Текст книги "Римский карнавал"

Автор книги: Виктория Холт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)

Римский карнавал

Братья встретились. Чезаре, поскольку этого требовала традиция и на этом настаивал отец, ехал во главе процессии, состоявшей из кардиналов и разодетых членов их семейств, ехал, чтобы приветствовать своего брата, которого он ненавидел больше всех на свете.

Они посмотрели друг другу в лицо. Джованни немного изменился с тех пор, как уехал в Испанию. Он стал более высокомерным, более шикарным, жесткие складки вокруг рта стали глубже. Рассеянный образ жизни оставил свой отпечаток, но он по-прежнему был очень красив. На нем был костюм, подобного которому Чезаре никогда не видел. Его плащ был украшен жемчугом, а на камзоле того же светло-коричневого тона переливались всеми цветами радуги драгоценные камни. Даже лошадь и та выглядела великолепно в попоне, расшитой золотом и с серебряными колокольчиками. Джованни просто ослепил жителей Рима своим великолепием, въезжая с братом и свитой в город.

Когда братья направлялись бок о бок ко дворцу, который должен был стать домом Джованни, младший брат не удержался и с тайной усмешкой взглянул на Чезаре, стараясь дать ему понять, что прекрасно помнит об их вражде и что теперь он – великий герцог, имеющий сына и ожидающий еще одного ребенка, что он прибыл домой по просьбе их отца, чтобы стать во главе папских армий, и тут же сам понял, что зависть Чезаре ничуть не стала слабее.

Папа не смог сдержать своей радости, увидев любимого сына.

Он обнял его и заплакал. Чезаре стоял в стороне, сжимая кулаки и зубы, и задавал себе вопрос: почему же так происходит, почему у него есть все, чего лишен я?

Александр, взглянув на Чезаре, понял его чувства и догадался, что тот испытает еще более сильную ярость, когда в полной мере осознает, какая слава ожидает брата. Он протянул руку к Чезаре и нежно проговорил:

– Дорогие мои! Как редко мне теперь удается видеть вас обоих вместе!

Когда Чезаре не обратил внимания на протянутую ему руку и отошел к окну, Александр почувствовал тревогу. Первый раз Чезаре открыто бросал ему вызов, и то, что он поступил так в присутствии третьего лица, вдвойне обеспокоило папу. Он решил сделать вид, что просто ничего не заметил.

– Внизу столпился народ. Люди стоят в ожидании, – хотят еще раз взглянуть на блестящего герцога Гандийского, – сказал он, не поворачивая головы.

Джованни, шагнув к окну, обернулся к брату с дерзкой улыбкой.

– В таком случае ты должен понимать, что они не будут разочарованы, – проговорил он, поглядывая на свою богато украшенную одежду и на брата. – Жаль, – продолжал он, – что сравнительно скромное церковное облачение – это все, что ты можешь им продемонстрировать» брат мой.

– Но, значит, они будут восторгаться не герцогом, а роскошным нарядом герцога, – заметил Чезаре.

Александр встал между ними, обняв каждого.

– Тебе будет любопытно увидеть жену Гоффредо, дорогой мой Джованни, – сказал он. Джованни улыбнулся.

– Я слышал о ней. Слава о ней дошла и до Испании. Некоторые мои самые благонравные родственники произносят ее имя шепотом.

Папа рассмеялся.

– Мы здесь, в Риме, более терпимы, а, Чезаре?

Джованни посмотрел на брата.

– Я слышал, – сказал од, – что эта Санчия Арагонская очень щедрая женщина. В самом деле, настолько щедрая, что все, что у нее есть, не может отдать лишь мужу.

– Наш Гоффредо с нами, он очаровательный мальчик, – примирительно произнес папа.

– Не сомневаюсь в этом, – улыбнулся Джованни.

В его глазах светилась решимость. Чезаре смотрел на него с вызовом, а когда бы ни был брошен вызов одним из братьев, он непременно принимался другим.

Джованни Сфорца ехал в Пезаро.

Как радовался он возможности побыть дома! Как устал он от конфликтов, вечно возникающих при папском дворе, в Неаполе и везде, где бы он ни был. В Неаполе на него смотрели как на союзника, каковым он и являлся; его подозревали в шпионаже в пользу Милана, которым он и занимался. За последний год он не совершил ничего такого, что подняло бы его в собственных глазах.

Он только стал еще больше бояться, больше, чем когда-либо в жизни.

Только дома, в Пезаро, можно чувствовать себя в безопасности. Он погрузился в приятные мечты. Он представил, как едет в Рим» забирает свою жену и возвращается с ней в Пезаро, давая отпор ее отцу и брату. Он слышал свой голос: она – моя жена, попробуйте только отнять ее у меня!

Но это всего лишь мечты. Если бы только было возможно так говорить с папой и Чезаре Борджиа! Терпение, с которым папа вел себя с тем, в ком, как он полагал, уже умерли все чувства, насмешки Чезаре над человеком, который был трусом, а строил из себя героя, – все это было сверх того: что Джованни способен вынести.

Оставалось только предаваться мечтам. Он медленно ехал вдоль реки, ничуть не торопясь, – перед ним раскинулся Пезаро. Приехав домой, он почувствует тоску, жизнь будет казаться ему совсем иной, чем в ту пору, когда они жили здесь вместе с Лукрецией.

Лукреция! В первые месяцы после того, как она стала его женой, Лукреция казалась ему смущенной девочкой. Но какой он узнал ее позже! Ему хотелось забрать ее и помочь ей избавиться от всего, что она унаследовала от своей странной семьи.

Появился замок, казавшийся абсолютно неприступным Здесь, размышлял он, я мог бы жить с Лукрецией счастливо и в полной безопасности до конца наших дней. У нас были бы дети, и мы бы обрели покой в нашей крепости между морем и горами. Вассалы спешили приветствовать его.

– Наш господин вернулся домой! Он ощущал свою значимость и важность, он – господин в Пезаро. Пезаро должен стать независимым, здесь поселится гораздо больше людей.

Джованни спешился и вошел во дворец. И перед ним возникла его мечта – из плоти и крови! В освещенных солнцем распущенных волосах блестели скромные драгоценности – ведь она стала хозяйкой менее великолепного дворца, чем был у нее в Риме.

– Лукреция! – закричал он. Она улыбнулась той очаровательной улыбкой, которая делала ее похожей на ребенка.

– Джованни, – заговорила она, – я устала от Рима. Я приехала сюда, чтобы встретить тебя, когда ты вернешься домой.

Он положил руки ей на плечи и поцеловал ее в лоб, затем в щеки и только после этого коснулся ее губ.

В этот момент он верил, что Джованни Сфорца, которого он видел в своих мечтах, существует в реальности.

Джованни Сфорца не мог поверить своему счастью. Он начал мучить себя и Лукрецию. Он постоянно отыскивал новые украшается среда драгоценностей жены.

– Откуда у тебя эта вещица? – интересовался он.

– Подарил отец, – неизменно слышал он в ответ. Или:

– Это я получила от своего брата.

После чего Джованни швырял украшение в шкатулку и убегал из комнаты или смотрел на нее сердитым взглядом.

– Поведение при папском дворе возмущает весь мир! – заявлял он. – Оно стало еще хуже с приездом девиц из Неаполя.

Поведение мужа делало Лукрецию несчастной. Она думала о Санчии и Чезаре, об их отношениях, о восторге Гоффредо по поводу того, что его жена так нравится его брату, о развлечениях Александра и о собственной ревности.

«Мы действительно странная семья», – думала она.

Она часто смотрела на море, в глазах ее таилась надежда, надежда на то, что она приспособится к жизни в соответствии с требованиями людей вроде Савонаролы, что она станет тихо жить вместе со своим мужем в их горной крепости, возьмет себя в руки и подавит в себе желание вернуться к своей неспокойной семье.

Но поскольку Джованни не мог предложить ей помощи и она только слышала от него упреки, Лукреция решила быть терпеливой. Она спокойно слушала его яростные слова и только пыталась убедить его в своей невиновности. Случалось, что он бросался к ее ногам и говорил, что в душе она добрая и хорошая и что он – последняя скотина, посмев придираться к ней. Он не мог объяснить ей, что он всегда смотрел на себя как на жалкое создание, всеми презираемое, и что поведение ее семьи и слухи о нем делали его еще – несчастнее, еще уязвимее.

Бывали мгновения, когда Лукреция думала, что больше не вынесет ничего подобного. Может мне постричься в монахини, размышляла она. Когда приходили письма от Александра, сердце ее билось сильнее, руки дрожали, стоило ей только коснуться диета бумаги. Читая письма, она представляла, что отец рядом и она будто бы разговаривает с ним; и она понимала, что была по-настоящему счастлива лишь в своей семье и может быть довольна жизнью только тогда, когда будет окружена любовью отца и братьев.

Что могла она обрести взамен этой бьющей через край любви?

Александр умолял ее вернуться. Ее брат Джованни, подчеркивал он, в Риме, он стал еще краше, еще очаровательнее, чем прежде. Каждый день он спрашивает о своей любимой сестре и о том, когда же она вернется домой. Лукреция должна немедленно возвращаться.

Она ответила, что ее муж хочет, чтобы она осталась в Пезаро, где у Джованни Сфорца есть определенные обязанности.

Ответ пришел немедленно.

Ее брат Джованни в скором времени примет участие в военной компании, которая сначала направлена против Орсини, а затем будет иметь целью подчинить всех баронов, показавших себя неспособными оказать сопротивление врагу. Богатые владения и земли попадут в руки папы. Лукреция понимала, что это только первые шаги по дороге, которую ее отец собирался пройти.

Теперь его дорогому зятю, Джованни Сфорца, представляется прекрасная возможность показать свою отвагу и прославить свое имя. Пусть он собирает войско и присоединяется к герцогу Гандийскому. Лукреции, конечно, не захочется оставаться в Пезаро одной, так что ей следует возвратиться в Рим, где ее семья устроит ей пышную встречу.

Прочитав это письмо, Джованни Сфорца впал в неистовство.

– Кто я такой? – кричал он. – Не иначе как пешка, которую нужно просто передвигать по шахматной доске. Я не присоединюсь к герцогу. У меня и здесь достаточно дел.

Так он бушевал и изливал свой гнев перед Лукрецией, но, несмотря ни на что, он знал, как знала и она, что страх перед папой заставит его подчиниться.

Он решил пойти на компромисс. Он собрал всех мужчин, но вместо того, чтобы вместе с ними выступить в поход, написал папе, что долг не дает ему возможности тотчас же покинуть Пезаро.

Он и Лукреция ожидали команды подчиниться воле папы, ждали сердитых упреков.

Но ответом было долгое молчание, после чего из Ватикана пришло успокаивающее послание. Его святейшество прекрасно понимает положение Джованни; он больше не настаивает на том, чтобы он присоединился к герцогу Гандийскому. В то же время он хотел бы напомнить зятю, что тот давно не был в Риме, и Александру доставило бы невыразимое удовольствие обнять Джованни и Лукрецию еще раз.

Получив такое письмо отца, Лукреция почувствовала себя счастливой.

– Боюсь, что твой отказ, – сказала она мужу, – разгневает отца. Но как он доброжелателен! Видишь, он все понимает.

– Чем более доброжелателен твой отец, тем сильнее я его боюсь, – проворчал Джованни.

– Ты не понимаешь его. Он любит нас. И хочет видеть нас в Риме.

– Он хочет видеть в Риме тебя. Не знаю, чего он хочет от меня.

Лукреция смотрела на мужа, ее била дрожь. Бывали моменты, когда она понимала, что ей не уйти от судьбы, которую уготовила ей ее семья.

Чезаре редко чувствовал себя таким счастливым, как сейчас.

Его брат Джованни помогал ему доказать то, что он, Чезаре, старался заставить отца понять многие годы. Какая обида захлестнула его, когда во время торжественной церемонии Джованни вручили знамя, щедро расшитое золотом, и богато украшенный драгоценными камнями меч! Какая ярость поднялась в нем, когда он увидел глаза отца, сверкавшие гордостью за своего любимого сына!

– Глупец! – хотелось крикнуть Чезаре. – Разве ты не понимаешь, что покроешь позором армии и само имя Борджиа?

И предсказания Чезаре начали сбываться. Это доставляло ему величайшее удовольствие. Теперь отец наверняка поймет всю безрассудность возложения на Джованни воинских обязанностей и полнейшую неразумность отстранения смелого и решительного Чезаре от командования армиями, что совершил папа в своей слепой любви к Джованни.

Все складывалось в пользу Джованни. Богатство и могущество Александра давало ему большое преимущество. Великий капитан Вирджинио Орсини по-прежнему томился в тюрьме в Неаполе и не мог принять участия в защите своей семьи. Для любого, обладающего самыми скромными познаниями в области военного искусства, война окончилась бы скоро и победно, считал Чезаре.

Поначалу казалось, что все так и идет, поскольку без Вирджинио у Орсини не обнаружилось никакого желания воевать, и под напором войск Джованни они признавали свое поражение. Замки один за другим открывали ворота, и завоеватели входили в крепости, не пролив ни капли крови.

В Ватикане папа торжествовал; даже в присутствии Чезаре, зная, как болезненно воспринимает это старший сын, Александр не мог скрыть своей гордости.

Вот почему новый поворот событий так обрадовал Чезаре.

Клан Орсини было не так-то просто одолеть, как казалось молодому самонадеянному герцогу и его ослепленному любовью отцу. Орсини собрали все свои силы в фамильном замке в Браччано под предводительством сестры Вирджинио. Бартоломеа Орсини была отважной женщиной. Ее воспитали в соответствии с военными традициями, и она не собиралась сдаваться без борьбы. Ей помогал муж и другие члены семейства.

Джованни Борджиа не ожидал сопротивления. У него не было опыта ведения войны, и его методы осады Браччано казались опытным воинам обеих сторон наивными и глупыми. У него не было никакого желания воевать, Джованни-солдат гораздо больше любил драгоценности, украшавшие меч, и жезл – символ власти, а не сражения. Поэтому он слал послания защитникам замка, сначала убеждая, потом угрожая, внушая им, что любой их самый мудрый план обречен на неудачу. Погода не благоприятствовала осаждающим, пышные одежды герцога тем более не годились для пребывания в подобных условиях. Самый толковый капитан Джудобальдо Монтефельтро, герцог Урбинский, был тяжело ранен и вынужден покинуть поле брани, и выходило, что Джованни потерял своего лучшего советчика.

Шло время, а Джованни по-прежнему стоял у стен Браччано. Он устал от войны. Он слышал, что вся Италия смеялась над командующим папскими вооруженными силами, а кроме того, догадывался, как радует подобный поворот событий его брата.

Римляне перешептывались о блестящем герцоге: интересно, как поживает он теперь? По-прежнему ли так же роскошен его наряд? Дождь и ветер изрядно попортят бархат и парчу.

Александра не покидала тревога, он заявил, что готов в случае необходимости продать свою тиару, лишь бы довести войну до победного конца. Он не мог выносить общества своего сына Чезаре, потому что тот и не пытался скрывать своего ликования по поводу сложившейся ситуации. Ненависть братьев друг к другу, думал Александр, – просто отчаянная глупость. Неужели ни Чезаре, ни Джованни еще не поняли, что сила в единстве?

Чезаре находился рядом с отцом, когда пришло известие, что Джованни по-прежнему не захватил крепость и что Монтефельтро ранен.

Он видел, как к лицу отца прилила кровь. Хорошо, что Чезаре был около Александра, а то взволнованный папа покачнулся и упал бы, если бы сын не бросился и не подхватил его.

Глядя на отца, лицо которого покрылось багровыми пятнами, а глаза налились кровью, Чезаре вдруг почувствовал страх перед будущим, если не будет Александра, чтобы защитить семью. Потом он понял, скольким он обязан этому человеку – человеку, всем известному своей силой и энергией, который, должно быть, был настоящим гением.

– Отец, – воскликнул Чезаре. – О мой любимый отец!

Папа открыл глаза и заметил тревогу сына.

– Дорогой мой, – сказал он, – не бойся, я еще с тобой.

Снова его исключительное жизнелюбие взяло верх. Александр словно не признавал свойственных преклонному возрасту недугов.

– Отец, – проговорил Чезаре, голос выдавал его страдания, – ты не заболел? Ты не вправе болеть.

– Помоги мне добраться до кресла, – ответил Александр. – Сюда! Вот так лучше. Это просто минутная слабость. Я вдруг почувствовал, как кровь быстрее побежала по моим венам, мне показалось, что голова моя раскалывается на части. Сейчас уже проходит. Это из-за новостей. В будущем мне придется следить за собой. Незачем пугаться того, что пока еще не произошло.

– Ты должен больше заботиться о себе, отец, – предостерег его Чезаре.

– О сын мой, не смотри печально. И все-таки я чувствую себя счастливым, видя, как ты заботишься обо мне.

Александр прикрыл глаза и с улыбкой на лице откинулся на спинку кресла. Проницательный политик, намеренно закрывающий глаза на многое, когда дело касалось его собственной семьи, он позволил себе поверить, что Чезаре единственно из любви к нему так встревожился, а не потому, что понимал – он вместе со всеми близкими попадет в затруднительное положение, если с ними вдруг не станет папы, чтобы защитить их.

Чезаре стал умолять отца позволить пригласить врача; в конце концов Александр согласился несколько позже сделать это. Но способность папы восстанавливать свои физические силы была поразительной, и уже несколько часов спустя он размышлял, как помочь Джованни.

Увы, в конце концов даже Александру пришлось признать, что из Джованни не получилось воина, поскольку невозможно было отрицать неудачу герцога, когда к Орсини подоспела помощь из Франции, и они смогли атаковать противника.

Столкнувшись с упорным сопротивлением, Джованни показал себя никудышным командиром, и ситуация складывалась не в пользу папских сил; единственный человек, отличившийся во время кампании, герцог Урбинский, поправился после ранения, но попал в плен к Орсини. Что же касается Джованни, то его ранили, но совсем легко. Понимая, что его положение становится смешным, он заявил, что, будучи раненым, не в состоянии продолжать участие в боях и вынужден оставить свои армии, которым придется разрешить конфликт без него.

Теперь вся Италия потешалась над приключениями папского сынка. Вспоминали церемонию, на которой Джованни сделали главой папских вооруженных сил; вспоминали, как он гарцевал во главе своих армий, покидая Рим, словно завоеватель.

Римляне очень веселились по этому поводу, а многие были рады – последние события должны заставить папу понять, что опасно в личных интересах распространять политику протекционизма слишком далеко.

Чезаре перестал волноваться о состоянии здоровья отца, поскольку Александр был полон сил и энергии, как обычно, и Чезаре не собирался упускать возможность подразнить брата.

Он позвал своих друзей, и они вместе придумали насмешливые объявления, которые потом развесили у главных въездов в город.

«Разыскиваются, – говорилось в них, – те, кто располагает какими-либо сведениями относительно известной папской армии. В случае, если имеются новости, немедленно сообщите их герцогу Гандийскому».

Джованни вернулся домой, где его встретил отец, любивший его ничуть не меньше. Он сразу же стал искать оправдание сыну и убеждать каждого, что, не получи Джованни ранения, дела бы обстояли совсем иначе.

И все, кто слушал это, изумлялись лицемерию Александра, которому, видно, нравилось себя обманывать. Но потом пришлось восхищаться его талантом дипломата, потому что выходило, будто бы папа вовсе и не проигрывал войну. Может, он потерпел поражение на поле брани, но мирные условия обсуждались после сражения, и судя по этим условиям, Александр выходил несомненным победителем.

Чезаре отправился навестить отца и застал с ним Джованни.

Увидев брата, Чезаре не смог скрыть кривой усмешки.

– Значит, ты покинул свою армию, генерал.

– Кардинал, мы просто разъехались, – весело ответил Джованни. – Мы устали друг от друга.

– Я так и слышал, – улыбнулся Чезаре. – Весь Рим только и говорит об этом. На городских стенах даже висят объявления.

– Хотел бы я узнать, кто их повесил, – в глазах Джованни мелькнула угроза.

– Не ссорьтесь, дети мои, – вмещался Александр. – Что сделано, то сделано. Нас постигла неудача, а теперь мы заключим мир.

– Нам приходится просить о мире! – мрачно заметил Чезаре. – Хорошенький переход!

– Мы и в самом деле сделаем хороший переход, – беззаботно проговорил Александр. – Орсини не в настроении продолжать борьбу. Я уже предложил им свои условия, они будут приняты.

– Ваши условия, отец?

– Мои условия и их. Я позволю им выкупить свои замки. Увидите, мы ничего не потеряем.

– А Урбино? – спросил Чезаре. – Он в плену. Какой выкуп они запросят за него? Папа пожал плечами:

– Наверняка его родичи соберут деньги и выкупят его.

Глаза Чезаре стали похожи на щелочки. Этот блестящий дипломат, его отец, и в самом деле превращал поражение Джованни в победу. Джованни хитро поглядывал на брата.

Он сказал:

– Устав от войны, я рад, что завтра начинается карнавал.

Братья посмотрели друг на друга, и каждый увидел в чужих глазах ненависть. Ты хотел унизить меня перед отцом, Чезаре Борджиа, думал Джованни; не воображай, что я позволю тебе безнаказанно дразнить меня. Берегись, потому что я найду способ отплатить тебе той же монетой, дорогой кардинал!

Папа обсуждал мирные условия с Чезаре. Джованни был слишком занят – он придумывал себе карнавальный костюм и планировал, как проведет время в праздничные дни. Он тосковал о Джеме, который всегда предлагал что-нибудь необычное и забавное.

Должен наступить день, думал Чезаре, когда отец поймет, что рядом остался я один и готов разделить с ним его честолюбивые устремления. Как может такой незаурядный человек, как он, продолжать рисковать нашим положением из-за слепой веры в одного сына и неверия в другого?

В такие минуты, как сейчас, Чезаре чувствовал себя почти счастливым. Теперь ему незачем было обращать внимание папы на недостатки Джованни – все промахи брата должны стать очевидными даже ослепленному любовью Александру.

– Отец, – говорил Чезаре, – ты изумляешь меня. Борджиа только что потерпели поражение, которое многим кажется катастрофическим, а ты тут превращаешь его в победу.

Александр рассмеялся.

– Дорогой мой, гораздо важнее победить за столом переговоров, чем на поле брани.

– Осмелюсь предположить, что это зависит от солдат. Если бы солдатом довелось быть мне, я бы водрузил свое знамя на крепости врага. Я бы растоптал врага, а мирные условия предлагал бы сам. Вернее, их просто бы и не было. Я бы завоевывал владения и замки противника.

– Превосходно сказано.

Чезаре насторожился. Не мелькнул ли в глазах Александра огонек раздумья? Может, теперь победит благоразумие?

– Но, – продолжал папа, – сейчас уже сложилась определенная ситуация, и мы должны найти достойный выход. В данном случае самое важное – это скорость. Если мы испытали унижение, то они истощены. Они страшатся дальнейшей борьбы; именно поэтому мы согласны договориться.

Чезаре улыбнулся. Он искренне восхищался отцом.

– И ты заставил их выкупить свои замки!

– За пятьдесят тысяч флоринов.

– Надо было оставить замки себе, отец, тогда бы враги потерпели полное поражение.

– Мы теперь на пятьдесят тысяч флоринов богаче.

– Это только начало. Мы начали с Орсини? Кто следующий?

– Недолго отдохнем.

– А если Орсини соберутся с силами? Папа прямо посмотрел на сына.

– В договоре есть одно условие, на которое мне пришлось согласиться. Во время конфликта Вирджинио Орсини находился в тюрьме в Неаполе…

Чезаре потер руки.

– Иначе нам бы не поздоровилось. Папа согласился. Чезаре улыбнулся; он вспомнил то далекое время, когда его увезли из дома матери, и он стал жить в Монте Джордано. Он вспомнил, как в замок Орсини приходил великий воин, как билось от радости мальчишеское сердце; он думал о долгих прогулках верхом и о суровом, но любящем Орсини. В тот год одним из героев Чезаре был Вирджинио. Чезаре испытал чувство гордости, когда Орсини сказал, что мечтал бы иметь такого сына, как он, Чезаре; тогда Чезаре стал бы настоящим солдатом.

– Ты восхищаешься им, я вижу, – заметил папа.

– Он великий воин.

– Не такой уж надежный, когда у порога враг.

– Без сомнения, у него имелись на то свои причины, отец. Ведь Орсини заключил союз с Францией.

– Против нас, – ответил Александр. – Но это условие в договоре… Орсини требуют немедленного освобождения Вирджинио из тюрьмы.

– Понимаю, ты не хочешь отпускать его.

– Ты сам сказал, что положение дел сложилось бы не в нашу пользу, если бы Вирджинио оказался с ними и возглавил борьбу. Они по-прежнему наши враги. Сейчас они устали, у них нет настоящего командира, но стоит только ему появиться… – Папа пожал плечами. – Мне кажется, что Орсини с готовностью согласились на мои условия потому, что надеются вызволить Вирджинио из тюрьмы, чтобы после этого собрать свои силы и, выступить против нас. Вирджинио не должен оказаться на свободе.

– Но ты ведь сказал, что они настаивают на этом условии.

– Да.

– И ты согласился?

– Конечно.

– Тогда очень скоро Вирджинио выйдет из тюрьмы.

– Он не должен оказаться на свободе.

– Но ведь ты согласился…

– У нас в Неаполе есть друзья. Осталось еще несколько дней. Я поручу это тебе. Ты всегда стремился показать свою находчивость. Великие полководцы должны сохранять самообладание в любой ситуации, им нужно не только мужество, но и хитрость.

– Когда я был мальчишкой и жил в Монте Джордано, я хорошо его знал, – медленно проговорил Чезаре.

– Это было очень давно.

– Да, – ответил Чезаре, – очень давно. Папа положил руку на плечо сына.

– Ты поймешь, как надо поступить, чтобы принести пользу семье.

Глупо поддаваться сентиментальностям.

Чезаре ходил по комнате. Не в его обычаях было медлить, когда видел выгоду того, что нужно сделать. И все-таки он снова и снова вспоминал Вирджинио. Он видел себя скачущим верхом позади Вирджинио, представлял его крепкую фигуру; он даже испытывал былое восхищение.

Вирджинио, человек, сделавший жизнь мальчика на Монте Джордано терпимой; Вирджинио, хотевший воспитать в нем солдата.

Времени для раздумий не оставалось. Приказ нужно немедленно доставить в Неаполь. Немного белого порошка с инструкцией – и дело сделано.

Вирджинио скоро последний раз поест в тюрьме.

Если бы это был не он, я бы не колебался, думал Чезаре. Я ни на мгновение ни в чем не усомнился бы. Но Вирджинио! О, вздор! Что такое мальчишеское поклонение!

Но ведь он был так добр ко мне.

Добр! Какое отношение имеет доброта к Борджиа?

И все-таки Чезаре не переставал мерить шагами комнату.

– Только не Вирджинио, – бормотал он, – только не Вирджинио Орсини.

Карнавал на улицах Рима был в самом разгаре, люди решили как следует повеселиться. Папа с проворством, удивлявшем всех, кто оказался свидетелем, с легкостью фокусника извлек из военного поражения дипломатическую победу.

Победили Орсини? Но чего они добились? Разве что прекращения военных действий. Они отдали крупную сумму, чтобы вернуть свои замки; глава семьи Вирджинио Орсини, хотя папа гарантировал его освобождение, неожиданно умер за несколько часов перед выходом из неволи.

Люди смеялись, вспоминая о том, с какой ловкостью действовал Александр – им хотелось от души повеселиться.

Улицы заполнились мужчинами и женщинами, одетыми в карнавальные костюмы и маски.

Мимо шли процессии, над головами людей виднелись забавные фигуры; другие умело управляли причудливыми фантастическими куклами, которые делали непристойные жесты к полному восторгу толпы. Играла музыка, народ танцевал, царило всеобщее веселье, войны и политические интриги казались где-то далеко.

Чезаре из окна наблюдал за гуляющими на площади и злился, что не может вычеркнуть из памяти Вирджинио Орсини – ночью он порой в испуге просыпался и видел у постели высокую фигуру сурового человека, с упреком глядевшего на него.

Глупо, совсем не похоже на него! Он желал развлечься. Ему хотелось видеть в Риме Лукрецию. Они с отцом должны вернуть ее домой и освободить от провинциального недотепы Джованни Сфорца. Он ненавидел этого типа. Ненависть успокаивала.

А сейчас он отправится прямо в комнату Санчии. Они с ней устроят такую оргию, что он забудет обо всем, что его тревожит, перестанет думать о Лукреции и об Орсини.

Он нашел в покоях Санчии одну Лойселлу и поинтересовался, где ее госпожа.

– Мой господин, – ответила девушка, бросая на Чезаре взгляды из-под опущенных ресниц, – принцесса вместе с Франческой и Бернандиной недавно ушла посмотреть на карнавал. Ваша светлость, вы не должны беспокоиться, она надела маску.

Он нисколько не беспокоился, просто ощущал легкую досаду. Ему не хотелось выходить на улицу, чтобы смешаться с бурлящей толпой и разыскивать Санчию. Чезаре посмотрел на Лойселлу – она внушала надежду. Вдруг он с отвращением отвернулся. Ему показалось, что он снова стал ребенком и рядом стоит Вирджинио и упрекает его за недостойное поведение и дурные манеры.

Он стремительно вышел из комнаты, но тщетны были его попытки избавиться от доносившегося с улицы шума.

Маска Санчии не могла полностью скрыть ее красоту. Сквозь прорезь для глаз она смотрела на происходящее вокруг. Ее черные волосы выбились из-под капюшона.

Франческа и Бернандина тоже были в масках; девушки хихикали, заметив за собой слежку, едва они вышли из дворца.

– Невероятно! Какой великолепный карнавал! – выдохнула Франческа. – В Неаполе никогда не было ничего подобного.

– Давайте постоим здесь и посмотрим на проходящих мимо людей, – предложила Санчия, зная, что за ними стоят трое молодых людей.

Она взглянула через плечо и встретилась с парой блестящих глаз.

– Мне кажется, мы поступили опрометчиво, выйдя из дома одни без сопровождения кавалеров. Ведь что угодно… что угодно может с нами случиться.

Какие-то подгулявшие молодые люди замедлили шаг, увидев детушек – их привлекла гордая осанка Санчии.

Молодой человек, празднично-смелый, подошел к Санчии и схватил ее за руку.

– Под этой маской скрывается прекрасная незнакомка, клянусь, – сказал он. – Пойдем, красавица, присоединяйся к нам.

– Не испытываю ни малейшего желания, – сказала Санчия.

– Ведь сейчас карнавал, синьора, и вы не должны оставаться в одиночестве.

Она закричала, когда он снова коснулся ее руки, и тогда один из стоящих позади приказал:

– Проучите этого наглеца.

Молодой человек, обратившийся к Санчии, побледнел, увидев выступившего вперед одного из троих с мечом в руке. Юноша, заикаясь, проговорил:

– Но сейчас карнавал. Я не имел в виду ничего плохого…

Но тут меч ударил его по руке, он закричал и бросился прочь, за ним последовали его приятели.

– Догнать его, мой господин? – спросил тот, который обнажил меч.

– Не надо, – услышал он в ответ. – Этого достаточно.

Санчия повернулась к нему.

– Благодарю вас, синьор, – произнесла она. – Мне страшно подумать о том, что могло случиться с нами, если бы вы не оказались рядом и не вступились за нас.

– Мы счастливы оказать вам услугу, – ответил мужчина.