Текст книги "Заговор патриотов (Провокация)"

Автор книги: Виктор Левашов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)

Мюйр тоже сделал глоток, оценил:

– Недурно.

И только после этого опустился в кресло.

– Вы удивлены, что я так вас назвал? – спросил он. – Для этого есть причина. Дело в том, Томас Ребане, что я некоторым образом ваш отец.

От неожиданности Томас поперхнулся сигаретным дымом.

– Нет! – завопил он. – Нет и еще раз нет! С меня хватит деда! Да вы что, издеваетесь? Дед – эсэсовец, а отец – кагэбэшник? Меня же разорвет на две части! Если вы так шутите, господин Мюйр, то я прошу вас так не шутить!

– Успокойтесь, успокойтесь, дорогой Томас. Мои слова не следует понимать буквально. Я имел в виду, что вы – мое порождение. Это я вызвал вас к жизни. – Мюйр повернулся ко мне: – Это случилось в ту самую ночь в котельной. После этого мне оставалось лишь ждать. Но я умею ждать. И я дождался.

Он оценивающе оглядел Томаса и с удовлетворением заключил:

– Если бы меня спросили, кого я жду, я не смог бы ответить. Но теперь понимаю, что именно такой человек, как вы, и должен был явиться в образе внука Альфонса Ребане. Материализоваться из пустоты. Я рад познакомиться с вами, Томас Ребане.

– Пусть он уйдет, – обратилась ко мне Рита. – Разве вы не видите? Он же сумасшедший! Уберите его отсюда!

– Может, сначала послушаем? – предложил я. – Есть вещи, которых не хочется знать. Но все же их лучше знать, чем не знать.

– Это очень разумно, – поддержал меня Томас. – Сначала нужно узнать. А потом можно забыть. Продолжайте, господин Мюйр.

– Того, что вы узнаете, вы не захотите забыть. Нет, Томас Ребане, этого вы не забудете никогда. Госпожа Лоо, я прошу вас остаться, – проговорил Мюйр, заметив, что Рита встала с явным намерением уйти. – Это важно и для вас. Вы же хотите вернуться в Швейцарию и продолжить там... Чем вы занимались в Швейцарии?

– Она там училась, – ответил за Риту Томас.

– Очень хорошо. И продолжить там курс обучения. В клинике доктора Феллера. Вы же этого хотите, Рита Лоо?

Поколебавшись, Рита опустилась на место. К своему бокалу она не притронулась. Взяла сигарету из пачки «Мальборо». Томас услужливо щелкнул зажигалкой. Она прикурила, откинулась на спинку дивана. Дымок на осеннем жнивье.

– Я не люблю, когда женщины курят, но вам к лицу, – отметил Мюйр. – Гнев вам тоже к лицу. Красивой женщине все к лицу. Моя информация ошеломит вас, Томас Ребане. Но это приятное ошеломление.

– Вы уверены? – осторожно поинтересовался Томас. – Тогда ошеломляйте.

– Как вы думаете, Рита Лоо, сколько ст?оит ваш жених? В том смысле, в каком это выражение употребляют американцы?

– Сколько я ст?ою? – озадачился Томас. – Боюсь, что не так много, как мне хотелось бы.

– Вы ошибаетесь. По самым скромным оценкам вы ст?оите от тридцати до пятидесяти миллионов долларов. Возможно, и больше.

Томас раскрыл рот. Потом закрыл. Потом снова раскрыл. Потом спросил:

– Я? Миллионов долларов? Нет. Мы не сочетаемся. Мы существуем отдельно. Доллары отдельно. Я отдельно. К сожалению. Но я привык. Тридцать миллионов долларов. Таких денег не бывает. Это просто цифры. А цифры не стоят того, чтобы о них говорить. Вы сказали, что знали моего деда. Давайте поговорим о нем.

– О нем я и говорю, – объяснил Мюйр. – Вы знакомы с биографией вашего деда?

– Знаком, да, – подтвердил Томас. – Не так чтобы очень. Я читал справку о нем. Не слишком внимательно.

– Напрасно, напрасно, – укорил Мюйр. – Биография вашего деда заслуживает самого пристального внимания. О какой справке вы говорите?

– Справка как справка. – Томас пожал плечами. – Служебная записка отдела Джи-2. Она была в сценарии, который мне дал Янсен. Там еще была фотография дедули. Эдакий бравый эсэсман.

– Могу я взглянуть на эту записку?

– Почему нет? Папка со сценарием в моей сумке. Сейчас принесу.

– Она осталась в тачке Артиста, – вмешался я.

– Разве? – усомнился Томас. – Я помню, что принес папку.

– Уверен, что помнишь? – слегка надавил я.

– Помню, – подтвердил он. – Но смутно.

– Вот видишь.

С моей стороны это было не очень честно. Но не мог же я сказать, что сценарий фильма «Битва на Векше» вместе с вложенной в него информационной запиской отдела Джи-2 Главного штаба Минобороны Эстонии мы еще вчера оставили в российском посольстве, чтобы там срочно сделали перевод. Записку они перевели быстро и утром передали нам с посыльным. А в сценарии было страниц семьдесят, за одну ночь не управишься.

– Обойдемся без справки, – кивнул Мюйр. – Я и так знаю об Альфонсе Ребане почти все. Он родился в 1908 году в Таллине. Семья была зажиточная, у отца была оптовая рыботорговля...

– Тридцать миллионов долларов, – пробормотал Томас. – Кому это надо? Головная боль. И так хорошо. Мы сидим. Все хорошо. Приятная беседа.

– В 1929 году Альфонс Ребане с отличием закончил Высшую военную школу и получил чин лейтенанта, – продолжал Мюйр. – Сначала служил в штабе Канселийта, потом был назначен начальником отдела продовольственного снабжения интендантства Таллинского гарнизона...

– А пятьдесят миллионов долларов? – снова заговорил Томас. – Один миллион весит восемь килограммов. Я читал. Пятьдесят миллионов – четыреста килограммов. Деньги – это то, что можно положить в карман. И вынуть из кармана, когда хочешь что-то купить. Как можно положить в карман четыреста килограммов? Не понимаю. Извините, господин Мюйр, я вас внимательно слушаю.

– В 1939 году Альфонс Ребане становится старшим лейтенантом. Если вы меня внимательно слушаете, у вас уже должен возникнуть вопрос.

– Возник, – подтвердил Томас. – Вы сказали, что я ст?ою от тридцати до пятидесяти миллионов по скромным оценкам. А возможно, и больше. Так сказали вы. Больше – это сколько?

– Вы же не верите, что бывают такие деньги, – с усмешкой напомнил Мюйр.

– Не верю, – кивнул Томас. – Но все равно интересно.

– Сто миллионов.

– Долларов?

– Долларов.

– Вопросов больше не имею. Предлагаю выпить. – Томас взялся за бутылку.

– Тебе не хватит? – спросила Рита.

– Если ты еще раз так скажешь, я тебя уволю, – пообещал Томас. Он налил приличную дозу и выплеснул коньяк в рот. – Продолжайте, господин Мюйр. Я больше не буду вас прерывать, потому что это меня не колышет. Я не поклонник «фэнтэзи». Реальная жизнь куда богаче и увлекательней. Выпить с друзьями, проснуться утром в чужой постели, обнаружить в ней музу истории Клио в одном чулке. Вот это по мне.

– Вас тоже ничего не заинтересовало в моем рассказе об Альфонсе Ребане? – взглянул на меня Мюйр.

– Вы умеете так ставить вопросы, что в них уже есть ответ. Да, заинтересовало, – ответил я. – В двадцать девятом году он закончил Высшую военную школу, получил чин лейтенанта. И только через десять лет стал старшим лейтенантом. А должен был стать, как минимум, капитаном. Тем более в интендантстве. Карьеру там делают быстрей, чем в строевых частях. Связи.

– И все же десять лет он ходил в лейтенантах, – повторил Мюйр. – Почему? Подумайте, юноша, подумайте. Вы уже почти нашли ответ. Ключевое слово здесь: интендант-ство. Что значит быть начальником отдела продовольственного снабжения? Это – распределение армейских заказов. Правильно, связи. Но гораздо важней другое. Догадались?

– Взятки? – предположил я.

– Да, взятки от поставщиков, – подтвердил Мюйр. – Очень крупные взятки. За поставку в армию чуть-чуть прогорклого масла, рыбы и мяса с душком, прелого зерна. Я уверен, что Альфонс Ребане намеренно тормозил свое продвижение по службе, чтобы не лишиться хлебного места. К тридцать девятому году он уже был очень богатым человеком. И понимал, что в тех условиях деньги в любой момент могут превратиться в пустые бумажки. Он обращал их в собственность. Не в валюту и драгоценности – котировка эстонской кроны была ничтожной. В недвижимость. Вы, юноша, можете не знать нашей истории. Но Томас должен знать. Как-никак, он учился на историческом факультете Тартуского университета. Не обрисуете ли вы нам, друг мой, ситуацию в Эстонии накануне ее аннексии Советским Союзом? Это тысяча девятьсот тридцать девятый год.

– Тысяча девятьсот тридцать девятый? – переспросил Томас. – Нет, не обрисую. Я доучился только до тысяча двести шестого года. До феодально-католической агрессии. Могу рассказать про походы Ордена меченосцев. Но немного.

– Объясню сам, – кивнул Мюйр. – В сентябре тридцать девятого года между Эстонией и Советским Союзом был заключен пакт о взаимопомощи. Согласно этому пакту в Эстонию были введены советские войска. Сначала – всего несколько частей Красной Армии. Это уже позже, в июне 1940 года, произошла полномасштабная аннексия. Но в тридцать девятом году это был знак. Из Эстонии побежали все зажиточные люди. Они продавали свои дома и землю практически за бесценок. Альфонс Ребане их скупал. Если бы его вера в военное могущество Германии оправдалась, он стал бы одним из самых богатых людей Эстонии. После войны мы разбирали архивы таллинской мэрии. В регистрационных книгах были обнаружены записи о десятках его сделок. Если быть точным – о семидесяти шести. Альфонсу Ребане, в частности, принадлежит земля, на которой сейчас построен телецентр. Полтора десятка зданий в черте Старого города. На его земле стоит даже загородный дом президента. И еще очень много недвижимости. Я сказал: принадлежит Альфонсу Ребане? Нет, принадлежало. А сейчас все это принадлежит его наследнику. Томас Ребане, все это принадлежит вам.

– Мне. Понимаю, понимаю, – покивал Томас. – Мне не раз приходилось обувать лохов. А сейчас я сам чувствую себя лохом, которого обувают по полной программе. Только не могу понять как. Ты понимаешь? – спросил он у Риты.

– Тебя не обувают, – возразила она. – Тебя уже обули. В тот момент, когда ты согласился встретиться с господином Мюйром.

– Но ты сама сказала, что я должен с ним встретиться! – возмутился Томас. – Потому что я принадлежу всей Эстонии!

– Я не знала, что это он. И не морщи лоб. Бесполезно. Тебе все равно не разгадать его игру, поэтому давай до-слушаем.

– Браво, Рита Лоо, браво. – Мюйр засмеялся. – Ваша невеста, Томас, не только прелестна. Она еще и умна.

– А сами купчие? – спросил я. – Без них доказать право собственности трудно.

– Вообще невозможно, – поправил Мюйр. – Архив таллинского нотариата сгорел в войну.

– Да! – поддержал меня Томас. – Где сами купчие, господин Мюйр? Где они? Я все понял! Сейчас вы будете вешать мне лапшу на уши, что они где-то есть, но нужны бабки, чтобы их найти. Так вот, господин Мюйр, вы опоздали. У меня нет бабок. Меня уже обули. До вас. Поэтому давайте дернем по маленькой, и вы наконец расскажете мне про дедулю. Каким он был? Занудой? Весельчаком? Как у него было насчет этого дела? – Томас щелкнул ногтем по бутылке. – Про то, что он был взяточником, вы уже рассказали. Это, конечно, не украшает. Но ведь на его месте так поступил бы каждый, верно?

Мюйр молча поднялся из кресла и перенес с подоконника на журнальный столик серый кейс. Набрал шифр на замках, раскрыл и развернул, как бы предлагая полюбоваться его содержимым. В кейсе лежали три пухлые пачки бумаг, крест-накрест перевязанные шпагатом. На верх-них листах – герб Эстонии: три силуэта львов, один над другим, в дубовом венке. Зеленоватый фон, типографский шрифт. В тех местах, где типовой текст прерывался, – выцветшие чернильные надписи от руки. И типо-графский текст, и надписи были на эстонском.

– Что это? – спросил Томас.

– Купчие.

– Настоящие?

Об этом можно было не спрашивать. У старых бумаг есть свой запах: запах теплушек, санпропускников, тлена. Запах времени.

– Можете посмотреть, – разрешил Мюйр. – Все семьдесят шесть купчих. С описью. Альфонс Ребане был очень педантичным в делах.

Томас даже забыл выпить. Но тут же вспомнил. Потом отставил бокал, развернул ветхий лист описи и начал внимательно читать.

– Господи милосердный! Тридцать восемь гектаров в Пирите! А это? Еще двадцать два. Ну, дедуля! Он умудрился скупить полпобережья!

Томас развязал одну из пачек и стал осторожно перебирать купчие, стараясь не повредить старую гербовую бумагу. Рита Лоо молча просматривала опись. Только я оставался без дела, так как из всего написанного понимал лишь одно слово: «Eesti» – «Эстония».

– Я понял! Теперь я все понял! – вдруг радостно известил Томас, как бы выныривая из прошлого. – Знаете, почему мой дедуля был таким отважным воином? Он воевал не за фашистов. Нет! Он воевал не против коммунистов! Срать ему было на тех и других! Он воевал за свое добро! За свою собственность! Он не верил, что совет-ская власть в Эстонии навсегда. И ведь оказался прав, старый козел! Но немножечко ошибся в сроках. Всего на каких-то шестьдесят лет.

– Он не был старым козлом, – поправил Мюйр. – В тридцать девятом году ему был тридцать один год. На четыре года меньше, чем сейчас вам.

– Да? В самом деле. Тогда понятно, почему он ошибся. Молодости свойственно торопить будущее. Но все равно я начинаю его уважать.

Томас вновь занырнул в историю и тут же вынырнул, как ошпаренный.

– Вы только посмотрите! – завопил он, размахивая одной из купчих. – Это же Вяйке-Ыйсмяэ!

– Совершенно верно, – кивнул Мюйр. – Таллинские «Черемушки». Они построены на вашей земле.

– Нет, они построены при советской власти, – со вздохом напомнил Томас. – Как телецентр, как санатории на побережье. И как все остальное. В том числе и дом президента.

– Но земля принадлежит вам. Вы вправе потребовать выкупить ее. Или назначить арендную плату.

Томас бережно собрал купчие, перевязал их шпагатом, свернул опись и аккуратно уложил в кейс.

– Это бесценные бумаги, господин Мюйр. Отнесите их в исторический музей, – посоветовал он. – Их место там, в Большой Гильдии. Под стеклом на стендах.

– Да, до недавнего времени эти бумаги имели только историческую ценность, – подтвердил Мюйр. – Но после того как был принят закон о реституции, они обрели вполне реальную цену. Сейчас они стоят от тридцати до пятидесяти миллионов долларов. Но не исключено, что и сто. Это зависит от конъюнктуры. Вас это по-прежнему не колышет?

Внук национального героя Эстонии взъерошил волосы, поскреб в затылке и впал в ступор. Благоприобретенная осторожность боролась в нем с верой в удачу, в счастливую свою звезду. Но звезда была слишком яркой, а удача слишком большой. Так не бывает. Или бывает? Или не бывает? Или все же бывает?

Рита Лоо была права: его не обували, его уже давно обули. Но гораздо раньше, чем он согласился встретиться с Матти Мюйром. Он думал, что у него есть выбор. А я почему-то был уверен, что никакого выбора у него нет.

Старый паук, он же король пик и он же отставной генерал-майор КГБ господин Матти Мюйр сидел в слишком глубоком для него кресле, положив на кожаные подлокотники маленькие сухие руки, наигрывал пальцами на коже какой-то одному ему слышный марш и с интересом наблюдал, как вяло дергается в его паутине муха по имени Томас Ребане. Он не спешил. Куда ему было спешить? Он знал, что добыча от него не уйдет.

– Сколько? – спросила Рита, прерывая затянувшееся молчание.

– Это уже деловой разговор, – одобрил Мюйр. – За купчие – ну, скажем, пятьдесят тысяч долларов. Для начала, на первом этапе.

– Для начала? Это подразумевает какое-то продолжение. А на втором этапе?

– Пятьдесят процентов, госпожа Лоо.

– От чего?

– От всего. От стоимости недвижимости. От аренды за землю. От всего.

– Пятьдесят процентов?! – изумился Томас, выведенный из ступора такой наглостью. – Это же пятнадцать миллионов от тридцати! Двадцать пять от пятидесяти!

– Или пятьдесят от ста, – подтвердил Мюйр.

– Вы считаете это справедливым? – загорячился Томас. – Мой дедуля за эти бабки ночами не спал! Думал о солдатиках, которые едят гнилое мясо, и плакал! Мучился угрызениями совести! Он за них кровь проливал на фронтах Великой Отечественной войны! Хоть и с другой стороны. Вы грабите национального героя Эстонии! Это непатриотично, господин Мюйр!

– Во всем нужна мера, дорогой Томас. Чрезмерный патриотизм – это национализм.

Рита Лоо вернула разговор в деловое русло:

– Если мы заплатим вам пятьдесят тысяч долларов за купчие, с какой стати нам отдавать что-то еще?

– Да! Целую половину! – горячо поддержал Томас.

– Очень хороший вопрос, – похвалил Мюйр. – Значит ли это, что вы готовы купить у меня эти бумаги?

– Может быть, – подумав, известил Томас.

– Ты спятил! – прокомментировала Рита.

– Нет, – возразил он. – Я думаю о будущем. Что в жизни самое неприятное, кроме похмелья? Сожаления о возможностях, которые ты упустил. Я не хочу лежать ночью в постели и грызть ногти. Это негигиенично. Поэтому я не спятил.

– Господин Мюйр, у нас нет таких денег, – объяснила Рита. – Мой вопрос был чисто теоретический.

– Но я на него отвечу. Ответ такой: потому что без меня вы не получите ничего. Чтобы у вас на этот счет не оставалось сомнений...

Он вынул из бокового кармана кейса какую-то бумагу и подал Томасу, как бы приглашая его занять более активную жизненную позицию:

– Ознакомьтесь с этим документом.

Томас пробежал глазами текст и молча передал бумагу Рите. Она тоже прочитала и бросила ее на стол. Поскольку я был уже посвящен во все эти дела, то счел для себя возможным тоже ознакомиться с документом. Он играл, как я понял, роль козырного туза.

Туза пик.

Это и был туз пик.

Это была ксерокопия завещания. Бумага не гербовая, самая обычная, очень старая, с обветшавшими углами, отчетливо видными на оттиске. Прыгающий машинописный текст. Текст русский. Место и время составления завещания тщательно затушеваны черным фломастером. Сначала с завещания сняли ксерокопию, а потом затушевали текст.

"Я, гр. Ребане Альфонс, 1908 года рождения, находясь в здравом уме и ясной памяти, действуя добровольно, настоящим завещанием завещаю все принадлежащее мне имущество гр. (фамилия зачеркнута).

Настоящее завещание составлено и подписано в двух экземплярах, из которых один выдается на руки завещателю Ребане Альфонсу, а второй хранится в делах нотариуса по адресу (адрес зачеркнут).

Завещание подписано гр. Ребане Альфонсом в моем присутствии после прочтения текста вслух. Личность завещателя установлена, дееспособность проверена".

Фамилия нотариуса и все его реквизиты были тщательно вымараны. Даже на круглой гербовой печати был замазан адрес нотариальной конторы.

– Что скажете? – поинтересовался Мюйр.

– Это копия. А где подлинник? – спросил Томас.

– Вы увидите его. В моих руках. И после этого я его уничтожу. При вас. Когда получу дарственную на половину наследства вашего деда.

– Кому он все завещал?

– Не вам.

– Не мне. Это понятно. Я бы очень удивился, если бы мне. Потому что он не подозревал о моем существовании. Он умер в пятьдесят первом году. Я родился в шестьдесят четвертом году. Кому?

– А вот этого вы не узнаете никогда. И не нужно вам этого знать. Скажу только одно, чтобы вас не мучили угрызения совести. То лицо, которому ваш дед завещал свое имущество, не примет наследства. Откажется от него в пользу государства. Мы с вами, разумеется, патриоты. Но не до такой же степени, не так ли? Дарить государству сто миллионов долларов – это уже не патриотизм.

– А что? – заинтересовался Томас. – Национализм?

– Идиотизм. Я оставлю вам эту ксерокопию. Изучите. Завещание – ключ к тем самым миллионам. Подлинник, разумеется, а не ксерокопия. И он пока останется у меня.

Томас положил копию завещания перед собой и уставился на нее, как человек, который сделал второпях какую-то важную запись и теперь силится понять, что же он написал. Он даже повертел лист и так и эдак. Но ничего, похоже, не понял. Кроме одного – что запись важная. Очень важная.

Мюйр запер кейс и обернулся ко мне:

– Проводите меня, юноша. Вообще-то я всегда хожу пешком. Это полезно для здоровья. Но сегодня мне нужно кое-куда заехать. Надеюсь, Томас разрешит мне воспользоваться его автомобилем. И, если честно, я немного устал. Больше семидесяти восьми лет мне, конечно, чаще всего не дают. Но все-таки мне уже семьдесят девять.

У дверей кабинета его остановил вопрос Риты:

– Господин Мюйр, зачем вам пятьдесят миллионов долларов? Вы собираетесь жить вечно?

Мюйр остановился и с интересом взглянул на нее.

– Вы задали забавный вопрос, госпожа Лоо. Очень забавный. Зачем мне пятьдесят миллионов долларов? Право, не знаю.

Он немного подумал, затем пригладил кончиком мизинца усы и ответил:

– Впрочем, нет. Знаю. Это меня развлечет.

С тем и вышел, унося с собой всю мерзость уходящего века, из которого, как из змеиной кожи, уже выползал новый век, двадцать первый от Рождества Христова.

Но и век двадцатый был еще жив, еще смердел.

– Рита Лоо, свяжитесь с приемной господина Анвельта, президента компании «Foodline-Balt», – распорядился Томас. – Передайте Крабу, что господин Ребане желает видеть его у себя через час. И пусть не опаздывает, бляха-муха!