Текст книги "Римский карнавал"

Автор книги: Виктория Холт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

Он поцеловал ей руку.

Она узнала его и не сомневалась, что он тоже знает, кто она. Но они находили удовольствие в этой игре – она началась с тех пор, как он вернулся с войны. Она знала, что он добивается ее отчасти из ненависти к Чезаре; и хотя она не испытывала желания становиться яблоком раздора между ними, все же твердо решила сделать брата Чезаре своим любовником.

Он был красив – по-своему даже красивее Чезаре; у него тоже была репутация жестокого человека, но и в этом он отличался от брата. Она собиралась преподать герцогу Гандийскому урок – показать ему, что его любовь к ней сильнее, чем его желание отомстить брату. Что эта любовь станет для него самым важным в жизни.

Но сейчас им было приятно делать вид, скрываясь под масками, что они не узнают друг друга.

Он держал ее руку в своей.

– Присоединимся к гуляющим?

– Не уверена, что нам это будет удобно, – заметила в ответ Санчия. – Мы вышли просто посмотреть издали.

– Невозможно наблюдать за карнавалом на расстоянии, как вы только что поняли из поведения этих наглецов. Пойдемте, позвольте показать вам карнавал. Вам нечего бояться. Я здесь, чтобы защищать вас.

Она хитро улыбнулась. Словно хотела сказать: я не верю, что ты защитишь меня, Джованни. Если возникнет опасность, ты убежишь. Но с вами я буду чувствовать себя счастливее.

– Мы будем держаться вместе, – сказал Джованни. Он сделал знак своим двоим спутникам, один из них тут же взял Франческу под руку, другой обнял за талию Бернандину. – Куда мы отправимся? – продолжал он. – В Колизей? Там будет большое гуляние. А может, лучше посмотрим соревнования в цирке?

– Ведите нас, куда хотите, – сказала Санчия.

– Позвольте мне предложить, мой господин, – вмешался один из мужчин. – Давайте выберемся из толпы. Эти нежные синьоры подвергают себя опасности, когда возле них вертятся простолюдины.

– Ты говоришь дело, – согласился Джованни.

– Рядом с Виа Серпенте есть небольшая таверна. Вот место, – где мы сможем избавиться от шума толпы.

– Тогда вперед, – сказал Джованни. Санчия повернулась к Франческе и Бернандине.

– Нет, – сказала она, – не думаю, что мои спутницы и я сможем пойти с вами в трактир. Если вы проводите нас до площади Святого Петра, мы будем в безопасности и…

– Пойдемте, – настаивал Джованни, глаза его блестели сквозь маску. – Доверьтесь мне, прекрасная незнакомка. Вы не пожалеете.

Санчия притворилась, будто она дрожит.

– Я немного беспокоюсь…

Но Джованни обнял ее и двинулся вперед, увлекая Санчию за собой. Она испуганно взглянула через плечо, но Франческа и Бернандина находились в таком же положении. Они притворно вскрикивали от страха, но их кавалеры не обращали на это никакого внимания, следуя за Джованни и Санчией.

– Дорогу! Дорогу! – выкрикивал Джованни, пробираясь сквозь толпу. Многие бросались следом за ним, другие пытались его остановить. На карнавале бушевали страсти и сталкивались разные темпераменты.

Говорили ли эти двое что-нибудь Джованни, приближаясь к нему, узнавали ли их в толпе? Как бы то ни было, становилось очевидно, что любой, кто собирался бросить им вызов, тут же в страхе убегал.

Вдруг Санчия заметила, что плащ Джованни застегнут брошью с изображением буйвола. Его спутники тоже носили такую эмблему, один на шляпе, другой на камзоле. Санчия мысленно рассмеялась. Джованни не рискнул бы появиться на улицах без всякого указания на то, кто он такой, и чтобы это сразу можно было заметить. Нашлось бы множество желающих наброситься на молодого хвастуна, но кто осмелится поднять руку на Борджиа?

Она наслаждалась этим вечером. Чезаре нужно проучить. Он больше думает о том, как унизить брата, чем о ней, а за такое пренебрежение к любовнице он должен заплатить. Она знала, как можно привести его в ярость. Он расплатится за то, что ей пришлось испытать унижение.

Последние несколько дней они с Джованни обменивались понимающими взглядами; это был самый забавный способ добиться, чтобы незначительные намеки переросли в нечто иное и достигли накала.

Дойдя до Виа Серпенти, они торопливо миновали лабиринты улочек. Казалось, звуки карнавала замерли, когда один из людей Джованни распахнул дверь таверны и все вошли внутрь.

Джованни крикнул:

– Принесите еды. Принесите вина. Много вина?

Хозяин торопливо приблизился к ним. Он низко поклонился, лицо его исказилось от страха, когда он заметил брошь, которую носил Джованни.

– Милостивые господа, – начал он.

– Ты разве не слышал, что мы велели подать вина и еды? Быстро принести и то другое, – приказал Джованни.

– Сию минуту, ваша светлость. Джованни опустился на кушетку и потянул Санчию.

– И хочу, чтобы вы насладились гостеприимством… гостеприимством, на которое только способен трактирщик, – прошептал он.

– Синьор, я не какая-нибудь простолюдинка, чтобы хватать меня во время карнавала, – ответила Санчия.

– Ваш голос, ваши манеры выдают вас, – сказал он. – Но женщина, рискнувшая выйти на улицу во время карнавала, сама просит, чтобы ее похитили.

Его спутники зааплодировали, как аплодировали всему, что он говорил.

– Мы выпьем с вами немного вина, после чего сразу уйдем, а вы оставайтесь, – заявила Санчия.

– Мы полны желания получить все удовольствия, которые может предложить карнавал, – вмешался один из мужчин, не сводя глаз с Джованни.

– Все! – повторил, словно эхо, Джованни. Появился хозяин с вином.

– Это самое лучшее, что у тебя есть? – поинтересовался молодой человек.

– Самое лучшее, ваша светлость.

– В таком случае оно должно быть неплохим, а если нет, я могу рассердиться.

Трактирщик буквально дрожал от страха.

– А теперь, – крикнул Джованни, – запри все двери. Мы хотим остаться одни., совсем одни, ты меня понял?

– Да, ваша светлость.

– Еду принесешь потом. Я понял, что еще не голоден. Пока достаточно вина. У тебя есть удобные комнаты?

– Могу поручиться, что они вам понравятся, – с усмешкой сказал хозяин, – ими уже пользовались.

– Оставь нас теперь, приятель, – велел Джованни. И, повернувшись к девушкам, сказал:

– Давайте выпьем за ту радость, которую подарит нам этот день. Санчия встала.

– Синьор, – начала она. Джованни обхватил ее руками и крепко обнял. Она стала сопротивляться, пытаясь вырваться, но Джованни прекрасно понимал, что она только делает вид и знает, кто он такой и что она, так же как и он, ждет того, что должно неминуемо произойти. , Он скинул камзол и сказал:

– В такой момент мне ни к чему вино. – Он подхватил Санчию на руки и громко произнес:

– Хозяин! Покажи мне твою лучшую комнату. И поторапливайся, я спешу.

Санчия лениво и безуспешно сопротивлялась. Бернандина и Франческа прижались друг к другу, но их будущие любовники схватили обеих. Санчия и Джованни исчезли.

Комнатка была небольшая, с низким потолком, но чистая, как и обещал хозяин.

– Не кушетку бы я выбрал для тебя, моя принцесса, – сказал Джованни. – Но придется довольствоваться этим.

– Вы должны узнать, кто я, – заметила Санчия.

Он снял с нее маску.

– Я знал это с самого начала, как и вы. Зачем, милая Санчия, вам понадобилось разыгрывать спектакль с похищением? Взаимное согласие встретить неизбежное, – так, кажется, было бы проще.

– Но менее забавно.

– Я убежден, что вы боитесь Чезаре, – бросил он ей вызов.

– Это почему?

– Потому что вы стали его возлюбленной, как только приехали в Рим, а он имеет репутацию ревнивого любовника.

– Я никого не боюсь.

– Чезаре не похож на остальных. Санчия, ненасытная Санчия. Вы не можете посмотреть на мужчину без того, чтобы не пожелать его. Я видел, какие взгляды вы бросаете… Я видел ваши сомнения. Потом я понял, что вы решили, что мы должны быть вместе, но вам не хотелось подвергать себя опасности. Пусть Джованни возьмет вину на себя, сказали вы себе. Значит, пусть будет похищение.

– Вы думаете, что меня интересует, что скажут мои прежние любовники?

– Вы Чезаре даже боитесь.

– Я никому не позволю командовать собой.

– Вот тут вы ошибаетесь. В этой комнате, при закрытых дверях, командовать буду я.

– Вы забыли, что минуту назад обвиняли меня в том, что я все это затеяла.

– Давайте не спорить. Санчия… Санчия! Она улыбнулась.

– Как вы уверены в себе! Если вы были бы так же решительно настроены против Орсини, как против беззащитных женщин…

Он схватил ее за плечи и резко тряхнул, вспыхнув от гнева. Потом рассмеялся.

– Вам вовсе не нужен нежный любовник, мадонна Санчия. Я понимаю.

– Я думаю о Франческе и Бернандине.

– Сейчас они во власти своих кавалеров. Они целыми днями смотрят друг на друга; уж если вам вздумалось поменять братьев, то эти четверо только и мечтали о таком дне. Давай, к чему медлить?

– Правда, к чему? – пробормотала Санчия.

Чезаре впал в ярость, поскольку только что его шпионы донесли ему, что Санчия и Джованни все время вместе.

Он вошел в ее комнату, когда ее служанки причесывали ее. Наткнувшись на них, он услышал, как они хихикают, обсуждая свои любовные похождения. Он шагнул к Санчии, смахнул со столика блюдо со сладостями и крикнул служанкам:

– Оставьте нас одних!

Они в страхе покинули комнату – им показалось, что сейчас Чезаре способен на убийство.

– Ты просто шлюха! – сказал он. – Я узнал, что ты любовница моего брата. Санчия пожала плечами.

– Почему это тебя удивляет?

– Не потому, что ты отдаешься любому, кто попросит, нет! Меня удивляет, что ты осмелилась вызвать мой гнев, да!

– А меня удивляет, что у тебя нашлось время сердиться на меня… У тебя, который так много времени тратит на ревность к Джованни из-за его титула и отношения к нему вашего отца.

– Замолчи. Неужели ты думаешь, я позволю тебе оскорблять и унижать меня подобным образом?

– Что-то я не вижу, чтобы тебя это особенно беспокоило.

Она с улыбкой смотрела на него, в ее голубых глазах светилось желание. Когда у него бывали приступы гнева, он казался ей привлекательнее, чем когда был нежным любовником.

– Увидишь, Санчия, – сказал он. – Только прощу тебя набраться терпения.

– Я не слишком-то терпелива.

– Ты шлюха, я знаю, самая скандально известная шлюха в Риме. Жена одного из братьев и любовница двух других. Ты знаешь, ведь весь город говорит о тебе.

– И о тебе, дорогой братец… и о Джованни… и о святом отце. Даже о Лукреции.

– Лукреция не имеет никакого отношения к скандалу.

– Неужели?

Чезаре шагнул к ней и резко ударил по щеке; она схватила его за руку и вцепилась в нее зубами. Глядя, как кровь струится по руке Чезаре, она схватилась за горящую щеку.

При виде крови он словно потерял голову. В глазах его светилась ненависть, он схватил ее за руку с такой силой, что она вскрикнула от боли.

– Чезаре, убери руки. Ты делаешь мне больно.

– Приятно слышать. Именно этого я и хотел. Не думай, что ты можешь обращаться со мной, как с другими.

Снова ее острые зубы впились ему в руку; он ухватил ее за плечо, ослабив хватку на запястье. Она стала царапать его лицо. Азарт борьбы охватил обоих. Он снова попытался схватить ее за руки, но она сумела вцепиться ему в ухо и стала его выкручивать.

Через несколько мгновений они катались по полу, каждый из них испытывал смешанное чувство ненависти и желания – уж такими они были.

Она сопротивлялась; не потому, что ей хотелось сопротивляться, а потому, что хотела продлить борьбу. Он называл ее проституткой, ничтожеством и прочими словами, которые мог вспомнить, лишь бы побольнее задеть ее самолюбие, которого у нее, он знал, хватало. Она отвечала оскорблением за оскорбление.

– Ублюдок! Скотина! Кардинал! – насмехалась она.

Она лежала на полу, тяжело дыша, глаза ее сверкали, одежда порвалась, мысли были заняты поиском новых оскорблений, которые можно было бы бросить ему в лицо.

– Весь Рим знает, как ты ревнуешь к своему брату. Ты, кардинал! Я ненавижу тебя вместе с твоими одеждами и любовницами… Я ненавижу ваше святейшество. Я ненавижу тебя, кардинал Борджиа. он бросился на нее; она отбивалась; он сыпал проклятьями; через некоторое время оба замолчали.

Потом она засмеялась, поднявшись с пола и взглянув на свое отражение в блестящем металле зеркала.

– Мы похожи на двух нищих, – заметила она. – Как я скрою эти царапины, синяки, которыми ты меня украсил, скотина? Ну, я тебя тоже неплохо отделала. Но не стоит жалеть. Я начинаю думать, что пол не хуже кровати.

Он с ненавистью смотрел на нее. Ей нравилась его ненависть. Она возбуждала сильнее, чем нежность.

– Теперь, вероятно, – сказал он, – ты будешь более осмотрительной, когда встретишь моего брата.

– Это почему?

– Потому что ты убедилась, что я человек с характером и не лишен темперамента.

– Я в восторге от твоего темперамента, Чезаре. И не проси меня отказаться от удовольствия подстегнуть его.

– Ты хочешь сказать, что не собираешься отказываться от моего брата?

Она сделала вид, будто раздумывает.

– Мы получаем друг от друга такое наслаждение, – произнесла она почти печально, стремясь вызвать у него новый приступ гнева.

Но он хранил спокойствие.

– Если ты предпочитаешь того, над кем смеется вся Италия, что ж, продолжай с ним развлекаться.

И вышел из комнаты, оставив ее возбужденной, но несколько разочарованной. ***

Папа с тревогой наблюдал за все растущей враждой братьев.

Маленький Гоффредо ничего не понимал. Он так радовался, что обоим его братьям нравилась его жена; но когда он узнал, что восхищение его женой стало причиной их раздоров, подобных которым раньше не было, то начал беспокоиться.

Джованни редко покидал апартаменты Санчии. Он любил кататься с ней верхом по улицам города. Он старался распускать слухи о своих отношениях с женой Гоффредо и очень хотел, чтобы они достигли ушей Чезаре.

Потом неожиданно, казалось, Чезаре потерял всякий интерес к Санчии.

Его отец послал за ним, чтобы вместе обсудить какое-то важное дело; Александр начинал понимать, что предпочитает решать политические вопросы с Чезаре, а не с обожаемым Джованни.

– Дорогой мой, – сказал папа, обнимая и целуя Чезаре, – я хочу обсудить с тобой довольно важный вопрос.

Александр с восторгом увидел, как хмурое лицо сына прояснилось, едва он услышал его слова.

– Я хочу, – продолжал Александр, – поговорить о муже Лукреции, о Сфорца.

Губы Чезаре скривились, выражая презрение.

– Твое мнение полностью совпадает с моим, – заметил папа.

– Я не могу без горечи думать о том, что моя сестра вынуждена проводить дни в далеком городке, вдалеке от нас… А ваше святейшество посылали ему приказы, которым он не подчинялся. Хотел бы я избавить Лукрецию от этого недоумка.

– Именно для того, чтобы обсудить такую возможность, я и послал за тобой, Чезаре. Но это должно остаться строго между нами.

– Между нами двумя? – переспросил Чезаре.

– Между нами двумя.

– А Джованни?

– Нет, Чезаре, нет. Я не стал бы доверять это Джованни. Он легкомыслен и не настолько рассудителен, как ты, Чезаре. Я хочу, чтобы это дело не получило огласки, именно поэтому я решил довериться тебе.

– Благодарю вас, ваше святейшество.

– Сын мой, я решил избавить свою дочь от этого человека.

– Каким образом?

– Существует развод, но разводы не одобряет церковь; как глава церкви я должен отрицательно относится к ним, если только уж речь пойдет о каком-то исключительном случае.

– Ваше святейшество, вы предпочли бы другой способ?

Александр кивнул.

– Это невозможно, – сказал Чезаре. Глаза его сверкали. Он размышлял. Было печально узнать, что должен умереть Вирджинио Орсини, но совсем другое дело Джованни Сфорца, о нем он не станет печалиться.

– Первая наша задача – вернуть его в Рим, – сказал папа.

– Давайте сделаем это.

– Легче сказать, чем сделать, сын. Провинциальный господин питает некоторое недоверие к нам.

– Бедняжка Лукреция, как она, должно быть, страдает!

– Не уверен. Ее письма становятся более сдержанными. Иногда я чувствую, что хозяин Пезаро уводит нашу Лукрецию от нас, что она становится больше его женой, чем нашей дочерью и сестрой.

– Мы должны помешать ему. Он лишит ее всякого очарования. Превратит ее в безжизненную куклу, она станет скучной, как он сам. Надо вернуть ее домой.

Папа кивнул, соглашаясь.

– А вместе с ней и Сфорца. Когда же они приедут… – Папа замялся, и Чезаре подсказал ему:

– Когда они приедут?

– Мы обезоружим его нашей дружбой. Это будет наш первый шаг. Мы не считаем его чужим. Он супруг нашей дорогой Лукреции, и мы любим его.

– Трудная это будет задача, – мрачно проговорил Чезаре.

– Нет, если мы будем помнить, какая у нас впереди цель.

– Когда мы сумеем завоевать его доверие, устроим пиршество, – размышлял Чезаре. – Он умрет не сразу. Он будет умирать медленно.

– Подходящий яд всегда найдется.

– С величайшим удовольствием сделаю все для успеха задуманного.

Таким образом, в Рим вернулась Лукреция, а с ней и ее муж. Ехал он с неохотой и без конца ворчал во время путешествия.

– Что теперь задумала твоя семейка? Почему они вдруг стали проявлять ко мне дружеские чувства? Я не верю им.

– О Джованни, ты слишком подозрителен. Просто потому, что они беспокоятся обо мне, потому что они счастливы видеть меня счастливой женой. Вот они и предлагают тебе свою дружбу.

– Предупреждаю тебя, я буду проявлять осторожность, – заявил Джованни.

Его удивил оказанный ему прием. Папа обнял его, назвал возлюбленным сыном и сказал, что как муж Лукреции он должен занять высокое положение при дворе. Никогда Джованни не получал удовольствия от столь любезного с ним обращения, как в эти недели. Он начал успокаиваться. В конце концов, говорил он сам себе, я муж Лукреции, и Лукреция довольна мной.

Он поделился своими опасениями с одним из слуг, которого любил всегда брать с собой, видя в Джироламо, красавце-камергере, одного из немногих, кому можно доверять.

– Синьор, – сказал Джироламо, – получается, что к вам здесь неплохо относятся, но остерегайтесь, господин. Говорят, опасно поспешно есть за столом у Борджиа.

– Я тоже слышал подобные вещи.

– Вспомните о внезапной смерти Вирджинио Орсини.

– Я всегда думаю о ней.

– Синьор, будет лучше, если вы станете есть только блюда, приготовленные моими руками.

Слова юноши заставили рассмеяться; но так немного было таких, как Джироламо, кто искренне любил его! Он с благодарностью положил руку на плечо слуге.

– Не бойся, Джироламо, – сказал он. – Я смогу постоять за себя.

Он поделился опасениями Джироламо с Лукрецией.

– Они беспочвенны, – ответила та. – Мой отец считает тебя членом семьи. Он знает, что мы можем быть счастливы вместе. Но Джироламо – добрый человек, Джованни, я рада, что он так привязан к тебе.

И все последующие недели Джованни получал новые доказательства любви к себе, постепенно забывая о своих страхах.

Я могу сделать Лукрецию счастливой, размышлял он; папа так любит ее, что готов благословить любого, кто сможет сделать это. Он начал верить, что преувеличивал слухи и что Борджиа – просто семья, за исключением Чезаре и Джованни, необычайно преданная своим близким.

Снова пришло время карнавала; папа с балкона наблюдал за происходящим на улице, аплодируя всякой непристойности и в то же время благословляя толпу. Никогда еще не было человека, который мог до такой степени соединять в себе любовь к пошлости и благочестию; никогда еще не было человека, готового относиться 2 – к религии с юмором. Во время карнавалов горожане оставались довольны своим папой больше чем кем-либо.

Джованни Сфорца невзлюбил карнавалы, его смущали непристойные сцены, которые разыгрывались на площади; он не испытывал ни малейшего удовольствия от грубых шуток, он уже скучал по Пезаро.

Ему не хотелось выходить на улицу, чтобы смешаться с толпой, поэтому Лукреция гуляла с братьями и Санчией, их слугами и служанками обеих девушек.

Чезаре Борджиа предложил нарядиться актерами, чтобы легче было смешаться с толпой.

Это привело Лукрецию в восторг – в отличие от мужа она любила веселый и шумный Рим и совсем не вздыхала, вспоминая Пезаро.

Санчия решила уделить внимание Джованни, чтобы вызвать ревность брата, и это не нравилось Джованни. В костюмах, в масках, скрывавших лица, они танцевали на улице, Санчия с Джованни двигались впереди, танцуя на испанский манер, изображая робкие призывные чувства, перерастающие в безумную страсть, ведущую к неизбежному концу. Но Чезаре не думал в этот момент о Санчии; у него были планы относительно Джованни, но он не спешил с ними, потому что сейчас его мысли занимал другой Джованни. Тем более что Лукреция находилась рядом, а его любовь к Санчии никогда не была так сильна, как к сестре.

Он мог довести себя до бешенства не потому, что Санчия свободно вела себя с Джованни, а от одной мысли, что Лукреция вынуждена жить с таким мужем.

– Лукреция, детка, обратился он к сестре, – тебе нравится карнавал?

– О да! Я всегда любила его. Ты помнишь, как мы обычно наблюдали за происходящим на улице с балкона дома нашей матери и как нам хотелось быть среди гуляющих?

– Я помню, как ты хлопала в ладоши и танцевала на балконе.

– Иногда ты поднимал меня, чтобы мне лучше было видно.

– У нас много общих счастливых воспоминаний, дорогая моя. Когда я вспоминаю о тех, кто разлучил нас тогда, мне хочется убить их.

– Не говори о подобных вещах в такой вечер, Чезаре.

– Именно в такой вечер память возвращает меня в то время, когда мы жили в разлуке. Твой муж невольно стал причиной этого.

Она нежно улыбнулась.

– Он имеет в Пезаро определенные обязанности, Чезаре.

– А что ты думаешь, Лукреция, вы скоро вернетесь в свой ужасный замок?

– Мне кажется, что совсем скоро он пожелает уехать домой.

– Тебе хочется расстаться с нами?

– Чезаре! Как можешь ты так говорить? Неужели ты не понимаешь, что я так сильно скучаю по вас, что нигде не могу быть счастлива, если вас нет рядом?

Он глубоко вздохнул.

– Именно это я и хотел от тебя услышать. – Он обнял ее и притянул к себе. – Ненаглядная моя сестренка, – прошептал он, – не бойся. Пройдет совсем немного времени, и ты будешь свободна.

– Чезаре! – она произнесла его имя так, словно задавала вопрос.

Танец разгорячил их. Любовь к младшей сестре вытеснила из его сердца ненависть к Санчии и брату. Он почувствовал огромное желание уберечь ее от несчастья и, веря, что она, как и они с отцом, презирает своего мужа, не стал упускать возможности сообщить ей, что скоро она избавиться от него.

– Тебе недолго осталось ждать, милая сестренка, – добавил он.

– Развод? – поинтересовалась она, затаив дыхание.

– Развод! Святая церковь не одобряет это. Не волнуйся, Лукреция, существует множество способов избавиться от нежелательного человека.

– Ведь ты не имеешь в виду?.. – воскликнула она.

Он промолчал.

– Послушай, моя дорогая. Мы не станем говорить о подобных вещах на улице. У меня есть планы относительно твоего мужа, и я обещаю тебе, что к следующему карнавалу ты забудешь о его существовании. Ну как, ты довольна?

Лукреция едва не упала в обморок от ужаса. Она не любила Джованни Сфорца, но пыталась полюбить его. Находясь в Пезаро, она всей душой старалась быть ему хорошей женой, нельзя сказать, что ей это не удавалось. Он не был возлюбленным, о котором она мечтала, но он был ее мужем. У него были свои чувства и надежды; и если он испытывал к себе чувство жалости, то и она очень жалела его. Его жизнь складывалась так несчастливо.

– Чезаре, – заговорила она, – я боюсь… Его губы коснулись ее уха.

– На нас смотрят, – ответил он. – Мы танцуем не так, как нужно. Завтра после обеда я приду к тебе. Тогда мы сможем оставаться уверенными, что нас никто не подслушивает и никто за нами не подглядывает. Я расскажу тебе о своих планах.

Лукреция молча кивнула.

Она продолжала танцевать, но больше ей не было весело. В ушах звучали слова Чезаре. Они собираются убить Джованни Сфорца.

Полная тревоги и неуверенности, она не спала всю ночь, новый день не принес ей покоя.

Никогда в жизни не чувствовала она такой связи с семьей, никогда она еще не сталкивалась с необходимостью принять такое важное решение. Предать интересы семьи значило совершить непростительный поступок. Остаться в стороне и позволить им убить мужа – как могла она пойти на это?

Лукреция поняла, что у нее проснулась совесть.

Она знала, что еще молода и плохо разбирается в жизни. Она поняла, что, как и отец, стремится к гармонии в окружавшем ее мире, но в отличие от Александра, не могла идти к ней без оглядки. Она не любила Сфорца и знала, что не особенно расстроится, если он совсем исчезнет из ее жизни; но ее ужасала мысль о том, что его предадут насильственной смерти и она окажется соучастницей, если не предупредит его.

Она столкнулась с необходимостью выбора. Сохранить верность отцу и брату и позволить им разделаться с Джованни или же предупредить Сфорца и предать свою семью.

Страшное решение должна она принять. Вся ее любовь и преданность вступили в противоречие с чувством справедливости.

Убийство! Это страшная вещь, и она не хотела иметь к нему ни малейшего отношения.

Если я буду спокойно наблюдать, как он идет навстречу своей смерти, память о моем предательстве будет преследовать меня всю жизнь, думала она.

А если она предаст Чезаре и отца? Они потеряют доверие к ней и лишат ее своей любви и преданности.

Она лежала без сна, спрашивая себя, что же ей делать, подходила к образу Мадонны и просила помочь ей.

Помощи не было. Значит, она должна сама принять решение.

После обеда придет Чезаре и расскажет ей о своих планах, и к этому времени ей следует определить, на чью сторону она встанет.

Она послала служанку за камердинером Сфорца Джироламо.

Увидев юношу, Лукреция подумала, до чего же он красив; у него было честное открытое лицо, и она знала, что он – самый верный слуга ее мужа.

– Джироламо, – начала Лукреция, – я послала за тобой, чтобы поговорить.

Лукреция заметила, как в глазах юноши зажглись тревожные огоньки. Он догадывался, что она находит его привлекательным, как считали многие женщины, а она чувствовала, что ей трудно перейти к делу. Но она придумала план и должна действовать, поскольку у нее нет иного выхода. Джироламо стоял перед ней с опущенной головой.

– Ты хочешь скорее вернуться в Пезаро?

– Я счастлив быть там, где мой господин, мадонна.

– А если бы тебе выпала возможность выбрать самому?

– Пезаро мой дом, и каждый скучает по дому.

Она кивнула и продолжала говорить о Пезаро. Она прикидывала: он сбит с толку, этот добрый мальчик, но я не должна останавливаться, даже если он заподозрит меня в желании сделать его своим любовником.

Джироламо принес стул, на который она указала. Он выглядел все более растерянным, словно пытался понять, как бы ему, самому преданному слуге своего господина, отвергнуть ее. Наконец, она услышала звуки, которых ждала, и с огромным облегчением, вскочив со стула, воскликнула:

– Джироламо, сюда идет мой брат!

– Я должен немедленно уйти, – ответил встревоженный юноша.

– Подожди! Если ты выйдешь через дверь, он увидит тебя, а ему вряд ли это понравится.

Какой страх внушал Чезаре! Молодой человек побледнел, его тревога переросла в ужас.

– О мадонна, что же мне делать? – пробормотал он.

– Я спрячу тебя здесь. Быстро! Спрячься за этим занавесом. Если ты будешь стоять абсолютно тихо, тебя не найдут. Но умоляю, стой как можно спокойнее, не шевелись, а то если мой брат обнаружит тебя у меня в комнате…

– Я не шелохнусь, синьора.

– У тебя зубы стучат. Я вижу, ты понимаешь, в каком опасном положении мы с тобой оказались. Мой брат не любит, когда я приглашаю к себе молодых людей на правах друзей. О, Джироламо, будь осторожен!

Говоря все это, она подталкивала его к занавесу. Спрятав его, она с удовлетворением посмотрела на свою работу – камердинера совершенно не было видно.

Потом она поспешно села на стул, приняв задумчивый вид. Чезаре вошел в комнату.

– Лукреция, дорогая моя. – Он взял ее за руки и нежно поцеловал. На лице его играла улыбка. – Вижу, что ты ждала меня и постаралась, чтобы никто не помешал нам.

– Ты ведь хотел поговорить со мной, Чезаре?

– Вчера вечером разговаривать на улице было небезопасно, сестра. – Он подошел к окну и посмотрел на улицу. – Гуляние еще продолжается. Многие в карнавальных костюмах. Джованни Сфорца пошел прогуляться или хандрит, сидя у себя и вспоминая свой любимый унылый Пезаро?

– Вспоминает о Пезаро, – ответила девушка.

– Пусть вспоминает, пока может, – мрачно сказал Чезаре. – Недолго ему осталось вспоминать. Он заслуживает смерти за то, что согласится жениться на моей любимой сестре.

– Бедный Джованни, ведь его заставили.

– Ты стремишься к свободе, дорогая моя, а я – самый заботливый брат на свете. И хочу сделать для тебя все, чего ты желаешь.

– Ты и так делаешь, Чезаре. Когда ты рядом со мной, я счастлива.

Чезаре принялся расхаживать по комнате.

– Отец и я вначале не посвящали тебя в наши планы. Потому что ты молода и нежна. Ты всегда заступалась за самого ничтожного раба, которому угрожало наказание. Может, подумали мы, ты станешь защищать своего мужа. Но мы уверены, что тебе хочется избавиться от него не меньше, чем нам хочется избавить тебя от него.

– Что вы собираетесь сделать? – медленно проговорила Лукреция.

– Убрать его.

– Ты хочешь сказать – убить?

– Какая тебе разница, как мы это сделаем, милая. Совсем скоро он перестанет тебе докучать.

– Когда вы планируете сделать дело?

– В ближайшие дни.

– Вы пригласите его на банкет или… или случится так, что он встретит разбойников в темном переулке около Тибра?

– У нашего бедняжки Сфорца есть друзья, – ответил Чезаре, – поэтому я думаю, что ему больше подойдет банкет.

– Чезаре, поговаривают о яде, который вы используете, – кантарелла. Правда, что секрет этого яда известен только отцу и тебе и что вы можете не просто отравить человека, но и точно высчитать день и час его смерти?

– У тебя неглупый брат, Лукреция. Тебе приятно будет услышать, что он готов предоставить в твое распоряжение все свое искусство?

– Я знаю, что ты готов сделать все на свете, – ответила девушка. Она подошла к окну. – О Чезаре, – продолжала она, – мне так хочется пойти прогуляться. Я мечтаю окунуться в праздничную атмосферу города, как вчера. Давай поедем на Монте Марио, как прежде, помнишь? Давай поедем прямо сейчас.

Он подошел к сестре и положил ей руки на плечи.

– Ты хочешь ощутить на своем лице дыхание ветра, – сказал он. – Ты хочешь сказать, что свобода – бесценный дар, который может предложить человеку жизнь, и скоро ты ее получишь!

– Как хорошо ты меня понимаешь, – заметила Лукреция. – Пойдем, мне хочется пойти прямо сейчас.

Только когда они вышли из дворца, она свободно вздохнула. Она сама удивилась, как умно удалось ей провести разговор и как хорошо она справилась со своей ролью.

Каждую минуту она боялась, что брат обнаружит в ее комнате постороннего. Еще ужаснее была неотступная мысль: Чезаре, мой дорогой и горячо любимый брат, я предаю тебя.