Текст книги "Опороченная Лукреция"

Автор книги: Виктория Холт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)

– Мне не терпится увидеть драгоценности Эсте, которые вы преподнесете моей дочери.

Ипполит смутился. Отец предупредил его, что фамильные драгоценности рода Эсте не предназначены для вручения Лукреции в качестве подарка невесте. Она может надеть их на свадебную церемонию, но не должна думать, будто они перейдут в ее владение. Эти драгоценности стоят несметных денег, и герцог Эркюль не намерен расставаться с ними.

Ипполит со всей тактичностью, на какую только был способен, объяснил Папе положение дел. Александр разочарованно улыбнулся, но всерьез не огорчился. Он был достаточно богат, чтобы не моргнув глазом выложить семьдесят тысяч дукатов – сумму, в которую оценивались фамильные драгоценности семьи Эсте. Важнее всего было замужество Лукреции, а раз уж объявились послы жениха, то и до свадьбы оставалось недолго ждать.

Брак заключили в конце декабря. Дон Ферранте и дон Сигизмунд торжественно провели Лукрецию но площади Святого Петра. Величавой поступью шли гости и придворные, все в пышных нарядах, с подарками в руках. Двадцать пажей несли штандарты семьи Эсте и гербы с изображением Пасущегося Быка.

Лукреция, в своем малиновом бархатном платье и в золотой парчовой накидке с горностаевым шлейфом, была удивительно красива, и толпы собравшихся горожан вздыхали от восхищения, сопровождая ее на всем пути в Ватикан. Церемонию назначили в резиденции Папы, но не в его личных апартаментах, а в серебряной зале дворца. Об этом Папу попросила Лукреция – ей не хотелось, чтобы нынешний брак по доверенности заключался там же, где она стояла на коленях и произносила торжественные обеты вместе с другим, прежним Альфонсо.

Александр, Чезаре и тринадцать кардиналов уже ждали ее, и церемония началась сразу.

Лукреция заметила, что в зале не было Санчи. Они обе не могли забыть Альфонсо Бишельи, а потому отсутствие Санчи немного улучшило ее настроение.

После долгой и довольно утомительной проповеди, которую прочитал епископ Адрийский, Ферранте надел ей на палец кольцо.

– От имени и по поручению моего брата Альфонсо, – провозгласил он.

Затем внесли шкатулку с драгоценностями и церемонно передали ее Лукреции. Папа снисходительно улыбнулся, услышав напыщенную речь Ипполита. Тому и в самом деле пришлось проявить немало изобретательности и такта – эти драгоценности едва ли можно было посчитать свадебным подарком от семьи Эсте. Но в конце концов не в них заключалось то, что хотели получить Борджа, – при желании они могли приобрести куда более сказочные сокровища.

Лукреция с благодарным видом приняла драгоценности.

– А теперь – все на торжества и пиршества! – воскликнул Папа.

Итак, Лукреция в третий раз вышла замуж.

Торжества продолжались.

Лукреция, так долго мечтавшая о побеге из семьи, теперь понимала, что дни ее пребывания в Ватикане сочтены, и с тоской думала о чужой, незнакомой Ферраре.

Разговаривая со служанками о нарядах и украшениях, которые ей предстояло носить, она притворялась веселой, но в душе опасалась за свое будущее; просыпаясь по утрам, вспоминала о том, что приближался день отъезда, а следовательно и встреча с супругом, которого совсем не знала, и с жизнью в семье, враждебность которой чувствовала несмотря на всю обходительность своих деверей.

Почти все время рядом с Лукрецией находилась ее юная кузина, пятнадцатилетняя Анджела Борджа. Та с нетерпением ждала путешествия в Феррару, куда им предстояло ехать вместе.

Беззаботная и жизнерадостная, Анджела упивалась своей молодостью и, казалось, была исполнена решимости получить от жизни все мыслимые и немыслимые наслаждения. Кипучей натурой и полнейшим презрением к этикету она напоминала Санчу. Сейчас Анджела приложила к себе одно из платьев Лукреции – ее собственного фасона – и кружилась по комнате, изображая невесту на свадебном балу.

Служанки смеялись до слез, глядя на нее. Даже Лукреция не могла удержаться от улыбки.

– Хватит баловаться, дитя мое, – сказала она. – Лучше помоги мне с застежками.

Ее наряжали в платье из малинового бархата с золотыми лентами, и Анджела тут же воскликнула:

– Ах!… Что бы я только ни отдала за такой наряд! Двадцать лет жизни… и свою честь впридачу…

– Не понимаю, о чем ты говоришь, – сказала Лукреция.

– Вы не понимаете, как оно вам к лицу! Если бы у меня было такое платье, я бы выглядела не хуже!

Лукреция снова улыбнулась.

– У тебя тоже превосходные наряды.

– Но не такие роскошные. Лукреция, помните ваше платье из голубой парчи… то, с разрезными рукавами и золотым кружевом? Оно бы мне очень пошло.

– Не сомневаюсь, – сказала Лукреция.

– Кузина, вы придумываете наряды для себя, а могли бы и обо мне позаботиться.

Лукреция рассмеялась.

– Это платье ты хочешь надеть сегодня вечером? Анджела обвила руками ее шею.

– А можно, дорогая кузина? Можно?

– Ну, пожалуй, – сказала Лукреция.

– Вы – самая лучшая кузина в мире! Я бы умерла от тоски, если бы мне не разрешили сопровождать вас в Феррару.

– Полагаю, смерть от тоски тебе не грозит. Возьми голубое платье, и мы посмотрим, как оно сидит на тебе.

– Чудесно сидит! Я уже меряла.

Ей помогли одеть платье, и она стала расхаживать по комнате, изображая Лукрецию то в одном, то в другом настроении: Лукрецию на свадьбе; Лукрецию на консистории с кардиналами во время ее регентства; Лукрецию, танцующую с Ипполитом, с Ферранте и с Чезаре.

Она была жизнерадостна и беззаботна. Лукреция любовалась, на какое-то время забыв о своих волнениях.

Ипполит стоял в углу залы и безучастными глазами смотрел на танцующих. Ему предстояло о многом сообщить домой. Как и его братья, он уже отослал несколько писем – отцу, Альфонсо и Изабелле, – в которых расписывал красоту, обаяние и добродетели их новой родственницы. Ипполит усмехнулся. Изабелла будет вне себя от ревности – она считает себя самой привлекательной и неотразимой женщиной Италии. Как, впрочем, и самой образованной, может, она и права. А вот в отношении своего первенства в моде, в элегантности, в умении изысканно и со вкусом одеваться – явно заблуждается. Едва ли ее наряды смогут соперничать с коллекцией платьев, которые привезет с собой Лукреция. Он знал, что Ферранте писал о Лукреции, захлебываясь от восторга. Так же, как и Сигизмунд, – а ведь понимал, с какими чувствами его отзывы воспримет Изабелла! На самом деле Сигизмунд не хотел расстраивать сестру, но был слишком благочестив, чтобы скрывать правду. Вот почему его письма могли уязвить Изабеллу гораздо больше, чем известия от Ипполита, которого она подозревала в злонамеренности, или от Ферранте, который был чересчур впечатлительным юношей.

Его размышления прервал высокий, стройный мужчина, вышедший из толпы и направившийся к нему. Лицо мужчины было скрыто под маской, но по осанке и по манере держать себя он сразу узнал Чезаре.

Ипполита многое объединяло с Чезаре. Первый с неохотой носил кардинальскую мантию – и с еще большей неохотой ее в свое время носил второй; оба были тщеславны, хотя и в разной степени; оба выделялись в любом обществе – правда, и тут по-разному. И каждый чем-то привлекал другого.

– Веселый карнавал, мой господин, – сказал Ипполит.

– Бывали и повеселей.

– Что-то невеселое слышится в смехе Его Святейшества.

– Он помнит, что моя сестра скоро уедет отсюда. Ипполит пытливо взглянул на Чезаре.

– Вас это тоже огорчает?

Чезаре не ответил; было видно, что под маской он нахмурился. Ипполит тотчас добавил:

– Расскажите, как вам удалось избавиться от мантии. Чезаре рассмеялся.

– На это ушли целые годы.

– Сомневаюсь, что я вообще когда-нибудь смогу это сделать.

– Мой дорогой Ипполит, вы – не сын Папы.

– Увы! Мой отец не поможет мне сбежать от судьбы, на которую меня обрекли.

– Друг мой, не позволяйте подавлять ваши естественные потребности. Когда я был членом Священной Коллегии, я не позволял ей ограничивать меня. У меня было множество самых разнообразных похождений – таких же захватывающих, как и мои сегодняшние.

– Понимаю.

– А вы? Вы придерживаетесь суровых законов церкви?

– Каюсь, до сих пор мне это не удавалось. Вот и сейчас я чувствую склонность к любовной интриге.

Чезаре оглядел залу.

– Вон то чудесное создание в голубом платье, – сказал Ипполит.

– А! – засмеялся Чезаре. – Моя юная кузина Анджела. Только недавно из пеленок, но уже со своим шармом.

– Очаровательное существо, – согласился Ипполит.

– В таком случае, мой друг, я советую вам поторопиться. Через несколько дней Анджела покинет Рим вместе с моей сестрой, и, хотя вы будете сопровождать их, у вас останется не очень много шансов, поскольку вы должны будете вернуться – как заложник добрых намерений вашей семьи по отношению к Лукреции.

– Знаю, – сказал Ипполит. – Но она так молода… и при всей своей обольстительности, совершенно невинна… кажется.

– Тем лучше, – заметил Чезаре. – Торопитесь, мой друг. Время не ждет.

– А вы? Вы кого-нибудь выбрали на этот вечер?

Чезаре не ответил. Он явно не слышал вопроса – проследив за его взглядом, Ипполит увидел, что тот смотрел на свою сестру.

Ипполит повел Анджелу на танец. Она была обворожительна, такая юная и уже склонная к флирту с этим миловидным кардиналом. Он сказал ей, что она прекрасна; она ответила, что находит его внешность вполне сносной.

Тогда он сказал, что не сводит с нее глаз с той минуты, как она вошла в залу. Анджела снова кокетничала. Очевидно, думал Ипполит, я буду первым ее любовником – возможно, первым из многих, но все-таки первым.

Эта мысль доставила ему удовольствие.

Он прошептал:

– Не лучше ли нам пойти куда-нибудь, где мы могли бы побыть вдвоем… где я мог бы поговорить с вами?

– Лукреция заметит и пошлет кого-нибудь приглядывать за мной.

– Лукреция – ваша дуэнья?

– В каком-то смысле. Она будет опекать меня до тех пор, пока я не вернусь из Феррары.

Он сжал ее руку; она вспыхнула.

– Вы меня интригуете, – сказал он.

– А вы меня удивляете, – съязвила она. – Вы… кардинал!

– Пусть мой наряд не смущает вас.

– Разумеется, не смутит! Я достаточно хорошо знакома с духовными лицами, и знаю, что для кардинала он так же обременителен, как и для любого другого мужчины.

– Видимо, вы хорошо осведомлены в делах церкви.

– Ровно настолько, чтобы не поддаваться на легкомысленные слова… даже если их говорит кардинал.

Ипполит приуныл. Бесспорно, она была очаровательна. Но не так нежна и наивна, как он предполагал. Тут требовались долгие ухаживания. Очень жаль – у него и так не хватало времени.

Она воскликнула:

– Лукреция делает мне знаки! Кажется, ей не по душе доверять меня какому-то беспутному кардиналу.

Он едва слушал – в эту минуту в залу вошла женщина такой красоты, что у него захватило дух. Пышноволосая, с яркими синими глазами. Он слышал о неотразимых чарах Санчи Арагонской, но не ожидал, что они так властно подействуют на него. Она ничуть не походила на девочку, приглянувшуюся ему своей молодостью. Санча дышала страстью. За ней не нужно было долго ухаживать. Она бы тотчас поняла, привлекает ли ее какой-нибудь мужчина, и если да, то все остальное последовало бы без промедления.

Он сказал:

– Раз ваша кузина зовет вас, мы должны подчиниться.

– Мы можем притвориться, будто не замечаем ее, – предложила Анджела.

– Не стоит проявлять такое неуважение к супруге моего брата, – строго произнес он.

И, с решительным видом взяв ее под локоть, повел к Лукреции.

Он прикоснулся губами к руке своей невестки и заговорил с ней о завтрашних увеселениях. Затем к ним подошел Ферранте, и он попросил Ферранте потанцевать с Анджелой. Еще позже к нему и Лукреции присоединился Чезаре. Тогда Ипполит поклонился им обоим и направился к Санчи Арагонской.

Чезаре сказал:

– Лукреция, мы с тобой будем танцевать.

Они вышли в центр залы, она – в малиновом бархатном платье с ослепительно яркими золотыми кружевами, с коралловой нитью в волосах, он – в элегантном золотом наряде, стройный, как некое античное божество, ненадолго спустившееся на землю.

– Нет, эти танцы мне не по душе! – воскликнул Чезаре. – Давай танцевать, как в детстве. Что-нибудь испанское, зажигательное! В Ферраре тебе такой случай уже не представится. Я слышал, они там слишком чопорные. Давай танцевать хотэ… или болеро.

Он крепко держал ее за руку, и все-таки она чувствовала, что имеет определенную власть над ним. Ей отчетливо вспомнились дни, проведенные в детской, и его ревность к их брату Джованни.

– Лукреция… Лукреция… – прошептал он. – Ты уезжаешь… очень далеко. Как мы будем жить без тебя… наш отец и я?

– Мы будем видеться, – тихо сказала она. – Постараемся почаще навещать друг друга.

– Ты уедешь от нас… станешь членом семьи, непохожей на нас.

– Я всегда буду членом нашей семьи.

– Никогда не забывай об этом, – сказал он. – Никогда! Папа, любовавшийся своими детьми, не захотел, чтобы вместе с ними танцевал кто-то еще. Он хлопнул в ладоши и подал всем знак оставить их вдвоем. Затем махнул скрипачам и флейтистам. Те поняли его желание и заиграли испанскую музыку.

Они танцевали одни во всем зале. Как когда-то Лукреция – на другой своей свадьбе, с другим своим братом. Музыка звучала неистовей, становилась все более страстной и всех завораживала грациозность и выразительность их движений.

Многие не сводили с них глаз, и вскоре по танцевальной зале пронесся слушок, что разговоры, ходившие вокруг этой пары, могли оказаться правдой.

В числе нескольких людей, не наблюдавших за ними, была Анджела Борджа. Она смотрела на Ипполита, который обменивался пылкими взглядами с Санчей Арагонской. Анджела понимала, что он уже забыл девочку, забавлявшую его одно-два мгновения. Первая примерка роскошного платья Лукреции оказалась неудачной. В конце концов она повернулась и медленно пошла к выходу из залы.

Папа привлекал внимание гостей к красоте и изяществу танцоров.

– Какая великолепная грация! – восклицал он. – Какой порыв, сколько чувства! Где вы видели, чтобы кто-то еще так танцевал?

Он громко аплодировал, смеялся, хохотал; но стоявшие поблизости различали в его голосе какую-то истерическую нотку. Кое-кто предсказывал, что после отъезда дочери он постарается использовать любой предлог, чтобы вернуть ее.

Настало время расставаться.

Перед самым отъездом Лукреция побывала в загородном доме у своей матери.

Ваноцца радовалась за нее. Еще бы, ведь эта златоволосая красавица теперь была герцогиней – и не просто герцогиней, а герцогиней Феррарской, представителем самого древнего рода Италии, – она стала настоящей аристократкой! Успех дочери умилял стареющую Ваноццу.

– Я приеду проводить тебя, – сказала она. – Буду стоять на улице, вместе с горожанами.

– Спасибо, мама.

– Я горжусь тобой… очень горжусь.

Лукреция поцеловала мать. Она знала, что Ваноцца гораздо больше переживала из-за частых разлук с Чезаре.

В детской расставание было иным. Здесь ее сердце разрывалось от боли. Маленький Джованни за несколько недель своего пребывания в Ватикане успел привязаться к своей матери. Он уже забыл свой прошлый дом и освоился с роскошной обстановкой, которая теперь окружала его.

Узнав об отъезде Лукреции, он расплакался.

К счастью, маленький Родриго был еще слишком мал, чтобы хоть что-то понимать.

Наконец предстояло самое мучительное расставание. Александр принял ее в своих личных апартаментах и отпустил прислугу.

Папа заключил дочь в свои объятия. У обоих по щекам текли слезы.

– Я не отпущу тебя, – тихо произнес он. – Не отпущу.

– О отец мой, – ответила она, – дорогой, святейший и самый любящий отец, как мы сможем жить друг без друга?

– Не знаю. Не знаю.

– Но вы ведь приедете в Феррару?

Александр задумался. Для пожилого человека такая поездка слишком утомительна, но он все равно предпримет ее. Ему не пристало равняться на остальных стариков. Он не такой, как они.

– Да, – сказал он, – мы встретимся… и не один раз. Как же иначе? Да, и почаще пиши мне, дорогая.

– Обязательно, отец. Каждый день по письму.

– Мое милое дитя, я желаю знать все подробности. Комплименты, которые тебе будут говорить… платья, которые будешь носить, все о твоих друзьях, о приятелях… а если кто-нибудь станет досаждать тебе, то об этом я тоже хочу своевременно получить известие, потому что – клянусь тебе, Лукреция, – никому не будет дано безнаказанно обидеть тебя… и горе тому человеку, из-за которого поседеет хоть один твой золотистый волос!

– Когда еще у женщины был такой же любящий отец, как у меня?

– Никогда, дочь моя. Никогда.

Под окнами уже стоял кортеж, лошади фыркали и нетерпеливо били копытами о мерзлую землю. Солдаты и слуги переминались с ноги на ногу и дышали в кулаки, отогревая их на холодном январском воздухе.

Открылась дверь, и вошел Чезаре. Вид у него был подавленный.

– Ах, ты чувствуешь то же, что и я, сын мой, – вздохнул Папа.

Чезаре обнял сестру.

– Отец, она уезжает от нас, но мы не прощаемся. Очень скоро вы снова увидите ее в Риме. Феррара не так уж далека от нас.

– Спасибо, сын мой. Мне нужны утешения.

Они заговорили по-испански, на валенсийском диалекте. Родной язык позволял им лучше ощущать близость друг другу, а порой и защищал от чужих ушей.

– Не пройдет и года, – сказал Александр, – как я побываю в Ферраре.

– И тогда, – добавил Чезаре, – не поздоровится всякому, кто не окажет должного уважения моей сестре.

Александр посмотрел на дочь.

– Чезаре тоже сможет отстоять тебя и твои права, дорогая, – сказал он. – У тебя не только любящий отец, но и всесильный брат, и он не может не заботиться о твоем благополучии.

Чезаре крепче прижал ее к себе.

– Как мы сможем отпустить тебя? – простонал он. – Как? Как? – Его глаза остекленели. – Отец, оставим ее у нас! Устроим развод. Если нужно, я поведу войско на Феррару. Все лучше, чем разлука!

Папа грустно покачал головой. Затем напомнил сыну о выгодах этого брака. Попросил не забывать о будущем маленького Джованни и еще совсем крошечного Родриго.

– Ты-то, Чезаре, – сказал он, – будешь с ней дольше, чем я. Ведь часть пути тебе предстоит провожать ее.

Папа укутал ее в расшитую золотом накидку с горностаевым подбоем, погладил мягкий мех на рукавах.

– Не простудись, дорогая, – сказал он. – На улице идет снег.

Затем поднял капюшон – надвинул на лицо так, что оно оказалось почти скрытым.

– Береги себя. Дорога будет не из легких.

Он вывел ее на площадь Святого Петра. Помог взобраться на мула. Отошел на два шага и крикнул так, чтобы слышали все остальные:

– Господь с тобой, дочь, и святые хранят тебя! Благословляю и обещаю заботиться о тебе так же, как и прежде!

Отъезжающие поняли, что эти слова предназначались не только для Лукреции, но и для них. Папа грозил расправой каждому, кто посмеет причинить малейший вред его дочери.

Кавалькада медленно тронулась в путь. Следом поехали сто пятьдесят повозок, груженные нарядами и приданым Лукреции.

Александр вернулся во дворец и стоял у окна до тех пор, пока дочь не исчезла из виду.

Потом опустился в кресло и закрыл лицо руками.

Так он сидел довольно долго. После чего положил руки на колени и позвал слуг.

– Феррара не так уж далека от Рима, – тихо добавил он.

Глава 5
ПУТЬ В ФЕРРАРУ

Настроение Изабеллы д'Эсте портилось день ото дня – с каждым новым сообщением, которое приходило в ее замок, высящийся на берегу полноводного Минция.

В кортеже, что отправился из Феррары в Рим, у нее был один верный человек, в прошлом носивший духовный сан и теперь подписывавший свои донесения условным прозвищем Священник. Перед отъездом он поклялся, что будет держаться свиты Лукреции и высылать подробные отчеты обо всем, имеющем отношение к новоиспеченной герцогине.

Эти отчеты, как и прочие известия, приводили Изабеллу в ярость. Она уже почти не сомневалась в том, что вторая супруга Альфонсо, сумевшая покорить его братьев – включая даже благочестивого Сигизмунда! – решила доказать свое превосходство над невесткой.

«У нее такие наряды, какие вам и не снились», – писал Ферранте. И следом, точно все они вздумали издеваться над ней, прибывали нескончаемые наблюдения добросовестного Священника, все эти дотошные описания малиновых, голубых, розовых, парчовых, бархатных, кружевных, окаймленных золотым шитьем и многих других платьев из гардероба Лукреции.

Откуда она берет такие наряды? – допытывалась Изабелла. Герцогиня Феррарская предпочитает носить платья собственного покроя, отвечали ей.

Изабелла считала себя самой элегантной женщиной Италии. Недаром же король Франции просил прислать ему коллекцию кукол, наряженных по ее эскизам. И вот Ферранте ставит ее в известность о том, что ей не снилось и что отныне он каждый день будет видеть перед собой!

– Я покажу ей, что такое настоящая элегантность! – кричала она на своих служанок.

Изабелла собрала у себя всех своих портных. В замок привезли рулоны самой лучшей материи. До свадьбы оставалось совсем немного времени, и ей нужно было торопиться, если она хотела затмить туалеты этой выскочки Борджа.

Дни и ночи ее портные и рукодельницы трудились над ее будущими нарядами. На изысканное парчовое платье нашивали жемчужины, расшитую золотом пелерину подбивали мехом белой рыси. На столах лежали отрезы добротного бархата, дорогого атласа, полоски и куски великолепно выделанной кожи.

Сама она ходила из угла в угол рабочей комнаты и читала выдержки из писем, присланных братьями и бывшим священником.

– Да какова же она из себя-то? – восклицала она. – Сдается, они настолько без ума от нее, что даже не могут ничего толком сказать. Вот, послушать только! «…высокая и стройная, и ей к лицу все туалеты и украшения».

Высокая и стройная! Изабелла судорожно хваталась за свои полнеющие бедра.

Служанки, как могли, успокаивали ее.

– Маркиза, она не может быть стройнее вас. А если хоть в чем-то тоньше, то – худа, как жердь.

Вокруг хлопотали портные и цирюльники, следившие также за ее кожей. По пятам ходил учитель танцев, нанятый сразу после того, как Ипполит написал о бале во дворце Его Святейшества.

В приготовлениях к свадьбе Альфонсо не принимал участия только один человек. Им был супруг Изабеллы, маркиз Мантуанский Франческо Гонзага.

Он раздражал ее своей беспечностью. Однажды она не выдержала и набросилась на него:

– А ты, судя по всему, в восторге от этого брака! Тебе нравится, что мою семью подвергли такому унижению!

– Скорее уж ты сама должна радоваться ее нынешнему благосостоянию, дорогая, – мягко заметил Франческо.

– Дукаты! Что они стоят по сравнению с этим… мезальянсом?

– Спросите у своего отца, Изабелла. Уж кто-кто, а он деньгам знает цену. И дукаты есть дукаты, откуда бы они ни пришли – из папской казны или из закромов Феррары.

– Ты издеваешься надо мной.

Он грустно улыбнулся – вспомнил, как обожал ее в первые дни их супружества. Но тогда она была изумительно красива. И обворожительна, и умна. Ах, если бы Изабелла оказалась хоть немного более скромной – не такой тщеславной женщиной!..

– Нет, – сказал он. – Не издеваюсь.

– Ты ведь видел эту девчонку. Расскажи, как она выглядит. Мои братья точно сговорились – только и пишут, что о ее платьях да украшениях.

– Так вот почему вся прислуга занята твоими новыми платьями да украшениями?

– А ты сам? Ты, надо полагать, обращал внимание не на аксессуары?

Франческо мыслями вернулся к тому дню, когда весь Рим чествовал в нем героя, одержавшего первую победу над французами. Он вспомнил встречавшую его девочку – тогда шестнадцатилетнюю, но выглядевшую еще моложе. Снова увидел ее золотистые волосы и светло-голубые глаза, такие редкие в Италии.

– У меня сохранились только самые смутные воспоминания, – сказал он. – Она казалась очаровательным дитем.

Изабелла пытливо взглянула на супруга. Это «дитя», если верить слухам, уже тогда было далеко не невинно. Хотела бы знать Изабелла, что она думала о Франческо, который каким-то непостижимым образом – так казалось маркизе – нравился многим женщинам. Она могла понять успех Ипполита или Ферранте, или даже ублюдка Юлия. Те были из семьи Эсте. Но ее супруг? Было бы куда более объяснимо, если бы он в первую очередь прельщал каких-нибудь безродных испорченных девчонок из испанской провинции.

Она отмахнулась от этих мыслей – сейчас не было времени думать о чем-либо кроме приближающейся свадьбы.

– Нужно немедленно написать Элизабетте, – сказала она. – Я слышала, кортеж некоторое время простоит в Урбино. Пусть твоя сестра будет настороже с этой Борджа.

Франческо хорошо знал чопорность герцогини Урбинской. Он ответил:

– Эта Борджа – еще не совсем пожилая женщина. И едет не к себе домой, а к незнакомым людям, на чужбину. Не сомневаюсь, она сейчас полна страхов. Если будешь писать Элизабетте, попроси быть поласковей с ее гостьей.

Изабелла расхохоталась.

– Поласковей с Борджа! С этой-то змеей, что выползла из своего клубка? Ну уж нет, я обязана предостеречь твою сестру.

Франческо покачал головой.

– Скорее, это ее пребывание в Ферраре будет отравлено – если вы все объединитесь против нее.

Он повернулся и пошел прочь. Изабелла задумчиво посмотрела вслед. Она явно задела супруга. Мог ли он испытывать какие-нибудь нежные чувства к девушке, с которой виделся много лет назад? Невозможно. С тех пор они ни разу не встречались. Видимо, эта Лукреция Борджа, при всей ее порочной репутации, побуждала мужчин на рыцарские поступки.

Но у нее не было времени размышлять о дурацкой галантности Франческо и его симпатиях к дочери Папы Римского. Она тут же написала своей золовке, герцогине Урбинской. Бедная Элизабетта! Ей предлагают развлекать какую-то выскочку, и она должна оказать той достойный прием – показать все презрение, на какое способна. В подобных обстоятельствах только так и можно вести себя.

Гонец привез два письма от ее отца.

Она быстро прочитала. Первое было официальным приглашением на свадьбу. Как ни странно, оно ни единым словом не упоминало о Франческо.

Во втором, частном письме герцог объяснял свое решение. Он не доверяет семье Борджа. Этот брак может быть затеян для того, чтобы усыпить бдительность итальянских синьоров, заставить их съехаться в Феррару и таким образом оставить незащищенным собственные владения – в то время как Чезаре уже давно зарится на чужие земли. Вот почему Эркюль считает, что Франческо должен остаться дома и в случае нападения отстоять Мантую.

Изабелла кивнула. Своего отца она ценила не только за аристократичность, но также за проницательный склад ума.

Предложение герцога устраивало ее и по другой причине. Изабелла собиралась сделать все возможное, чтобы осложнить пребывание Лукреции в их семье, а Франческо своим присутствием только помешал бы ее планам. И вот ей представилась возможность поехать в Феррару без супруга.

Когда она показала ему эти письма, он погрузился в размышления.

– Благоразумное решение, не правда ли? – спросила она.

– Да, – сказал он. – Звучит вполне разумно. Только дураки покидают их владения, когда Чезаре Борджа расширяет свои собственные.

Она взяла его за локоть и рассмеялась ему в лицо.

– Я вижу, твои добрые чувства к сестре не распространяются на брата.

– Брат, – сказал он, – это мое прямое дело.

– Верно, Франческо. А потому сестру предоставь мне.

Кортеж двигался медленно, с частыми остановками. Им оказывали пышные приемы, в их честь устраивали увеселительные зрелища. Когда Чезаре распрощался и поскакал обратно, Лукреция испытала чувство освобождения от прошлого – но не избавилась от страха перед будущим. Ипполит тоже с полдороги вернулся в Рим. Ему предстояло стать заложником от Феррары. Расставаясь с ним, Анджела держалась с подчеркнутым безразличием. А он и не замечал ее холодных взглядов. Мысли кардинала были заняты предстоявшей поездкой к берегам Тибра, где его ждали новые встречи с Санчей Арагонской.

Рядом с Лукрецией ехала Адриана Мила, с которой она в детстве проводила так много времени. Адриана исполняла обязанности прислуги, и Лукреция была благодарна ее заботливому присутствию – так же, как и обществу своих кузин, Анджелы и Джироламы Борджа, недавно вышедшей замуж за Фабия Орсини. Компания давних подруг отвлекала ее от грустных мыслей, придавала хоть какую-то уверенность в завтрашнем дне.

Затем настало время прощаться с Франческо Борджа, которому предстояло воспитывать маленького Родриго.

Она долго смотрела ему вслед и понимала, что порвалась еще одна нить, связывавшая ее с прошлым. Затем повернулась и дала команду двигаться дальше. Впереди их ждал прием у герцога и герцогини Урбинских.

Герцог и его супруга Элизабетта встречали Лукрецию у ворот города Губбия, расположенного на территории герцогства Урбино.

Элизабетта с трудом скрывала досаду. Ее супруг все-таки настоял на том, чтобы Лукреции Борджа был оказан почетный прием. Довод у него был один: Чезаре уже давно зарится на их обильные угодья и готов при первом же удобном случае начать военные действия. Следовательно, они не должны проявлять к нему враждебности, а должны встретить его сестру так же, как если бы их посетила женщина из самого аристократического рода Италии.

При таких обстоятельствах Элизабетта, состоявшая в постоянной переписке со своей невесткой, едва ли могла содействовать планам Изабеллы д'Эсте.

Сейчас она думала – уже в сотый, в тысячный раз – о тех несчастьях, которые в их жизнь принесли Борджа. Их беды начались с того, что Джованни Борджа возглавил армию Папы и призвал под свое командование супруга Элизабетты, Гвидобальдо Урбинского (слывшего, как и ее брат Франческо Гонзага, одним из величайших солдат Италии). Это Джованни отдавал войску такие некомпетентные, бессмысленные приказы, из-за которых французы наголову разбили папское войско, а Гвидобальдо был ранен, попал в плен и содержался в холодной и сырой темнице до тех пор, пока семья не заплатила за него огромный выкуп. Папе Борджа ничего не стоило выложить эти деньги, но он был занят – выторговывал условия мирного соглашения, исправлял ошибки своего бездарного сына.

Когда Гвидобальдо вернулся домой, он был уже не тем мужчиной, которого Элизабетта знала как своего супруга. Его стройная фигура оказалась искалеченной ревматизмом, он страдал от частых приступов подагры. В папскую армию его призвали цветущим молодым человеком, вернули – жалкие обломки. Передвигаясь, он еле волочил ноги, а случались дни, когда и вовсе не вставал с постели; его тело было сгорблено, желтовато-серое лицо покрывали многочисленные морщины.

Элизабетта горько переживала за него. Гвидобальдо смог простить семью Папы Борджа – по натуре он был слишком мягким человеком и не видел зла до тех пор, пока оно не обрушивалось на него. Сама Элизабетта никогда не простила бы их.

Гвидобальдо предоставил весь замок в распоряжение Лукреции, устроил для нее маскарады, балы и множество увлекательных зрелищ; он был обходителен и любезен. Однако Лукреция постоянно ощущала враждебность Элизабетты – а ведь именно с Элизабеттой ей предстояло продолжать путь в Феррару. И по настоянию Папы они должны были ехать вдвоем в одной повозке.