Текст книги "Заговор патриотов (Провокация)"

Автор книги: Виктор Левашов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 23 страниц)

– Ерунда, – отмахнулся Артист. – Пока они нас вычислят, пройдет время. Не сразу же они кинутся нас ловить.

– Они будут ловить не вас, – сказал Томас.

Он помолчал и со вздохом добавил:

– Они будут ловить меня.

VII

Мы поначалу не придали значения словам Томаса и с таллинского шоссе свернули на трассу, которая должна была вывести нас самым коротким путем к Нарве. Восточнее Кохтла-Ярве она вливалась в автостраду Таллин – Санкт-Петербург. До автострады было чуть больше ста километров, потом километров пятьдесят до Нарвы, а там – Ивангород, Россия. При нормальном раскладе к вечеру мы могли быть в Москве. Но нормальным раскладом здесь и не пахло.

– Это плохая дорога, – сказал Томас. – Мы неправильно по ней поехали.

– Нормальная дорога, – возразил Артист, держа под сто пятьдесят. – Не автобан, но бывают и хуже.

– Она не потому плохая, что неровная, – объяснил Томас. – Много дорожных постов.

– А на таллинской трассе – меньше?

– Не меньше. Но там их можно объехать. Хорошие проселки – к хуторам, к дачам. Здесь – болота, особенно на севере. И если пост – его не объедешь.

– Фигня, проскочим, – отозвался Артист. – Пока они сообразят, что к чему, мы уже будем в России.

Дорога была пуста, в темных ельниках и прозрачных березнячках по обочинам висели клочки тумана, мелькали хутора, в которых только-только начинала пробуждаться жизнь. Над печными трубами вились дымы, кланялись колодезные журавли, из раскрытых ворот царственно выплывали дородные коровы знаменитой эстонской черно-пестрой породы с мотающимися на шеях жестяными боталами.

– Чтобы нас вычислить, нужно киношников опросить, – продолжал успокаивать нас и себя Артист. – А они керосинили до утра, сейчас дрыхнут, как... Черт! – сказал он, увидев замигавший красный светодиод антирадара. – Кому же это не спится в такую рань?

Не спалось дорожному полицейскому, одинокая фигура которого маячила возле стеклянной будки поста. Он был без бронежилета, как это заведено сейчас у российских гаишников, и даже без «калашникова» на груди. Хорошо они тут живут, мирно. В руках у полицейского была черная труба переносного локатора типа «Барьер-2», он с интересом смотрел на цифры, мелькающие на дисплее, и наверняка с удовлетворением прикидывал, в какую копеечку обойдется водителю превышение скорости. Кто рано встает, тому Бог подает.

Артист сбросил скорость до девяноста.

– Сейчас нас оштрафуют, – сообщил Томас. – На этой дороге везде стоят знаки «шестьдесят».

– Перебьются! – ухмыльнулся Артист и нажал на антирадаре кнопку подавления локаторного сигнала. И видно, сработало: полицейский начал озадаченно вертеть свой прибор в руках, трясти, заглядывать в трубу, протирать дисплей, на котором вместо цифр плавал туман. Он был так обеспокоен поломкой своего кормильца, что лишь мельком глянул на просвистевшую мимо него «мазератти». Потом вдруг, словно вспомнив что-то, уставился нам вслед и метнулся к будке.

– Побежал звонить, – прокомментировал Томас. – На следующем посту нас задержат, потому что пользоваться антирадарами в Эстонии запрещено. А радарами с подавлением – тем более.

– Отмажемся, – отмахнулся Артист. – Баксы они у вас берут?

– Нет, они берут кроны, – объяснил Томас. – А баксы они хватают. И сразу заглатывают. Как и ваши в России.

– Наши? – вступился за честь России Артист. – Никогда! Наши сначала просят съездить в банк и поменять баксы на рубли. А вот их хватают.

– Я бы вернулся, – подал голос Муха. Он оглянулся и снял свое предложение: – Поздно.

Полицейский «форд», стоявший возле поста, сорвался с места и устремился нам вслед, включив мигалки.

– Тормозни, – приказал я Артисту. – С одним мы договоримся.

Артист сбавил скорость. Но полицейский не стал догонять нас. Он держал дистанцию в полкилометра, не приближаясь. Это был плохой признак. Но бессонная ночь со всеми нашими приключениями притупила чувство опасности. Самоуверенность Артиста, все еще наполненного дурацкой победительностью, невольно передалась и мне. Подумалось: обойдется. Артист поднажал. «Форд» отстал. Но когда впереди показался второй пост дорожной полиции, я понял, что не обойдется.

Это была такая же стеклянная будка, как и прежний пост, но выглядел он совсем не так мирно. Шоссе перегораживали две полицейские машины с включенными проблесковыми маячками. Возле них стояли четверо постовых в бронежилетах. В руках у них были «калаши» с недвусмысленно направленными в нашу сторону стволами.

«Понял? – спросил меня мой внутренний голос. – А что я тебе, мудаку, говорил?»

Артист бросил быстрый взгляд в зеркало заднего вида и взялся за ручник, явно намереваясь юзом развернуть «мазератти» в обратном направлении.

– И не думай! – приказал я. – Попали – значит, попали.

Старое правило: сделав ошибку, не торопись ее исправлять, чтобы впопыхах не наделать новых.

Повинуясь знаку, поданному автоматным стволом одним из полицейских с сержантскими погонами, Артист съехал на обочину, опустил стекло и дружелюбно поинтересовался:

– Доброе утро, командир! Какие проблемы?

При виде эсэсовского роттенфюрера в красноармейской пилотке сержант слегка прибалдел, но бдительности не утратил.

– Документы! – потребовал он, подойдя к водитель-ской двери левым боком – так, что ствол «калаша» оставался направленным на Артиста. Остальные трое рассредоточились и довольно грамотно страховали товарища.

Сержант внимательно просмотрел паспорт и права Артиста, заглянул в салон:

– Кто ваши пассажиры?

– Друзья, командир.

– Прошу всех выйти из машины.

Все-таки Европа – это Европа. Наш ОМОН уже выбросил бы нас на асфальт, да еще и прошелся бы по ребрам ботинками – так, для профилактики и утверждения собственного достоинства.

Мы вышли. Лишь Томас замешкался. Он поспешно извлек из пакета бутылку водки и приложился к ней, верно рассудив, что потом этой возможности может и не быть. А хотелось еще немного побыть свободным.

Нам приказали встать лицом к машине и положить руки на крышу, сноровисто обыскали и разрешили опустить руки.

Сержант снова заглянул в салон.

– Выходите! – приказал он.

– Иду, иду! – отозвался Томас.

Согнувшись в три погибели, он вылез из низкой машины, распрямился во весь свой рост, одернул сюртук и расправил смятую гвоздику в петлице. После чего поднял руки, широко улыбнулся и что-то приветливо сказал по-эстонски. Но вместо того чтобы поставить Томаса к машине и обыскать, все четверо полицейских уставились на него, а у одного, самого молодого, даже рот открылся.

Томас снова улыбнулся и что-то сказал по-эстонски, подкрепляя жестом свои слова: «Я к вашим услугам, господа». В этом роде.

Полицейские опустили автоматы, а сержант почтительно задал какой-то вопрос. В его мягкой речи я уловил лишь одно слово: «Ребане».

– Совершенно верно, я Томас Ребане, – ответил Томас. Чтобы понять смысл его слов, не требовалось знания эстонского языка.

А тут и вовсе началось что-то непонятное. Трое полицейских вытянулись по стойке «смирно», а сержант вскинул руку к козырьку форменной фуражки и отрапортовал – надо полагать, представился. Потом произнес недлинную речь. Томас выслушал ее с благосклонным вниманием и протянул сержанту руку. Тот почтительно пожал ее и отступил в сторону, давая возможность остальным полицей-ским совершить торжественный обряд рукопожатия. После чего все четверо вновь вытянулись по стойке «смирно», отдали честь, а сержант поднял над плечом кулак и негромко, но со значением произнес два слова. И убей меня Бог, если слова эти были не «Зиг хайль!»

Томас в ответ тоже поднял кулак к плечу и так же негромко, со значением повторил:

– Зиг хайль!

Сержант вернул Артисту документы:

– Прошу извинить за беспокойство. Счастливого пути, господа!

Полицейские машины разъехались, освобождая дорогу. Артист посмотрел в зеркало заднего вида и сказал:

– Не понял.

– Твоя машина может ехать быстро? – спросил Томас. – Так пусть она едет очень быстро.

«Мазератти» с места набирала сто километров за четыре секунды, а с ходу она выскочила за те же секунды на скорость под двести.

– А теперь не так быстро, – распорядился Томас. – Следующий пост – через тридцать километров. А слева – поворот к старому кирпичному заводу. Вот он. Заворачивай!

Машина съехала с асфальта на проселок и тут же завязла в песке. Метров триста, которые отделяли ограду завода от шоссе, мы пронесли «мазератти» почти что на руках. И когда наконец загнали ее под какой-то навес и ввалились в салон, отдуваясь и вытирая с лиц пот, Томас достал из пакета бутылку, пальцем разделил оставшуюся водку пополам и отпил ровно половину – ни больше ни меньше. Потом закурил и сказал:

– Так вот. Они видели вчера по телевизору в вечерней программе репортаж о презентации фильма. И узнали меня. И в моем лице приветствовали моего дедулю. Они сказали, что получили приказ задержать красную спортивную машину с московскими номерами. Их предупредили, что в ней три преступника и они, возможно, вооружены. Пока все понятно, да?

– Дальше, дальше! – поторопил Артист.

– Я объяснил сержанту, что мы возвращаемся со съемок и в машине – мои друзья, артисты. Он признал, что произошла ошибка, так как им не был точно известен номер и марка машины. Но сейчас он передаст эту информацию оперативному дежурному и нас больше не будут останавливать для проверки. Я думаю, эту информацию он уже передал.

– Твою мать! – вырвалось у Артиста.

– Я понимаю, что ты хочешь этим выразить, – ответил Томас. – А теперь включи радио.

– Да, веселенькая музычка – это нам сейчас в самый раз, – одобрил Муха.

– Я хочу послушать не музыку, – возразил Томас. – Я хочу послушать последние известия. Но сначала нужно поймать полицейскую волну.

Как и все в навороченной «мазератти» Артиста, приемник в ней был первоклассный, и всего через пару минут в стереодинамиках затрещали разряды помех, прерываемые докладами дорожных полицейских. Разговаривали они, понятное дело, по-эстонски, и нам оставалось лишь хлопать ушами и ждать перевода Томаса.

– Да, команда всем постам, – переводил он. – Марка машины, номер... Да, три вооруженных преступника. С ними – заложник... Это, наверное, про меня... Стрелять по колесам запрещено. Стрелять на поражение запрещено. Задерживать запрещено. При обнаружении объекта организовать сопровождение и немедленно информировать центр, будет выслана группа захвата... Ага, вот кто-то спрашивает, кто заложник... Ответ: мужчина тридцати пяти лет, высокий, блондин, эстонец. Одет, как педик... Не понимаю. Почему, как педик? Разве я одет, как педик? – обратился он к нам.

– Не как педик. Как гомик, – рассеял его недоумение Муха. – Дальше давай!

– Мою фамилию не назвали, – сообщил Томас. – Почему? Не понимаю.

– Может, они не хотят, чтобы все узнали, что ты сбежал? – предположил я.

– Теперь понимаю, – кивнул он. – Это правильно. Если все узнают, что внук национального героя сбежал – это не есть хорошо... Ух ты!.. Приказ пограничным постам. При попытке пересечь границу задержать... трех россий-ских граждан: Пастухова, Мухина, Злотникова. Это вы?

– Мы, – подтвердил Артист.

– Очень приятно. Вот мы теперь познакомились. – Он еще немного послушал переговоры полицейских и за-ключил: – Больше ничего для нас интересного. Перейди на диапазон FМ.

Салон заполнился музыкой вперемежку с трепотней диджеев. Томас с заднего сиденья потянулся к приемнику и начал медленно вращать ручку настройки.

– Это не то... Тоже не то... Обзор утренних газет... Президент Ельцин заявил, что слухи об отставке правительства Примакова не имеют под собой никаких оснований.

– Значит, скоро снимут, – прокомментировал Артист.

– Зачем? – огорчился Томас. – У вас такой хороший премьер-министр. Ничего не делает, и всем хорошо.

– Не отвлекайся, – сказал я.

– Это не интересно... Это тоже... На вчерашнем заседании парламента принят закон о реституции. Надо же. Очень долго они его обсуждали.

– А это еще что такое? – заинтересовался Муха.

– Закон о возвращении собственности прежним владельцам. Недвижимости. Если раньше тебе принадлежал дом, предъяви документы и получай его обратно.

– А если там другие люди живут?

– Не знаю. Выселят. Поэтому обсуждали так долго.

– Раньше – это когда?

– До советской власти.

– Ну, тех владельцев немного осталось, – заметил Артист.

– Есть наследники.

– Слушай, Томас, а у твоего деда-эсэсовца была недвижимость? – спросил Муха.

– Откуда мне знать? – Он пожал плечами. – Может, была. Может, не была.

– Кончайте трепаться! – приказал я.

Томас снова приник к приемнику.

– Ага, вот. Последние известия... Ух ты!.. Про нас!.. Вот это да!.. Ну, дают!

– Что там? – нетерпеливо спросил Артист.

– Не мешай! – отмахнулся Томас. – Ну, я вам доложу... Так-так... А вот это... Полный облом!.. Как?! Кто бездарный художник? Да я этому корреспонденту морду набью!.. Главная сенсация... Ну и закрутили!

– Ты хоть молчи, – взмолился Муха. – Слушай молча, а потом расскажешь.

– Молчу, – согласился Томас. – Вот как?.. Вот это номер!.. Все, пошла реклама. «Виагрой» никто не интересуется?

– Я тебя сейчас трахну без всякой «Виагры»! – взревел Артист. – Ты нарочно жилы из нас тянешь?!

Томас выключил приемник.

– Докладываю. Вчерашняя презентация съемок фильма «Битва на Векше» принесла три сенсации. Первая: в качестве национального героя Эстонии впервые назван матерый эсэсовец, мой дедуля. Сенсация номер два: присутствие на презентации командующего Силами обороны Эстонии генерал-лейтенанта Кейта. Это значит, что все заявления Кейта о том, что эстонская армия вне политики, можно забыть. И главная сенсация – взрыв, уничтоживший подготовленную для съемок военную технику на общую сумму в два с половиной миллиона долларов.

– Ни хрена себе! – ахнул Муха.

– Да, это ни хрена себе, – согласился Томас. – Директор фильма объявил, что это означает срыв съемок и полное банкротство кинокомпании. Но это не все, – предупредил он готовую сорваться реплику Артиста. – Режиссер Кыпс заявил, что взрыв на съемочной площадке – дело рук русских национал-экстремистов. Специалисты из службы национальной безопасности не исключают террористического акта и считают счастливой случайностью, что обошлось без жертв. Этот взрыв, по мнению обозревателя газеты «Эстония», произвел эффект, которого не дал бы самый удачный фильм. Он сделал такую рекламу командиру 20-й дивизии СС Альфонсу Ребане, которую невозможно было сделать никаким иным способом.

– Поздравляю, – сказал я Артисту.

– И это тоже еще не все, – продолжал Томас. – Национально-патриотический союз, Союз борцов за свободу Эстонии и ряд общественных организаций заявили, что эта акция не должна остаться безответной. Они потребовали от правительства принять решение о возвращении на родину праха моего дедули и о торжественном захоронении его в Таллине на кладбище Метсакальмисту. Это вроде вашего Новодевичьего кладбища, – пояснил Томас. – Вот теперь все.

– Ты хочешь что-то сказать? – спросил я Артиста.

Он промолчал.

И правильно сделал.

– У вас, русских, все время так, – прокомментировал Томас. – Хотели как лучше, а получилось наоборот.

– Не понимаю, – сказал я. – А как они это себе представляют? Эстонское правительство обратится к канцлеру Германии с просьбой разрешить забрать прах штандартенфюрера СС для торжественного перезахоронения в Таллине? И в каком положении окажутся немцы? Разрешить – скандал, протесты прогрессивной общественности. Не разрешить – тоже скандал, протесты реакционной общественности.

– Будет не так, – возразил Томас. – Они заставили меня подписать бумагу. Прошение на имя мэра Аугсбурга, чтобы мне разрешили забрать останки дедушки. Я спросил: а останки бабушки? Янсен сказал: «Это все равно, что в Мавзолее лежал бы Ленин с Надеждой Константиновной Крупской».

– И ты подписал?

Томас пожал плечами:

– А что мне оставалось? Теперь я начинаю понимать, зачем я им нужен. Они пошлют меня в Аугсбург. За останками. А кого? Внук. Семейное дело. И никаких протестов.

– А как прореагируют в Таллине на торжественное перезахоронение эсэсовца? – спросил Артист.

– Я думаю, что в Таллине прореагируют очень бурно, – ответил Томас. – Потому что в Таллине двести тысяч русских, из них десять тысяч российских военных пенсионеров.

– Да это же провокация! – возмутился Артист.

Я хотел высказать свое мнение о роли его личности в этой истории, но Артист опередил меня.

– Молчи, – попросил он. – Молчи. Я знаю, что ты хочешь сказать. Я уже сам все понял. Ошибся. Признаю. Но кто же знал?

– Хватит политики, – вмешался Муха. – Нужно думать, как выбираться отсюда. Они знают, что мы где-то здесь. И если начнут прочесывать район, возьмут нас тепленькими.

– У меня есть план, как нам выбраться, – сообщил Томас. – Если вы не будете меня перебивать, я расскажу.

План Томаса заключался в следующем. Километрах в трех от кирпичного завода, давшего нам временное пристанище, была, по его словам, АЗС. При заправке – автосервис. Можно договориться с хозяином: машину Артиста загнать в бокс, а другую взять напрокат и на ней выбираться. Когда все уляжется, можно будет вернуться за «мазератти». Перспектива расстаться со своей тачкой не умилила Артиста, но его мнения никто не спрашивал. План был не ахти какой, но другого не было.

В автосервис отправили Муху и Томаса. Муху – как единственного из нас, кто был нормально одет, хоть и с мазутным пятном на брючине, которое очень его расстраивало. Он все порывался почистить его специально купленным бензином, но мы не дали: весь салон провоняет, нюхай потом его бензин. А с Томаса пришлось снять его сюртук, наверняка известный уже каждому эстонскому телезрителю, и напялить утепленную камуфляжную куртку, которая досталась мне в обмен на мой приличный костюм и на плащ от Хуго Босса. На голову, чтобы скрыть его шевелюру и прикрыть козырьком лицо, нахлобучили эстовский кепарь, предварительно отодрав с него форменную кокарду. Куртка была ему маловата, руки торчали из рукавов, но с этим пришлось смириться.

Артист нашел в бардачке упаковку «Стиморола», который он рекламировал, но сам никогда не употреблял, велел Томасу нажевать и засунуть жвачку за щеки. Это придало физиономии Томаса некоторую грушеобразность, сделала похожим на хомячка и привлекательности не прибавило, но убавило узнаваемости. Что и требовалось.

Они выбрались на шоссе и по обочине зашагали к заправке. Впереди – маленький Муха, а за ним, как на буксире, Томас. Вот уж верно – фитиль.

Мы с Артистом вернулись в машину. Артист угрюмо молчал, обдумывая случившееся. Мне тоже было о чем подумать.

Над дорогой прошел военный патрульный вертолет, потом еще один и еще два – все военные. Это мне как-то не понравлось. Навес, хоть и дырявый, надежно скрывал «мазератти», но если на наши поиски бросят вооруженные силы Эстонии, далеко не уйти. Но с какой стати им объявлять тревогу? Только из-за того, что с гауптвахты сбежал артист? Или из-за того, что исчез внук эсэсовца? Но не настолько же он им нужен, чтобы поднимать Силы обороны в ружье.

Или настолько?

У меня появилось ощущение, будто бы нас втягивает в какой-то омут. Случайности сцеплялись одна с другой, как вагоны товарняка, спускаемые с сортировочной горки. И локомотивом в этом составе была случайность номер один: приглашение Артиста на роль второго плана в фильме эстонского режиссера Марта Кыпса «Битва на Векше».

Я повернулся к Артисту:

– Ну-ка расскажи мне, как тебя выбирали на эту роль. И не пропускай подробностей.

– Ну, как? – Он пожал плечами. – Как обычно. Позвонили с «Мосфильма», там в актерском отделе работает одна моя знакомая. Сказали, что из Таллина приехала режиссерша и подбирает актеров. Отобрала для кинопроб десять человек. Среди них – я. Вот, собственно, и все.

– Все? Или не совсем все?

– Ну, я сразу встретился с этой эстонской дамой. То да се. Кино – штука тонкая, тут важны личные отношения. Сводил ее пообедать в «Палас-отель». Потом она из Таллина дала телеграмму. О том, что меня утвердили на роль и вызывают на съемки. Теперь все. Есть только одна мелочь, – подумав, добавил Артист. – Я сначала не обратил на нее внимания...

– Какая мелочь?

– Эта моя знакомая, из актерского отдела «Мосфильма». Она мне, оказывается, не звонила.

– Кто же тебе звонил?

– Не знаю. Меня дома не было, говорили с отцом. Приятный женский голос. Я был уверен, что это она. Купил ей цветы. Она удивилась: за что? Тут и выяснилось, что она не звонила. Решили, что кто-то из отдела. Из отдела так из отдела, я об этом и думать забыл.

– Во сколько тебе обошелся обед в «Палас-отеле»? – полюбопытствовал я.

– Около ста баксов.

– Тебе не кажется, что ты выбросил бабки на ветер? По-моему, тебе и так дали бы эту роль. И даже упрашивали бы, если бы ты стал отказываться. И упрашивали бы очень настойчиво.

– Черт, – сказал Артист. Потом помолчал и сказал: – Суки. – Еще помолчал и спросил: – И что это значит?

– Об этом мы можем только догадываться.

– Хотелось бы не догадываться, а знать точно, – заявил Артист, ни в чем не терпевший неопределенности. Эта черта его характера и была, по-моему, главной причиной того, что он не сыграл и не сыграет, возможно, никогда роль, о которой страстно мечтал: принца Гамлета с его мучительным «Быть или не быть». – Да нет, все это чистая случайность. На роль меня выбирали по типажу. Мог оказаться любой из десяти актеров, если бы я не подсуетился. И вообще, кто мог предположить, что ты бросишь все и поедешь со мной? Кто мог предположить, что поедет Муха? Полная ерунда!

– Это ты меня уговариваешь? Или себя?

– Суки! – повторил Артист. – И что теперь?

На этот раз плечами пожал я:

– Знаешь, как говорят хирурги после операции?

– Знаю. «Понаблюдаем».

– Нет. «Вскрытие покажет».

Мы рассчитывали, что Муха и Томас вернутся часа через два, но они вернулись гораздо раньше. Во двор кирпичного завода въехал здоровенный оранжевый «К-700» с бортовым прицепом, закрытым аккуратным брезентовым тентом. В кабине, рядом с трактористом, молодым степенным эстонцем, сидели Томас и Муха.

Как выяснилось, на полпути к заправке Муха заметил трактор и быстро сообразил, какую пользу он может нам принести: на прицеп погрузить «мазератти», закрыть брезентом и таким образом выбраться из опасного места. Хозяину трактора он объяснил, что наша машина сломалась, а автосервис, который ремонтирует такие иномарки, есть только на трассе Таллин – Санкт-Петербург. Тот объявил сначала триста баксов, но когда увидел «мазератти», сразу поднял цену до пятисот – то ли оценив нашу платежеспособность, то ли почуяв что-то неладное. Скорей последнее: четверо молодых мужиков в экзотическом прикиде как-то не сочетались с шикарной иномаркой. Томас попробовал его устыдить, но тракторист стоял на своем.

Он был высокий, плотный, в просторном брезентовом комбинезоне поверх толстого, крупной домашней вязки свитера. Синий берет и короткая рыжая борода делали его похожим на шкипера. На все тексты Томаса он коротко отвечал: «Нет».

В конце концов Томас сдался и подошел к нам.

– Не прогибается, – сказал он. – Подозревает, что тачка ворованная. Хоть и не говорит. Потянем?

Я кивнул. Бабки у нас были, а выбора не было. И это был хороший вариант. Даже очень хороший. Если все пройдет благополучно, мы окажемся в двухстах километрах от того места, где нас будут искать.

– Двести ему нужно отдать сразу, а триста показать, – предупредил Томас. – И отдать только после того, как он довезет нас до места. Мы, эстонцы, народ законопослушный. Это у нас от немцев. Но когда мы думаем: «Законно или незаконно?», мы имеем в виду: «Прихватят или не прихватят?» Это у нас от русских. Если отдать ему все вперед, он сдаст нас первому полицейскому.

Выслушав наши условия, шкипер согласно кивнул и уехал на свой хутор за досками, по которым можно было бы вкатить «мазератти» в прицеп.

– Не заложит? – обеспокоился Муха.

– Нет, – уверенно сказал Томас. – Отказаться от таких бабок – не в эстонском характере.

– А вот это у вас от евреев, – сказал Артист.

Шкипера не было часа два. Спешить нам было некуда, на таллинскую трассу лучше всего было выбраться вечером, в темноте. Но мы все же начали беспокоиться.

Над дорогой и придорожными полями одна за другой проходили патрульные вертушки с опознавательными знаками Сил обороны Эстонии, по шоссе в ту и в другую сторону проносились «лендроверы» в камуфляжном раскрасе.

– Да они что, с цепи сорвались? – с недоумением прокомментировал Муха.

Очень на это было похоже.

Шкипер наконец появился, умело сдал прицеп к навесу, приладил направляющие – две широкие доски. Артист сел за руль, мы пристроились по бокам и легко забросили «мазератти» в кузов. Томас хотел ехать в кабине трактора, но мы решили, что не стоит ему светиться. Чем обычней картина, тем лучше: едет себе трактор с прицепом, водитель в кабине один, везет себе хозяйственный груз и везет, дело житейское.

Мы залезли в салон «мазератти», шкипер накрыл машину брезентом и для маскировки набросал сверху и по бокам несколько захваченных с хутора льняных снопов. Предусмотрительный народ эти эстонцы.

– Мы поедем вокруг, – проинформировал нас Томас. – По той дороге опасно. Так – дальше, на пятьдесят километров, но лучше.

Трактор рыкнул двигателем, прицеп покатился по колдобинам.

Путешествие началось.

Вряд ли именно такие путешествия имел в виду Пржевальский, когда говорил, за что он любит жизнь. Но все же лучше ехать в полной темноте в комфортабельном салоне «мазератти», чем сидеть в эстонской каталажке, гадая, какой срок и за что нам впаяют.

А впаять могут сколько угодно и за что угодно. За нападение на гарнизон воинской части могут? Могут. За похищение внука национального героя могут? При желании могут. А взрыв? «Эстовцы», которые сидели в блиндаже, опознают всех нас без малейших сомнений. И доказывай потом, что мы не хотели ничего такого, а просто нам не понравился сценарий этого долбаного фильма, так как там схематичны характеры.

Теракт. За это могут засадить на всю катушку. И прогрессивная общественность пальцем не шевельнет в нашу защиту. И я бы ее за это не осудил.

Я поразмышлял еще немного и понял, что наше положение гораздо хуже, чем мне показалось. И самая главная опасность была неявной, она каким-то образом была связана с большой политической игрой, в которую был втянут этот долговязый эстонский плейбой Томас Ребане, а через него втянуты мы. И мы, пожалуй, уже знали о нем слишком много и могли представлять угрозу для тех, кто эту игру затеял. Во всяком случае, они могли предположить, что мы знаем слишком много. Этого предположения вполне достаточно, чтобы мы стали проблемой. А затеяли эту игру люди очень серьезные. Они решают проблемы по мере их возникновения.

А что, собственно, мы знаем о Томасе Ребане? Да ничего толком не знаем. Только одно: что он не внук этого эсэсовца, а фигура подставная. Но почему на эту роль выбрали именно этого раздолбая? Однофамилец? Не факт. Ребане в Эстонии наверняка не меньше, чем в России Лисицыных. И на роль потомка национального героя могли бы найти фигуру более достойную. Но выбрали все-таки его. Или он действительно внук Альфонса Ребане, но об этом не знал?

Вполне мог не знать. Национал-патриот на пресс-конференции очень логично все объяснил. Могли не знать и его родители. Или знали, но боялись сказать. И правильно боялись. Если бы об этом узнали наши после войны, Томас имел шанс вообще не появиться на свет – его родителей упекли бы куда подальше. А если бы узнали в более поздние советские времена – тоже ничего хорошего. Посадить бы не посадили, но жить им было бы очень даже неуютно.

– Вот что, Томас Ребане, – обратился я к нашему попутчику, полному загадок, как Бермудский треугольник. – Поведай-ка нам о своих приключениях. Как тебя угораздило встрять в это дело?

– Долгая история, – отмахнулся он.

– Ничего, время есть. Дорога дальняя, делать нам все равно нечего. Так что давай приступай.

Повествование Томаса длилось минут тридцать. Временами оно было очень вдохновенным. Вдохновение он черпал из бутылки. Когда водка кончилась, иссякло и вдохновение. Ничего принципиально нового мы не узнали, но некоторые подробности были красноречивыми. Операция с компьютерами, с помощью которой его за-гнали в угол, выдавала очень опытную руку. Что-то Томас, конечно, оставил за кадром, но и того, что рассказал, было достаточно, чтобы убедиться: никакого отношения к похороненному в Аугсбурге эсэсовцу он не имеет. Не имел, пока его не ввели в эту игру. Оставалось непонятным одно: почему все-таки его?

– Чего же тут непонятного? – сказал Муха, когда я поделился своим недоумением. – Потому что он сирота.

– Я? – удивился Томас. – Да, сирота. В самом деле. Я никогда об этом не думал. У меня очень много друзей. Поэтому я никогда не думал, что я сирота.

– Ладно, сирота. И что из этого следует? – спросил Артист.

– Его никто не хватится, если он исчезнет, – объяснил Муха.

– Почему я должен исчезнуть? – встревожился Томас. – Я не хочу исчезать!

– А тебя об этом никто и спрашивать не будет. Понадобится – и исчезнешь как миленький.

Сирота. Что-то в этом объяснении было. В роли Томаса обозначилась перспектива. Как только он станет ненужным, его уберут. И о нем не вспомнит никто, потому что друзей не бывает очень много. Если друзей очень много, значит, их попросту нет.

– Погодите, – сказал я. – Как может исчезнуть внук национального героя Эстонии? Его даже сейчас, после единственной телепередачи, узнают дорожные полицейские! Да его хватятся все национал-патриоты!

– Это мне нравится, – оживился Томас. – Значит, я могу диктовать им свои условия? Так, да? Раз я не могу незаметно исчезнуть?

– Не обольщайся, – сказал Артист. – У тебя роль не второго плана, а первого. Если не главная, то одна из главных. Но от этого тебе не легче. Исчезнешь с помпой. Это тебя больше устраивает?

– С помпой? – переспросил Томас. – С какой помпой?

– Цитирую завтрашние газеты: «Новая провокация русских экстремистов. Злодейски убит внук национального героя Эстонии. Гнев и возмущение кипят в сердце каждого патриота. Требуем установить на центральной площади Таллина памятник отважному эстонскому воину Альфонсу Ребане и его внуку». Нравится перспектива?

– Нет, – подумав, ответил Томас. – Эта перспектива мне не нравится. Возьмите меня с собой в Россию. Мне здесь нельзя оставаться.

– Даешь! – усмехнулся Муха. – Как мы можем взять тебя с собой? Провезти через границу в багажнике?

– Я скажу как. Я знаю. Я им сейчас нужен, правильно? – заторопился Томас. – Они даже запретили стрелять при задержании. Так? Я им нужен живым. Все очень просто. Вы объявляете меня заложником и прорываетесь через границу. Говорите: если не пропустят, вы меня убьете. И они пропустят. А в России мне дадут политическое убежище.