Текст книги "Я – паладин!"

Автор книги: Виктор Косенков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава 22

Леон бежал через ночь, путаясь, часто останавливаясь. Луна освещала дорогу, но все вокруг виделось чужим, незнакомым. Казалось бы – чего выдумывать. Дорога из деревни одна-единственная. Но даже и она непонятно петляла, то шла в гору, то уходила куда-то в овраги, то выводила к реке, то углублялась в рощу. И деревья в темноте склонялись все ниже, цепляли ветками за одежду.

Один раз Леон вдруг, сам не зная почему, свернул на едва заметную в лунном свете тропу. Пошел по ней, разводя ветки руками, пока под ногами не зачавкала болотная жижа. В тот же миг с глаз Леона как пелена спала. Он шарахнулся назад, зацепился ногой за корень, едва не упал. Обернулся и обнаружил, что тропы, по которой шел, уже и нету совсем. Только кусты да подлесок. Малышка, до этого молчавшая, беспокойно захныкала.

Куда идти? Кругом болото, которого и быть-то не должно. Совы вдалеке ухают, будто смеется кто! А может, и вправду смеется леший?! Завел путника, окрутил.

Мальчишка вытащил из сумки краюху хлеба, положил под дерево. Отвернулся, зажмурился и пошел туда, где должна была быть дорога. И прошел-то всего ничего. Отвел пару веток, и вот она, дорога. А позади и не лес вовсе, а так, рощица. Где там болоту спрятаться?

После этого Леон бежал только по дороге, стараясь никуда не сворачивать. А хотелось, хотелось. Дважды – Леон мог бы поклясться – он слышал, как его звали по имени. Из-за кустов выглядывали и снова пропадали полупрозрачные фигуры. Но он точно помнил: там, за этим леском, будет поле, где вся деревня сажала рожь. В поле-то совсем не так страшно!

Леон уже почти выбрался из тени деревьев, как позади послышался тяжелый топот. И сразу же навалился страх! Мальчишка заметался. По спине побежали мурашки, каждый волосок на теле встал дыбом. Малышка в импровизированной колыбельке заволновалась, заплакала. Леон испугался, что ее услышат.

– Тихо, тихо ты, – шикнул он. Но сестра только сильнее разревелась.

Леон прижал ее к груди и побежал что было духу.

Вмиг заросли вокруг утратили всю свою пугающую загадочность. Тени попрятались, голоса исчезли. Вся лесная нежить будто растворилась в ночи, затаилась, чувствуя приближение чего-то страшного. Дорога стала просто дорогой, лес просто лесом, а тени от луны сделались плоскими, обычными…

Леон несся как на крыльях.

Впереди показался просвет! Еще немного!

А за спиной нарастал грохот. Мальчишка даже слышал тяжелое дыхание зверя. А может, это просто казалось?..

Сейчас он даже не отдавал себе отчета в том, что, выбежав на открытое пространство, начисто утратит возможность спрятаться среди ветвей. Хотя вряд ли это помогло бы.

Леон прижимал к груди плачущую девочку, было очень тяжело. Казалось, что в груди сейчас что-то лопнет от натуги. Но ноги, будто сами по себе, несли его вперед.

Последние деревья остались за спиной, и он очутился на краю поля, залитого светом луны. Невысокие колосья шевелил осторожный ветер. Леон растерянно обернулся. Тяжелая тварь приближалась. Позади раздавался треск деревьев и тяжелые удары в землю, будто зверюга не бежала, а прыгала мерзкой жабой.

Девочка на руках у Леона надрывалась от крика. Спрятаться было негде.

А тварь была уже буквально в нескольких шагах. Теперь мальчишка точно слышал ее дыхание, тяжелое, с рычанием. И запах мерзкой болотной гнили, смерти, гнойных язв, дохлых мышей и еще чего-то отвратительного, тошнотворного наполнял легкие.

Леон прыгнул в сторону, нырнул в поле. Присел у края во ржи, которая доходила едва ли до пояса.

– Батюшка. Батюшка полевик! – Глотая слезы страха, Леон вытаскивал из котомки остатки хлеба. – Батюшка полевик, защити! Спрячь-пожалей! Бери что хочешь, только схорони!

Он протянул перед собой краюху и зажмурился что было сил, стараясь даже не дышать.

Маленькая Злата вдруг замолчала.

Тяжело ухнуло. Земля задрожала. По лицу Леона ударила мелкая дорожная крошка.

Вонь сделалась совершенно нестерпимой. И мальчишка кожей почувствовал, как стоит совсем рядом огромное злое чудовище. Холодом веяло от него – зимним лютым. А в руках странным образом шевелился хлеб, будто живой.

Несмотря на сковавший его ужас, Леон приоткрыл глаза.

Там, на вытянутых ладонях, вместо куска хлеба сидело множество бабочек. Ярких, дневных, цветных бабочек. Много-много! Они шевелили крылышками и будто живой цветочный ковер укрывали руки Леона. Их маленькие цепкие лапки щекотали кожу. Сотни, тысячи бабочек порхали вокруг, садились мальчишке на плечи, голову, спину! Все вокруг было наполнено мельканием их крыльев. И пахло… Удивительно пахло цветами, луговыми, живыми цветами!

Маленькая Злата улыбалась, глядя на мельтешение невесомых крыльев. А Леон боялся пошевелиться, чтобы не спугнуть, не прогнать.

Ведь совсем рядом топталась огромная, черная как ночь тварь с огромной пастью и острыми кинжалами зубов. Чудовище рычало, злобно скребло когтями дорогу, выворачивая камни. Но не видело Леона!

Так продолжалось долго. Долго.

Потом зверь еще раз рыкнул, толкнулся ногами, помчался назад, к деревне.

Леон обессиленно ткнулся лбом в землю.

Бабочки все кружились и кружились вокруг. А совсем рядом с лежащим мальчишкой сидел старый дед, в бороду которого вплелась трава и брови кустились густыми колосьями. Старик тяжело вздыхал, трогая поспевающую рожь широкими темными ладонями. Он гладил поле, которое теперь, он это чувствовал, еще не скоро обретет своих хозяев.

Где-то в небе тяжело заворочалась гроза. Кончилась засуха.

Глава 23

Деревня была мертва. Целиком и полностью. Леон смотрел на нее издалека. С горки, на которой когда-то был праздник… Подойти ближе ему было страшно. Потому что даже отсюда он видел развороченные дома, залитые кровью улицы. И что-то растерзанное, какие-то кучи красного тряпья, валяющиеся то тут, то там.

В деревне не осталось ни одного целого дома. Ни одного. И даже церковь, та, что стояла на месте древней крепости, сейчас лежала в руинах. Откуда-то поднимался черный дым. Ночной дождь потушил вспыхнувшие пожары, и по улицам текли ручьи, красные от крови.

Деревня молчала. Не лаяли собаки. Не мычали коровы, и даже вездесущие петухи не подавали голос. Все вокруг было мертво.

Леон смотрел на это сверху и никак не мог себя заставить спуститься с холма. И уйти он тоже не мог. Тут была его родина. Его жизнь. Будто он тоже погиб где-то тут, в ночной страшной бойне. И лежит сейчас где-то там, вместе с отцом, мамой, Гердой, одним из этих безликих тряпичных кульков.

Ему почему-то было сразу ясно, что погибли все, что неведомая смерть, пришедшая вслед за паладином, уничтожила всех до единого. И даже домашний скот. Когда уж она успела? Леон не знал. Может быть, убив паладина и тех, кто пытался сопротивляться, она кинулась в погоню за ним и, вернувшись.

Леон затряс головой!

Он не хотел думать об этом. Не хотел.

И все равно мысли упрямо возвращались к ночной трагедии. Так руки умирающего трогают больное место, касаются раны, причиняя только боль и страх.

Хотелось верить, что кто-то сбежал. Сумел раствориться в ночи.

Может быть, мама?..

Но разум напоминал ему, как спасся он сам. Как чудо, и только оно, сумело заслонить его от неминуемой смерти. Как быстро нагнала его тварь. Как уверенно шла по следу. И что даже паладин не смог остановить ее.

Паладин.

Приведший в его деревню смерть. Убивший всех. Уничтоживший мир, в котором жили люди. Ради чего?! За что?!

Леон молча катался по земле, царапая лицо скрюченными пальцами.

За что?!

Мальчишка вспомнил тот восторг, с которым глядел он на блестящие доспехи, на могучих, сильных воинов, которые помогают обиженным, спасают попавших в беду. Как с замиранием сердца смотрел на паладинов, что пришли на помощь, когда деревню атаковали мертвяки. И теперь перед ним лежала его жизнь, измазанная в крови и грязи. Убитая монстром из ночного кошмара. Который пришел вслед за паладином. За тем самым воином в сверкающих латах, буквально сошедшим с картинок в книге, по которой маленький Леон учился читать.

Мальчишку скрутила судорога. Желудок толкнулся у самого горла.

Вырвало.

Теперь Леон лежал на склоне холма, обессиленный и грязный. Перед глазами все плыло. Он совсем не плакал. В душе было черным-черно от боли, и это пепелище не могло родить ни единой слезинки.

И будто помогая ему, из низко летящих туч пошел мелкий дождик. Капли падали Леону на лицо, прокладывали чистые дорожки через грязь. От этого странным образом становилось легче. И злая боль, что стягивала грудь как обручем, куда-то отступила. Спряталась.

Захныкала сестренка, укутанная в платок.

Леон вдруг осознал, что она плачет уже давно, но он не слышал, занятый собой и своим страданием. Сгорая от стыда, он подхватил ее на руки. Забормотал что-то успокаивающее. Вытер заплаканное лицо.

Надо было идти.

Он вспомнил, как когда-то, теперь казалось, что очень-очень давно, мать рассказывала ему сказку про дорогу. Что если идти по ней туда, куда уходит солнце, то будут там другие деревни и даже города, хотя идти и надо долго. А если не останавливаться, то можно добраться до самой столицы.

Туда и надо.

Зачем?

Леон вытащил из сумки сверток, который передал ему паладин. Развернул. На грязной тряпке лежала статуэтка. Какой-то уродец сидел на непропорционально коротких ногах, положив клювастую морду на собственный гигантский половой орган.

Из-за этого?..

Леон резко повернулся к реке, взмахнул рукой и… и замер.

Он вдруг понял, что не может выбросить мерзкую статуэтку. Буквально не поворачивается рука. Леон сделал пару шагов назад, снова размахнулся. Рука замерла на взмахе.

«Сохрани ее!» – всплыла в голове фраза.

Леон в бессильной злобе топнул ногой!

Что же делать?!

Он поднял сестренку на руки, перекинул через шею углы платка. Кое-как завязал.

Надо идти.

Дождь был теплым, но дорога раскисла, и идти было тяжело. Леон выбрался на обочину и пошел по траве. Ноги вмиг сделались мокрыми, но летом такое не страшно.

Леон миновал лесок, где этой ночью едва не заплутал. С некоторым удивлением он понял, что плутал буквально в трех соснах. Да еще умудрился найти там болото. Где? Леон ненадолго остановился, срезал длинную палку, с какими обычно ходили из деревни в деревню ходоки.

Выйдя к полю, мальчишка низко поклонился ему и пошел дальше. Отсюда начиналась незнакомая территория, сюда он никогда не забредал ни один, ни со взрослыми.

– Ничего-ничего, – прошептал он, обращаясь к Злате. – Доберемся до жилья. Молочка тебе выпрошу.

Девочка хныкала. Подтягивала носом. Леон пытался кормить ее жеваным мякишем, благо хлеб еще был. Злата поначалу отказывалась, но потом стала глотать. Уже хорошо.

Ближе к полудню дождик прекратился, сошел на мелкую морось, а потом и она пропала. Выглянуло солнце. Степь, что лежала кругом, закурилась испаряемой влагой. Дышать стало трудно, однако Леон обрадовался солнышку. До вечера оставалось совсем чуть, а ночевать в мокром – верная дорога к болезни. Да и костерок проще развести. Особенно если найти ель или сосну. Под их лапами всегда сухо, и горят они жарко.

Сказать, откуда точно появлялись у Леона в голове эти знания, он не мог. Вроде бы всегда знал. Или когда-то давным-давно отец рассказывал что-то такое. Но тогда, в детстве, эти его слова воспринимались как нечто совершенно не нужное, лишнее. И как сушить одежду, и где искать место для ночлега. Вся жизнь мальчишки проходила в деревне, среди знакомых заборов, улиц, состояла из нехитрого детского труда, ухода за скотиной да подай-принеси. Теперь, оказавшись предоставленным самому себе, он с неожиданной радостью обнаруживал, что знает, как выживать в одиночестве. Как половчее подвязать порвавшийся ботинок, не для того, чтобы добежать до дома, а чтоб на весь путь хватило. Как в лесу найти место для ночлега, куда не доберется туман, да не лечь сдуру на змеиную нору.

Поначалу Леон надеялся повстречать купцов или каких-нибудь странников. Но дорога была пуста. Работы в деревнях было много. А расцвет торговли и купеческих караванов приходился на осень.

Говорили, что между деревнями ходят сторожевые разъезды. Солдаты, патрулирующие границу. Но где искать их? Разъезд потому так и называется, что все время в движении. Разве только они сами наткнутся на одинокого мальчишку. Да и то надежды на это было мало. Леон удалялся от границы. Подальше от тревог приграничья, от опасностей. К спокойной, безбедной жизни.

Иногда он думал, почему судьба распорядилась таким образом, что его деревня оказалась на самом краю Империи. На границе. Почему не ушли они из этих мест, где никогда не знаешь, что страшнее, зима ли, лето, ночь ли, день?..

Почему отец, всегда говоривший о том, что не дело крестьянина воевать, брал старую дедовскую пику и уходил в дозор? Почему защищал себя и свою семью, вместо того, чтобы сняться, да пойти искать местечко поспокойнее? Леон думал об этом и не мог, никак не мог отыскать ответ.

К ночи он добрался до леса. Дорога, широкая и чистая, шла прямо через чащу. Сам лес был чистый, сухой, нестрашный. И мальчик со спокойной совестью свернул с дороги и устроился под широкими еловыми лапами. Разжег маленький костерок, выкопав для этого глубокую ямку таким образом, чтобы огонь не был заметен со стороны.

Тут его застала ночь.

Глава 24

Поспать не получилось.

Леон, живший у границы, там, где совсем рядом располагался Лес, где каждая коряга могла оказаться неведомым чудищем, где среди деревьев, трав, холмов жили удивительные создания, которые требовали от человека внимания и почитания, ожидал, что и тут, в неизвестном лесу, духи потребуют от него жертву.

Он честно поделил свой скудный ужин пополам, отдавая незримому его часть. Но лес молчал. Да, конечно, где-то далеко ухали совы, шебуршал прелью барсук. Но все это были обыденные звуки ночного леса. Не было в них той особой, душевной острой дрожи, что сопровождает появление тех странных существ, которых люди называют домовыми, лешими, полевиками и разными прочими духами. И не пробегали по телу мурашки, какие бывают, когда чувствуешь, как приближается кто-то неслышный из-за спины, подходит совсем близко, нависает. Лес в этом смысле казался пустым и лишенным чего-то. Чего? Может быть, души… И хотя жизнь в нем текла своим чередом, была она какая-то молчаливая, боязливая и податливая, готовая принять своим хозяином любого, хоть сколь-нибудь сильного.

Хозяина не было у леса, понял Леон. Хозяина, который и за слабым присмотрит, и от сильного оборонит, порядок установит. Потому и никто не явился собрать дань с человека, рискнувшего заночевать в чужом доме.

Почему так вышло? Леон не знал. Может быть, потому что достаточно далеко ушел он от границы, где чертовщина была на каждом углу, может быть, случилось в этом лесу что-то совсем уж из ряда вон выходящее.

И на первый взгляд этому можно было бы порадоваться, потому что все эти разнообразные духи и прочие надмирные существа имели нрав крайне сложный, взбалмошный, иногда даже злобный. Но при этом они все-таки следили за своей вотчиной, ревностно, сурово, не допуская в отведенных им пределах никакого беззакония, коли было это в их силах. Вот так и получалось, что спокойствие бесхозного леса было кажущимся, ветхим.

Леон проснулся от конского топота.

Он вздрогнул и, осознав причину пробуждения, упал на землю около костерка, едва тлеющего в земляной ямке. По дороге, что проходила неподалеку, скакал небольшой отряд. Человек шесть, не больше. С места, где расположился Леон, их не было видно, но звук в ночи разлетался далеко.

Мальчишка осторожно, чтобы не шуметь, приподнялся и вгляделся в темноту.

Луна давала достаточно света, чтобы дорогу было хорошо видать. Светлая полоса за черными деревьями.

Топот приближался. Леон в испуге покосился на костерок, но там оставались только угли, которые тлели едва-едва. Дым уходил по стволу вверх, да так и рассеивался неведомо куда.

На дороге показались черные тени. Леон насчитал пятерых.

Его сердце взволнованно заколотилось.

Фигуры были замотаны в черные длиннополые балахоны, вьющиеся за спиной будто рваные крылья. Они неслись по дороге, и казалось, что огромные, страшные птицы вцепились в спину лошадям! Если бы не топот, Леон бы подумал, что перед ним призраки, так дико и пугающе выглядели всадники.

Промчавшись мимо, пятерка исчезла за поворотом. Но звук копыт еще долго доносился из темноты. Леон до боли в глазах всматривался в ночь.

Ничего.

Мальчишка осторожно отполз к костру. Подумал и, повинуясь скорее инстинкту, чем разумению, завалил угли землей. Утоптал.

Собрал сушащуюся одежду, натянул еще теплые башмаки, приготовил сумку и осторожно, чтобы не разбудить, укутал малышку Злату.

Сердце подсказывало ему, что эта жуткая пятерка искала именно его.

Когда он увидел на пастбище злополучный отряд, которым командовал паладин, рядом с ним сидел на коне человек, одетый точно так же. Длиннополая хламида, глубокий капюшон и. Леон припомнил, у незнакомца была нелепая фигура. Ничего необычного. Не горбатый, не карлик, но что-то особое было в плечах. То ли слишком худые, особенно по контрасту с широкоплечим, могучим, одетым в латы паладином, то ли чрезмерно высокие. Вообще все тело его казалось вытянутым куда-то вверх, каким-то птичьим.

Наверное, именно поэтому Леону и показались ночные всадники птицами. В их силуэтах была та же странность, то же болезненное изящество, скрытое намеренно мешковатым плащом.

На всякий случай стараясь лишний раз не шуметь, мальчишка подобрался ближе к дороге. Отсюда было лучше видно все, вплоть до поворота.

Время тянулось невыносимо медленно. И хотя летняя ночь не длится долго, все же до рассвета было еще порядочно.

Предчувствие Леона не обмануло. Вдалеке послышался топот. Но теперь уже не бешеный перестук галопа, нет. Теперь лошади шли не торопясь, рысью.

Из-за поворота показались всадники.

Леон притаился, слился с землей.

Отряд приблизился.

Теперь было заметно, что странные люди в балахонах внимательно смотрят на дорогу, залитую лунным светом. Леон прищурился. Ему показалось, что у них в руках что-то блестит и тот, что идет первым, держит перед собой какое-то стекло.

Они проехали мимо. Прошли с десяток метров и замедлились, перейдя на шаг. Вскоре остановились совсем, смешались.

До настороженного слуха Леона донеслись странные слова. Будто бы говорили люди, но на таком языке, которого не знает никто в Империи. И голоса. Мальчик прислушался. Сейчас ему уже не казалось, что говорят люди. Что-то особое, животное было в голосах. Так звучит порой лес, который ломает осенний ветер. В этих звуках смешались скрип, стук и неумолчный шелест. Невероятная какофония!

Всадники разделились. Трое всадили в конские бока шпоры и погнали назад, к деревне. А двое осторожным шагом двинулись в сторону, где сидел Леон.

Мальчишка ползком вернулся к своему лежбищу. Накинул на шею суму, поднял на руки захныкавшую было сестренку. Уходить! Надо уходить!

Он не видел, как остановились совсем неподалеку двое в балахонах. Сошли с лошадей и принялись изучать дорогу через странное стекло. Один махнул рукой в его сторону.

Леон шел по ночному лесу осторожно. Не шумел, веток не ломал.

Пройдя навскидку чуть больше версты, мальчишка стал забирать влево, стараясь по большой дуге обойти преследователей, пересечь дорогу и уйти в другую часть леса.

С девочкой на руках идти было трудно. Вскоре Леон начал задыхаться.

Он уже не отводил ветви в сторону. Просто пригибался, если мог. Если нет, шел так, стараясь оторваться как можно дальше.

Он по-прежнему старался не шуметь, но получалось не всегда. Так что совсем не удивительно, что медведь, на которого выбрел мальчишка, уже стоял на задних лапах, настороженно ворча на незваного гостя.

Леон, увидев, на какого хищника его вынесла нелегкая, замер. И даже прекратил дышать.

Огромная махина, лохматая, лобастая, с когтями, более всего похожими на ножи, стояла перед ним, принюхиваясь и гулко рыча.

Сопротивляться такому зверю нечего было и думать. Бежать – бессмысленно, Леон хорошо знал, что медведь может догнать и лошадь. А уж по деревьям лазает так, что завидно становится. Встреча медведя и человека в лесу это всегда страшная игра, где проигрыш – смерть!

Спасти могло только одно. Зверь летом обыкновенно сыт. Еды много – корешки, ягоды. Однако мясцом подкормиться животное не откажется. И тут у Леона шансов было мало. На взрослого, да еще вооруженного человека медведь скорее всего не бросится, поскольку шансы оценивает здраво. Добыча вполне может оказаться не по зубам. А вот ребенок.

Медведь чужд морализма. Для него нет детей или взрослых, старых или молодых, для него есть только размеры добычи и то сопротивление, которое она может оказать. Ребенок сопротивления не окажет, а едой является привлекательной. Мясо у него мягкое.

Животная логика.

Но Леону повезло. Окажись на его месте взрослый – не сносить ему головы.

Медведь задрал оленя. Насытился и сейчас просто отдыхал у трупа, неспешно переваривая.

В этой ситуации взрослый человек рассматривался бы как конкурент, желающий одного – отнять еду. Ребенок такой опасности не представлял. А значит, имел шанс.

Медведь перестал ворчать. Опустился на четыре лапы. Тяжело выдохнул в сторону мальчишки.

Леон попятился, не спуская глаз с животного. Сделал пару шагов в сторону и очутился за стеной кустов, в которых зверь устроил себе столовую.

Еще несколько осторожных шагов.

Леон развернулся и побежал. Теперь ему было уже плевать на тот шум, который он поднимает, на ветки. Он прижал к груди Злату и несся по ночному лесу, надеясь только на то, что не напорется на острый сук и не свалится в какую-нибудь яму.

Он убежал достаточно далеко, когда позади раздался разъяренный рев.

Преследователи повстречали мишку.