Текст книги "Индийский веер"
Автор книги: Виктория Холт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
Там находились двенадцать пациентов. На лечении были еще четыре беременные женщины. Их всегда называли вымышленными именами. Они оказались в затруднительном положении, и их настоящие имена были для всех тайной. Но во время нашего пребывания в «Елях» я кое-что о них узнала.
Я помню Агату, дерзкую красавицу, которая была любовницей богатого торговца и, к своему огорчению, забеременела от него. У нее был довольно редкий голос кокни и громкий смех. Она единственная, кто не скрывал особенно свою жизнь. Агата рассказала мне, что у нее было множество любовников, но отец ребенка был лучшим; он был староват и благодарен ей за ее благосклонность и готов был щедро осыпать ее богатством.
– То, что устраивает меня, устраивает и его, – подмигивая мне, сказала она.
В ее присутствии мне казалось, что вернулась нормальная жизнь; и поскольку мне хотелось избавиться от чувства нереальности, я постоянно встречалась с ней в саду, где мы садились на скамейку и она рассказывала мне свои истории. Она знала, что я только сопровождаю Лавинию, которая является жертвой небольшого просчета.
– Беда должна была случиться с ней рано или поздно, – продолжала она. – Ей необходимо быть осмотрительной и вскоре постараться выйти замуж. Этот незаконнорожденный ребенок может быть помехой.
Она точно определила характер Лавинии.
Другой беременной женщиной была Эммелин, нежная, с приятным лицом, и уже не очень молодая – мне показалось, около тридцати. Я тоже немного узнала о ней. Она была сиделкой у вечно недовольной леди – инвалида-и влюбилась в ее мужа, а он – в нее. Она получила благородное воспитание, и я поняла, что рассматривает свое теперешнее положение как грех. Ее любовник приходил навестить ее. Я была тронута. Было ясно, что между ними существует подлинная страсть.
Обычно они сидели в саду, держась за руки, он был с ней очень нежен.
Я горячо надеялась, что сварливая жена умрет, они смогут пожениться и жить в достатке и счастье.
Еще там находилась совсем молодая девушка. Она была изнасилована. Обычно она плакала по ночам и приходила в ужас от вида мужчины. Ее звали Дженни, и ей было всего двенадцать лет.
Затем Мириам. Думаю, что со временем я узнала Мириам лучше, чем всех остальных. В ней было что-то сильное. Она была скрытной, не хотела ни с кем знакомиться и замкнулась в своей собственной трагедии.
Дни казались мне длинными и странными. Лавиния много отдыхала. У Джанин были определенные обязанности, выполнения которых ожидала от нее тетя Эмили; я же больше была наблюдателем. Я не могла не чувствовать, что каким-то образом была в мире теней, среди людей, которые в один прекрасный день покинут его и продолжат свою нормальную жизнь. На какое-то время они стали нереальными… потерянными душами в своего роде подземном мире, боясь ада и надеясь на небеса.
Мириам имела обыкновение сидеть в саду, размышляя в одиночестве. Вначале она не поощряла мои попытки сесть с ней рядом, но, может быть, она почувствовала, что моя симпатия и желание поговорить с кем-нибудь были слишком сильны, чтобы противиться им.
Постепенно я выяснила ее историю. Она была страстно влюблена в своего мужа. Он был моряк. Они сильно желали иметь ребенка, но в этом благословении им было отказано. Это был повод для печали, но не такой уж большой, поскольку они любили друг друга. Она искренне любила его и жила от разлуки до разлуки. Ее кузен сказал, что ей не следует сидеть дома и грустить в его отсутствие, а она должна иногда выходить. У нее не было особого желания, но в конце концов он убедил ее.
Она посмотрела на меня трагическими глазами.
– Это повлекло за собой то, что делает все случившееся таким глупым… бессмысленным. – Слезы заструились у нее по щекам. – Тяжело думать, что я смогла сделать такое.
– Не надо говорить об этом, если не можете, – постаралась успокоить ее я.
Она покачала головой.
– Мне лучше рассказать. Иногда я думаю, что сплю и все это ужасный ночной кошмар. Что я делаю в этом месте? Если бы я только могла уйти… если бы только…
– Так говорят многие.
– Я не перенесу, если он узнает. Это убьет его. Это будет конец нашим отношениям.
– Не лучше ли сказать ему обо всем? Что, если он узнает?
– Он не узнает никогда. – Она неожиданно посуровела. – Я скорее убью себя.
– Этот ребенок…
– Это произошло самым глупым образом. Я не знала мужчину. Мне дали слишком много выпить. Я к этому не привыкла. Я рассказывала ему о Джеке – о моем муже – и он сказал, что его тоже зовут Джек. Я не знаю, что произошло. Он куда-то повел меня. Я проснулась на следующее утро рядом с ним. Я чуть не умерла. Затем оделась… и выбежала. Я пыталась все выкинуть из головы, не вспоминать эту ночь. Мне хотелось притвориться, что этого не было. И когда я обнаружила, что забеременела, то захотела умереть.
Я положила свою руку на ее. Она дрожала.
– Почему вы ему не хотите сказать? Он бы понял вас. Вы так сильно любите друг друга. Он, наверное, простил бы вас.
– Я никогда не смогу посмотреть ему в глаза. Понимаете… это было так идеально… и теперь…
– Вы хотели ребенка.
– Его ребенка, – уточнила она.
– Это ваш ребенок.
– Я возненавижу его. Он всегда будет укором.
– Вы не виновны. Вам дали слишком много выпить. Вы к этому не привыкли, и такое случилось. Я уверена, что, если ваш муж действительно любит вас, он должен понять, – пыталась успокоить я ее.
– Нет. Он не сможет. Мы были всем друг для друга.
– А что с ребенком?
– Я найду кого-нибудь, кто усыновит его.
– Бедный малыш, – сказала я. – Он никогда не будет знать своей матери.
– Вы слишком молоды, чтобы понять то, что было между Джеком и мной. Никакой ребенок не может для меня значить больше, чем он… даже его. Я все обдумала. Я поступлю таким образом.
– Но это сделает вас очень несчастной.
– Я больше не надеюсь вновь когда-нибудь быть счастливой, – заметила Мириам.
– Вы должны попытаться, я уверена. Вы лишь на короткий момент потеряли контроль над собой. Вы же не завели себе любовника.
– Это выглядит именно так.
– Да, если вы не скажете ему, – пыталась убедить ее я.
– Он никогда не поймет.
– Почему вы не попробуете? Этот бедный малыш… рожденный против желания. Это самая ужасная из всех трагедий.
– Я знаю. Мой грех тяжким грузом лежит на мне. Думаю, что буду нести его всю жизнь.
– Пожалуйста, не говорите так.
– Если Джек обо всем узнает, это разобьет его сердце, и между нами все изменится. Он никогда не будет мне доверять. Он страстный и ревнивый, и он так сильно хотел ребенка… и знать, что другой мужчина дал мне то, что он не смог… Я знаю Джека. А вы нет. Вы слишком молоды, чтобы понимать такие вещи.
И так она разговаривала со мной, вновь и вновь перебирая свои проблемы. Я пыталась ей что-то посоветовать, но, как она сказала, я была слишком молода, чтобы понять.
Я очень много размышляла об этих детях, которым довелось родиться в клинике тети Эмили, – нежеланных детях – и думала о своих родителях, которые планировали мое обучение, когда еще только ждали меня; я думала о леди Харриет, которая долго упрекала Всевышнего за то, что он отказывал ей в наследнике, и которая, когда ее молитвы были услышаны, на радостях так избаловала своих детей, что Лавиния совершила такой поступок.
Там были и другие пациенты, кроме женщин, ожидающих рождения детей. Там был бедный старик, которого я видела из окна своей спальни сидящим на скамье в первый день моего приезда. Я узнала, что в свое время он был крупным ученым, но произошел удар, лишивший его рассудка. Он находился в этом месте, потому что семья отказалась от него, и его поместили сюда в ожидании смерти, поскольку это было самым удобным способом избавиться от него. Там была женщина, жившая в своем собственном мире. У нее были надменные манеры, и она считала, что властвует над огромным штатом слуг. Она была известна как герцогиня. Был Джордж Томсон, который постоянно складывал поленья в буфетах. Он вызывал большую тревогу, и за ним требовалось постоянное наблюдение. Он никогда не пытался поджечь, но всегда оставался страх, что он может это сделать.
Они были похожи на людей из мира теней.
Я часто думала о Джанин, которую вырастила в этом доме тетя, связь с которой она отрицала. Дом сиял. Всюду были голубые шторы и белая мебель, и тем не менее он казался каким-то темным и таинственным местом, и я никогда не чувствовала себя в нем свободно. Иногда я просыпалась ночью и в страхе поднималась. Я смотрела на кровать, где лежала Лавиния, ее прекрасные волосы обычно были разметаны по подушке, сон часто был беспокойным. Хотелось бы мне знать, как часто она думает о своем любовнике, который хвастливо рассказывал нам сказки о великолепии своего замка с одной-единствен-ной целью – соблазнить легкомысленную девчонку. И вот к чему привели те недели удовольствия. Какой грустный урок.
Ее осмотрел доктор Рамсей – маленький мужчина с темными, немного вьющимися волосами, которые росли даже из носа и ушей. Он обследовал ее и сказал, что она находится в добром здравии, что все идет хорошо и что мы можем ожидать рождения ребенка во второй неделе августа. Это была хорошая новость. Мы думали, что это произойдет на две недели позже.
Я надеялась, что скоро мы уедем из этого странного места. Здесь я чувствовала себя отрезанной от реального мира. Было бы хорошо вернуться обратно в обычный мир. Меня не в первый раз уже пронзала мысль, что здесь может что-то случиться. Тем не менее, казалось, что тетя Эмили решила создать домашнюю атмосферу. Она всегда была бодрой и веселой, желающей знать удобно ли нам. Если бы только у нее не было этих острых зелено-голубых глаз, которые выдавали мне что-то такое, что настораживало меня.
Дни казались довольно обычными, но по ночам я слышала странные шумы. То плакала от ужаса маленькая девочка; то бродил, стуча палкой, ученый, бормоча про себя что-то о лаборатории; иногда во сне ходила герцогиня, и мы слышали, как она отдавала приказания бюсту Георгия IV в холле, думая, что это ее дворецкий.
Это был дом контрастов: крепкая Агата с ее произношением, характерным для кокни; нежная Эммелин, ждущая посещений своего возлюбленного. Да, это был таинственный мир, и хотя я находила его захватывающе интересным в несколько болезненной форме, я страстно желала вырваться из него.
Я знала, что, когда мы уедем отсюда, нас ожидают огромные проблемы… или, по крайней мере, Лавинию. Я догадывалась, что все, живущие здесь, платили тете Эмили значительные суммы, и даже хотя Лавинии было позволено вносить деньги в течение какого-то времени, это будет нелегко для нее.
Было что-то странное вокруг. Это была своего рода частная лечебница, куда приезжали люди, хотевшие что-то скрыть… за исключением таких, как герцогиня и старик, которых их родные отослали сюда, чтобы избавиться от них. Это вызывало жалость, и я не могла освободиться от мысли, что в этом есть что-то дурное.
Мне очень не нравился доктор. На мой взгляд, он походил на человека, который что-то скрывает.
Джанин здесь была совсем другой. Она должна была помогать тете, и та часто посылала ее приглядывать за пациентами. Там был один молодой человек, который пользовался ее особой заботой. Это был досточтимый Кларенсом Колдри, и было очевидно, что он является умственно неполноценным. Он лучезарно улыбался и был доволен, когда кто-нибудь заговаривал с ним. У него самого с речью были затруднения: казалось, его язык слишком велик для его рта, отчего он походил на собаку.
У меня возникала мысль, что Джанин была не очень счастлива. Она не походила на ту девушку, которой была с нами в школе. Я чувствовала коварную натуру, скрывавшуюся за улыбкой тети Эмили, и она бдительно наблюдала за Джанин.
Я очень хотела выбраться отсюда. Оказалось, что мы должны будем пробыть здесь еще месяц. Мы, Джанин и я, гуляли мало. Лавиния была такой громоздкой – ее просторная юбка теперь не спасала ее.
– Скоро вы уедете, – сказала мне однажды Джанин. – Теперь уже недолго. Лавиния почти готова «выдать продукцию».
Я поморщилась. Я больше всех из них любила этого еще не родившегося ребенка. И мне не нравилось слышать, что его называют «продукцией».
– А я по-прежнему останусь здесь, – с легкой гримасой сказала она.
– Ну, это твой дом, – напомнила я ей. Она мрачно кивнула.
– У тети Эмили на меня определенные планы.
– Не достопочтимый ли Кларенс?
– Боюсь, что так.
– О, Джанин… ты не можешь! – только и смогла проговорить я.
– Возможно. В конце концов, он достопочтимый.
– Он не собирается жениться.
– Я должна заставить его зависеть от меня, – пояснила девушка.
– Джанин, почему ты остаешься здесь?
– Я родилась здесь. Я жила здесь всю свою жизнь… кроме времени, проведенного в школе.
– Твоя тетя, должно быть, очень любит тебя, раз послала в Ламазон.
– Она мне не тетя. За меня платит моя настоящая семья.
– Они не могут хотеть, чтобы ты вышла замуж за Кларенса.
– Это желание тети Эмили.
– Оказывается, она обладает большой властью. Я надеюсь, что она позволит Лавинии повременить с оплатой.
– Она позволит. Хотя, если с оплатой будет какая-либо задержка, она может обратиться к леди Харриет.
– Она не должна этого делать. Я не думаю, что Лавиния сознавала, что это будет так дорого.
– Ошибки всегда бывают… не в одном, так в другом. В конце концов, она попала в настоящую беду. Мы вытащили ее оттуда… ты и я. Что бы она делала, если бы мы не привезли ее сюда? Для содержания ребенка тоже нужны будут средства. Ей посчастливилось, лучшего нельзя было придумать.
– Однако мы зашли так далеко, – сказала я.
И вновь подумала: «Теперь уже осталось недолго».
Вскоре после этого разговора Лавиния проснулась однажды ночью, почувствовав, что начались боли.
К ней в комнату пришли доктор и тетя Эмили. Я торопливо надела какую-то одежду, так как меня попросили пойти разбудить одну из горничных, которая всегда помогала при родах.
Роды не были трудными. Лавиния, молодая и здоровая, родила свою девочку на следующий день. В нашу комнату была поставлена колыбель.
– В настоящий момент все переполнено, – извиняющимся тоном объяснила мне тетя Эмили. Я не имела ничего против того, чтобы остаться в комнате, которая теперь превратилась в детскую. Я восхищалась ребенком.
Пройдя через тяжкое испытание, Лавиния очень ослабла. Весь первый день она находилась в постели и вместе со всеми восхищалась ребенком.
Многие приходили ее проведать – Эммелин, Агата и герцогиня; последняя ошибочно принимала Лавинию за свою дочь и упорно называла ребенка Полем. Мириам не пришла.
Для Лавинии должна была быть кратковременная передышка перед тем, как мы двинемся дальше. Я сознавала безграничное облегчение, так как Лавиния благополучно прошла это испытание. Мне доводилось много слышать о том, что роды могут пройти с осложнениями, и у меня возникало много тревожных моментов, когда я спрашивала себя, что мы сможем предпринять, если что-то подобное случится с Лавинией. Но теперь беспокойство по этому поводу отпало. Она была в превосходном состоянии, и ребенок оказался тоже здоровым. Более того, наше пребывание в этом доме определенно подходило к концу.
Первые несколько дней мы полностью отдались восхищению девочкой.
Даже Лавиния не устояла перед ее чарами и была очень горда и почти счастлива, глядя на свое произведение. Я полюбила ее красное морщинистое личико, ее прорезавшиеся глазки и хохолок темных волос, ее маленькие ручки и ножки с нежными розоватыми ноготочками.
– Ей надо дать имя, – сказала я. – Она как маленький цветок.
– Мы назовем ее Цветком, и так как она наполовину француженка, она будет Флер1212
Fleur (фр.) – цветок
[Закрыть].
– Флер, – повторила я. – Кажется, ей это подходит. Так она стала Флер.
Я написала Полли о том, что родился ребенок и что девочку назвали Флер. Полли ответила, что они ждут не дождутся ребенка. Эфф так взволнована; она все приготовила – колыбель, бутылочки и пеленки. Эфф знала очень много о том, что необходимо младенцам; она считает это имя немного необычным и ей хотелось бы назвать девочку Рози или Лили, или, может быть, Эффи.
– Теперь вы независимы, – сказала Джанин. – Я возьму ваш адрес и напишу вам.
Тетя Эмили попрощалась с нами очень любезно, но в то же время вручила Лавинии огромный счет, который подавлял ее каждый раз, как она смотрела на него.
Мы с ней собирались отвезти ребенка в Лондон. Полли должна была встретить нас на вокзале. Эфф, готовясь к встрече, оставалась дома.
Мы прибыли в условленное время. Я несла младенца. И вот Полли увидела нас.
– Друзилла, – закричала она и в тот же момент оказалась рядом со мной; ее глаза были полны любовью, она обнимала меня вместе с ребенком.
– Вот ты и здесь вместе с любимой крошкой. И ты… Дай-ка взгляну на тебя. Ты выглядишь хорошо.
– И ты тоже, Полли. Как чудесно снова видеть тебя.
– Еще бы, – сказала Полли. – Подожди, вот Эфф увидит малышку.
С Лавинией она поздоровалась не так тепло. Я была рада, что Лавиния была такой покорной, как надо, и казалось, сознавала, чем обязана Полли и ее сестре.
Полли взяла кеб, который уже ожидал нас. Мы все забрались в него и поехали домой, где волновалась Эфф.
Эфф изменилась. Теперь она была полна достоинства.
Они взяли еще один дом и все три содержали с большой прибылью для себя. Стало сложнее разобраться в их жильцах, поскольку теперь было несколько разных этажей: «Первых», «Вторых», «Третьих» и т.д.
Их радость по поводу ребенка затмила все остальное. Эфф взяла малышку. Я поняла, что Полли намного обманулась. Она пристально смотрела на меня; присутствие Лавинии было для них тайной и вызывало определенное напряжение. Казалось, что невидимое присутствие леди Харриет тяготеет над нами; похоже, что даже Полли не могла полностью избежать этого ощущения. Эфф по каждому поводу извинялась перед Лавинией, так как она больше Полли понимала разницу в социальном происхождении, и как бы сильно им не нравилась Лавиния, она все же была дочерью леди Харриет.
Мы остались всего на несколько дней, и из Лондона я написала отцу, а Лавиния – леди Харриет. Мы сообщили, что уже вернулись из Линденштайна и, прервав путешествие, остановились в Лондоне. Через несколько дней мы будем дома.
Убийство в Фиддлерс-Грин
Я была опять потрясена ухудшением состояния отца. Теперь он ходил с палкой, но говорил, что еще в состоянии выполнять свои обязанности. В деревне у него было много добрых работников, которые были для него неоценимой помощью.
Он хотел услышать о Линденштайне; он думал, что schloss1313
Schloss (нем.) – замок, дворец
[Закрыть] был очень древним, к тому же готическим.
– Дорогая моя, это должно быть было восхитительно. Прекрасная возможность. Ты поступила мудро, воспользовавшись этим.
Я уклонилась от его расспросов о замке и сказала себе, что, если можно, надо найти книгу о нем и что-нибудь узнать. Я упрекала себя за то, что не догадалась сделать это раньше. Но, конечно, мы многим были довольны.
Миссис Янсон сказала, что зимой он болел, и она ужасно боялась, что «придет та». Она была рада, что я дома.
– Вы должны быть здесь, – многозначительно сказала она. – Я была несколько обеспокоена, услышав, что вы не собираетесь возвращаться прямо домой и намереваетесь шататься с иностранными принцессами.
– Это только одна принцесса, миссис Янсон, – напомнила я ей.
– Достаточно одной. Вы должны были вернуться прямо домой. Я не прочь сказать всем, что со школой покончено. Как Полли?
– Очень хорошо.
– Я знаю, что она была рада видеть вас. Я сказала, что да.
Итак, теперь я покончила со школой. Я была «отполирована».
Кроме того, я поняла, что уже больше не та невинная девочка, которая уехала во Францию.
В ту ночь, когда я лежала в своей кровати, мне снились беспорядочные сны.
В моем сознании всплывали и исчезали лица. Герцогиня… ученый… старик со своими кострами… (все ожидающие смерти… и многие из женщин, дающие начало новой жизни. Я рисовала себе бодрую усмешку Агаты, тоскующие взгляды Эммелин и измученное лицо Мириам. Я представляла тайную зловещую улыбку тети Эмили, когда она улыбалась мне, как бы говоря: «Ты никогда не убежишь… ты всегда будешь здесь… уютно… уютно…»
Я проснулась с криком: «Нет, нет».
Затем я осознала, что нахожусь в своей собственной кровати и это был всего лишь сон. Я была свободна.
Лавиния пришла на следующий день.
– Поехали на лошади, – сказала она, и мы поскакали вдвоем, так как будучи настоящими юными леди, мы могли ездить уже без сопровождения грума.
– Я чувствую, что только так можно поговорить без опасения. Вокруг очень много народа. Они могут услышать. Моя мать говорит о лондонском сезоне, – начала разговор Лавиния.
– Она ни о чем не догадывается?
– Конечно, нет. Почему вдруг?
– Мой отец задает опасные вопросы о Линденштайне.
– О, это слишком далеко, чтобы о нем кто-нибудь знал. Лондонский сезон, подумай только.
– Тебе хочется туда?
– Конечно, хочется. Я смогу выйти замуж за богача с тем, чтобы суметь расплатиться с тетей Эмили. Эта женщина – акула.
– Ты так не думала, когда поехала к ней.
– Я не знала, что это будет стоить так дорого.
– Как долго тебе придется платить?
– Больше года… если не смогу добиться, чтобы мама увеличила денежное пособие.
– Почему ты не попросишь Фабиана?
– Я не могу ему сказать, зачем мне нужны деньги, а он пожелает узнать.
– Не можешь ли ты сказать ему, что это твоя тайна?
– Ты не знаешь Фабиана. Он хочет знать все. Он всегда был таким. Нет. Пока не найду богатого мужа, я должна буду платить из собственного содержания.
Я посмотрела на нее с удивлением: как она может так говорить? Разве она никогда не думала о маленькой Флер? Не хотела иногда побыть со своим ребенком?
Я спросила ее об этом.
– О да, – ответила она, – но я не могу, понимаешь? Те двое ухаживают за ней. Они уже полюбили ее.
– Я скоро поеду туда и увижу их. Я хочу тоже увидеть Флер.
– Вот и хорошо. Ты сможешь рассказать мне, как она.
Я удивлялась, как быстро восстановила она свою прежнюю уверенность. Смиренная, боязливая Лавиния быстро исчезла. Она пережила свое несчастье и, как я могла видеть, была готова к новым приключениям.
Она ни о чем не могла думать, кроме как о предстоящем сезоне, как она будет наслаждаться им. Она уже восстановила свой здоровый вид и даже гордилась, уверенная, что станет дебютанткой сезона.
Я посетила Фремлинг один или два раза. Я видела леди Харриет, которая была любезно вежлива со мной. В ее жизненной схеме я уже больше не имела значения. Я исполнила свою роль охраняющей компаньонки Лавинии в течение школьных лет и теперь возвратилась на свое законное место – простенькой дочери пастора.
Возбуждение Лавинии росло. Строились большие планы. Леди Харриет собиралась развивать в ней ряд достоинств. Она предполагала вскоре отбыть вместе с Лавинией в свою лондонскую резиденцию, и там Лавиния должна будет проявить свои способности, обучаясь тому, как делать реверанс, как танцевать новые модные танцы и некоторым правилам поведения; она, конечно, посетит придворных портных. Весной ока будет представлена ко двору.
В течение зимы я редко видела Лавинию. Я написала несколько писем Полли, а она сообщила мне, как развивается Флер. Ребенок был замечательный. Такого ребенка, как она, еще не было в мире. Они с Эфф по очереди катали ее, и у них был чудесный уголок в саду за домом, где она могла находиться в своей коляске.
Она уже узнавала их и какой же поднимала шум, когда хотела, чтобы ее взяли на руки.
Я знала, что Флер не будет обделена объятиями, и радовалась, как всегда, счастливой судьбе, которая подарила мне Полли.
Наступило Рождество – всегда напряженное время для нас в церкви. Прошли обычные службы – полуночная месса в канун Рождества, рождественское богослужение с гимнами, а перед этим – украшение церкви, которое организовывали ее служащие и на котором мой отец, конечно, должен был присутствовать. На Рождество у нас обедали друзья, жившие по соседству. Это были доктор с семьей и адвокат с женой.
Во Фремлинге было много развлечений. Фабиан был дома. Я видела его один или два раза. Он здоровался и улыбался той несколько загадочной улыбкой, какую я и ожидала от него.
– Привет, Друзилла, – поздоровался он. – Закончила школу?
– Да, – отвечала я ему.
– Теперь ты действительно взрослая юная леди. Что тут можно было сказать? Он улыбнулся так, как будто в том, что я выросла, заключалась большая шутка.
Он не оставался во Фремлинге надолго. Я слышала от миссис Янсон, а она от фремлингского повара, что вскоре он собирается отправиться в Индию и что большую часть времени он провел в конторе в Лондоне, знакомясь с Ост-Индской компанией, ведь семья Фремлингов была связана с ней с самого ее основания.
Я написала Полли и послала им рождественские подарки, среди которых был маленький жакетик для Флер. Полли отвечала мне, и ее письма были полностью посвящены тому, как развивается ребенок, как она улыбнулась Полли первой, но только Эфф считает, что это была просто гримаска, а не улыбка.
В феврале Лавиния и леди Харриет уехали в Лондон. Погода была крайне холодной, и мой отец подхватил простуду, которая перешла в бронхит. Он был серьезно болен, и почти все свое свободное время я посвящала уходу за ним.
На помощь пришел викарий. Это был Колин Брейди, серьезный цветущий молодой человек, которого домашние быстро полюбили. Его баловала миссис Янсон и остальные следовали ее примеру. В округе его очень полюбили.
Я была довольна его приходом, потому что он охотно взял на себя все обременительные обязанности, лежавшие на плечах моего отца; он быстро стал членом нашей семьи.
Мы с ним поладили. Мы оба любили читать и обсуждать прочитанное. Вокруг него царила атмосфера невинности. Он обсуждал со мной церемонии и всегда прислушивался к моим советам. Случилось так, что я стала принимать в церковных делах больше участия, чем тогда, когда служил мой отец.
Его здоровье улучшалось, но, как сказала миссис Янсон, он должен был очень беречься. Мы никогда не позволяли ему выходить, когда дул холодный ветер; и было действительно трогательно видеть, как Колин Брейди всегда появлялся там, где отцу надо было делать что-то, что было свыше его сил, и ненавязчиво выполнял это сам.
Я была ему очень благодарна и рада, что он появился здесь, пока не начала замечать многозначительные взгляды окружающих: миссис Янсон, а также слуг и некоторых из прихожан. Они полагали, что идеальным решением было бы для меня выйти замуж за Колина, который полностью принял бы все дела на себя, разрешая таким образом одним махом все проблемы моего отца, Колина и мои.
В результате они повлияли на наши добрые отношения с викарием. Он мне очень нравился, но мысль о том, что думали о нас люди, заставляла чувствовать меня в ого присутствии скованно.
С наступлением весны мой отец почти выздоровел.
– Он – чудо, – сказала миссис Янсон. – Говорят, скрипучее дерево два века стоит.
Во Фремлинг приехал Фабиан, и с ним был Дугал Каррузерс. Леди Харриет и Лавиния все еще оставались в Лондоне. Я регулярно писала Полли и узнавала новости о ребенке. Я сообщила ей, что хотела приехать и увидеть их, но из-за папиного здоровья не смогла сделать этого раньше. А теперь, когда ему стало лучше, я хочу приехать. Полли ответила, что ребенок – прелесть, и хорошо знает, как добиться своего. Я не должна беспокоиться о ней, а когда приеду, могу быть уверена в самом лучшем приеме.
Дорогая, дорогая Полли! Что бы я без нее делала? Что бы делала Лавиния? Я вообразила, как теперь ее представили королеве, как она ходит на балы и вечера. Она, должно быть, совсем забыла мнимого графа, впрочем, как и Джоса. Но забыла ли она Флер? Я не могла поверить, что на такое способна даже Лавиния.
Я решила, что отправлюсь в Лондон на следующей неделе.
Дугал пришел навестить моего отца. Он остался к чаю, и отец получил большое удовольствие от общения с ним. Все мы были рады видеть его таким оживленным, выглядящим так же хорошо, как накануне зимы.
Когда Дугал уходил, я проводила его в холл и поблагодарила за приход.
– Мне было очень приятно, – сказал он.
– Это было так полезно для моего отца. Он довольно сильно болел и несколько упал духом.
– Я надеюсь, что могу прийти вновь.
– Пожалуйста, приходите. Мой отец будет очень рад вас видеть в любое время.
– Я надеюсь, что и вы тоже.
Я не ожидала, что он снова придет так скоро, но он явился на следующий день. Мы вновь приятно провели время за чаем, и отец сказал:
– Приходите пообедать с нами, Мы о многом должны поговорить.
– Я бы с большим удовольствием, – ответил Дугал. – Но я в Фремлинге гость и вряд ли удобно покидать хозяина.
– Пригласите и его с собой, – не размышляя, предложил мой отец.
– Можно? Я уверен, что он с удовольствием пришел бы.
Но миссис Янсон это не очень понравилось. Ей не по душе была идея о приеме «их, оттуда, из Дома», а также что сэр Фабиан будет нашим гостем.
– Не беспокойся. Просто забудь, кто он такой, – успокоила я ее.
– Вся беда с этими Фремлингами в том, что они никогда не дают забыть, кто они такие.
Вот так Фабиан пришел на обед.
Он взял меня за руки и некоторое время сжимал их в дружеском рукопожатии.
– Благодарю вас за то, что позволили мне прийти, – сказал он несколько неискренне, как мне показалось.
– Это предложил мистер Каррузерс, – пояснила я. Он как бы в удивлении поднял брови. На самом деле я почувствовала, что большую часть времени он разглядывал меня с некоторым интересом.
– Пастор обладает потрясающими знаниями Древней Греции, – сказал Дугал. – У него такие необычные идеи.
– Восхитительно. – Фабиан продолжал улыбаться мне. Я провела их в гостиную, где в кресле сидел мой отец.
С ним был Колин Брейди.
– Я думаю, что вы все знакомы, – сказала я.
– Не помню, чтобы мы встречались раньше, – пристально глядя на Колина, сказал Фабиан.
– Мистер Брейди приехал помогать моему отцу, когда тот был болен, и мы надеемся, что он останется с нами.
– Это должно очень помочь, – сказал Фабиан.
– Мистер Брейди… это сэр Фабиан Фремлинг.
Колин пришел в некоторый трепет от знакомства с Фабианом. Он знал, что тот принадлежит к влиятельной семье, правящей деревней.
Вскоре мы сели за стол. Миссис Янсон превзошла самое себя, а горничным были даны подробные инструкции, как они должны себя вести.
Дугал вступил в разговор с моим отцом, а Колин время от времени вставлял замечания. Фабиан повернулся ко мне.
– Понравился вам Ламазон? – спросил он.
– Это были самые замечательные впечатления, – сказала я ему.
– Я думаю, что такими же находит их и моя сестра.
– Я в этом уверена.
– А теперь вы вернулись… что вы думаете делать?
– Я полагаю… просто буду здесь жить дальше.
Он кивнул.
Отец говорил о древних цивилизациях, которые некоторое время процветали и потом исчезали.
– Это правило, – сказал Дугал. – Империи возвышаются и гибнут. Я думаю, что самым значительным был упадок Римской империи. Остатки этой цивилизации можно видеть по всей Европе… несмотря на то, что за ее падением последовало средневековье.
