Текст книги "Алая королева"

Автор книги: Виктория Авеярд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Глава 5

Килорн найдет меня всюду, где ни спрячусь, поэтому я решила не мешкать. Я бежала со всех ног, так, словно могла отогнать от себя мысль о том, что по моей вине случилось с Гизой, отогнать чувство вины перед Килорном. У меня ничего не вышло.

Я не смогла вынести выражения маминых глаз, когда привела Гизу к порогу дома. Тень отчаяния легла на ее лицо. Я сбежала прежде, чем папа вкатился в комнату. Просто не могла оставаться там. Трусиха.

Я бежала, пока могла, бежала, пока все мысли из головы не выветрились, осталась лишь боль в горящих огнем мышцах. Я даже смогла убедить себя в том, что слезы у меня на щеках – капли дождя.

Когда я наконец отдышалась, то поняла, что нахожусь за окраиной поселка. Оказывается, в припадке безумия я пробежала по страшной северной дороге несколько миль. Свет пробивался между ветвями деревьев из-за поворота дороги и падал на постоялый двор, один из многих, стоящих там и сям вдоль старых дорог. Как всегда летом, здесь было довольно многолюдно. На постоялом дворе останавливались слуги и сезонные работники, которые переехали в наши места вместе с королевским двором. Они не жили в Сваях. Они не знали меня в лицо, поэтому легко становились жертвами ловкости моих рук. Я занималась этим каждое лето, и всегда рядом был Килорн. Он улыбался, выпивал и наблюдал за моей работой. Не думаю, что скоро вновь увижу его улыбающимся.

Послышался оглушительный смех, и из питейного заведения, пошатываясь, вышла компания пьяных и очень веселых мужиков. Их кошельки наверняка полны звонких серебряных монет, которые они получили, кланяясь и улыбаясь разодетым чудовищам, обслуживая их.

Сегодня я натворила уйму бед и принесла много горя тем, кого люблю. Мне следовало бы развернуться и идти назад домой, набраться храбрости взглянуть родным в глаза, но я вместо этого нырнула в тень строения. Оставаться на свету мне совсем не улыбалось.

Кажется, я способна приносить только горе.

Времени на то, чтобы наполнить карманы моей куртки, потребовалось всего ничего. Пьяные выходили наружу через каждые пять минут или около того. Я с ними сталкивалась, а потом виновато улыбалась. Они не видели того, что делают мои руки. Никто ничего не заметил. Всем было наплевать. А потом я растворялась во тьме. Еще одна ночная тень. Никто не обращает внимания на тени.

Время близилось к полуночи, затем перевалило в следующий день, а я все чего-то ждала. Луна над головой была ярким напоминанием о том, сколько времени я уже здесь торчу. Решила, что еще один карман – и возвращаюсь домой. Впрочем, я обещала себе это уже битый час.

Я не задумывалась особо, когда появился очередной клиент. Он смотрел куда-то в небо и, кажется, не заметил моего приближения. Было проще простого потянуться и поддеть пальцем тесемки, на которых висел его кошелек. Мне следовало бы понимать, что ничто не дается в этом мире легко, но погромы в городе и пустой взгляд Гизы совершенно выбили меня из колеи. Горе делает тебя полной дурой.

Рука сомкнулась вокруг моего запястья. Хватка была крепкой. От кожи исходил странный жар. Незнакомец легко выдернул меня из тени. Я попыталась сопротивляться, вырваться, убежать, но он оказался гораздо сильнее. Когда незнакомец развернул меня к себе лицом, огонь, сверкнувший в его глазах, погрузил меня в ужас. Подобный ужас я чувствовала сегодня утром во время всех этих событий. Но я покорно решила принять свое наказание. Ничего хорошего я все равно не заслуживаю.

– Воровка! – со странным радостным удивлением в голосе произнес он.

Я ему подмигнула, борясь с желанием рассмеяться незнакомцу прямо в лицо. Спорить мне не хотелось.

– А как же, – согласилась я.

Незнакомец внимательно осмотрел меня, начиная с лица и заканчивая стоптанными башмаками. Это неприятно задело мое самолюбие. А мужчина глубоко вздохнул и разжал руку на моем запястье. Я так удивилась, что могла только стоять и глазеть на него. В воздухе пролетела серебряная монета. У меня хватило ума поймать ее на лету. Тетрарх. Серебряный тетрарх равноценен одной кроне. Это куда больше всех тех пенни, которые мне удалось сегодня стащить.

– Думаю, этого тебе на первое время хватит, – произнес он прежде, чем я успела что-то сказать.

В свете, исходящем из окон постоялого двора, его глаза казались цвета червленого золота и при этом необычайно теплыми. Годы, проведенные за моим занятием, научили меня хорошо разбираться в людях: темные волосы незнакомца сверкают бриолином, кожа бледная, как у слуги, а вот сила под стать лесорубу… широкие плечи и сильные ноги. Незнакомец оказался молодым, старше меня, не на год или два, а прилично…

Мне следовало бы целовать ему сапоги за то, что не только отпустил меня, но и сделал такой щедрый подарок, но мое врожденное любопытство, как всегда, взяло верх.

– За что?

Вопрос прозвучал глухо, отрывисто. После сегодняшнего дня это и неудивительно.

Вопрос озадачил незнакомца. Он пожал плечами.

– Тебе деньги нужны больше, чем мне.

Мне захотелось бросить монету ему в лицо и сказать, что и сама смогу о себе позаботиться, но какая-то часть меня была умнее. Разве сегодняшний день ничему тебя не научил?

– Спасибо, – поблагодарила я, заставляя себя улыбнуться.

Молодой человек засмеялся в ответ на мою вымученную благодарность.

– Не мучь себя.

Незнакомец сделал шаг ко мне. Более странного человека я прежде не встречала.

– Ты ведь в поселке живешь?

– Да, – ответила я, мысленно окидывая себя взглядом.

Выгоревшие волосы… грязная одежда, не говоря уже о мертвом взгляде моих глаз. Кем еще я могу быть, как не поселянкой? Молодой человек являлся полной моей противоположностью: чистая рубаха тончайшего полотна, начищенные до блеска башмаки из мягкой кожи. Под моим пристальным взглядом незнакомец стоял и поигрывал отворотом своего воротника. Все это очень меня нервировало.

В лунном свете незнакомец казался ужасно бледным. Глаза пронзительно на меня уставились.

– Тебе нравится здесь жить? – спросил он.

Его вопрос едва не вызвал у меня смех, но веселым незнакомец отнюдь не выглядел.

– А такие дураки вообще встречаются? – наконец ответила я вопросом на вопрос, размышляя, к чему, черт побери, он клонит.

Но вместо того, чтобы ответить быстро и резко, как это всегда делал Килорн, незнакомец некоторое время молчал. Лицо его омрачилось.

– Ты сейчас возвращаешься в поселок? – вдруг спросил он, указывая рукой на дорогу.

– А в чем дело? Вы же не боитесь темноты? – с намеренной медлительностью процедила я, складывая руки на груди.

Но где-то в глубине моего сознания теплился страх. Как-никак, а он силен, быстро двигается, я же стою здесь совершенно одна.

Незнакомец улыбнулся. Его улыбка вернула мне спокойствие, что, впрочем, само по себе беспокоило.

– Нет, но я хочу быть уверен в том, что до конца ночи ты больше не будешь лазить по чужим карманам. Ты же не хочешь отвадить отсюда половину завсегдатаев? Меня, кстати, Колом зовут, – произнес он, протягивая руку для рукопожатия.

Помня об обжигающем прикосновении, я не прикоснулась к коже Кола, а, повернувшись, зашагала по дороге быстрым, почти неслышным шагом.

– Мара Барроу, – бросила я через плечо.

Длинные ноги Кола без особого труда догнали меня.

– Ты всегда такая любезная? – закинул пробный камень молодой человек.

Как ни странно, но интерес к моей скромной персоне со стороны Кола был даже приятен. Холодное серебро в руке, впрочем, несколько уняло мою прыть. Я подумала, что у Кола в карманах должно найтись еще кое-что. Серебро для Фарли! Как мило!

– Господа, вижу, неплохо тебе платят. Целую крону в кошельке не каждый себе позволить может, – отрезала я, желая повернуть разговор в интересное мне русло.

Сработало – лучше не бывает.

– У меня хорошая работа, – ответил он, уже сам желая сменить тему беседы.

– Тебе повезло.

– Но ты…

– Мне пока еще семнадцать, – пустилась я в объяснения. – До призыва в армию у меня еще есть время.

Глаза Кола сузились. Губы сложились в суровую линию.

– А сколько все же? – спросил он.

Голос его при этом посуровел, стал жестче.

– С каждым прожитым днем на день меньше, – ответила я, ощущая тупую боль где-то внутри себя.

А у Килорна времени и того меньше…

Слова смолкли. Кол вновь окинул меня оценивающим взглядом. Я продолжала идти по лесу. Думай!

– И работы, как полагаю, нет, – пробурчал он скорее себе, чем мне. – Нет никакой возможности уклониться от призыва…

Его озадаченный вид подействовал и на меня.

– А там, откуда ты, что – все по-другому?

– И ты воруешь?

Ворую.

– Это у меня получается лучше всего, – вырвалось у меня, а потом я подумала, что еще успешнее я приношу несчастья тем, кто меня окружает. – У моей сестры хорошая работа…

Я сказала, а потом вспомнила, что уже нет, и все из-за меня.

Кол наблюдал за тем, как я путаюсь в словах, не зная, стоит ли себя поправлять или нет. Это все, что я могу сделать, чтобы держать голову высоко поднятой, чтобы не расклеиться на глазах у незнакомца. Но Кол, должно быть, догадался, что я что-то от него скрываю.

– Ты была в Саммертоне сегодня? – спросил он так, словно наперед знал ответ. – Бунты – не самое хорошее времяпровождение.

– Это уж точно, – я едва не поперхнулась собственными словами.

– Да уж… – тихим голосом вполне буднично поддакнул Кол.

Это как пытаться заделать прорыв в дамбе: сколько земли ни насыпай, всю все равно смоет быстрой водой. Я не смогла бы смолкнуть, даже если бы очень постаралась.

Я не стала распространяться о Фарли, алых стражниках, даже о Килорне. Я рассказала только о том, как сестра провела меня через Садовые ворота. Я хотела украсть деньги, надеясь с их помощью как-то выкрутиться. Гиза совершила роковую ошибку. Ее травма будет иметь непоправимые последствия для будущего всей нашей семьи. Все, на что я способна, – разочаровывать маму, позорить папу и красть у соседей, с которыми живу бок о бок. Здесь, на темной лесной дороге, я рассказала незнакомцу, какая же я гадина. Кол ни о чем не спрашивал, хотя смысла в моем словоизлиянии было немного. Он только слушал.

– Больше я ни на что не гожусь, – под конец вновь повторила я, прежде чем голос у меня дрогнул.

А потом краем глаза я заметила какой-то блеск. В руке Кола была зажата еще одна монета. В лунном свете я видела пламенеющую королевскую корону на металле. Когда он положил монету мне в руку, я ожидала такого же ожога, но на этот раз рука Кола была холодной.

Я не нуждаюсь в твоей жалости. Я хотела выкрикнуть эти слова ему прямо в лицо, но это было бы глупостью. На эту монету можно купить то, чего Гиза уже не сможет заработать.

– Мне жаль тебя, Мара. Жизнь не должна быть такой невыносимой…

Я даже нахмурить лоб не смогла.

– Есть и похуже судьбы. Не стоит меня жалеть.

Он расстался со мной на окраине поселка. По улочкам вдоль домов на сваях я уже брела сама по себе. Грязь и темные тени явно не привлекали Кола, и он исчез прежде, чем я имела возможность вновь сказать «спасибо» этому странному слуге.

Мой дом утопал в темноте и тишине, но даже эта тишина погружала меня в состояние какого-то необъяснимого страха. Утро минувшего дня отстояло от настоящего на сотню лет, было частью прежней жизни, где я была глупее, эгоистичнее и, пожалуй, немного счастливой. Сейчас у меня ничего не осталось, за исключением друга, которого забирают в армию, и сломанных костей руки сестры.

– Не стоило так огорчать маму! – долетел голос отца из-под одной из свай.

Я не видела, чтобы он спускался из дома на землю, кажется, уже несколько лет.

От удивления и страха мой голос сорвался:

– Папа! Что ты тут делаешь? Как ты…

Вместо ответа отец махнул большим пальцем через плечо на лебедочный подъемник, свисающий со стены дома. Впервые на моей памяти он спустился на нем.

– Электричество выбило. Я решил тут посмотреть… – несколько грубоватым голосом (впрочем, его голос всегда казался грубым) произнес папа.

Он подъехал на своем кресле-каталке ко мне и остановился перед распределительной коробкой, от которой в землю уходила труба. У каждого дома стояла такая вот коробка. С ее помощью регулировалось напряжение тока в электрической цепи дома.

Папа сам катил свое инвалидное кресло. При этом с каждым вздохом что-то щелкало у него в груди. Быть может, Гиза станет теперь похожа на него. Вместо руки – металлический протез, а мозг – в полном смятении и отравлен горечью мыслей о том, что могло случиться, но не случилось.

– Почему бы тебе не использовать электробумагу, которую я принесла?

Не ответив, папа вытащил из кармана рубашки суточную норму бумаги и скормил ее аппарату. Обычно распределительная коробка тотчас же оживала, но на этот раз ничего не произошло. Сломана, значит.

– Бесполезно, – откидываясь на спинку кресла, произнес папа.

С минуту мы так стояли, глядя на распределительную коробку, и молчали, не в силах пошевелиться, не имея желания подниматься наверх. Папа наверняка сбежал из дома, последовав моему примеру. Он не смог оставаться дома и слышать, как мама убивается над Гизой, а та всеми силами старается не последовать ее примеру.

Папа с такой силой ударил по распределительной коробке, словно на самом деле надеялся, что этот удар может заставить аппарат вновь заработать и в наш дом вернутся свет, тепло и надежда. Папа засуетился. В каждом его движении сквозили отчаяние и злость. Злился он не на меня, не на Гизу, а на весь мир. Когда-то давно он назвал нас красными муравьями, гибнущими в огне, исходящем от серебряного солнца. Мы раздавлены величием других. Мы понесли сокрушительное поражение в борьбе за право на существование, поскольку мы обычные, заурядные люди. Мы не можем подчинять себе силы, находящиеся вне пределов нашего ограниченного воображения, и всю жизнь обречены прозябать в слабых телах. Мир вокруг нас изменился, а мы остались такими же, как и прежде.

Меня тоже охватил неописуемый гнев. Молча я проклинала Фарли, Килорна и всех на свете. Металлический ящик оказался холодным на ощупь. Видно, он уже давно утратил подогревающее изнутри электричество. Впрочем, я чувствовала слабую механическую вибрацию, а значит, если попотеть, распределительная коробка вновь заработает. Я с головой погрузилась в изучение аппарата и вскоре совершенно запуталась. Мне очень важно было вернуть электрический свет. Пусть хотя бы что-то одно в этом мире идет как положено. Что-то острое укололо мне кончик пальца. Все мое тело передернулось. Острый кончик провода или кромка переключателя, решила я. Острие вонзилось в меня, словно я укололась о кончик иглы или опасной булавки. Но больно не было.

На крыльце нашего дома вспыхнул свет.

– Ну! Кто бы мог подумать! – воскликнул папа.

Он развернул в грязи свою коляску и начал толкать ее к лебедочному подъемнику. Я тихо следовала за ним, не желая озвучивать причину того, почему мы оба так боимся места, которое называем своим домом.

– Никогда больше не сбегай, – заезжая на платформу, сказал мне папа.

– Никогда больше не буду сбегать, – согласилась я, скорее ради того, чтобы успокоить себя, а не его.

Платформа немилосердно заскрипела, поднимая его на крыльцо. По лестнице я взошла быстрее, поэтому подождала отца наверху, а потом помогла ему съехать с платформы.

– Гребаная развалюха, – пробурчал папа, отстегивая последнюю пряжку.

– Мама будет рада, когда узнает, что ты самостоятельно выбрался из дома.

Схватив за руку, папа бросил на меня проницательный взгляд. Хотя отец сейчас почти не работал, ограничиваясь починкой разного рода мелочей и выстругиванием из дерева детских игрушек, руки его до сих пор оставались грубыми и мозолистыми, такими же, какими они были сразу после того, как папа вернулся с передовой домой. Война никогда тебя не покидает.

– Не говори матери.

– Но…

– Я знаю, тебе кажется, что все это мелочи, но поверь мне… Не надо. Она решит, что это первый шаг на пути к большой цели. Сначала я буду покидать дом ночью, потом днем, а через некоторое время буду сопровождать ее на рынок, как двадцать лет назад. Твоя мама будет мечтать о том, что все образуется и станет таким, как прежде. – Его взгляд посуровел, а до того спокойный голос начал дрожать. – Мне никогда не станет лучше, Мара. Да и чувствовать себя я буду так же паршиво, как и сейчас. Я не хочу зарождать в ее сердце несбыточные надежды. Ты меня поняла?

Лучше, чем ты думаешь, папа.

Он прекрасно понимал, насколько сильно несбыточная надежда виновата в случившемся с Гизой, поэтому смягчил свой тон:

– Хотел бы я, чтобы жизнь была другой.

– Я тоже.

Несмотря на царящий на чердаке полумрак, я все же смогла разглядеть покалеченную руку Гизы. Обычно сестра спала, свернувшись калачиком и укрывшись тонким покрывалом, но этой ночью Гиза лежала на спине. Раненая рука – на возвышении из вороха одежды. Мама заново наложила шину, улучшив то немногое, что сумела сделать на месте я. Повязка была свежей. И без света я знала, что бедная ручка сестры сейчас представляет собой сплошной фиолетовый синяк. Сон Гизы был тревожным. Сестра беспокойно ворочалась во сне, а вот рука ее лежала неподвижно. Видно, и во сне она болела.

Мне захотелось к ней потянуться, но как я смогу смягчить боль, причиненную событиями минувшего дня?

Я вытянула письма от Шейда из небольшой коробочки, в которой они хранились. Когда мне становилось совсем уж невмоготу, чтение писем брата всегда меня успокаивало. Его шутки, его слова, его голос, поднимающийся от страниц, наполняли мою душу покоем. Но теперь, перечитывая полученное от брата письмо, я вдруг ощутила, как холодящий ужас зарождается у меня где-то в области желудка.

«Прямо-таки красный рассвет», – прочла я.

Вот они, эти слова, такие же выразительные, как мой нос, слова, которые Фарли произнесла на той видеозаписи, слова алого стражника, кричащие мне со страницы письма брата. Словосочетание было слишком необычным, слишком редко встречающимся, чтобы можно было от него легко отмахнуться. А дальше – «когда мы встанем все вместе». Брат у меня умница, но человек практического склада ума. Он никогда прежде не обращал внимания на рассветы. Цветистые фразы – не его стиль. Фарли говорила: «Когда мы восстанем все вместе», брат писал: «Когда мы встанем все вместе». Оба упоминали «красный рассвет».

Каким-то образом Шейд обо всем узнал, узнал за несколько недель до взрывов бомб, до видеообращения Фарли… Он узнал об алых стражниках и хотел нас предупредить. Зачем?

Потому что он – один из них.

Глава 6

Когда на рассвете дверь с грохотом отворили, я не испугалась. Неожиданный обыск – явление вполне рутинное. В каждом доме стражники устраивают обыск, не предупреждая заранее, раз или два в году. Этот будет уже третьим по счету, но все равно ничего страшного.

– Пошли, Гиза, – пробормотала я, помогая сестре подняться с кровати и спуститься вниз по лестнице.

Гиза шла, пошатываясь, опираясь здоровой рукой о стены. Мама ждала нас внизу. Она обняла сестру, но при этом не отрываясь смотрела на меня. Как ни странно, ни злости, ни даже порицания в ее взгляде я не увидела. Взгляд мамы был добрым и мягким.

Двое стражников с висящими на боку винтовками ожидали у двери. Я узнала их. Эти парни стояли на поселковой заставе. Но рядом с ними я увидела незнакомую молодую женщину в красном. На груди, в области сердца, к ее одежде был приколот значок с трехцветной короной. Королевская служанка, одна из тех, кто служит при дворе. Теперь я начала понимать, что это отнюдь не обычный обыск.

– Мы покоряемся обыску и задержанию, – дребезжащим голосом промолвил папа обычное в таких случаях выражение покорности, обязательно произносимое во время любого обыска.

Но вместо того, чтобы броситься переворачивать все вверх дном в доме, стражники стояли на месте.

Молодая женщина сделала шаг вперед и, к моему ужасу, обратилась непосредственно ко мне:

– Мара Барроу! Тебя вызывают в Саммертон!

Здоровой рукой Гиза обняла меня так крепко, словно могла удержать и защитить.

– Зачем? – сумела выдавить я из себя.

– Тебя вызывают в Саммертон, – повторила женщина. – Мы будем тебя сопровождать. Прошу, следуй за мной.

Никогда не слышала о том, чтобы красную когда-либо вызывали куда-нибудь. Почему именно меня? Что я такого натворила?

Потом я подумала о том, что являюсь преступницей, а если кто-то узнал о моем знакомстве с Фарли, то меня могут счесть террористкой. По телу прошел нервный озноб. Все мускулы напряглись, готовясь… Я должна бежать несмотря на то, что стражники стоят у самого выхода. Это будет чудо, если они позволят мне добежать даже до окна.

– Успокойся. После вчерашнего все улеглось, – хмыкнула женщина, неправильно интерпретировав мое поведение. – Чертог и рынок теперь находятся под надежной охраной. Пожалуйста, пойдем.

К моему глубочайшему удивлению, она улыбнулась, хотя стражники продолжали, как и прежде, сжимать приклады своих винтовок. Меня прошиб ледяной озноб.

Оказать сопротивление стражникам, не подчиниться королевскому вызову означало смерть, причем не только мою.

– Хорошо, – пробормотала я, отстраняя от себя руку сестры.

Гиза потянулась ко мне, хотела схватить, но мама ее удержала.

– Мы еще увидимся?

Вопрос повис в воздухе. Я почувствовала, как теплая папина рука гладит меня. Он со мной прощается. В маминых глазах застыли невыплаканные слезы. Гиза старалась не моргать, сохраняя в памяти каждую секунду нашего расставания. У меня даже нет ничего, что я могла бы оставить им на память. Прежде чем я задержалась достаточно долго, чтобы не выдержать и расплакаться, стражник взял меня за руку и вывел наружу.

С моих губ сорвались едва слышные слова:

– Я вас люблю.

За спиной со стуком захлопнулась дверь, преграждая мне путь обратно к моей прежней жизни.

Стражники, подгоняя меня, шагали по улочке по направлению к рыночной площади. Мы минули дом Килорна. Прежде он уже давно встал бы с постели и теперь шел к реке, желая приняться за дело пораньше, пока еще не так жарко, но прошлого не воротишь. Теперь, как мне казалось, приятель станет вылеживаться в постели до полудня, желая насладиться ничегонеделаньем до тех пор, пока его не заберут в армию. Мне захотелось крикнуть ему что-то на прощанье, но я решила не рисковать. Позже Килорн обязательно заглянет ко мне и Гиза обо всем ему расскажет. Улыбнувшись про себя, я вспомнила, что Фарли сегодня будет ждать меня с денежками. Как бы не так!

На площади нас ожидал сверкающий на солнце черный транспорт. Четыре колеса… застекленные окна… кузов округляется к земле… Транспорт походил скорее на чудовище, готовое вот-вот меня проглотить. Еще один стражник сидел за пультом управления. Завидев нас, он включил двигатель. Утренний воздух окрасился черным дымом. Ничего не говоря, стражники усадили меня на заднее сиденье. Служанка уселась рядом. Транспорт тронулся с места и заскользил по дороге со скоростью, о которой я прежде и не догадывалась. Это первый и последний раз, когда меня катают в транспорте.

Мне хотелось поговорить, спросить у этих людей, каково будет наказание за все мои преступления, но я хорошо понимала, что никто со мной разговаривать не будет. Я выглянула из окна. Транспорт мчался по хорошо знакомой мне дороге, направляясь на север. Поселок скрылся за поворотом. Теперь мы ехали по лесу. Сегодня здесь почти никого не было, а на одинаковом расстоянии попадались на пути патрули стражников. Служанка сказала, что Чертог находится под надежной охраной. Вот, значит, что она имела в виду.

Впереди засверкала алмазная стена, отражая лучи поднимающегося из-за леса солнца. Мне хотелось зажмуриться, но я собралась с духом и решила смотреть не отрываясь.

У ворот толпились стражники в черной форме. Они проверяли и перепроверяли всех, кто направляется в город. Когда транспорту пришлось остановиться, женщина, взяв меня за руку, провела мимо очереди прямиком через ворота. Никто и слова против нее не сказал, даже паспортов показать не потребовал. Видно, ее здесь хорошо знали.

Очутившись за городской стеной, женщина взглянула на меня и сказала:

– Меня Анной зовут, но у нас принято обращаться по фамилии. Зови меня Уолш.

Уолш… Знакомая фамилия. Загорелая кожа. Волосы, словно бы вылинявшие на солнце. Догадаться не так уж трудно…

– А ты…

– Из Свай. Мы односельчане. Когда-то я знавала твоих братьев Трами и Бри. Последний был тем еще сердцеедом. Не скажу, что знакомство с ним оставило после себя приятные воспоминания.

До того как Бри загудел в армию, он успел погулять и заработал в поселке ту еще репутацию. Я помнила, как Бри сказал мне, что идти в армию ему не так страшно, как большинству парней. Дюжина жаждущих его крови девчонок в Сваях куда страшнее любой войны.

– Я тебя не помню, но у нас еще будет шанс познакомиться…

Я не сдержалась:

– О чем ты?

– Ты будешь здесь работать. Понятия не имею, кто принял решение нанять тебя и что тебе при этом говорили, но вся головная боль, связанная с твоим обучением, теперь висит на мне. Я не собираюсь учить тебя мыть посуду или менять постельное белье. Все это ерунда. Ты должна научиться смотреть, ничего не видя, и слушать, ничего не слыша. Мы здесь все равно что прислуживающие живые статуи.

Женщина тяжело вздохнула и рывком открыла боковую дверь в арке.

– Теперь же, когда появились эти алые стражники, надо удвоить осторожность. Красной быть трудно в любые времена, а сейчас тем более.

Женщина шагнула в дверной проем. На секунду мне показалось, что она прошла сквозь стену. Только потом я поняла, что Уолш спустилась по лестнице, теряющейся в полумраке.

– А какая работа? – не отставала я.

Женщина остановилась и оглянулась. Для полноты картины не хватало округленных от удивления глаз.

– Тебя вызвали, чтобы ты заняла вакантное место служанки, – заявила она с таким видом, словно это самое будничное, что только случается на свете.

Работа. Я чуть в обморок не упала при мысли…

Кол. Ночью он говорил, что у него хорошее место, а теперь дернул за веревочки и добился того же для меня. Не исключено, что теперь мы будем работать вместе. Сердце весело запрыгало у меня в груди от открывающихся перспектив. Я не умру. Я не пойду воевать. Я буду жить и работать. Позже я встречусь с Колом и попрошу его за Килорна.

– Не отставай! У меня нет времени тащить тебя за руку.

Неуклюже ступая вслед за Уолш, я очутилась в полутемном коридоре. Удивительно! В стенах светились малюсенькие огоньки. По крайней мере видно, куда ступаешь. Над головой тянулись трубы. Из них долетало приглушенное гудение электричества и журчание воды.

– Куда мы идем? – наконец поинтересовалась я.

В голосе Уолш удивление сменилось почти что тревогой, когда, оглянувшись, она воскликнула:

– В Чертог солнца! А куда, по-твоему?

На миг сердце замерло у меня в груди.

– Что? Во дворец? Честно-честно во дворец?

Женщина постучала пальцем по значку на своей форменной одежде. Корона подмигнула мне в слабом свете.

– Ты теперь служишь королю.

К моему приходу меня уже ожидала готовая форменная одежда, но я ничему больше не удивлялась. Слишком уж поразительным было все то, что меня окружало в этом величественном зале королевского дворца: рыжевато-коричневый камень стен, сверкающие мозаичные полы… Мимо спешили слуги в красной форменной одежде. Я рассматривала лица людей, надеясь увидеть среди них Кола. Мне хотелось сказать, как сильно я ему признательна, но мужчина так и не появлялся.

Рядом со мной стояла Уолш.

Женщина полушепотом давала мне наставления:

– Ничего не говори. Ни к чему не прислушивайся. Ни с кем не заговаривай первой.

Сейчас слова давались мне с трудом. Два последних дня превратили мое сердце и душу в руины. Теперь же мне казалось, что жизнь решила открыть шлюзы и утопить меня в водовороте сюрпризов и прочих неожиданностей.

– Ты выбрала не вполне подходящий день. Такую сутолоку здесь нечасто увидишь.

– Я уже несколько недель наблюдаю за судами и воздушными кораблями. Все они везут серебряных к верховью реки, – сообщила я. – Даже для этого времени года движение излишне оживленное.

Уолш, подгоняя, сунула мне в руки поднос со сверкающими чашками. За эту посуду можно с легкостью купить свободу как мне, так и Килорну, но в Чертоге солнца охрана стоит у каждой двери, у каждого окна. Несмотря на мои таланты, мне не удастся улизнуть от всех этих стражников.

– А что сегодня происходит? – тихо спросила я.

Мне на глаза упала прядь волос. Прежде чем я успела смахнуть ее в сторону, Уолш поправила прядку и скрепила ее крошечной заколкой. Каждое ее движение было выверено.

– Я задаю глупый вопрос?

– Нет. Я и сама ничего не знала до того, как начались приготовления, – говорила Уолш настолько быстро, что слова ее сливались в монотонное гудение. – Такого уже двадцать лет не было, со времени выборов королевы Элары. Сегодня праздник выборов королевы. Дочери из самых знатных домов, представительницы благороднейших серебряных семейств съезжаются отовсюду для того, чтобы предстать пред светлы очи принца. Вечером господа устраивают пышный банкет. Сейчас все гости собрались в Спиральном саду… Готовятся… Надеются, что выбор падет именно на их дочь. Одна из этих девчонок станет следующей королевой. Ради этого они готовы разорвать друг дружку.

В своем воображении я увидела стайку разодетых, словно павы, молоденьких девочек.

– А как они будут знакомиться с принцем? Выйдут, покрутятся, скажут пару слов и похлопают ресницами?

Фыркнув, Уолш отрицательно покачала головой.

– Этим дело не ограничится, – глаза ее полыхнули странным светом при этих словах. – Ты будешь там присутствовать и сама все увидишь.

Впереди возвышались массивные, украшенные резьбой створки деревянных дверей со сверкающими стеклянными панелями. Слуга приоткрыл одну из створок, впуская вереницу одетых в красное служанок. Настала моя очередь.

– Ты тоже идешь?

Я слышала, что в моем голосе появились просительные нотки. Я почти молила Уолш не оставлять меня одну. Но женщина отошла в сторону, предоставив мне самой со всем разбираться. Я не нарушила строй, не разорвала налаженной процессии слуг, а, собрав всю волю в кулак, шагнула в залитый солнечным светом так называемый Спиральный сад.

В первую минуту мне казалось, что я очутилась на арене, очень похожей на ту, что серебряные построили в моем родном поселке. Уступы амфитеатра спускались вниз, образовывая гигантскую чашу. Вот только вместо каменных скамей здесь на террасах стояли столики и обитые плюшем мягкие стулья. Ступеньки, декорированные по бокам журчащими фонтанами и кадками с растениями, делили террасы на сектора. Внизу виднелось травяное покрытие арены с каменными статуями.

Я остановилась позади отделанной красным и черным шелком ложи. В ней стояли четыре стула, выкованных из железа.

Для чего, черт побери, предназначено это место?

Все происходящее казалось нереальным. Я покорно следовала за другими красными. Я кухонная прислужница. В мои обязанности входит мыть, убирать, помогать кухаркам и, когда намечается что-то грандиозное, помогать прибираться на арене. Не понимаю, зачем придворным понадобилась эта арена. У нас дóма на аренах устраивают турниры, на которых серебряные сражаются друг с другом. А здесь зачем нужна арена? Это королевский дворец, и его полы никогда не должны окраситься кровью. Впрочем, арена так арена. Сейчас мою душу переполняло тревожное предчувствие, и оно не имело никакого отношения к арене. Мурашки волнами бежали по коже. В то время, когда я закончила убирать, до начала праздника выборов королевы оставалось всего ничего.