Текст книги "Алая королева"

Автор книги: Виктория Авеярд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Глава 2

Наш дом небольшой, даже по меркам Свай, зато из окон открывается красивый вид. Еще до ранения, во время одной из своих побывок, папа построил дом так высоко, чтобы открывался вид на противоположный берег реки. Даже сквозь летнее марево можно увидеть местность, которая прежде была лесом, пока люди не вывели здесь все леса на корню, превратив землю в пустыню, но дальше, на горизонте, виднелись лесистые холмы, напоминание о прошлом. Я знала, что дальше этих нетронутых лесов куда больше. Они простираются на многие мили за нами, за серебряными, за знакомым мне миром.

Я взобралась по лестнице наверх. Дерево уже порядком истерлось под ногами и руками тех, кто поднимается и опускается здесь каждый день. Находясь на возвышении, я увидела несколько судов, плывущих вверх по реке. Над ними гордо реяли флаги, флаги серебряных. Только они достаточно богаты, чтобы позволить себе частные суда. В то время как они владеют колесным транспортом, прогулочными яхтами и даже высоко летающими над землей реактивными самолетами, мы должны довольствоваться нашими ногами или, если повезет, велосипедами.

Суда, скорее всего, плыли в Саммертон, небольшой городок, выросший вокруг летней резиденции короля. Гиза с белошвейкой, к которой ее определили в ученицы, сегодня как раз вернулись оттуда. Они часто ездили на рынок, когда в Саммертон приезжал король. Белошвейка продала там свои изделия купцам и аристократам, которые, как утята за матерью, следовали за своим сюзереном. Дворец называли Чертогом солнца. Говорили, что это настоящее чудо, но я никогда его не видела. Представить себе, зачем королю второй дворец, если в столице у него есть роскошный замок, я попросту не могла. Впрочем, все серебряные действуют исходя не из потребности, а из простой прихоти. Если чего-то желают, они тотчас же это получают.

Прежде чем я отворила дверь и вошла в хаос, обычно царящий в моем доме, я погладила флаг, развевающийся на крыльце. Три красные звезды на желтом поле. Каждая символизирует собой брата. Рядом – свободное место. Там со временем будет моя звезда. Большинство домов украшены похожими знаменами. Только на многих вместо звезд – черные полосы, символы погибших детей.

Мама трудилась у плиты, помешивая в кастрюле какое-то варево. Папа сидел в инвалидном кресле и наблюдал за ней. Гиза вышивала, сидя за столом, нечто красивое, изысканное, такое, что выше моего понимания.

– Я дома, – сказала я, ни к кому конкретно не обращаясь.

Папа махнул мне рукой, мама кивнула, а Гиза не оторвала взгляда от шелка.

Я швырнула на стол сумку с украденными мной сегодня вещами. Я постаралась, чтобы монеты звякнули как можно звонче.

– Думаю, я добыла достаточно для покупки торта к папиному дню рождения. А еще хватит на батарейки до конца месяца.

Гиза, взглянув на сумку, презрительно скривилась. Ей исполнилось всего лишь четырнадцать лет, но девочка была резка не по годам.

– Наступит день, и придут люди, которые заберут все, что у тебя есть.

– Зависть тебя не красит, Гиза, – сделала я сестре замечание, а затем погладила ее по голове.

Ее руки взметнулись к идеально уложенному узлу блестящих рыжих волос.

Я с раннего детства завидовала ее волосам, хотя ни разу этого сестре не говорила. Волосы Гизы горели жарким пламенем, а мои отличались тем невыразительным оттенком, который у нас называют «речной коричневый». У корня они почти коричневые, а на кончиках становятся безжизненно блеклыми. Мне всегда казалось, что всему виной тяготы жизни в Сваях. Именно жизненные невзгоды высасывают из нас силы. Большинство женщин предпочитают стричься коротко, чтобы не видны были седоватые кончики, но я не из таких. Я предпочитаю, чтобы даже мои волосы свидетельствовали о том, что наша жизнь не должна быть такой невыносимой…

– Я тебе не завидую, – рассердившись, заявила Гиза и возвратилась к своей вышивке.

Я увидела огненно-алые, очень красивые цветы, вышиваемые стежок за стежком на черном, как нефть, шелке.

– Красиво, Гиза.

Я провела пальцами по цветку, изумляясь мягкости ткани. Сестра подняла голову и улыбнулась, демонстрируя ровные зубы. Хотя мы часто ссорились, Гиза никогда не забывала, что я ее старшая сестра.

«Все знают, что я завистлива, Гиза. Единственное, на что я способна, – красть у тех, кто преуспел в этой жизни».

Когда Гиза окончит обучение у белошвейки, она сможет открыть свою собственную мастерскую. Серебряные отовсюду будут съезжаться и щедро платить за одежду, носовые платки и флаги. Гиза достигнет того, что доступно лишь немногим из красных. Она будет жить вполне вольготно, сможет помогать нашим родителям и со временем наверняка ухитрится предоставить мне и братьям какую-никакую работу для того, чтобы мы смогли вернуться с войны домой. Наступит день, и Гиза спасет нас… И все благодаря игле и нитке…

– Небо и земля, девочки мои, – тихо произнесла мама.

Никого обидеть она не хотела. Мама просто констатировала факт. Гиза – умница, трудяга и красавица, а я, как, смягчая оценки, заявляет мама, немного грубовата. Я являюсь темной стороной Гизы. Единственное, что нас объединяет, – серьги и память о братьях.

Папа шумно сопел, сидя в углу, и время от времени стучал кулаком в свою грудь. Ничего необычного в его поведении нет, поскольку у папы всего лишь одно здоровое легкое. К счастью, лекарь красных его спас, заменив поврежденное легкое устройством, которое «дышало» ненамного хуже настоящего легкого. Это устройство придумали не серебряные. Им оно просто не нужно. У них – свои лекари, которые не тратят время на красных, даже не работают на передовой, спасая солдатам жизни. Большинство лекарей серебряных живут в больших городах, где они продлевают жизнь древним серебряным, лечат печень, разрушенную алкоголем, и тому подобное. Красным приходится иметь дело с подпольным рынком технологий и изобретений, создаваемых ради того, чтобы спасать нам жизни. Кое-что оказывается неэффективным, кое-что – вообще ни на что не годится, но кусок тикающего металла в груди папы спас ему жизнь. Я иногда прислушиваюсь к этому тихому тиканью, поддерживающему в папе жизнь.

– Я и без торта обойдусь.

– Чего бы тебе хотелось, папа? Может, новые часы или…

– Мара!

Прежде чем очередная война разразилась бы в доме Барроу, мама сняла с плиты свое варево и сказала:

– Кушать подано.

Она поставила кастрюлю на стол. Меня обдало волной не особо аппетитного запаха.

– Пахнет вкусно, мама, – соврала Гиза.

Папа, не настолько тактичный, только скривил губы.

Не желая никого обижать, я с трудом запихнула в себя тушеное месиво. Как ни странно, но в этот раз мамина стряпня оказалась не особо плохой.

– Ты поперчила тем перцем, который я тебе принесла?

Вместо того чтобы кивнуть головой, улыбнуться и сказать спасибо дочери, мама лишь покраснела и ничего не ответила. Она знала, что перец ворованный, как и все, что я приношу в дом.

Гиза оторвала взгляд от своей тарелки, понимая, о чем идет речь.

Вы можете подумать, что я уже свыклась с подобного рода отношением, но на самом деле их осуждение каждый раз болью отзывалось в моем сердце.

Печально вздохнув, мама закрыла лицо руками.

– Мара! Ты знаешь, что я очень ценю твою заботу, но мне бы хотелось…

– Чтобы я больше была похожа на Гизу, – закончила я за нее.

Мама отрицательно покачала головой. Очередная ложь.

– Нет, конечно же нет. Я не то имею в виду.

– Ладно. Я просто хочу вам чем-то помочь, прежде чем мне придется вас покинуть.

Я уверена была, что горечь, терзающая мне душу, слышится в каждом произнесенном мною слове, как бы сильно я ни сдерживалась. Впрочем, всякое упоминание о том, что мне придется идти на войну, способно было тотчас же угомонить всех в нашем доме. Умолк даже свист, исходящий из груди папы. Мама повернула голову в мою сторону. Щеки ее покраснели. Она явно рассердилась. Под столом сестра сжала мою руку в своей.

– Я понимаю, что все, что ты делаешь, ты совершаешь исходя из лучших побуждений, – тихо произнесла мама.

Видно было, что маме это далось с трудом, но ее слова меня успокоили.

Я замолчала и кивнула.

А потом Гиза встрепенулась.

– Ой! Я почти позабыла! Я зашла на почту, когда возвращалась из Саммертона. Вот письмо от Шейда!

В доме словно бомба разорвалась. Мама и папа потянулись за грязным конвертом, который Гиза вытащила из кармана своего жакета. Я им не мешала. Никто из них грамоте не обучался. Пусть полюбуются конвертом.

Папа обнюхал конверт, желая уловить, чем он пахнет.

– Пахнет сосновой живицей, а не дымом. Это хорошо. Значит, он сейчас далеко от Чоука.

Все мы почувствовали большое облегчение. Чоук был разбомбленной полоской земли, соединяющей Норту с Озерным краем. Именно там почти постоянно пылал костер войны. Большая часть жизни солдата проходила в окопах. Там на него сыпались бомбы и снаряды. Время от времени его бросали в убийственные атаки, заканчивающиеся общей резней. Остальная граница проходила по озеру, а за ним на севере простиралась тундра, слишком холодное место для того, чтобы воевать. Папу ранили в Чоуке много лет назад. Бомба тогда угодила прямиком в ряды его подразделения. За прошедшие с момента первых вооруженных столкновений десятилетия это место настолько изрыто взрывами снарядов и бомб, что там ничего не растет, а в воздухе постоянно висит пыль и реет дым. Короче говоря, в Чоуке все серо и мертво, как после войны.

Наконец родители передали мне письмо. Я с нетерпением распечатала конверт. Мне очень хотелось получить от Шейда весточку, но в то же время я страшилась того, о чем он может написать.

– Дорогая семья! Я жив, как вы можете уже догадаться.

Я и папа рассмеялись. Даже Гиза улыбнулась. А вот маму шутка Шейда не порадовала.

– Нас отвели с передовой. У папы хороший нюх, поэтому, мне кажется, он об этом уже догадался. Я рад вернуться в базовый лагерь. Здесь, как только рассветает, остаются одни красные. Прямо-таки красный рассвет, когда мы встанем все вместе. Даже серебряных из офицеров почти не встретишь. Без дыма, как в Чоуке, можно по утрам наблюдать за тем, как встает солнце. Жаль, но долго я в тылу не пробуду. Командование планирует отправить нас обратно на озеро. Нас припишут к новому военному кораблю. Здесь я встретил военврача из подразделения, в котором служит Трами. Она сказала, что с ним все в порядке. Получил осколок, когда его подразделение выводилось из Чоука. Теперь он идет на поправку. Никакой инфекции, никаких серьезных повреждений.

Мама тяжело вздохнула и сокрушенно покачала головой.

– Никаких серьезных повреждений, – язвительно произнесла она.

– О Бри ничего не знаю, но не волнуюсь за него. Он лучше нас всех. Вскоре брат приедет к вам на побывку. У него впереди – пять лет вольной жизни. Он точно скоро приедет. Не волнуйся, мама. Ничего больше не приходит на ум. Гиза! Не особо зазнавайся, хотя ты заслуженно можешь собой гордиться. Мара! Не будь такой негодницей и перестань избивать Уоррена. Папа! Я тобой горжусь. Люблю вас. Ваш любимый сын Шейд.

Как всегда, письмо Шейда задело нас за живое. Сосредоточившись, я почти что могла слышать его голос. А потом лампы над головой побелели.

– Что, никто из вас не подложил бумагу, которую я сегодня принесла? – успела я задать вопрос прежде, чем свет, мигнув, погас и настала тьма.

Как только мои глаза немного освоились с темнотой, я увидела, как мама отрицательно покачивает головой.

– Может, не будем снова? – проворчала Гиза.

Когда она вставала из-за стола, ее стул немилосердно скрипнул.

– Я хочу спать. Постарайтесь не ссориться.

Никто и не собирался ссориться. Все настолько устали, что просто не могли ругаться. Кажется, это уже стало традицией в моей семье. Мама и папа ушли к себе в спальню, оставив меня одну сидеть за столом. Обычно я легко завожусь, но сегодня и я так устала, что покорно пошла спать.

Я поднялась по еще одной лестнице на чердак, где уже мирно посапывала во сне Гиза. Она засыпает через минуту или около того, стоит ей только положить голову на подушку. А вот меня сон может часами не брать. Я легла к себе в кровать с письмом Шейда, зажатым в руке, и принялась ждать. От конверта, как и говорил папа, сильно пахло хвоей.

От реки долетали убаюкивающие звуки воды, плещущейся о прибрежные камни. Даже старый холодильник, ржавая развалюха, питающаяся от аккумулятора, который так дребезжит, что порой у меня болит голова, сегодня вечером меня не беспокоил. Но потом мое медленное погружение в сон нарушил птичий крик. Килорн.

Нет. Убирайся прочь.

Еще один крик. На этот раз гораздо громче. Гиза пошевелилась и повернула голову на подушке.

Ругая про себя Килорна последними словами, тихо его ненавидя, я вылезла из кровати и спустилась вниз по лестнице. Любой другой на моем месте наверняка споткнулся бы обо что-нибудь в большой комнате, но у меня поднакопилось опыта в этом деле благодаря частым приключениям, во время которых мне приходилось убегать от стражников. Ведущую наружу лестницу я преодолела за пару секунд и уже стояла по щиколотки в грязи. Килорн ждал меня, прячась в темноте под домом.

– Надеюсь, тебе понравится заиметь синяк под глазом. Я как раз собираюсь поставить…

При виде его лица я смолкла.

Килорн плакал. Но он ведь никогда не плачет! Костяшки его пальцев были сбиты в кровь. Я так понимаю, он со всей дури ударил кулаком в стену. Несмотря на мой вздорный характер и неурочный час, ничего, кроме жалости, даже страха за него, я не испытывала.

– В чем дело? Что случилось? – Не особо задумываясь, что делаю, я взяла кровоточащую руку друга в свою ладонь. – Что за горе?

Он ответил не сразу, собираясь с духом. Теперь я по-настоящему за него боялась.

– Мой хозяин упал и умер. Больше я не ученик.

Я попыталась сдержать вскрик, но не смогла. Эхо посмеялось над нами.

Он мог больше ничего не говорить, я все равно его прекрасно понимала, но Килорн продолжил:

– Я еще не вышел из ученичества, и теперь… – Запнувшись, он добавил: – Мне уже восемнадцать. У других рыбаков есть свои ученики. Я не работаю и не смогу найти себе работу.

Последние слова вонзились лезвием ножа мне в сердце. Килорн тяжело дышал. Мне совсем не нравилось, как он дышит.

– Меня отправят на войну.

Глава 3

Это длится уже более столетия. У меня даже не поворачивается язык назвать происходящее войной, просто в человеческом языке еще не придумали слова для обозначения этой формы самоуничтожения. В школе нам рассказывали, что причиной конфликта стала земля. В Озерном крае земля плодородна, в основном равнины. На территории страны расположены огромные озера, где в изобилии водится рыба. Озерный край совсем не похож на каменистые, поросшие лесами холмы Норты. Обрабатываемой земли здесь хватает для прокорма лишь половины населения. Даже серебряные ощущают определенный дискомфорт. Именно вследствие всего вышеназванного король когда-то объявил Озерному краю войну, втянув нас в череду сражений. Ни одна из сторон этой войны до сих пор не может победить.

Король Озерного края, тоже серебряный, ответил нашему королю тем же. Так принято у людей благородных. Он пожелал завладеть нашими реками, чтобы по ним можно было добраться до моря, которое полгода не замерзает. А еще ему понравились водяные колеса, воздвигнутые по берегам Главной реки. Именно благодаря этим самым колесам наша страна такая могущественная. Электричества столько, что его хватает даже на красных. До меня доходили слухи о городах, расположенных на юге, недалеко от столичного града Археона. Там искусные и образованные красные строят машины, принцип действия которых выше моего понимания. С помощью этих машин можно путешествовать по земле, в воде и в небе. Они создают оружие, которое способно уничтожить все, что пожелают серебряные. Наш учитель с видимой гордостью в голосе рассказывал нам о том, что Норта – светоч мира, народ, ставший великим благодаря энергии и технологиям. Все остальные, например озерщики или жители Пидмонта на юге, живут в темноте и невежестве. Нам очень повезло, что мы родились в Норте. Повезло. От этого везения мне хотелось реветь лютым зверем.

Но, несмотря на все наше электричество, у озерщиков было вдоволь еды. Мы превосходили их качеством оружия, а они нас – числом. Никто не имел решающего преимущества над противником. В обеих армиях рядовыми были красные, а офицерами – серебряные. Война велась по всем правилам, с применением всех видов оружия, а в результате мы имели поля, усеянные телами тысяч красных. Война, которая, как первоначально предполагалось, должна была окончиться еще столетие назад, все тянется и тянется, не затухая. Меня всегда забавляла мысль, что мы сражаемся за пищу и воду. Даже могущественные и высокородные серебряные хотят есть.

Но сейчас мне было ни капельки не смешно. Следующим, с кем мне предстояло попрощаться, был Килорн. Не исключено, что он тоже подарит мне серьги на прощание, когда облаченный в сверкающие доспехи легионер придет за ним.

– Всего одна неделя, Мара. Через неделю меня здесь уже не будет, – голос его сорвался.

Чтобы скрыть дрожь, Килорн откашлялся.

– Я не хочу. Они не должны так со мной поступать.

Но я видела, как огонь борьбы угасает в его взгляде.

– Нужно что-нибудь придумать, – вдруг заявила я.

– Ничего тут не поделать. Никому еще не удалось избежать рекрутского набора и остаться при этом в живых.

Я и без него обо всем знала. Каждый год кто-нибудь да пытался бежать. И каждый год его притаскивали обратно в поселок, где вешали на центральной площади.

– Ничего. Мы что-нибудь все равно придумаем.

Даже сейчас он нашел в себе достаточно присутствия духа, чтобы пошутить:

– Мы-ы-ы?

Щеки краснеют быстрее, чем бежит по сосновой коре пламя.

– Меня тоже должны забрать в армию. Мы сбежим вместе.

Армия уже давным-давно стала моей судьбой, моим проклятием. Я с этим уже смирилась, а вот он – нет. Для Килорна случившегося оказалось более чем достаточно.

– Нам некуда бежать, – пробормотал он.

Хорошо, что он со мной спорит, хорошо, что не смирился…

– На севере зимой нам просто не выжить, с востока – море, на западе идет война, а на юге – радиация, словно в аду. И повсюду полным-полно серебряных и стражников.

Слова полились из меня полноводной рекой:

– В поселке повсюду шныряют стражники и серебряные, но мы сумеем прошмыгнуть у них прямо перед носом и сберечь свои головы…

Ум мой лихорадочно работал, стараясь придумать что-нибудь подходящее. Внезапно одна мысль озарила сознание ударом молнии.

– Нам помогут контрабандисты. Мы им много чего наносили, начиная от зерна и заканчивая электрическими лампочками. Разве кто-то сомневается, что, помимо товаров, они и людей могут переправлять?

Его рот открылся, намереваясь исторгнуть тысячу аргументов, почему это не получится, но внезапно Килорн улыбнулся и согласно кивнул головой.

Я терпеть не могу ввязываться в дела других. У меня на это попросту нет времени.

И вот, вместо того чтобы смолчать, я говорю три глупейших слова:

– Предоставь это мне.

Вещи, которые обычным торговцам не сплавишь, мы несли к Виллу Вистлу. Он был уже глубоким стариком, физически работать не мог, но ум имел острый, как гвоздь. Со своего старенького фургона он продавал всякую всячину. Там можно было приобрести очень дефицитный кофе и прочую экзотику из Археона. Мне было тогда девять лет. Я сперла пригоршню пуговиц и решила попытать удачи, обратившись к Виллу. Не став задавать лишних вопросов, он заплатил мне три медных пенни. Теперь я его лучшая поставщица. Вполне возможно, что без меня он бы не смог оставаться на плаву в таком маленьком поселке, как Сваи. Когда старик был в хорошем настроении, он даже изредка называл меня своим другом. Прошло много лет, прежде чем я узнала, что Вилл является членом большой тайной организации. Одни называли ее подпольем, другие – черным рынком, но мне было наплевать на названия: главное – то, на что эти люди способны. В организацию входили скупщики краденого вроде Вилла. Такие люди встречались повсюду, даже в Археоне, хотя в это трудно поверить. Они перевозили запрещенные товары во все уголки королевства. Я решила, что на этот раз они могут сделать исключение и переправить человека.

– Никак не получится.

За все восемь лет нашего знакомства Вилл ни разу мне не отказывал, а теперь старый, весь в морщинах, дурак захлопнул в переносном смысле слова дверцу своего фургона у меня перед носом. Хорошо, что Килорн со мной не пошел и не видит, как разбиваются на осколки его надежды.

– Вилл! Пожалуйста! Я знаю, что ты можешь…

Когда он качал головой, его седая борода тряслась.

– Я всего лишь торговец. Люди, с которыми я имею дело, не станут тратить время и создавать себе головную боль, перевозя человека с места на место. Мы этим не занимаемся.

Я чувствовала, как моя единственная надежда, вернее единственная надежда Килорна, выскальзывает у меня из пальцев.

Вилл, должно быть, заметил отчаяние в моем взгляде, поэтому, смягчившись, привалился к двери. Тяжело вздохнув, он оглянулся назад, в полутьму фургона, а потом развернулся и жестом пригласил последовать за ним вовнутрь. Я была очень этому рада.

– Спасибо, Вилл, – пролепетала я. – Ты понятия не имеешь, как для меня это важно…

– Садись и помалкивай, девочка, – раздался высокий голос.

Внутри фургона царили тени, отбрасываемые светом единственной газовой горелки с голубым пламенем. Женщина поднялась на ноги. Я бы назвала ее девушкой, так как между нами, очевидно, была небольшая разница в возрасте. А вот ростом она была куда выше. Внешне женщина походила на заправского воина. На бедре в красной, украшенной металлическими солнцами кобуре висел пистолет, наверняка незарегистрированный. По светлому цвету кожи и волос я поняла, что она никак не может быть уроженкой Свай. Женщина очень потела. Видно было, что к жаре и влажному воздуху она не привыкла. Она чужачка, иностранка и преступница. Как раз тот человек, с которым мне бы хотелось встретиться.

Незнакомка указала мне в сторону скамьи, тянущейся вдоль стенки фургона. Сама она уселась только после меня. Вилл последовал нашему примеру и рухнул на поцарапанный стул, стоящий рядом. Он переводил взгляд с меня на женщину и обратно.

– Мара Барроу… Фарли, – представил он нас друг другу.

Женщина плотнее сжала челюсти и пристально принялась меня изучать.

– Хочешь перевезти груз?

– Меня и еще одного парня…

Взмахом своей огрубевшей руки Фарли меня прервала.

– Груз, – твердо заявила она.

Сердце подскочило у меня в груди. Эта Фарли явно из тех, на кого можно положиться.

– Каково место назначения?

Я задумалась над тем, где будет безопаснее. Перед моим внутренним взором предстала старая карта, висящая в классе. Очертание побережья… реки… города, где бывают ярмарки… деревни… Портовая Гавань к востоку от Озерного края… тундра на севере… радиоактивные пустоши Руины и Гиблых земель… Куда ни посмотри, повсюду нас подстерегает опасность.

– Туда, где мы будем в безопасности… Туда, где нас не отыщут серебряные.

Фарли мне подмигнула, вот только выражение ее лица осталось таким же невозмутимым.

– Безопасность имеет свою цену, девочка.

– Все имеет свою цену, девочка, – в тон ей ответила я. – Никто лучше меня этого не понимает.

В фургоне повисла тишина. Я чувствовала, как ночь ускользает, расходуя понапрасну драгоценные минуты свободы Килорна. Фарли, должно быть, понимала мое нетерпение, но все равно не спешила.

Спустя целую вечность она заговорила:

– Алый стражник заключит с тобой сделку, Мара Барроу.

Только благодаря неимоверной выдержке я осталась сидеть на месте, а не пустилась от радости в пляс. Но что-то мешало поверить в то, что все столь просто. Я даже не улыбнулась.

– Плата – тысяча крон… без отсрочки, – продолжила Фарли.

Мне словно выбили воздух из легких. Даже Вилл казался озадаченным. Его косматые брови взметнулись вверх и исчезли под волосами.

– Тысяча?

Я едва не закашлялась. Таких денег в Сваях никто не держит. На тысячу крон можно кормить всю нашу семью несколько лет.

Но Фарли на этом останавливаться не собиралась. Я чувствовала, что она получает от происходящего нешуточное удовольствие.

– Принимаются бумажные деньги, тетрархи или товарный эквивалент. Тысяча крон – за одного, конечно же.

Две тысячи. Целое состояние. Наша свобода стоит целого состояния.

– Груз будет забран послезавтра. Оплата – тогда же.

Я едва дышала. За два дня мне придется украсть больше денег, чем за всю мою предыдущую жизнь. Это просто невозможно…

Женщина даже не дала мне времени для того, чтобы я могла сформулировать свои возражения.

– Принимаешь мои условия?

– Мне надо больше времени на подготовку.

Девушка лишь слегка покачала головой. Она подалась вперед. В ноздри мне ударила пороховая гарь.

– Принимаешь мои условия?

Невозможно, смехотворно, но это наш единственный шанс.

– Согласна.

А затем все погрузилось в туман. Я помню, как брела домой по грязным, утопающим в полумраке улочкам. В голове у меня бушевал пожар. Я никак не могла уяснить для себя, что же такое ценное я должна спереть, чтобы хотя бы приблизительно покрыть названную Фарли цену. В Сваях таких вещей и не водилось. Это уж точно.

Килорн ожидал меня, прячась во тьме, похожий на потерявшегося маленького мальчика.

– Плохо дело? – спросил он, стараясь, чтобы его голос не дрожал.

– Подполье может нас отсюда вывезти…

Ради спокойствия друга я постаралась сохранять невозмутимость, пока объясняла Килорну все нюансы сделки. Две тысячи крон в нашем случае равносильны были королевскому трону, но я вела себя так, словно это пустяковая сумма.

– Если кто и сможет благополучно сбежать, так это мы.

– Мара! – Голос его холоднее дыхания зимы, но хуже этого – пустой, ничего не выражающий взгляд. – Все пропало. Нам ничего не светит.

– Но мы еще сможем…

Килорн крепко схватил меня руками за плечи. Больно не было, скорее неожиданно.

– Не поступай со мной так, Мара. Не заставляй поверить, что надежда есть.

В сущности, он был совершенно прав. Жестоко сеять надежду там, где ей нет места. Вслед за ложной надеждой приходит разочарование, негодование, гнев… После этого жизнь кажется еще несноснее, чем прежде.

– Позволь мне смириться. Быть может… я смогу привести в порядок кашу, которая у меня сейчас в голове… Я буду хорошо учиться и смогу за себя постоять…

Я сжала его руки в своих.

– Ты сейчас говоришь со мной так, словно уже считаешь себя покойником.

– Может, и так…

– Мои братья…

– Твой отец проследил за тем, чтобы они всему обучились задолго до того, как их забрали в армию. А еще твоих братьев спасает то, что весь ваш род под стать вашему дому… такие же низкорослые.

Килорн вымученно улыбнулся, желая вызвать у меня смех, но не преуспел в этом.

– Я хорошо плаваю и на воде – не новичок. Меня направят на озера.

Он обнял меня и крепко прижал к груди. Только сейчас я осознала, что дрожу всем телом.

– Килорн… – пробормотала я, уткнувшись ему в грудь.

Договаривать я не стала. На войну должна была отправиться я. Впрочем, и мне недолго осталось. Надеюсь только на то, что он проживет достаточно долго, чтобы я могла увидеть его еще раз в казармах или в траншее. Тогда, возможно, я найду подходящие слова и он поймет, что я к нему чувствую.

– Спасибо тебе, Мара! Спасибо за все. – Он отстранился, как мне показалось, слишком поспешно. – Если ты будешь копить, то сможешь сберечь достаточно к тому времени, когда за тобой придет легионер.

Ради его успокоения я кивнула, хотя и не собиралась позволить Килорну сражаться и умереть одному.

Когда я вернулась в свою кровать, я уже знала, что сегодня мне заснуть не удастся. Есть же какой-нибудь выход, и, даже если на это уйдет все оставшееся до рассвета время, я должна его отыскать.

Гиза кашлянула во сне. Звук тихий, почти изысканный. Даже во сне она остается воспитанной девочкой. Ничего удивительного, что серебряные ей благоволят. В Гизе природой заложены все качества, так высоко ценимые благородными в нас, красных. Сестра молчалива, скромна и непритязательна. Повезло Гизе, что ей приходится иметь дело с этими сверхчеловеческими глупцами, помогая выбирать им шелка и тончайшие полотна на одежды, которые они собираются надеть всего лишь раз в своей жизни. Сестра говорит, что к этому быстро привыкаешь, привыкаешь к тому количеству денег, которое серебряные тратят на всякие безделицы. В Великих садах, на рынке Саммертона, деньги текут рекой. Вместе со своей хозяйкой Гиза из кружев, шелков, мехов и даже драгоценных камней создает с помощью иглы маленькие произведения искусства, в которые облачается элита серебряных, следуя повсюду за своим королем. Сестра называет их парадом самовлюбленных и глупых до смехотворности павлинов, каждый следующий из них старается перещеголять своей никчемностью предыдущего. Все серебряные глупы и кичатся своим общественным положением.

Сегодня ночью я ненавидела их даже больше, чем обычно. Потерянная ими пара чулок вполне могла избавить меня, Килорна и половину парней и девчонок призывного возраста от тягот войны.

И вот во второй раз за ночь меня осенило.

– Просыпайся, Гиза!

Шептать я не стала. Все равно сестра спит, как бревно.

– Гиза!

Она вздрогнула и застонала, уткнувшись лицом в подушку.

– Иногда мне хочется тебя убить, – наконец промолвила сестра.

– Просыпайся, родная… Просыпайся!

Глаза у нее были еще прикрыты, когда я запрыгнула сверху, словно разъяренная дикая кошка. Чтобы сестра не стала кричать и звать маму на помощь, я зажала ей рот рукой.

– Выслушай меня. Ничего не говори. Только слушай.

То, что я затыкаю ей рот, сестру не на шутку разозлило, но Гиза все же согласно качнула головой.

– Килорн…

При упоминании его имени сестра покраснела. Она даже хихикнула, что, вообще-то, не было ей свойственно. Но до влюбленности школьницы мне сейчас дела не было.

– Перестань, Гиза, – тяжело вздохнув, произнесла я. – Килорна собираются отправить на войну.

Смешок увял. Война – не повод для шуток.

– Я узнала, как можно вывезти его из поселка, спасти от войны, но я не справлюсь без твоей помощи, – признать это было неприятно, но я превозмогла свою гордость. – Ты мне нужна, Гиза! Ты поможешь нам?

Сестра без колебаний ответила:

– Да.

В этот миг я ее просто обожала.

Хорошо еще, что я низкорослая девушка, иначе бы запасное форменное платье сестры на меня ни за что бы не налезло. Пошито оно было из плотной темной ткани, из-за чего я практически жарилась в нем на солнце. А еще эти чертовы пуговицы и застежки-молнии! Сверток за плечами тянул меня назад всей тяжестью увязанной в нем материи и прочих принадлежностей белошвейки. За плечами Гизы тоже висела тяжелая котомка, а одета сестра была в такое же неудобное, жаркое платье, но это ее, казалось, нисколько не заботит. Она привыкла к тяжелой работе и к нелегкой жизни.