Текст книги "Лукреция Борджиа"

Автор книги: Виктория Холт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 35 страниц)

Лукреция во всем блеске

Глава 1

НЕАПОЛИТАНСКИЙ ЖЕНИХ

Небольшая группа всадников направлялась из Неаполя в Рим. Впереди всех скакал стройный молодой человек лет семнадцати. Расшитый золотом камзол, дорогое рубиновое ожерелье, почтительность, с которой обращались к нему спутники, – все говорило о его знатности и богатстве. Если бы не понурый вид, он выглядел бы одним из тех счастливчиков, что живут припеваючи и ничуть не тревожатся о завтрашнем дне.

О настроении юноши можно было судить по тому, как держалась его свита. Никто не улыбался, не смеялся, не шутил. Все хмурились и с явной неохотой пришпоривали коней. Казалось, они бы с удовольствием повернули их и помчались в обратную сторону.

– А ведь до Рима уже недалеко, – обратился юноша к человеку, скакавшему позади.

– Меньше суток пути, мой господин, – откликнулся тот.

Его слова облетели кавалькаду, передаваясь из уст в уста и повторяясь, как эхо отдаленного грома.

Юноша оглянулся на своих спутников. Он знал, что ни один из них сейчас не хотел бы оказаться на его месте. О чем это они переговаривались за его спиной? Что значили их сочувственные взгляды? Он догадывался. У них на уме было вот что: наш молодой герцог скачет прямо в уготовленную ему ловушку.

Внезапно его охватила паника. Пальцы судорожно вцепились в поводья. Захотелось рывком дернуть их на себя, обернуться к слугам и крикнуть, что ни в какой Рим они не поедут. Ах, путь в Неаполь для них заказан? Хорошо! Они станут разбойниками. Их врагом будет неаполитанский король. И Его Святейшество Папа Римский. Пусть начнется настоящая война! Все лучше, чем ехать в Рим.

Но он знал, что сопротивляться бесполезно. Он должен был прибыть в Рим.

Всего несколько месяцев назад он и представить не мог, что какое–либо событие способно нарушить его безмятежное бытие. Возможно, правы были те, кто говорил, что его отрочество слишком затянулось. Но ведь жизнь была так прекрасна! Каждый день он охотился и каждый вечер возвращался с добычей, чувствуя приятную усталость, мечтая поскорее сесть за стол, а завтра утром снова отправиться на охоту.

Следовало бы ему помнить, что член королевской династии Арагона не может до скончания века вести такую восхитительную, но – как сказал бы король – бесцельную жизнь.

Настал день, когда ему велели предстать перед королем.

Дядя Федерико встретил его радостным «Добро пожаловать, мой дорогой!» и широкой улыбкой на добродушном лице – король слыл большим весельчаком, а то, что он собирался сказать племяннику, казалось ему неплохой шуткой.

– Сколько вам лет, Альфонсо? – спросил он.

Когда Альфонсо ответил, улыбка на лице его дяди стала еще шире.

– Мальчик мой! – воскликнул он. – В таком случае вам пора жениться!

Это утверждение не было великой новостью. Альфонсо знал, что вскоре у него появится жена. Но оказалось, что дядя Федерико, этот признанный шутник, еще не все сказал.

– Пожалуй, вы не совсем достойны невесты, которую я подобрал для вас, – помолчав, добавил он. – Все–таки незаконнорожденный отпрыск, пусть даже из такого знатного рода, как наш… Нам следует облагородить ваше имя! Итак, Альфонсо Арагонский, вы станете герцогом Бишельи и принцем де Квадрата. Что вы скажете об этих титулах?

Альфонсо выразил готовность в любую минуту принять их. И заметил, что ему не терпится поскорее узнать имя невесты.

– Всему свое время, всему свое время, – пробормотал король с таким видом, будто желал продлить удовольствие от своей шутки.

Альфонсо вспомнил, как несколько лет назад дядя Федерико – тогда еще не король, а только брат короля – вернулся из Неаполя и рассказал, как исполнял роль доверенного лица на свадьбе сестры Альфонсо и Гоффредо Борджа; как к удовольствию всей честной компании – и в особенности Его Святейшества – изображал из себя девицу, насмерть перепуганную встречей с будущим супругом. Все знали, что Санча уже давно не была робкой девицей, и шутка удалась на славу. В семействе Борджа ценили чувство юмора.

Альфонсо тогда подумал, что дядя хочет разыграть с ним какую–нибудь похожую сценку.

– Вам семнадцать лет, – сказал Федерико. – Ваша невеста немного старше вас. Ей восемнадцать, и она слывет самой красивой девушкой Италии.

– Как же ее зовут, сир?

Федерико подошел к племяннику и приблизил губы почти к самому его уху.

– Мой дорогой Альфонсо, – прошептал он. – Чтобы стать герцогом Бишельи и принцем де Квадрата, вам нужно жениться на дочери Его Святейшества. На Лукреции Борджа.

Спокойная жизнь Альфонсо закончилась в тот момент, когда дядя прошептал это проклятое имя. О семействе Борджа ходило немало зловещих слухов, и его будущая невеста не избежала их. Перед Папой Римским трепетали многие. Говорили, что он попал под власть потусторонних сил – да иначе и быть не могло, если в свои шестьдесят семь лет Его Святейшество сохранил бодрость цветущего юноши. В проницательности и коварстве с ним по–прежнему никто не мог сравниться, а сплетники еще и поговаривали о том, что любовниц у него было такое же множество, как и в дни его молодости. Но опасаться следовало отнюдь не его темперамента и не искушенности в дипломатических хитростях.

В Италии уже давно потеряли счет таинственным смертям, которые постигали людей, тем или иным образом не устраивавших Папу. Кровавые злодеяния молва приписывала также его сыну Чезаре, и, где бы ни упоминались эти два имени, самые храбрые мужчины вздрагивали и опускали глаза, поскольку было известно, что даже взгляд может навлечь гнев всесильного Борджа – а этот гнев заканчивается либо ножом наемного убийцы и последующим сбрасыванием тела в мутные воды Тибра, либо – что гораздо хуже – приглашением к обеденному столу Его Святейшества. Те, кто жил в тени Борджа, никогда не могли позволить себе потерять бдительность; им приходилось каждую минуту быть на чеку, все подмечать и во всем искать скрытый смысл.

Вот в какой тени дядя велел поселиться молодому Альфонсо – и не где–нибудь с краю, а в самой середине, в ее самом беспросветном мраке.

Его шурином должен был стать тот самый Чезаре Борджа, который еще совсем недавно обагрил руки кровью своего родного брата. Кое–кому казались странными его отношения с Лукрецией – говорили, что он питал к ней далеко не родственные чувства. Иные даже утверждали, что его врагом становился всякий, кто пользовался у нее успехом; в таком случае холодные глаза Чезаре Борджа должны были первым делом присмотреться к ее жениху.

А Лукреция? Какой видел ее этот молодой жених, что так неохотно ехал по дороге в Рим?

Бесстыжая распутница. Джованни Сфорца, состоявший с ней в разводе, кое–что порассказал о порочных забавах своей бывшей супруги. Правда, этот человек не был беспристрастным судьей – ведь на память о женитьбе Папа оставил ему позорное клеймо импотенции. Дядя Федерико говорил, что Сфорца хотел бы отомстить – да что же мог поделать, как не злословить о женщине, чья семья настаивала на расторжении брака с ним? Но верно ли, что Лукреция была уже на шестом месяце беременности, когда перед кардиналами и епископами объявляла себя целомудренной девственницей? Верно ли, что ребенок, родившийся тремя месяцами позже, был тайком вынесен из Ватикана, а любовник убит вместе со служанкой, которая знала секреты своей госпожи?

Если во всех этих рассказах была хоть толика правды, то что можно было подумать о женщине, к которой дядя послал его? Сейчас Папа и его кровожадный сын желали скорейшего заключения брака, но что если они разочаруются в нем? Джованни Сфорца избежал смерти – но какой ценой? Доволен ли он своей нынешней жизнью?

Какая судьба ожидала новоиспеченного герцога Бишельи?

Его страхи росли по мере приближения к Риму.

Эти страхи могли бы в какой–то степени рассеяться, если бы он сейчас видел будущую супругу. Лукреция сидела в своих покоях, склонившись над вышиванием. Золотистые пряди свежевымытых волос то и дело спадали на ее бледное лицо. Она очень похудела за последнее время – никак не могла оправиться от постигшего ее горя.

Рядом сидели служанки и негромко переговаривались, пытаясь отвлечь ее от мрачных мыслей. Они обсуждали скорое прибытие герцога Бишельи.

– Я слышала, он очень красивый мужчина.

– Донна Санча ждет его не дождется.

Лукреция не вслушивалась в их беззаботную болтовню. Чем они могли порадовать ее? Какое ей дело до него, даже если он окажется самым красивым мужчиной в мире? Она мечтала только об одном супруге, и у нее никогда не будет его. Три месяца назад его тело вытащили из Тибра.

– Ах, Педро, Педро, – с трудом удерживая слезы, прошептала она.

Как ей избавиться от этой несчастной привычки жить воспоминаниями о прошлом? До недавних пор она в совершенстве владела даром своего отца – никогда не оглядываться назад. А вот теперь ее по ночам преследовали кошмары; днем же иной раз достаточно было выглянуть в окно дворца Санта Марии дель Портико, чтобы на какое–то мгновение поверить, будто все события минувших месяцев окажутся не более, чем жутким наваждением, и она сейчас увидит своего Педро – такого же молодого и прекрасного, как в те дни, когда они любили друг друга и мечтали о будущем счастье. Но вот на глаза попадалась какая–нибудь женщина с ребенком или откуда–то доносился детский крик, и ее мучения немедленно возвращались.

– Я хочу видеть свое дитя, – стонала она. – Хоть бы на минуту подержать его в руках… По какому праву его отняли у меня?

По праву силы, вот и весь ответ. После родов она лежала уставшая и беспомощная, а в это время ее возлюбленного завлекли в ловушку и убили; у нее не было возможности сопротивляться даже тогда, когда похитили ее ребенка.

За дверью послышались шаги, и какая–то служанка сказала:

– Госпожа, к вам пришла донна Санча.

Вместе с Санчей в комнату впорхнули три ее неизменные служанки: Лойзелла, Бернардина и Франческа. Беззаботная неаполитанка ни в грош не ставила римский этикет.

Обычно, глядя на Санчу, Лукреция не переставала изумляться – более красивой женщины она никогда не видела. Лукреция, со своими золотистыми волосами, длинными ресницами, нежной бархатистой кожей, открытым лицом и ямочкой над подбородком, придававшей ей какой–то по–детски невинный вид, слыла красавицей, но рядом с черноволосой синеглазой Санчей все–таки терялась, выглядела невзрачной простушкой. Кое–кто поговаривал, что Санча приложила руку к колдовству – потому–то и обладала такой неотразимой красотой, перед которой не мог устоять ни один мужчина. Лукреция верила слухам. По ее мнению, Санча была способна на что угодно.

Но в последние месяцы они сблизились – Санча, как никто другой, умела утешать ее. Лукреция и не подозревала, что в сердце Санчи жили такие глубокие чувства. Правда… Санча, повелевавшая полчищами любовников, с улыбкой выслушала исповедь трагической страсти Лукреции и Педро. Она посоветовала: «Найди другого. Так будет легче забыть его».

В общем, они были слишком разными женщинами. Вероятно, Санча и сама понимала это.

Взглянув на пяльцы и иглу в руках Лукреции, Санча нахмурилась.

– Ты вышиваешь, а в любой момент может появиться мой брат.

Санча состроила недовольную гримасу; она села в кресло с высокой спинкой, а ее служанки пододвинули стулья и устроились возле ее ног. Служанки Лукреции притихли, надеясь, что их не прогонят из комнаты; Санча любила поговорить о пикантных подробностях из жизни знатных особ, и, если бы Лукреция забыла отослать прислугу – а в последнее время она часто бывала рассеянной, – они могли бы узнать какие–нибудь интересные новости.

– Ох уж мне этот Гоффредо! – вздохнула Санча. – Только не суди меня слишком строго, моя дорогая сестра. Я люблю твоего брата, но для таких женщин, как я, супруг должен быть чем–то большим, чем просто прелестным мальчиком.

– Мой брат счастлив быть твоим супругом, – пробормотала Лукреция.

– Но он так молод! Во всяком случае – для меня.

– Ему уже шестнадцать лет.

– А мне двадцать один год, и для меня он все еще ребенок. Ты же знаешь, мы до сих пор не вступили в супружеские отношения…

Голос Санчи звучал негромко, но отчетливо. Она помнила о присутствии служанок. Ей хотелось, чтобы ее услышали – весь Рим должен был узнать новость о том, что ее брак не был полноценным браком. Правда, к несчастью для Санчи, свершение всех положенных процедур было засвидетельствовано королем и кардиналом Неаполя. Но как бы то ни было, Санча мечтала о разводе и понимала, что если с достаточной твердостью заявить о неполноценности брака, то ее заявление будет принято.

– Бедный, бедный Гоффредо, – сказала Лукреция. Санча тут же переменила тему разговора.

– Ах, как блестят на свету твои волосы! Улыбнись, Лукреция. А то кажется, будто у тебя на уме похороны – не свадьба.

– Просто она еще не видела герцога, – улыбнулась Лойзелла.

– Уверяю, тебе он понравится, – кивнула Санча. – Внешне он очень похож на его сестру. – Санча рассмеялась. – Полагаю, ты сейчас надеешься, что наше сходство окажется чисто внешним. Так или нет?

– О Санча!..

Лукреция отложила пяльцы с иглой и дотронулась до руки своей невестки. Санча посмотрела на нее с тревогой. Бедная Лукреция! – подумала она. Она слишком переживает из–за Педро. И совершенно напрасно изводит себя. Альфонсо может приехать прямо сегодня. Нехорошо получится, если он застанет невесту убивающейся по мертвому любовнику.

– Я желаю поговорить с синьорой Лукрецией наедине, – громко сказала она.

– Наедине?! – в один голос воскликнули Лойзелла, Бернардина и Франческа, и все трое с укоризной посмотрели на нее.

– Да, – твердо произнесла Санча, – именно наедине.

Санча, незаконнорожденная дочь неаполитанского короля, в нужную минуту умела повести себя с королевским достоинством, и в таких случаях ее доверенные служанки знали, что от них ожидают беспрекословного повиновения. Поэтому они немедленно встали и покинули комнату, а за ними последовали и служанки Лукреции.

– Ну, теперь мы можем поговорить начистоту, – сказала Санча. – Лукреция, перестань убиваться. Перестань убиваться, я сказала.

Лукреция покачала головой и тихо простонала:

– Разве это возможно… по своей воле? Санча подалась вперед и обняла ее.

– Лукреция, прошло уже столько времени!

– Три месяца. – Лукреция изобразила жалкое подобие улыбки. – Мы клялись в вечной верности друг другу, а ты хочешь сказать, что три месяца это много…

– Все влюбленные клянутся в вечной верности, – нетерпеливо перебила Санча. – А что это значит? «Мы будем верны друг другу, покуда не кончится наша любовь». Вот предел того, что можно ожидать от любовника.

– У нас все было по–другому.

– Так всегда говорят. Если бы твой Педро был жив, ты бы уже забыла его. Но его убили… сделали из него мученика. Вот почему ты до сих пор помнишь его.

– Я бы все равно помнила его всю жизнь. Что бы ни случилось.

– Лукреция, просто он был твоим первым любовником! Ведь тот мужчина, за которого тебя выдали замуж… Джованни Сфорца. – Санча фыркнула. – Ты никогда не любила его!

– Это правда, – вздохнула Лукреция. – Его я никогда не любила… а теперь, кажется, ненавижу.

– Еще бы, не ненавидеть своего заклятого врага! Его ославили на всю Италию, объявили импотентом! Этого он никогда не простит тебе, Лукреция. Никогда – можешь быть уверена. Вот уж врагам–то не нужны никакие клятвы!

– Я солгала, – сказала Лукреция. – Тот документ я подписала, потому что от меня этого требовали, а я была слаба и не могла сопротивляться. Господь накажет меня за то, что я сделала.

Санча нетерпеливо покачала головой.

– У тебя не было выбора. Разве Его Святейшество и Чезаре не решили, что ты подпишешь нужные им бумаги?

– Мне следовало проявить характер. На брак был свершен… и не раз.

– Тсс! Об этом лучше не говорить вслух. Как бы то ни было, ты развелась – избавилась от этого Сфорца. Ты должна радоваться своему освобождению. И перестать убиваться. Педро мертв; его уже ничто не вернет – все, что с ним связано, осталось в прошлом. Учись забывать, Лукреция. Да, он был твоей первой любовью, и ты до сих пор помнишь о нем. Но когда ты узнаешь еще с десяток–другой любовников, уверяю тебя, ты с трудом будешь вспоминать, как он выглядел.

– Санча! С твоим богатым жизненным опытом ты забываешь о многом – например, о том, что у нас родился ребенок.

– За ребенка не следует переживать. Он в надежных руках.

– Ты не понимаешь, да? Где–то живет бедное, несчастное дитя… мое дитя. Какая–то чужая женщина вскармливает его и укачивает, когда оно плачет. Это мой ребенок… мой сын – а ты просишь, чтобы я забыла его!

– Лукреция, тебе нельзя было иметь ребенка. – Санча вдруг рассмеялась. – Прости, ничего не смогла поделать с собой. Я представила, как ты стоишь перед всеми этими важными особами и уверяешь их, что ваш брак не свершен, а в результате у вас рождается ребенок – и рождается ровно через три месяца после того, как ты торжественно поклялась в своей целомудренности… Я подумала, что даже Непорочная Дева не смогла бы разрешиться от бремени в такой короткий срок.

– Пожалуйста, не надо, Санча. Я не вынесу этих разговоров.

– Дорогая сестра, просто ты еще молода и слишком глубоко переживаешь житейские неурядицы. Говорю тебе, когда приедет мой брат, все будет по–другому. Ох, ну почему он еще не в Риме? А знаешь что, Лукреция? Я больше не буду утомлять тебя рассказами о его бесчисленных добродетелях и о том, как мы дружили в детстве. Скажу–ка я тебе кое–что другое. Это касается меня. Я собираюсь развестись с Гоффредо.

– Это невозможно. Санча улыбнулась.

– И все–таки я разведусь с ним. Вот о чем я хотела тебе сказать – потому–то и прогнала служанок. Пока что им не следует знать об этом.

– Бедный Гоффредо. Он боготворит тебя.

– О его будущем позаботятся, а сам он с радостью передаст меня в руки моего нового супруга.

– Каким образом?

– Моим супругом станет человек, перед которым он преклоняется, – Чезаре.

– Это невозможно, – повторила Лукреция.

– А если этого пожелают Его Святейшество и Чезаре?

– Чезаре уже давно собирается оставить церковь – только Папа удерживает его от такого шага.

Санча придвинулась к Лукреции и прошептала:

– Ты не знаешь, кто сейчас принимает решения? Лукреция промолчала. Санча добилась того, чего хотела – отвлекла ее мысли от случившегося с ней несчастья.

– Я часто замечала, – продолжила Санча, – как Его Святейшество во всем уступает Чезаре – из всех сил старается угодить ему. Кажется, Чезаре пользуется такой любовью, какой не знал даже Джованни Борджа. Неужели ты сама не замечала этого?.. Ну так вот. Твоему брату Чезаре нужна супруга – а какая же супруга ему желанней, чем я?

Санча застенчиво улыбнулась и опустила глаза. Глядя на нее, нетрудно было догадаться, что она сейчас думала о том, как будет ублажать своего Чезаре – самого могущественного человека в Риме и единственного мужчину, достойного стать ее супругом.

– Ты хочешь сказать, – вздрогнула Лукреция, – что они уже договорились о чем–то?

Санча кивнула.

– Но мой отец всегда желал, чтобы папское кресло досталось одному из его сыновей.

– Ну, на это существует Гоффредо.

Лукреции стало не по себе. Она слишком хорошо знала их – как знала и то, что именно ее брат и отец были убийцами ее любовника.

Санча потянулась, как кошка, нежащаяся в лучах мартовского солнца. Она томилась ожиданием новых, еще неизведанных наслаждений.

А Лукреция вновь задрожала – от страха за свое будущее.

В своих апартаментах в Ватикане Папа Римский принимал сына Чезаре. Когда слуги раскланялись, Александр положил руку ему на плечо и, внимательно посмотрев в глаза, тихо произнес:

– Чадо мое, спешу порадовать тебя. Кажется, наша с тобой небольшая затея удалась на славу.

Чезаре улыбнулся, и у Папы потеплело на сердце. После смерти Джованни он стал с удвоенным вниманием относиться к своему второму сыну. И хотя прежде Александр души не чаял в Джованни – мало того, знал, кто был его убийцей, – этому сыну досталась вся отцовская любовь и сопутствующие ей почести, что некогда принадлежали его брату.

Посторонние не переставали удивляться тем загадочным узам, которые связывали всех Борджа. Что бы ни содеял какой–либо член этой семьи, какое бы зло ни причинил другому, связь между ними не ослабевала. Их всегда соединяли такие сильные чувства – как правило, любовь, если не считать случая с Джованни и Чезаре, которые ненавидели друг друга, – что все остальное отступало на задний план, вытеснялось более важным и существенным.

Тем не менее Александр с затаенной опаской вглядывался в лицо сына, слывшего самым порочным человеком Италии. Чезаре был замечательно красив – как и все дети Папы, – и у него были такие же золотистые волосы, как у Гоффредо. Где бы он ни появился, его всюду выделяли благородная осанка и великолепные манеры; правда, сейчас его холеную кожу покрывали мелкие, чуть заметные красные пятна – последствия перенесенного французского недуга.

Кардинальская мантия очень шла стройной фигуре Чезаре – но блеск в его глазах сейчас говорил о том, что ему не терпелось навсегда расстаться с ней. А Александр собирался помочь сыну в осуществлении этой мечты.

– Отец, я слушаю вас, – наконец не выдержал молчания Чезаре.

– Ах да, прости, сын мой. Я просто подумал о том счастливом дне, когда французский король Карл решил, что ему будет приятно после обеда посмотреть игру в теннис. – Папа улыбнулся. – Бедный Карл! Представляю, сколько неожиданных курьезов подстерегало его в Амбуа!.. Кто бы мог подумать, что такое невинное развлечение как присутствие при игре в теннис, будет иметь такие важные последствия для него… и для нас.

– Знаю, – сказал Чезаре. – Он пошел по одной из боковых галерей замка Амбуа и, оступившись в темноте, ударился головой о притолок.

– Удар был незначительным, – продолжил Папа. – Всего лишь небольшая ссадина, вот и все. Если не считать того, что, вернувшись в свои покои, он внезапно потерял сознание и умер от кровоизлияния в мозг.

– Но на трон сел Луи Двенадцатый, а я слышал, что он, как и его предшественник, полон решимости отвоевать итальянские земли, которые называет законной территорией Франции.

– Мы избавились от Карла. При необходимости избавимся и от Луи, – сказал Александр. – Но уверяю тебя, Луи принесет нам немало пользы. Я решил, что он станет нашим другом.

– Союзником? Папа кивнул.

– Пожалуйста, говори тише, мой сын. Это дело должно остаться строго между нами. Король Луи Двенадцатый желает развестись со своей супругой.

– Его желание меня не удивляет.

– Хм… А вот в их народе ее очень даже почитают. Такая набожная, благочестивая женщина!..

– Горбунья – и к тому же бесплодная, – пробормотал Чезаре.

– Но – набожная. Она готова отречься от трона и удалиться в один из женских монастырей провинции Бурже. Конечно, только в том случае, если Луи добьется расторжения брака.

– Ему придется обратиться к Вашему Святейшеству, – усмехнулся Чезаре.

– Он просит о многом. Хочет жениться на супруге своего предшественника.

Чезаре ухмыльнулся.

– Слышал я о достоинствах Анны Британской. Немного прихрамывает, но, говорят, ее ум и обаяние скрадывают хромоту.

– Ее британские земли обширны и плодородны, – добавил Папа. – Стало быть… Луи охотится за ними – и за ней.

– А как Ваше Святейшество соизволит отнестись к его просьбе?

– Как раз об этом я и хотел поговорить с тобой. Я направлю королю Франции послание, а в нем сообщу, что всесторонне обдумываю прошение о разводе. И упомяну о своем сыне – своем возлюбленном сыне, – который желает оставить церковь.

– Отец!

Глаза Александра заблестели от слез. Он расчувствовался – увидел, какое удовольствие доставил своему любимцу.

– Не сомневаюсь, мой дорогой сын, очень скоро у тебя появится возможность навсегда сбросить этот пурпур, такой желанный для многих и такой обременительный для тебя.

– Отец, вы ведь знаете образ моих мыслей! Просто я чувствую, что мое призвание – не в делах церкви, а на другом поприще.

– Знаю, чадо мое, знаю.

– Отец, помогите мне обрести свободу действий, и обещаю – вы не пожалеете об этом. Мы с вами вместе увидим, как Италия сплотится под Тельцом могучей семьи Борджа! Наш родовой герб поднимется над каждым городом, над каждым замком! Отец, Италия должна объединиться; только так мы сможем противостоять нашим врагам.

– Ты прав, сын мой. Но прежде всего нужно освободить тебя от церкви. Я постараюсь заручиться поддержкой французского короля Луи. И попрошу его о кое–чем еще. Думаю, у тебя будет поместье во Франции… и супруга.

– Отец, как мне выразить свою признательность?

– Давай избавим друг друга от подобных разговоров, – сказал Папа. – Ты мой возлюбленный сын, а я желаю только одного – увидеть славу и счастье своих детей.

– Тогда скажите, что вы думаете о разводе Санчи и Гоффредо.

– На основании неполноценности их брака? Я не в восторге от этой идеи. Еще не улеглись слухи о разводе Лукреции и Сфорца – новый скандал всколыхнет их. Скоро мне привезут младенца, и я с нетерпением жду этого дня. Нет, лишние кривотолки нам не нужны. Неужели ты и впрямь так хочешь жениться на разведенной супруге вашего брата? Со всеми титулами, которые тебе достанутся после того, как ты оставишь церковь? Чего ради? О да, Санча – восхитительная, страстная женщина. В искусстве любви ей нет равных. Но нужен ли тебе брак, чтобы наслаждаться ее достоинствами? Полагаю – нет, сын мой. Все эти месяцы она дарит тебе все, о чем только может мечтать ее супруг. Продолжай встречаться с ней. Я бы не хотел, чтобы ты прерывал эту связь. Но жениться на Санчи! Принцесса, нет спору! И все–таки у нее есть один маленький недостаток. Она незаконнорожденная. Что ты скажешь о законнорожденной неаполитанской принцессе?

Чезаре улыбнулся.

Пресвятая Богородица, подумал Александр, как прекрасны мои дети и как сжимается мое сердце от любви к ним!

Рим встретил его спокойно, буднично. Толпы народа не стояли вдоль широких улиц, никто не бросал цветы под копыта коней. Даже герольды не возвестили о прибытии герцога де Бишельи. Папа не захотел устраивать торжественной церемонии его въезда в город. Скандал с разводом Лукреции еще не улегся – с тех пор прошло всего шесть месяцев, – а поскольку к прежним разговорам недавно прибавились слухи о ее ребенке, то лучше было не оглашать появление нового жениха.

Настороженно вглядываясь в лица редких прохожих, Альфонсо подъехал к дворцу Санта Мария дель Портико.

Санча ждала его в покоях Лукреции. Она догадывалась, какие чувства он должен был сейчас испытывать, – представляла, какие рассказы ему доводилось слышать о семье, с которой он собирался породниться. И хорошо сознавала, что Альфонсо прибыл сюда не как почтенный жених, не как влиятельный принц, а как человек, олицетворяющий желание Неаполя наладить дружеские отношения с Ватиканом.

– Не отчаивайся, братец, – прошептала Санча. – Я позабочусь о тебе.

Она хотела попросить Чезаре, чтобы тот подружился с ее братом. Разве не вправе она рассчитывать, что ее любовник окажет ей такую услугу? Тогда успех будет обеспечен. Если Чезаре благосклонно отнесется к молодому Альфонсо, – а при желании Чезаре мог быть милейшим из людей, – то его примеру последуют и остальные. Папа, что бы ни было у него на уме, будет любезен и обходителен; даже Лукреция, которая все никак не могла забыть своего Педро, смилостивится над Альфонсо.

Санчи не терпелось показать брату власть, которой она пользуется в Ватикане. В отличие от любовных увлечений, ее родственные чувства были такими же постоянными, как и тщеславие.

Лукреция, сопровождаемая Санчей и служанками, пошла встречать суженого. Тот производил приятное впечатление. На какое–то мгновение ей даже показалось, что она несколько идеализировала образ Педро Кальдеса, хранившийся в ее памяти. Альфонсо был очень хорош собой. Внешне он походил на свою сестру, но в нем чувствовались застенчивость и скромность, которых не было у Санчи.

Ее тронула нежность, с которой он обнял супругу юного Гоффредо.

Затем Санча взяла брата за руку и подвела к невесте. Его красивые голубые глаза раскрылись от удивления, которого он не пытался утаить.

– Лукреция Борджа, – представилась Лукреция.

Его мысли были написаны на лице. Разумеется, ему рассказали о ней немало дурного, и он ожидал… Чего именно? Встречи с бесстыжей распутницей, которая в первую же минуту их знакомства заставит его дрожать от страха? А вместо этого увидел перед собой тихую, беззащитную девушку, чуть постарше его самого, но выглядевшую так же молодо, – нежную, открытую и неотразимо прекрасную!..

Его губы чуть дольше положенного задержались на ее руке; когда он поднял голову, глаза были по–прежнему широко раскрыты.

– Я не нахожу слов, чтобы выразить свое восхищение, – прошептал он.

В это мгновение она впервые за многие месяцы забыла о несчастьях, преследовавших ее.

Санча в небрежной позе лежала на кушетке, а вокруг сидели настороженные, притихшие служанки.

Она говорила о том, что очень скоро им придется распрощаться с их маленьким Гоффредо, потому что он уже не будет ее супругом. Его Святейшество разведет их – точно так же, как развел Лукрецию и Сфорца.

– Или почти так же, – сказала она. – Ведь я не на шестом месяце беременности буду стоять перед кардиналами и клясться, что мой брак не был свершен.

Лойзелла, Бернардина и Франческа радостно засмеялись. Они с удовольствием наблюдали за всеми любовными авантюрами своей госпожи и по мере возможности поощряли их.

Она взяла с них слово, что этот разговор останется между ними, и они пообещали никому не рассказывать о ее тайне.

Затем за дверью послышались шаги.

– Пришел ваш будущий супруг, – прошептала Лойзелла.

Санча игриво потрепала ее по щеке.

– А это значит, что тебе лучше уйти. Я просила его навестить меня. Вот он и пришел.

– Хорошенько же вы приучили его к послушанию, – засмеялась Бернардина.

Но Чезаре уже вошел в комнату, и вся их фривольность тут же куда–то подевалась. Он мельком взглянул на них – не так, будто собирался сделать один из своих обычных комплиментов, а так, будто они были неодушевленными предметами, недостойными его внимания. У них сразу пропала всякая охота шутить над ним.

Они спешно раскланялись и выскользнули за дверь.

Оставшись наедине с ним, Санча подняла руку.

– Проходи, Чезаре, – сказала она. – Сядь рядом со мной.

– Ты желала видеть меня? – спросил он, усаживаясь на стул.

– Да, желала. Я недовольна тобой, Чезаре.

Он высокомерно поднял брови. Глаза гневно блеснули. Она продолжила:

– Мой брат прибыл в Рим. Он пробыл здесь уже целые сутки, а ты до сих пор игнорируешь его появление. Такую ли любезность тебе следует оказывать принцу Неаполя?

– Ах да… этот ублюдок, – пробормотал Чезаре.

– Вот как?.. Мой дорогой! Сам–то ты кем будешь, а?

– Правителем Италии. И очень скоро.

У нее загорелись глаза. Несомненно, так и будет. Она это знала и гордилась за него. Если кто–то и способен объединить Италию, то этот человек – Чезаре Борджа. Когда он взойдет на вершину власти, она будет рядом с ним. Ему понадобится королева, а лучшей королевы, чем его любовница, он не найдет. Она была счастлива. Оставалось только получить развод с ее нынешним супругом.