Текст книги "Волк. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Виктория Гетто

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 40 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

  – Благородные сьере, благородные досы! Сегодня впервые наши музыканты познакомят вас с самым новым танцем, музыку которого создал ба... Простите, граф дель Парда! Итак – Катернария Парда!

  ...Четырех-тактовый прогулочный шаг с топом на последний такт. Через четыре шага – полуоборот направо, лицом к партнёрше. Затем разворот, смена позиций, снова четыре шага, топ, опять разворот. Дальше – восемь шагов по кругу, на каждом четвёртом топ, на последнем – разворот, и опять по новой... Звучит то ли виола, то ли скрипка... Люди напрягаются, а я узнаю с первых аккордов 'Полонез Огинского', который стал невероятно популярен в Саль, потом округе, а теперь добрался и до столицы Фиори, Ганадрбы... Мы вышагиваем, поворачиваемся, меняемся местами, и я ощущаю дрожь нежных пальчиков в руке. И – взгляд. Тоскливый и безнадёжный...

  – Граф... Ваш рисунок... Он, конечно, непристоен... Но великолепен. Кто его создал?

  – Ваш покорный слуга, доса...

  – Вы?! И никто, кроме вас и меня, его не видел?

  – Ваша честь для меня дороже собственной, доса Лиэй... И я никогда не запятнаю её и не сделаю ничего, что могло бы бросить малейшую тень на вашу репутацию...

  Девушка вздыхает, потом вновь шепчет:

  – И хотя ваш рисунок вопиюще непристоен... Но как бы я хотела когда-нибудь одеть такое прекрасное платье... И пройтись в нём по берегу той самой реки... Но меня просто проклянут. И ославят.

  – К моему величайшему сожалению, маркиза... Потому что я бы желал увидеть вас в нём больше собственной жизни...

  Вроде бы напыщенные, манерные слова, галантные комплименты, которые принято произносить партнёрше, но они вдруг становятся искренними, наполняются теплотой и смыслом... Все танцующие вдруг останавливаются, и я спохватываюсь – точно, кончилась музыка. Несколько секунд соображаю, что делать, и вижу, что молодые люди с платками, заткнутыми за обшлага рукавов, как полагается при выборе дамы вечера, не ведут своих партнёрш обратно, а отходят за занавеси, где в нишах стоят удобные диванчики. Точнее, скамьи, на которых лежат вышитые подушечки. Веду Лиэй к свободной лавке, сажаю её первой. Девушка устраивается, и только тогда я сажусь на другой конец. Впрочем, это совсем рядом, и когда она опускает свою ладошку, накрываю её кисть своей. Девушка вздрагивает, пытается убрать, но я не даю, нежно и бережно перебирая её тонкие пальчики. Руки говорят сами за себя. Без слов. Высказывают касаниями то, что у меня на сердце... И в один момент получает ответ... Ошеломлённо смотрю на неё, и вижу тоже самое, что у меня сейчас вертится на губах, но никогда не будет сказано...

  – Сестра? Сьере граф?

  Те самые девчушки лет по двенадцать замирают перед нами, одновременно с испуганным любопытством и бесцеремонностью дам высоких родов рассматривая меня. Левая из них продолжает:

  – Сестра, сьере граф, батюшка и мы едем домой. Папе стало нехорошо. Но он просил вас обоих не забывать, что Лиэй сговорена за герцога дель Хааре.

  Киваем почти синхронно, девчушки убегают, и тут до меня доходит то, что они сказали. Сговорена? Значит, выйдет замуж?! И совершенно не фиорийская фамилия... В моих глазах немой вопрос, девушка отвечает:

  – Герцог из империи Реко... Это брак по договору. Мы обручены с детства...

  – Как жаль, маркиза... Как мне больно, Лиэй... Любимая...

  ...Я не смог удержаться, и слова сами вырвались из глубины моей души. Она молчит, но её глаза наполняются слезами. Я вынимаю платок из-за обшлага, подаю ей, и девушка аккуратно промокает слёзы. Возвращает:

  – Благодарю... Тебя... Атти... Ты так добр...

  ...Так, без всяких почтительных приставок обращаются друг к другу лишь члены одной семьи, или те, кто любит друг друга... Значит... Глаза... Глаза – зеркало души. И они не лгут. Я тоже... Нет, она испытывает тоже самое ко мне, что и я к ней. Значит, вот она какая, любовь? Я не знал ничего подобного за всю свою жизнь, прожитую в Империи. Были лишь влюблённости, не более. А сейчас совершенно другое чувство к этой красивой и, по своему несчастной девушке, волею судьбы родившейся на моё несчастье...

  – Я... Мне безмерно горько... Услышать то, что вы сейчас сказали, доса... Значит, вы уже невеста... Теперь я жалею об одном, что даже став моей военной добычей, мне придётся отдать вас будущему супругу... И никогда не узнать вкус ваших губ...

   Лиэй заливается краской, потом шепчет:

  – Я бы тоже желала этого... И даже больше... Как ни кощунственно это звучит по отношению к моей семье... Граф, идёмте танцевать. Музыка. А мы уже пропустили два танца. Пойдут сплетни...

  И верно. На нас уже начинают посматривать. И я поднимаюсь, веду Лиэй в круг, мерно двигающийся под простенькую музыку. Это меня не на шутку раздражает, и бормочу:

  – Надо бы написать ещё что-нибудь... Повеселее...

  – А первый танец действительно ваш, сьере граф?

  – Увы. Мелодия сама пришла мне в голову, и я напел её одному из музыкантов в Парда. А потом она перешагнула пределы долины, добралась до Саль, а теперь, как я вижу, точнее, слышу, и до столицы Фиори.

  – Вы умеет шутить, сьере граф...

  – Увы. Что ещё остаётся делать человеку, которому разбили сердце? Только смеяться, чтобы скрыть слёзы...

   И я читаю стихи, пришедшие мне вдруг в память:

  Говоришь, если остры края,

  Даже желание тая, почему то не тороплюсь.

  Но отвечу небу и вечности я, чтобы знали, в чём я клянусь.

  Голос мой, пускай ещё не слыхать,

  И к тебе любви не пробился зов,

  Но судьбы ударам меня не сломать,

  Это ясно без слов.

  Как же не сбиться, как во всём повиниться,

  Прямо перед тобой?

  ...И дальше мы молчим, до самого конца танца. Когда тот заканчивается, бледная девушка просит:

  – Я себя плохо чувствую, вы проводите меня, граф?

  Киваю. Затем веду её выходу, где нам отдают верхнюю одежду. Бесформенная шубка скрывает её фигурку, на головку, увенчанную причёской, опускается меховой колпак, скрывая редкую красоту девушки. Потом подкатывают заваленные мехами сани, я усаживаю Лиэй в них, мне подводят Вороного, вассалы готовы сорваться за мной. Но я делаю жест, который нельзя расценить иначе, как остаться. Пусть мы побудем вместе ещё немного... Хруст снега под копытами. Визг снежинок под деревянными полозьями... Вот и её дом. Точнее, постоялый двор, где маркиз арендует этаж. Я срыгиваю с жеребца, подаю руку, её ладонь вновь исчезает в моей лапе, и мы вместе с девушкой входим в здание. Поднимаемся на второй этаж, и нам преграждают дорогу два воина. Из-за моей спины выходит Лиэй, солдаты расступаются. Вдруг открывается дверь и появляется сам маркиз. Смотрит на меня, потом на дочь злым взглядом. Потом спрашивает:

  – Лиэй, этот негодяй позволил себе что-нибудь непристойное, или посмел оскорбить тебя?

  Она мотает головой:

  – Конечно, нет, папочка. Граф... Необыкновенно вежлив и галантен, и никогда не позволит себе бросить даже тени на мою честь и достоинство...

  Тумиан сверлит меня взглядом, потом вдруг смотрит на меня совсем по-другому, бормочет, думая, что про себя. Но на самом деле вслух:

  – Может, нам и не нужно воевать... Лучше бы я выдал её за тебя, щенок...

  Я резко вскидываю голову – щенок?!

  – Пожалуй, маркиз, только вы что сказали единственную разумную вещь за всё время...

  Разворачиваюсь, выхожу во двор и вспрыгиваю в коня, посылая его сразу в бешеный аллюр. Я не хочу... Не хочу!!! Но...

  Глава 22.

   День сегодня чудесный. Грам с утра чахнет на Совете, а я развлекаюсь. Ну, после вчерашнего, делать это тяжело, поэтому на моём лице играет этакая застывшая полуулыбка, ни к кому конкретно не адресованная, и то лишь потому, что рядом со мной красивая молодая женщина в простенькой беличьей шубке. Та, как полагается, совершенно бесформенная, как и её платье, одетое под переносным обогревательным агрегатом, а роскошные, цвета вороньего крыла волосы, как и добрая половина лица, скрыта под безобразным длинным колпаком, украшенным согласно канонам моды, деревянным шариком. Этакой безразмерной пампушечкой. Как их только женщины таскают? Это Маура дель Конти, столь любезно согласившаяся мне помочь вчера с выбором подарков для матушки. Надо же, чтобы она тоже порадовалась изменению статуса Парда, как и все остальные? Поэтому после завтрака я велел запрячь лимузин, навалить в него побольше мехов, и поехал к досе дель Конти. Та, к моему огромному удивлению, жила вместе с пятёркой таких же точно вдов и даже брошенных жён, чей статус даже ниже, чем у крепостных, в скромной гостинице на три звезды. Извиняюсь – в третьеразрядной харчевне, в комнате под чердаком ценой пять диби в неделю. За всех оптом. Однако... Некоторых из девчонок я видел впервые, они никогда не бывали ни на Совете, ни, тем более, на балу. Да и комнатушка у них была... Одна единственная кровать, на которой спала пожилая пятидесятилетняя женщина, бездетная, чьё небольшое поместье вскоре отойдёт обратно лорду. Её муж, рыцарь, давно умер от чахотки, и старушка мирно доживала свой век, не интересуясь ничем. Остальные обитатели комнатки спали на полу, на груде соломы, застеленной кучей покрывал и шубами, и прочими тряпками. Я ввалился без стука, хозяин заведения просто проводил меня наверх, тупо ткнув пальцем – здесь, ошарашенный появлением цельного графа в моём лице. А я, как то не подумав, что Маура может быть не одна и привыкнув, что каждые покои, как правило, имеют прихожую, сдуру ввалился внутрь, решив постучать из предбанника... Вот и постучал... Представляете картину? Стоит на пороге великовозрастная детина с открытым ртом, в комнате, у окошечка, хвала Высочайшему, сидит бабуля божий одуванчик, мучаясь бессонницей. Посреди каморки – груда соломы, на которую настелены полотнища рядна. А поверх – четыре стройных тела, в нижних рубашках, причём у добрых трёх четвертей лежащих, видимо, из-за духоты, поскольку комнатушка крохотная, два на три метра плюс кровать-лежак, шубы и плащи скинуты, а рубашки тонкого полотна задрались чуть ли не до самого пупа, демонстрируя стройные ноги, ну и то, что между ними... Первой, естественно, как самая опытная, среагировала бабуля. Нет, орать и возмущаться она не стала. Просто на её лице появилась ехиднейшая улыбка, она толкнула ногой ближайшую, идеальной формы длинную ножку, принадлежавшую, к счастью, Мауре, затем рявкнула:

  – Девки! Тут мужчина к нам зашёл! Признавайтесь, чей?

  Затем послышался сонный голос, не знаю чей, чуть хрипловатый спросонок, на меня глянул ещё мутный глаз редкого тигрового цвета:

  – О, точно... Мужчина... Мужчина. Мужчина!!!

   И по ушам резанул дикий визг... Словом, выкатился я из дамского номера мгновенно, но главное, сообразил уйти перекатом в сторону, потому следом за моей тушкой вылетели: первое – сковородка цельнолитая, чугунная – одна штука. Миски глиняные толстостенные – пять штук. Посох деревянный, увесистый – одна штука. Ботинок местного типа, с деревянной прокладкой – семь штук. Чьё-то платье, довольно ветхое и аккуратно заштопанное, свёрнутое в ком – одно. Ну и, до кучи, верёвка с нижним бельём, скрученная в клубок – одна... В общем, останься я на линии огня, не отделался бы лёгким испугом. Зато полюбовался полуобнажёнными красивыми женщинами, да ещё сразу четырьмя. Бабушка у них нечто вроде надзирательницы, как я понял... Потом наружу выглянула укутанная в эту саму шубку Маура, очаровательно залилась румянцем, разглядев меня, пролепетала нечто вроде просьбы обождать её внизу, в зале, и юркнула обратно, не забыв прихватить с собой скрученную в клубок верёвку и набедренные повязки на ней. Решив исполнить просьбу дамы, я спустился вниз, уселся за так называемый господский стол, и когда появилась девчонка, исполняющая обязанности официантки в данном заведении, заказал себе горячего настоя натты, того самого, что так похож на кофе и по вкусу и по действию. А получив, стал вспоминать подробности увиденной картины... После того, как я опорожнил половину кружки, мне в голову пришла светлая мысль загладить вину перед столь красивыми девочками, которым не очень повезло в жизни, поэтому я опять кликнул прислугу и сделал заказ... На пять голодных ртов. И велел отправить его наверх, в комнату дам, сообразив, что наличие сковородки и присутствие в каморке нечто вроде примуса на дровяном топливе явно говорит о том, что девицы находятся на подножном корме, тем более, что один из выпущенных по мне снарядов очень сильно напоминал небольшой мешок с местным корнеплодом типа репы. И, кажется, полупустой... Служанок при дамах я не заметил, но исподнее бельё явно было ещё влажным, значит, дамы на полном самообслуживании. Плюс то самое платье было таким, что у меня сервы одеваются намного лучше. И цена каморки, которую мне любезно сообщили... Так что девочки, как бы мне не хотелось, вряд ли рискнут спуститься вниз и составить мне компанию за столом. Увы. Я оказался полностью прав. Мне передали благодарность, потом отругали, сообщив, что воспитанные люди вначале стучат, потом спрашивают позволения войти – всё это через посланную к ним служанку. Ну а потом, наконец, спустя вторую кружку натты, появилась Маура, уже причёсанная и подкрашенная, но, хвала Высочайшему, без этих дурацких, резко пахнущих, приторных духов. Покраснев, поздоровалась, мы уселись в транспортное средство системы 'И-го-го – два', поскольку сани с обязательной грудой шкур, были запряжены парой, и мы поехали на рынок... А сейчас только что вошли в лавку самого знаменитого ювелира Ганардбы и молодая женщина выбирает украшения, а я терпеливо жду, пока она выберет модное и красивое ожерелье, достойное моей матушки...

  – Сьере граф, сьере граф...

  Она шёпотом зовёт меня к себе, и когда я приближаюсь, то вижу несколько штук довольно красивых комплектов камешков. Но это всё не то. И это подтверждается ценой. Она просто смешная... Для меня, естественно. Для Мауры же, привыкшей, как я понимаю, экономить на всём, стоимость в семьдесят бари за штуку кажется заоблачной... Ну, что же – пора создавать новую легенду о себе...

  – Жарковато в лавке.

  Скучающим тоном я произношу эти слова и дёргаю завязки. Роскошный плащ распахивается, и ювелир вдруг громко икает. Ещё бы – мало ли как пускает глаза пыль в глаза женщина? Но две цепи на груди её спутника, графская, а, главное, гильдейская высшей ступени... Плюс ставший видимым подбой из чёрного волка, делающий плащу стоимость сразу в десять золотых фиори минимум...

  – Сьере мастер... Моя спутница, к сожалению, не поняла, что мне требуется... Я бы хотел приобрести ожерелье стоимостью не менее тысячи бари. Или двести фиори...

  Маура вздрагивает. Потом и она икает. Красивые большие глаза зелёного цвета, яркие, словно трава, округляются при осознании цифры. Ювелир кряхтит:

  – Сьере граф... К сожалению, у меня ничего нет подходящего в вашей ценовой нише...

  – А что есть?

  Старик опять кашляет:

  – Кхе-кхе... Есть либо дешевле... Либо... Одна диковинка у меня имеется. Но её цена триста золотых.

  Маура замирает, а я спокойно отвечаю:

  – Хотелось бы взглянуть на ваше чудо.

  Ювелир снова кряхтит, потом кивает в знак согласия и выходит из лавки в заднюю дверь. Его нет довольно долго, но когда он появляется, в его руках ларец с высокой крышкой. Он бережно ставит благоухающий тонким запахом футляр на стол, бережно открывает, и на свет появляется действительно чудо...

  – По преданию, это ожерелье принадлежало любимой супруге императора королевства Хацу, ныне исчезнувшего с лица земли. Оно сделано из твёрдых камней самой чистой воды, проставленных изумрудами и сапфирами...

  – Даже так?

  Твёрдые камни – это алмазы. Интересно, кто это здесь научился гранить их? А? Да и сапфиры какие то странные... Оглядываюсь по сторонам, а доса дель Конти не может отвести зачарованных глаз от играющего в свете факелов украшения. А, вот! Рядом полка, на которой бокал из цветного стекла. Недолго думая, беру сосуд рукой, подхожу обратно, и... пытаюсь поцарапать стекло так называемым алмазом... Как я и думал, глухой номер. Ничего не говоря, беру Мауру под руку, и силой выволакиваю на улицу. Дама возмущена:

  – Сьере граф! У вас замашки грубияна! Но какая красота! И баснословная цена...

  Она вздыхает, а я машу рукой, подзывая городского стражника, как нельзя вовремя оказавшегося неподалёку. Тот лениво подходит, но я вновь раздёргиваю плащ, и, увидев цепи на моей шее, солдат сразу же вытягивается смирно:

  – Немедля сюда патруль. Только что в этой лавке мне пытались продать ожерелье из фальшивых камней за невероятную цену.

  Солдат кивает, затем убегает со всех ног, исчезая в толпе. Маура смотрит на меня широко раскрытыми глазами, потом потрясённым голосом спрашивает:

  – Это подделка?!

  – Разумеется. Твёрдый камень всегда режет стекло. А если смочить настоящий сапфир каплей воды, то та не станет растекаться по граням, а всегда останется каплей.

  На её лице появляется восхищение:

  – Вы так много знаете, сьере Атти...

  Усмехаюсь:

  – Я же купец...

  – Тогда зачем я вам?

  ...Ответить я не успеваю – из толпы вываливается десяток вооружённых стражников во главе с самим начальником стражи. И мы возвращаемся обратно в лавку... Тот пытается откреститься, но тщетно – его помощник, которому обещано снисхождение, сдаёт своего хозяина с потрохами. Ожерелье приносят вновь, и я объясняю уважаемому начальнику стражи, как догадался, что это фальшивые камни. Тот в восхищении, а Маура вообще застыла, открыв от изумления ротик. Пишу жалобу, прямо здесь, благо пергамент и прочее нашлось на месте. Ювелира утаскивают – его ждёт котёл с маслом, как фальшивомонетчика. Законы насчёт этого строгие. Тем более – три сотни золотых фиори!!! Могут заменить и колесованием. Не знаю, и не хочу знать, что хуже... Наконец нас отпускают, и я усаживаю Мауру в сани. Женщина зарывается в меха так, что блестят лишь одни глаза, поскольку мороз на улице значительно покрепчал, а её шуба... Ну, в общем, так лишь называется... И мы едем в другие лавки... Наконец мой выбор сделан – я покупаю красивое ожерелье за уже реальную цену в восемьдесят фиори. Расплачиваюсь, и, облегчённо вздохнув, доса дель Конти хочет распрощаться, но я не отпускаю её – ещё рано... Женщина уже начинает злиться, но я затаскиваю её в лавку меховщика:

  – Мастер!

  Появляется седая женщина во вдовьей накидке с пронзительным взглядом.

  – Чего изволите, сьере, доса?

  Она с первого взгляда узнаёт в нас аристократов. Я приветствую её лёгким поклоном, поскольку сразу узнаю в ней мастера своего дела. А истинное мастерство всегда вызывало во мне уважение. Старушка удивлённо смотрит на меня, и я распахиваю плащ... Увы. Взгляд только стал ещё строже.

  – Сьере граф?

  Напускаю на себя скучающий вид:

  – Моя спутница... Её надо переодеть. Шуба у неё...

  Пренебрежительно машу рукой, а Маура ойкает, прикрывая рот рукой. Старуха неожиданно добреет:

  – Чёрного волка у меня нет. Только под заказ и деньги вперёд.

  – Сколько времени это займёт?

  – К следующему сезону. Не раньше.

  Ого! Ждать почти год? Ну уж нет...

  – А сейчас?

  Женщина молча открывает шкаф, и я тыкаю в пушистую длинную шубу серовато-белого цвета из полярной лисы.

  – Шесть бари.

  Киваю. Женщина снимает изделие со специальной распялки, с лёгким поклоном подаёт мне. Подбородком указываю на Мауру. Та даже шарахается от неожиданности, но я говорю:

  – Примерьте, пожалуйста, доса...

  – Но... Но...

  – Я прошу.

  Повинуясь, молодая вдова снимает свой бесформенный мешок, надевает шубку... Однако! Изделие изумительно ей идёт... Но она – не Лиэй... Да и долг за ней не малый. И не денежный... Ладно. В конце концов, могу я хотя бы раз побыть щедрым? Молча лезу в кошелёк, выкладываю деньги, затем сгребаю белку с прилавка, вновь буквально вытаскиваю девушку на улицу и усаживаю в сани. Дель Конти потрясённо молчит, я тоже. Слуга гонит наш 'лимузин' в харчевню, где остановилась вдова. Подъезжаем, я подхватываю лёгкое тело на руки и вынимаю из саней, затем, не опуская на землю, вношу в харчевню. Девушка растерялась, густо покраснела. Лишь там ставлю на пол. Маура снова ойкает. В заведении никого, к её счастью. Опускаю на пол и благодарю свою сегодняшнюю спутницу:

  – Спасибо за помощь и компанию, доса дель Конти...

  Она стоит, теребя мех. Слуга заносит её прежнее одеяние. Кладёт на стоящий рядом стул, выходит...

  – Она такая... Такая...

  Тянется, чтобы снять и вернуть, но я удерживаю её руки:

  – Вы забыли, доса, что я – не только граф, но и купец? Всякая работа должна быть оплачена. И я оценил вашу помощь в одну шубу. Или вы считаете, что это мало?

  Она краснеет, потом запальчиво выпаливает, топая местным идиотским башмаком:

  – Это слишком много! Слишком, слишком, слишком! И вы даже ни разу не воспользовались моей помощью! Ни разу! Вы издеваетесь надо мной из-за того, что я бедна, граф?

  Ну, раз так... Сама нарвалась! Наклоняюсь к её ушку, благо капюшон вдова уже скинула, оказавшись в тепле:

  – Считайте, что вы уже дали мне сдачу – первое, своим обществом, когда мы ходили за покупками. А остаток, за пощёчину – созерцанием ваших прелестных ножек, доса...

  – Ах...

  Она отшатывается, а я подмигиваю и покидаю её харчевню. Маура ещё не знает, что когда я утром посылал им завтрак, то заодно и оплатил проживание девушек за весь срок, как и трёхразовое питание на всю кампанию. Десяток-другой медяков не могут разорить графа дель Парда, а увиденная утром картина стоит намного больше... Намного.

  ...Следующий день тратится на церемонию закрытия Совета. А когда я выхожу, то вижу в толпе крошечную стайку бедно одетых вдов, которых повстречал вчера. Они вроде как хотят меня поблагодарить, но стесняются подойти к сиятельному, роскошно одетому графу со свитой – рядом с ним их нищета покажется вопиющей. Девушки робко машут мне руками, и, будучи уже в седле я наклоняюсь к Тари, моему специалисту по женскому обществу:

  – Видишь тех девчонок?

  Он кивает.

  – Они живут в харчевне 'Под Башмаком'. Возьмёшь сани и привезёшь их в усадьбу. Ясно?

  – Сделаю.

  – И никаких сальностей и пошлых намёков, понял?

  – Разумеется, сьере граф.

  ...Я ничего от них не хочу и не потребую Мне просто хочется посидеть в компании красивых женщин вечером перед дорогой домой, даже потанцевать, потому что завтра всем обратно. Аристократы, бывшие на Совете, начнут отправляться по своим владениям, а мне вновь предстоит каторжная работа и новая война...

  Вхожу в дом и сразу зову управляющего:

  – Накрыть стол в верхнем зале. Сейчас приедут гости.

  Тот бледнеет:

  – Сколько человек пригласил сьере граф?

  – Включая меня и вассалов – одиннадцать человек.

  Лицо магната проясняется. Он кланяется и исчезает – слышу его неразборчивый голос, распоряжающийся внизу, и начинается суматоха. Слуги носятся, словно ошпаренные, звенит посуда, стучат ножи на кухне... Появляется Грам, с лёгким поклоном сообщает:

  – Прибыл Тари, а с ним пять женщин. Говорит, что по вашему приказанию.

  – Разумеется. За мной. И – ничего лишнего себе не позволять. Проявите уважение.

  Парень кивает, что всё понятно... Спускаемся во двор, где Тари помогает выйти из саней вдовам. Морозец слегка пощипывает непокрытую голову, поскольку моя шапка в руке, но мне от этого только приятно, я приветствую дам галантным поклоном из более поздней эпохи, словно подметая перед девушками и бабулей снег:

  – Уважаемые досы, прошу прощения за столь внезапное приглашение, но я искренне рад, что вы его приняли.

  – Смеем ли мы отказать столь влиятельному сьере...

  Лепечет кто-то из девчонок, а я, откровенно говоря, просто изумлён, насколько же та красива. И – бедна. Её шубомешок вообще... Да и другие выглядят, словно сервы какого-нибудь феодала. Но все они, кроме бабули, разумеется, настолько красивы, что я на мгновение теряюсь. Даже Маура всего лишь посерединке среди всех. Как это у них получилось так вот встретиться и подружиться? Невероятно. Девушки, между тем, смущённо алеют. Надеюсь, что они не думают, будто у меня насчёт них какие то пошлые мысли? Ведь с ними импровизированная дуэнья-приглядывальщица... Веду их наверх, провожаю в роскошную гостиную, где уже стоит ломящийся от яств стол. Широким жестом приглашаю всех занять за ним места...

  А вечер неожиданно удаётся! Поначалу скованные тем, что попали в, у кого забытую, а кому и вовсе незнакомую, роскошь, девчонки после пары бокалов ликёра расслабляются, начинают вести себя куда более естественно, да и мои ребята ведут себя как галантные кавалеры. Смеёмся, пьём, едим, болтаем о разных пустяках, постепенно знакомимся поближе. Да, все они вдовы. И даже бездетные. Как правило, выдавали их в ранней юности, поэтому родить, пока были мужья, просто не успели, не смогли физически. А потом у кого супруг скончался от болезни, кто сложил голову в очередной заварушке. Ну а у бабушки-дуэньи умер от старости. Особой любви, естественно, ни у кого из дам не было... Вскоре зовут музыкантов. Моих, разумеется, которые играют именно мои песни... Те, которым я обучал лично. И в зале звучат под негромкую, но слаженную работу талантливых парнишек – оркестр собирался по всему уже графству, вальсы, мазурки, разумеется, полонез. Девушки сидят раскрыв рты, а бабушка – едва ли не в слезах... Смотрю, мои орлы не теряются, и я грожу им незаметно кулаком. Сбавляют темп. Мне не нужно, чтобы они подумали, будто я хочу устроить потрахушки. У девчонок и так нелёгкая судьба, и мне просто их жаль. Поэтому захотелось подарить им сказку. Настоящую добрую волшебную сказку. Всего лишь. Не знаю, почему. Маура избегает меня. Вспомнила тот вечер в Сале, мой первый в жизни бал... Улыбаюсь про себя. Но она не Лиэй, которой я готов простить всё заранее. Дочку маркиза нужно вырвать из сердца и забыть. Забыть как можно быстрее. Как можно сильней. Всё равно у нас ничего не получится. Девушка обручена, а это, считай, то же самое, что уже замужем. Ни Церковь, ни народ не поймёт и не примет этого. Да и сама Лиэй, как бы не была влюблена в меня, не согласится на брак. Уж слишком глубоко вбито местное воспитание... Меня осторожно, как-то смущённо тянут за рукав:

  – Сьере граф...

  Потому что я отошёл от стола и замер у большого застеклённого окна, что здесь непривычно и ещё невиданно. На чёрном прямоугольнике зимний вечер нарисовал тысячи разных картин, за которыми не видно, что творится во дворе, но можно различить багровые огоньки факелов.

  – Сьере граф...

  – Простите, что-то я отвлёкся, доса...

  – Алана... Алана дель Уор. Мой муж, покойный муж, рыцарь...

  ...Высокая, мне почти до плеча, очень красивая шатенка с карими глазами на половину лица.

  – Вы желаете чего-то особого, доса Алана?

   – Нет, сьере граф... Я просто хотела вас поблагодарить от всех нас за вашу щедрость... И просить никому не рассказывать о том, что вы видели вчера утром...

  Она густо краснеет, а вспоминаю, что именно её ноги меня потрясли настолько, что я растерялся... И – тоже заливаюсь краской. Тонкий прямой носик, круглое личико с пухлыми красивыми губками... Идиотского покроя платье... Её бы приодеть, как положено – и весь Императорский двор Руси лежал бы у ног невероятной красавицы...

  – Вы...

  Она опять заливается краской, ведь то, что она сама подошла ко мне, просто невероятная смелость. Обычно дамы ждут, когда на них обратят внимание мужчины. А проявить инициативу самой – это выше всех норм принятой здесь морали. И девушка явно боится, что я приму это за некое приглашение. Улыбаюсь ей в ответ:

  – Всё в порядке, доса Алана. Я всё правильно понимаю...

  Она смущена, но тем не менее...

  – Сьере граф... Я слышала про вас очень много... Особенно...

  Тонкий пальчик упирается в звено серебряной цепи. Киваю в ответ. Девочка не ошиблась.

  – Вас смущает, что я ещё и купец? Или вы тоже хотите получить от меня некую помощь, как и ваша подруга?

  Она отчаянно мотает прелестной головкой, даже пугается:

  – Что вы, сьере граф! Я ни за что не стану просить вас об этом... Но хотела бы узнать о другом, если, конечно, вы согласитесь... На это...

  – Спрашивайте, доса Алана. Не бойтесь...

  Она мнётся, но решается:

  – Вам нравится Маура?

  Делаю отрицательный жест.

  – Вы не поверите, но нет. Есть девушка, на которой бы я женился, не раздумывая ни мгновения. Но это невозможно, по многим причинам. Сам Высочайший против нашего брака...

  На личике появляется облегчение. Девушка облегчённо вздыхает, переводит разговор дальше:

  – Тогда почему? Всё это?

  Обводит рукой гостиную, собравшихся, которые уже вышагивают в танце, веселясь от души. Только мы двое стоим с ней у окна, да бабушка улыбается, глядя на пары.

  – Вы можете поверить, доса Алана, что это моя прихоть? Мне захотелось подарить вам вечер. Беззаботный вечер, когда вам не надо ни о чём думать, ни о чём не заботиться, отвлечься от всяких условностей и проблем? Моя матушка тоже вдова, и я знаю, как ей приходилось, пока... Я не поднялся на ноги... Образно говоря. И не занялся баронством Парда по-настоящему. Поэтому, увидев ваши накидки, но, главное, увидев, как вы... Вчера...

  Девушка опускает голову, но я вижу, что на её лице отчаянная тоска и безнадёжность... Не знаю, почему, но я протягиваю руки, привлекаю её к себе и молча глажу её волосы. Худенькие плечики вздрагивают. Она хлюпает раз, другой. Потом торопливо отстраняется, смахивает влагу с длинных пушистых ресниц, снова поднимает личико, смотрит на меня:

  – А вы не подумали, что после такого вечера, после всей этой роскоши...

  Снова обводит рукой зал.

  -...нам станет только ещё хуже? Зачем такая доброта? Зачем рвать нам сердце?

  – Доса, не надо... Я больше чем уверен, что ваши подруги сейчас счастливы. Видите, они танцуют, смеются, забыв о своих невзгодах... Хотя бы на миг вновь ощутив себя теми, кем им уже никогда не стать вновь...

  – Вы правы... Простите...

  Она пытается улыбнуться. Потом вдруг говорит:

  – Жаль, что мы с вами больше никогда не увидимся, сьере граф...

  – Почему? А на следующий год?

  Её глаза вновь наполняются слезами:

  – Увы... Я не смогла подтвердить свой статус на этом Совете...

  Теребит своё старенькое платье.

  – Не смогла даже выйти на улицу. Сегодня осмелилась поблагодарить вас, потому что я уже простолюдинка...

  – Вы умеет считать, доса Алана?

  Она удивлена:

  – Разумеется.

  – И разбираетесь в тканях?

  – Само собой. Раньше у нас в Уор были мастерские, пока покойный супруг не продал их...

  – Тогда позвольте вас украсть отсюда...

  Я беру её за руку, и мы незаметно покидаем гостиную. Девушка не понимает, чего я хочу от неё, и даже напугана. Но явно мы идём не туда, где располагается постель. Толкаю двери, это – мой рабочий кабинет. Усаживаюсь в кресло за большим столом, Юм потерял много нервов, пока смог изготовить настоящий письменный стол.