – ты имеешь в виду, что не станешь предпринимать ничего, чтобы помочь мне, Гоффредо, Лукреции и остальным членам семьи? – Начав разговор, Чезаре собирался прояснить все до конца.

Папа молчал.

– Отец, прошу, что ты задумал? Папа поднял глаза, и Чезаре увидел в них то, что так боялся увидеть, – в них было обвинение.

Он подозревает меня, подумал Чезаре. Он знает.

Потом он вспомнил слова, которые произнес Александр сразу после смерти Джованни. «Тех, кто так поступил с моим сыном, ожидает суровая расплата. Ничто не будет слишком жестоким для убийц».

– Отец, – сказал Чезаре, – мы должны держаться все вместе после этой страшной трагедии. Мы не должны забывать: что бы ни случилось, семья остается.

– Я хочу остаться один, – услышал юноша в ответ. Оставь меня.

Чезаре неохотно повиновался. Он разыскал Санчию.

– Мне хотелось бы вернуть домой Лукрецию, – начал он. – Она смогла бы утешить его. Но отец даже не спрашивает о ней. Похоже, никто из нас не интересует его. Он думает только о Джованни.

Но Чезаре не смог найти покоя с Санчией. Ему нужно увидеться с отцом еще раз. Он должен понять, действительно ли он прочитал в его глазах обвинение.

Он прошел в покои Александра, с ним шли Санчия и Гоффредо. После долгого ожидания их, наконец, приняли.

Санчия опустилась на колени перед папой и подняла на него свои прекрасные голубые глаза.

– Отец, не надо так горевать. Вашим детям вдвойне трудно смотреть на ваши страдания. Папа холодно взглянул на девушку.

– Они ссорились из-за тебя – он и его брат. Уйди от меня. Я устрою, чтобы ты уехала из Рима. Тебя увезут вместе с твоим мужем, – сказал он.

– Но отец, – начала Санчия, – мы постараемся утешить вас в вашем горе.

– Ты больше всего утешишь меня своим отъездом, избавив от своего присутствия.

Впервые в жизни Чезаре видел, что отца не трогала красота женщины.

– Теперь ступайте, ты и Гоффредо, – велел он Санчии. И, повернувшись к Чезаре, добавил:

– Я бы хотел, чтобы ты остался.

Когда они ушли, отец и сын посмотрели друг другу в глаза, нельзя было ошибиться в том, что выражали глаза Александра.

Голос его дрогнул, когда он заговорил:

– Поиски прекращены. Я велел больше не искать убийц сына. Я больше не вынесу таких страданий.

Чезаре опустился перед отцом на колени и хотел взять руку папы, но тот отдернул ее, словно не мог коснуться руки, которая убила Джованни.

– Я хочу, чтобы ты отправился в Неаполь, – сказал он. – Ты назначен папским легатом на коронацию нового короля.

– Отец, но ведь кто-то другой может поехать, – возразил Чезаре.

– Таково наше желание, – твердо сказал папа. – А сейчас прошу оставить меня. Я хочу побыть наедине со своим горем.

Педро приезжал в монастырь каждый день. Когда сестра Джиролама заметила, что его визиты стали слишком частыми, он тут же нашел объяснение. Его святейшество убит горем, и письма дочери – единственное, что может хоть немного его отвлечь от печальных мыслей. Он не хочет, чтобы она вернулась в Ватикан, находящийся в глубоком трауре; она остается здесь, но при условии, что Александр будет писать ей, а она ему. Его интересуют малейшие подробности ее жизни. Вот почему Педро так часто бывает в обители.

Правдой это не было, но оказалось достаточно хорошим предлогом. Вероятно, монахини поняли, что красавица Лукреция никогда не станет одной из них. А может быть, они чувствовали, что ее влечет мир, и не мешали ей.

Кельи, в которых жила Лукреция, превратились в удобные уютные комнаты, и если Педро навещал девушку не в холодной пустой келье, как прежде, то это никого не касалось, кроме самой Лукреции и посланца папы. Служанка была ее же компаньонкой, и хотя казалась очень фривольной особой, все-таки ее выбрал для своей дочери сам святой отец, и настоятельнице незачем было жаловаться.

Лукреция очень изменилась, но монахини не обращали внимания на внешность, и право сказать Лукреции о том, что глаза ее засияли ярче и что она стала еще прекраснее, чем в первую их встречу, оставалось за Пантисилеей.

– Это любовь, – сказала Пантисилея.

– Такая безнадежная любовь, – проговорила Лукреция. – Иногда я пытаюсь представить, куда она нас заведет.

Но когда с ней был Педро, она не задавала себе таких практических вопросов. Единственное, что становилось для нее важным, – ее любовь, теперь она поняла, сколько в ней таилось чувственности.

Любовь ее родилась в горестное время. Она помнила день, когда глубокое потрясение смертью брата заставило ее искать утешения у Педро. Именно тогда, когда она почувствовала, что его руки обнимают ее, она поняла, насколько глубока ее любовь к нему.

Любовь заполнила ее жизнь, проникла в келью обители, окрасила суровость монастырской жизни розовым светом.

Печаль прошла, до нее доходили новости, что даже папа покончил с уединенной жизнью, что он больше не плачет и не зовет Джованни.

В тот день, когда Педро принес ей известие о том, что у Александра появилась новая возлюбленная, у них обоих словно камень свалился с души. Только Пантисилея испытывала легкое разочарование – она надеялась, что папа выберет ее. Но ее место было здесь, возле Лукреции, с которой она мечтала никогда не расставаться. Лукреция обещала, что они всегда будут вместе.

– Ты всегда будешь со мной, дорогая Пантисилея, – говорила ей Лукреция. – Когда я вернусь домой, ты станешь жить со мной. Куда бы я ни поехала, я возьму тебя с собой.

Пантисилея снова чувствовала себя счастливой – когда они покинут монастырь, она опять сможет жить рядом с папой, и останется надежда, что он вновь обратит на нее внимание.

Прошло время. Казалось, Александр совсем забыл о своем горе. Чезаре возвращался из Неаполя домой, и отец готовился встретить его.

Джованни, его любимый сын, мертв, но все осталось в прошлом, а Борджиа не могли печалиться вечно.

Чезаре предстал перед отцом; теперь Александр не боялся встретиться взглядом с сыном.

– Сын мой, – выдохнул он.

Александр слишком долго был один и, потеряв одного сына, не собирался терять другого.

Джованни стал для него тенью, а Чезаре – вот он, молодой, честолюбивый, полный сил.

Он сильнее меня, размышлял папа. Он свершит великие дела. Когда он станет главой дома Борджиа, семейство будет процветать.

– Добро пожаловать домой, сын. Добро пожаловать, Чезаре.

Чезаре охватил восторг, потому что теперь он был уверен, что все, что сделал, сделано не напрасно.

Лукреция и Пантисилея сидели над вышивкой, когда Лукреция вдруг опустила руки.

– Вас что-то мучает, мадонна? – спросила Пантисилея.

– С чего ты взяла? – резко ответила девушка.

– Я подумала, что вы выглядите… слишком задумчивой. Последнее время я нередко замечаю это.

Лукреция молчала. Пантисилея с тревогой смотрела на нее.

– Ты догадалась, – сказала Лукреция. – Не может быть, мадонна. Так не должно быть.

– Но это так. У меня будет ребенок.

– Мадонна!

– Чему ты так удивляешься? Ты ведь знаешь, что такое легко может случиться, когда имеешь любовника.

– Но у вас с Педро! Что скажет ваш отец? Что сделает ваш брат?

– Мне страшно даже подумать, Пантисилея.

– Сколько?

– Три месяца.

– Три месяца, мадонна! Значит, это случилось в самом начале.

– Похоже.

– Июнь, июль, август, – считала Пантисилея. – Сейчас уже начало сентября. Госпожа, что же нам делать?

– Не знаю. Может, мне куда-нибудь тайно уехать? Такое случалось и раньше. Педро тоже мог бы поехать с нами. – Лукреция бросилась в объятия девушки. – Счастливая! Если ты полюбишь, ты сможешь выйти замуж и жить со своим мужем и детьми и прожить с любимым до конца дней. А таких, как я, не ждет ничего, кроме замужества, которое принесет выгоду моей семье. Меня дважды сватали, а потом выдали за Джованни Сфорца. – Сейчас, когда она любила Педро, она содрогалась при мысли о Джованни Сфорца.

– Скоро вас с ним разведут, – успокаивала ее Пантисилея. – Может, потом вы выйдете замуж за Педро.

– Кто мне позволит? – задала вопрос Лукреция, лицо ее несколько оживилось.

– Кто знает… если будет ребенок. Дети – это совсем другое дело.

– О Пантисилея, как ты умеешь успокоить меня! Тогда я выйду за Педро, и мы уедем из Рима; у нас будет дом, как у моей матери, и у меня будет сундук, в котором я стану хранить серебряные кубки, майолику. Пантисилея, как счастливы мы будем!

– Вы возьмете меня с собой, госпожа?

– Как же я смогу без тебя обойтись? Ты будешь с нами, может быть, я найду тебе мужа. Нет, не буду искать тебе мужа. Ты найдешь его себе сама, ты должна будешь любить его, как я люблю Педро. Только в этом случае надо выходить замуж, Пантисилея, только если любишь, будешь жить счастливо.

Пантисилея задумчиво кивнула. Лукреции еще надо получить развод, и развести с мужем ее должны по той причине, что она оставалась девственницей из-за неспособности мужа выполнять супружеские обязанности. Пантисилея была уверена, что Лукреции придется предстать перед кардиналами, может, даже подвергнуться осмотру. Пресвятая Богородица, – мысленно молилась девушка, – помоги.

Но она любила Лукрецию – как она любила ее! Никто прежде не относился к ней с такой добротой. Она согласна солгать для Лукреции, ради нее она готова на все, лишь бы госпожа была счастлива. Быть рядом с Лукрецией – означало разделять ее взгляды на жизнь, верить, что все обойдется и что незачем ни о чем волноваться. Это восхитительная философия. Пантисилея собиралась прожить с такими взглядами на жизнь все отпущенное ей судьбой время.

– Пантисилея, может, мне пойти к отцу и рассказать ему, что у меня от Педро будет ребенок? Сказать, что я жена Педро и что он должен разрешить нам пожениться?

Когда Лукреция задавала девушке подобные вопросы, та чувствовала, что приходится возвращаться к суровой реальности.

– Ваш отец, госпожа, перенес тяжелый удар. Ваш брат умер всего три месяца назад. Пусть он немного придет в себя после первого удара, прежде чем вы нанесете ему следующий.

– Но новость эта должна обрадовать его.

Он любит детей и хочет, чтобы у него рождались внуки.

– Но не от камердинеров. Прошу вас, послушайтесь моего совета. Подождите немного. Выберите подходящий момент, чтобы рассказать отцу. Еще есть время.

– Да, но люди заметят. – Сестры? Они не слишком-то наблюдательны. Я сошью платье с пышными складками. В таком платье никто ничего не заметит едва ли не до самого рождения ребенка.

– Странно, Пантисилея, но я так счастлива.

– Дорогая мадонна, это потому, что скоро у вис будет ребенок.

– Я тоже так думаю. Когда я представляю, как возьму на руки этого ребенка, как покажу его Педро, я чувствую себя такой счастливой, что забываю о всех своих тревогах. Я забываю Джованни. Забываю о горе своего отца, о Чезаре и… Неважно. Но я не имею права чувствовать себя такой счастливой.

– Нет, каждый всегда имеет на это право. Быть счастливым – это и есть смысл жизни.

– Но моего брата совсем недавно убили, отец сломлен горем, а сама я замужем за другим.

– Пройдет время, а с ним и горе вашего отца. А Джованни Сфорца никакой вам не муж и никогда им не был… таким, как Педро. Педро и займет его место.

Пантисилея не стала задерживаться на этом предмете. Она знала, что Лукреции придется предстать перед кардиналами и объявить себя девственницей. Складки должны быть очень широкими.

Папа и его старший сын теперь много времени проводили вместе. В Ватикане говорили: «Его святейшество забыл о своей клятве покончить с протекционизмом, он забыл своего сына Джованни и всю свою любовь к нему отдал Чезаре».

Между Александром и Чезаре установились совершенно новые отношения; смерть Джованни потрясла папу; Чезаре торжествовал, потому что не терял надежды, что отец уже не будет таким, как прежде, что его собственное положение изменится, в чем был в некоторой степени прав; он не сомневался, что однажды настанет день, когда он завоюет сердце отца полностью, став для него всем.

Александр немного утратил свой былой авторитет, Чезаре, напротив, приобрел его. Во время своего горя Александр выглядел, как старик; с той поры он оправился, но уже не казался столь могущественным и сильным, как прежде.

Чезаре понял нечто очень важное для себя: он может делать все, что хочет. Нет ничего, чего бы я не мог совершить, а отец поможет мне осуществить честолюбивые планы.

Сейчас отец говорил Чезаре:

– Сын мой, развод твоей сестры слишком долго откладывается. Мне кажется, пора добиться, чтобы ее пригласили предстать перед комиссией.

– Да, отец. Не так-то просто освободить ее от этого человека.

– Ты не зря провел время в Неаполе? Ты задал королю вопрос о возможном муже для Лукреции?

– Да, отец. Было названо имя герцога Альфонсо.

– Незаконнорожденный, – тихо проговорил Александр. – Он брат Санчии. Чезаре пожал плечами.

– Внешне он напоминает сестру, – заметил он.

Папа кивнул. Он смог простить Чезаре гибель Джованни, потому что Чезаре был Борджиа, был его сыном; но ему оказалось гораздо труднее простить Санчию, бывшую причиной ревности между братьями.

Он обдумывал возможное замужество Лукреции – союз с Неаполем укрепится благодаря такому шагу, а если брак покажется вдруг в тягость, всегда можно найти способ положить ему конец.

– Принц Солернский интересовался в отношении своего сына Сансеверино.

– Не сомневаюсь, что король неаполитанский узнал про это, потому-то он так старался предложить Альфонсо. Он не имеет ни малейшего желания видеть, как окрепнет благодаря этому браку наш союз с Францией.

– Франческо Орсини – еще один претендент; потом правитель Пьомбино и Оттавиано Риарио.

– Милая Лукреция, она еще не успела избавиться от своего мужа, а уже столько претендентов на ее руку. Счастливая!

– Ты думаешь о том, что ты лишен возможности жениться, сын мой.

– О отец, – страстно сказал Чезаре, глаза его вспыхнули, – Шарлотта Арагонская, законная дочь короля, получившая образование при французском дворе, находится в брачном возрасте. Мне намекнули, что если я свободен, она могла бы стать моей женой.

Ненадолго воцарилось молчание. Эти минуты показались Чезаре самыми решающими в его жизни – он уловил, что папа попытается вернуть былую власть над сыном.

Наконец после долгого, как показалось Чезаре, молчания Александр заговорил:

– Такой брак будет очень выгодным, сын мой, – медленно сказал он.

В порыве благодарности Чезаре опустился перед отцом на колени. Он взял руки отца и принялся их страстно целовать.

С этим сыном я забуду все свои горести, думал Александр. Он достигнет такого величия, что в свое время я перестану сожалеть о потери его брата.

Жизнь в монастыре стала для Лукреции чередованием радости и страха. Они с Педро получали какое-то лихорадочное наслаждение, становившееся тем сильнее, чем чаще они вспоминали о том, что их отношения не могут длиться вечно. Они должны были ловить каждое мгновение счастья, беречь его, потому что любая их встреча могла оказаться последней.

Пантисилея наблюдала за их взаимоотношениями; она вместе с ними переживала их радости и печали; ее подушка часто делалась мокрой от слез, когда ночами она лежала без сна, пытаясь заглянуть в будущее.

А потом настал день, когда пришло неизбежное письмо от папы. Лукреции следует подготовиться к тому, чтобы вскоре предстать перед собранием посланников и кардиналов в Ватикане. Там ее должны объявить девственницей. Лукреция пришла в ужас.

– Что же мне делать? – спросила она Пантисилею.

Маленькая служанка постаралась успокоить свою госпожу. Она должна надеть платье, которое сшила для нее Пантисилея. Настала зима, никто не удивится, если она будет тепло одета – ведь в монастыре холодно, многие носят несколько нижних юбок. Она должно высоко держать голову и произвести на них впечатление своим невинным видом. Должна!

– Как я смогу сделать это, Пантисилея? – плакала Лукреция. – Как же я посмею солгать этим святым людям?

– Вы должны так сделать, дорогая мадонна. За это дело взялся ваш отец, и необходимо, чтобы вы избавились от Джованни Сфорца. На каком еще основании вы можете получить развод?

Лукреция начала истерически смеяться.

– Пантисилея, почему ты смотришь так серьезно? Разве ты не понимаешь, как это смешно? Я на седьмом месяце беременности, а мне нужно пойти в Ватикан, предстать перед комиссией и заявить, что я девственница. Просто как в историях Джованни Бокаччо. Ну и шутка!.. Если не кончится трагедией.

– Дорогая мадонна, мы не допустим, чтобы это закончилось трагедией. Вы сделаете все, чего хочет ваш отец, а когда вы получите свободу, то уедете в какое-нибудь тихое местечко, где обретете мир и счастье, выйдя замуж за Педро.

– Если бы только так могло быть!

– Помните об этом, когда будете стоять перед комиссией, мысли о будущем помогут обрести вам мужество. Если вы солжете убедительно, то обретете свободу; и в конце концов, вы носите под сердцем ребенка не Джованни Сфорца. Ваше счастье – и счастье Педро – зависит от того, как вы будете держать себя перед комиссией. Помните об этом, госпожа.

– Я буду помнить об этом, – твердо ответила Лукреция.

Пантисилея тщательно одела Лукрецию. Она хитро расправила складки бархатного платья. Закончив, она осталась довольна своей работой.

– Никто не догадается, клянусь. Но, мадонна, как вы бледны!

– Я чувствую, как во мне шевелится ребенок, словно упрекая меня в том, что я хочу отказаться от него.

– Разве вы собираетесь отказаться от него? Вы хотите, чтобы он жил счастливо. Не думайте о прошлом. Смотрите в будущее. Мечтайте о счастье с Педро, обо всем, что зависит от сегодняшнего решения.

– Пантисилея, моя маленькая девочка, что бы я без тебя делала?

– О госпожа, ни у кого еще не было такой доброй хозяйки. Если бы я не смогла служить вам, жизнь показалась бы мне скучной. За все, что я для вас сделала, вы мне отплатили сполна.

Они бросились в объятия друг к другу, две испуганные девочки.

И вот она пришла в Ватикан и там в присутствии Александра и членов комиссии услышала, как один из кардиналов зачитал документ, который гласил, что она не вступала в брачные отношения с Джованни Сфорца, выйдя за него замуж, в результате чего она осталась девственницей. Поскольку этот брак оказался ненастоящим, то они все и собрались здесь, чтобы объявить его аннулированным.

Она стояла перед ними, никогда еще ее невинный вид так не помогал ей.

На кардиналов и посланников большое впечатление произвели ее красота и ее юность. Им не потребовались никакие другие доказательства ее невинности.

Ей сказали, что она больше не является женой Сфорца, она выразила им свою благодарность, произнеся небольшую речь, совершенно очаровав присутствующих.

В какой-то момент она почувствовала, как ребенок шевельнулся в ней, пошатнулась от приступа головокружения и едва не упала.

– Бедный ребенок! – негромко заметил один из кардиналов. – Какая пытка для юной невинной девушки – пройти через такое!

Папа ждал ее в своих личных апартаментах, Чезаре был с ним.

– Дорогая моя, – сказал Александр, тепло обнимая дочь, – наконец я держу тебя в своих объятиях! Это время было трудным для всех нас.

– Да, отец. Чезаре добавил:

– Самым трудным было для нас не видеть тебя.

– Мне нужно было побыть одной, – ответила девушка, не осмеливаясь посмотреть в глаза отцу и брату.

– Надеюсь, Пантисилея оказалась хорошей служанкой? – поинтересовался Александр.

– Я люблю девочку. Не знаю, что бы я без нее делала. Тысячу раз благодарю, отец, за то, что ты мне прислал ее, – горячо ответила она.

– Я знал, что она хорошо будет служить тебе.

– Настало время начать тебе новую жизнь, – вступил в разговор Чезаре. – Теперь, когда ты избавилась от Сфорца, ты снова почувствуешь вкус к жизни.

Она не отвечала. Она отчаянно пыталась найти в себе мужество признаться, в каком положении оказалась: объяснить, что они должны оставить мечты о выгодном браке для нее, рассказать, как любит она Педро и что он отец ребенка, которого она ждет.

Лежа в келье в монастыре, она снова и снова пыталась представить, как признается во всем отцу, и хоть это казалось ей тяжелым испытанием, но все-таки не невозможным. Оказавшись с ними лицом к лицу, она поняла, что недооценила страх и трепет, который испытывала в их присутствии, ту власть, которую они над ней имели.

Александр почти лукаво улыбнулся.

– На твою руку много претендентов, дочка.

– Отец, я не хочу думать об этом. Чезаре быстро подошел к сестре и обнял ее.

– Что с тобой? Ты выглядишь больной. Боюсь, ты испытывала лишения в монастыре.

– Нет, нет. Я ни в чем не знала нужды.

– Там не место таким, как ты.

– Но ты бледна и кажешься изможденной, – заметил папа.

– Позвольте мне немного посидеть, – взмолилась Лукреция.

Оба мужчины внимательно вглядывались в лицо девушки. Но только Александр заметил, что девушка охвачена страхом, и он помог ей сесть.

Чезаре стал называть ей тех, кто хотел бы жениться на ней:

– Франческо Орсини… Оттавио Риарио… и еще брат Санчии, маленький герцог.

– Сегодня девочке выпало тяжелое испытание. Она нуждается в отдыхе. Твои комнаты ждут тебя. Мы сейчас же поедем домой.

Чезаре хотел было возразить, но папа действовал со своей прежней решимостью. Он хлопнул в ладоши, и тут же появились слуги.

– Женщины мадонны Лукреции должны проводить ее домой, – приказал он.

Оставшись один, Александр подошел к висевшему на стене распятию. Он не стал молиться, он стоял и смотрел. Лоб пересекли морщины, брови нахмурены, лицо побагровело, а на висках пульсировали вены.

Невозможно! Но не абсолютно невозможно. Что происходило в монастыре все эти месяцы? Он слышал множество историй о том, что могло произойти и что происходило в монастырях. Но только не в Сан Систо.

У него не хватало духу высказать свои подозрения Чезаре. Да, он боялся собственного сына.

Стоит тому догадаться, о чем думает отец, и он может совершить что-нибудь безрассудное. Чезаре пока незачем знать… если это правда. Но это чудовищное подозрение и не должно быть правдой.

Он возблагодарил Господа, что Чезаре настолько поглощен своими делами, что не может столь внимательно приглядываться к окружающим, как его отец. Чезаре мечтал о том, как перестанет служить церкви и женится на Шарлотте Неаполитанской, даже когда перед ним стояла Лукреция, и не заметил, насколько изменилась сестра. Могли ли месяцы спокойной жизни, проведенные ею в Сан Систо, вызвать в ней такую перемену? Не только они.

Но он должен проявлять осторожность. Он не должен забывать о своих приступах слабости. Ему сейчас никак нельзя заболеть, потому что если его подозрения подтвердятся, ему понадобятся все его силы и ум, чтобы справиться с этим.

Он должен подождать. Он должен вернуть себе прежнее самообладание. Он должен напомнить самому себе, что он – Александр, который всегда выходил победителем, Александр, умевший любое свое поражение превращать в победу.

Наконец он принял решение и отправился к дочери.

Лукреция лежала на кровати, Пантисилея сидела возле нее. На щеках Лукреции блестели слезы, при виде которых сердце Александра наполнилось нежностью.

– Оставь нас, милая, – велел папа; глаза девушки выражали страх и одновременно восхищение. Казалось, они молят его о сочувствии, нежности, покровительстве и понимании, просят спасти любимую госпожу.

– Отец! – Лукреция хотела подняться, но Александр положил руку на плечо дочери и мягко удержал девушку.

– Ты ничего не хочешь мне сказать, девочка моя? – спросил он.

Она с мольбой смотрела на него, но не могла вымолвить ни слова.

– Ты должна сказать, – нежно сказал он. – Только если ты скажешь, я смогу тебе помочь.

– Я боюсь, отец.

– Боишься меня? Разве я не был добр к тебе?

– Ты всегда был самым добрым в мире отцом.

Он взял ее за руку и поцеловал ее.

– Кто он?

Она широко раскрыла глаза и упала на подушки.

– Ты не доверяешь мне, детка?

Неожиданно она вскочила и бросилась в его объятия; она отчаянно зарыдала; никогда прежде не видел он, чтобы его спокойная Лукреция так волновалась.

– Моя ненаглядная, любимая моя, – тихонько говорил папа, – не бойся сказать мне правду. Ты можешь рассказать мне все. Я не стану ругать тебя, – что бы ты ни сказала. Разве ты не дороже всех на свете для меня? Разве сделать тебя счастливой – это не то, к чему я постоянно стремлюсь?

– Я молюсь за тебя всем святым, – всхлипнула Лукреция.

– Так ты не скажешь мне? Тогда скажу тебе я. У тебя будет ребенок. Когда?

– В марте.

Папа был изумлен.

– Значит, осталось два месяца. Так мало! Я бы никогда не поверил.

– Пантисилея вела себя так умно… о, как она утешала меня! Благодарю тебя за нее, отец. Я не могла бы найти себе лучшую подругу. Я всегда буду любить ее, всю жизнь.

– Она очень милое создание, – сказал Александр. – Очень рад, что она помогала тебе. Но скажи, кто отец ребенка?

– Я люблю его. Ты позволишь нам пожениться?

– Трудно тебе хоть в чем-то отказать.

– О отец, дорогой мой отец, мне надо было раньше прийти к тебе. Какой я была дурочкой! Я боялась. Когда я жила без тебя, то видела тебя не таким, какой ты есть. Я представляла тебя могущественным папой, который озабочен поисками выгодного жениха для своей дочери. Я позабыла, что наш святой отец – в первую очередь наш родной отец.

– Теперь мы снова вместе. Имя этого человека?

– Он твой камердинер Педро Кальдес. Он встряхнул плачущую девушку.

– Педро Кальдес, – повторил он. – Красивый малый. Один из моих любимых камердинеров. Конечно, он навещал тебя в монастыре.

– Это случилось, когда он принес мне весть о смерти Джованни, отец, я была так несчастна. Он утешил меня.

Папа гневно смотрел на дочь; лицо исказили ярость и страдание. Мой любимый сын убит, думал он, моя дочь ждет ребенка от слуги!

Но когда Лукреция посмотрела на отца, его лицо уже приняло свое обычное выражение нежности и добродушия.

– Дорогая моя девочка, – сказал он, – признаюсь, я удивлен.

Она схватила руки отца и покрыла их поцелуями. Как умоляюще смотрела она на отца, испытывая восхищение и страх. Она напомнила ему свою мать в период разгара их страсти.

– Отец, ты поможешь мне?

– Неужели ты сомневаешься хоть на мгновение? Стыдись, Лукреция! Но ты должна вести себя осторожно. Ты получила развод на том основании, что твой муж – импотент, а ты – девственница. – Несмотря на всю трагичность ситуации и ужас папы, он не смог удержаться от улыбки. Такое положение при иных обстоятельствах показалось бы невероятно забавным.

– Подумай о том, что скажут наши милейшие кардиналы, если узнают, что очаровательная юная девушка, чистая и невинная, так благопристойно державшая себя перед ними, на седьмом месяце беременности? О Лукреция, моя умная, моя хитрая дочь, ничего хорошего ждать не приходится. Тогда как насчет развода? Мы должны действовать с максимальной осторожностью. Все должно оставаться в тайне. Кто об этом знает?

– Никто, кроме Пантисилеи и Педро. Папа кивнул.

– Никто больше не должен знать.

– Отец, а ты разрешишь мне выйти за него замуж? Мы хотим уехать из Рима и где-нибудь жить вместе, тихо и скромно, где никому не будет до нас дела – кто мы такие и чем занимаемся; где мы могли вести тихую счастливую жизнь, как простые люди.

Папа отбросил волосы с ее разгоряченного лица.

– Любимая моя, – произнес он, – ты должна предоставить все мне. Люди поймут, что испытание, выпавшее на твою долю, было нелегким. Ты будешь жить в апартаментах Санта Мария в Портико, пока ты не поправишься, к тебе не будет заходить никто, кроме Пантисилеи. В это время мы решим, что можно сделать, чтобы ты была счастлива.

Лукреция откинулась на подушки, по щекам ее медленно текли слезы.

– В самом деле, – сказала она, – Александр VI, ты не человек, ты – Бог.

Мадонна Лукреция заболела. В течение двух месяцев с того дня, как она покинула монастырь, она не выходила из своих покоев, и только ее служанка Пантисилея и члены семьи могли навещать ее.

Жители Рима втихомолку посмеивались. Что бы это значило? Чем занималась госпожа Лукреция во время своего пребывания в святой обители? Они помнили, что она в конце концов тоже Борджиа. Уж не появится ли через некоторое время в Ватикане ребенок, младенец, которого папа по доброте душевной усыновит?

Чезаре, услышав подобные сплетни, заявил, что отомстит любому, кто посмеет повторить их.

Он отправился к отцу и сообщил, что говорят в городе.

– Это неизбежно, – ответил папа. – Про нас всегда ходят подобные слухи. Люди нуждаются в них, как, например, в карнавалах.

– Я не потерплю, чтобы подобное говорили о Лукреции. Она должна показаться людям. Ей необходимо нарушить свое уединение.

– Чезаре, ну как же она может сделать это? Папа смотрел на сына и удивлялся эгоизму Чезаре, который ожидал дня, когда его освободят от служения церкви и он сможет жениться на Шарлотте Неаполитанской и принять командование папскими армиями. Мысли об этом поглощали все его внимание, совершенно затмевая все остальное. Наверное, так же он вел себя, когда готовил убийство Джованни. Горе отца было ничтожно в сравнении с величием честолюбивых замыслов сына. Он даже не знал, в каком затруднительном положении оказалась его сестра. Это казалось невероятным, потому что стоило ему слегка задуматься над ситуацией, он сразу бы все понял.

Пора бы разобраться ему в происходящем. В конце месяца или в начале следующего у Лукреции родится ребенок. Он должен узнать.

– Это только подтвердит верность слухов, – ответил Александр.

Чезаре совсем ничего не понимал. Папа увидел, как кровь бросилась ему в лицо.

– Правда, – продолжал Александр, – что Лукреция ждет ребенка. Он родится совсем скоро. Чезаре, ты понимаешь, что я говорю?

Александр нахмурился. Он знал, как испугает Лукрецию то, что брат посвящен в тайну. Они с Пантисилеей вели себя очень осмотрительно, когда Чезаре приходил навестить Лукрецию.

– Лукреция… ждет ребенка! Папа пожал плечами.

– Такие вещи случаются, – спокойно заметил он.

– Пока находилась в монастыре! – Чезаре сжимал кулаки. – Так вот почему ей там так нравилось! Кто отец?

– Сын, давай не будем поддаваться эмоциям. В этом деле нам понадобится вся наша хитрость, вся наша выдержка. Если мы хотим устроить Лукреции выгодный брак, как задумали, нам нельзя допустить, чтобы стало известно, что, стоя перед кардиналами и объявляя себя девственницей, она была на седьмом месяце беременности. Это должно остаться нашим маленьким секретом.

– Кто отец ребенка? – повторил свой вопрос Чезаре.

Папа продолжал говорить, будто ничего не слышал.

– Выслушай мой план. Никто кроме Пантисилеи не будет посещать Лукрецию. Как только ребенок появится на свет, его заберут. Я уже договорился с одними порядочными людьми, которые возьмут младенца и позаботятся о нем. Я щедро отблагодарю их, потому что нельзя забывать – это будет мой внук, Борджиа, а нам нужны Борджиа. Может, через несколько лет я возьму ребенка в Ватикан. Может, буду просто следить за его воспитанием. Но в течение нескольких лет о нем ничего не должны знать.