Текст книги "Я – паладин!"

Автор книги: Виктор Косенков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава 15

Весна пахла землей. Мокрой, жирной землей, очнувшейся ото сна и готовой дарить жизнь.

Леон сидел на холме и смотрел на реку. Вздувшаяся, полноводная, она несла всякий мусор, ворочала целыми стволами, поднимала со дна огромные, раздувшиеся топляки, которые страшными чудовищами выныривали из черной, бурлящей глубины, показывались на миг и снова исчезали.

В этом был какой-то большой, серьезный смысл. Но Леон никак не мог его уловить.

Топляк. Огромный, старый, давно ушедший на дно, в ил, вдруг срывался с места, поднимался вверх, чтобы показаться на поверхности во всем своем уродстве. И снова уйти. Спрятаться. Как выдуманное чудовище, что всегда живет под кроватью. Во тьме. Но иногда, раз в год, может высунуть оттуда свою страшную лапу. Реальную, настоящую.

Леон смотрел на реку и вертел в руках ленту. Ту самую, что подарила ему Марта на ярмарке, с которой, пожалуй, и начались все эти злоключения. Сначала еретик, потом мертвяки.

Лента струилась меж пальцами, как живая. Леон намотал ее на запястье, чтобы не потерять. Ему нравилось касаться ее, такой мягкой, нежной, трепетной. Сразу вспоминалась ее хозяйка. И ее слова: «Ты теперь мой рыцарь». От этого становилось тепло и где-то внутри пробегала дрожь. Хотелось бежать, не важно куда, главное – бежать, чтобы ветер в лицо, чтобы трава путалась в ногах!

Но бежать было некуда. Да и незачем.

Леон следил за коровами.

Ему доверили пастушью работу. С одной стороны, ничего сложного, знай себе сиди на холме да приглядывай за пасущимися животными. С другой стороны, огромная ответственность. Ведь каждая корова – кормилица. Потому Леон частенько набирал пригоршню камней и выпуливал их один за другим по какой-нибудь подходящей мишени с помощью пращи. Руку набивал. И глазомер. Объектами для стрельбы могли быть большие валуны, деревца или отдельно стоящие кустики. Иногда из озорства Леон закидывал камень в Лес. Раскручивал ременную петлю что было силы, и выстреливал камень под углом вверх. Так, что он исчезал в ослепительно-голубом небе. Потом прислушивался. И иногда до его слуха доносился негромкий стук. Камень находил пристанище на том берегу.

Конечно, праща не могла считаться серьезным оружием. Но пробить голову волку была способна. Еще у Леона был кнут, длинный, из сыромятной бледной кожи. И нож. Его личный, подаренный отцом на празднике весны. С кнутом Леон управлялся неплохо. По крайней мере коровы его опасались. А ножик всегда носил на поясе. Тот был невелик, но… но свой, настоящий, с теплой, удобной рукояткой.

Еще Леон учился играть на дудочке. Отец сказал ему, что дудочка самый что ни на есть пастуший инструмент. И что все пастухи умеют на ней играть.

Откуда умеют?

А кто ж их знает… Учатся как-то.

Вот мальчишка и учился. Получалось плохо. Животные от резких звуков, издаваемых свирелью, нервно вздрагивали и норовили убраться подальше.

Коровы оставались на выпасе до вечера. Потом Леон гнал их в деревню и шел спать. Утром, рано-рано, после первой дойки, он собирал стадо снова и вел его на пастбище. Из деревни к нему прибегал кто-нибудь из малышей, приносил еду. Точно так же сам Леон бегал к отцу на поле прошлым летом. От этого он чувствовал себя совсем-совсем взрослым. Малышня смотрела на него с уважением. Просили подержать кнут. Леон не жадничал. Давал.

А вокруг бушевала весна.

Распускались цветы, такие, каких Леон и не знал вовсе, трава, словно обезумевшая, стремилась к солнцу, вспарывала землю. Бабочки, жуки, птицы, звери – все это просыпалось, бегало, летало, ползало, радовалось теплу, солнцу!

И Лес за рекой оживал. Но это почему-то не приносило радости.

С холма было хорошо видно, как просыпаются деревья. Как медленно, но неумолимо, день за днем, катится из глубины зеленый вал. Скоро он доберется до реки. И Лес, тот, чужой, снова станет прежним. Омерзительно живым.

Леон вспомнил зиму, зверя, змеиное дерево. Вспомнил Карла и то, какими глазами он смотрел на него, сжимая рукоять ножа. Нет, это не Карл смотрел, это Лес. Лес пялился на Леона, захватив душу ребенка, он пытался утащить других детей в чащу, в глубину. Чтобы никто и никогда не вышел оттуда.

От осознания этого становилось страшно и холодно.

Леон поежился и поднялся на ноги. Коровы разбрелись и умиротворенно жевали. У них была короткая память, события зимы нисколько не трогали животных.

Мимо пастбища, далеко-далеко, уходила дорога. Та самая, по которой, если ехать и ехать, можно прийти в столицу. Где правит император и все люди разговаривают странно, как те паладины, что спасали деревню от нашествия мертвяков.

«Может быть, и Марта там… – подумал Леон. – Танцует где-нибудь на площади».

И ему отчаянно захотелось оказаться там, чтобы утащить ее снова куда-то. Чтобы она показывала ему самого высокого человека или рассказывала, как она кормила тролля.

Потом Леон посмотрел в сторону деревни.

Там по дороге кто-то шел.

Леон прищурился, прикрылся ладонью от солнца.

Не видать.

Мальчишка поудобнее устроился на бараньей шкуре и принялся ждать.

Сверху припекало солнышко, но земля еще таила в себе частичку зимы, и сидеть на ней просто так было чревато. Бабка-знахарка часто гоняла мальчишек, которые сидели на больших валунах. «Ужо вам будет! Ужо будет! – кричала она и размахивала клюкой. – Карачун под хвост ухватит, придете тогда! Ух я вам! Гадючьим ядом лечить буду!»

Дети смеялись и убегали, однако гадючьим ядом никто лечиться не хотел, а на овчине сидеть было все одно приятнее.

Маленькая фигурка наконец приблизилась, свернула с дороги на поле, и Леон сумел ее разглядеть. Маленькая Герда. Она несколько раз приносила ему еду. Бойкая, озорная девчушка с рыжими, густющими волосами, собранными в толстую косу.

Леон перевернулся на спину, закинул ногу на ногу и сделал вид, что совсем не интересуется ее появлением. Сунул в рот травинку. Так он казался себе солиднее, что ли, и принялся изучать небеса.

Вскоре рядом послышалось шуршание травы.

– Лео! – позвал девичий голос. – Лео, хватит валяться.

Она присела рядом.

Леон покосился не нее и снова уставился в небеса.

– Лео! – В ее голосе послышалось возмущение. – Я тебе принесла еду, но если она тебе не нужна, я унесу ее обратно. Или сама съем.

Леон с деланой ленцой перевернулся на бок, подпер голову кулаком и спросил будто бы нехотя:

– Ну, что там у тебя?

Герда поставила перед ним узелок.

– Вот!

Леон развязал тесемки. Вытащил хлеб, кусок сала, уже нарезанного, сладкую луковицу, сыр, несколько варенных вкрутую яиц, завернутую в чистую тряпицу соль и два больших пряника. Густо запахло едой, домом.

– Угощайся, – махнул рукой Леон.

– Это твоя еда. – Герда вздохнула.

– Ешь давай, – буркнул мальчишка и принялся чистить яйцо. Герда не стала возражать.

Вместе они быстро справились с обедом и развалились на шкуре.

Герда поежилась и подвинулась ближе к Леону. Прижалась.

– Холодно что-то.

Мальчишка ощущал ее тело совсем рядом. Теплое и какое-то… гибкое? И совсем не маленькой показалась она ему. Нет, что-то особенное чувствовалось в девушке, одновременно мягкое и упругое, гибкое и хрупкое. Леон почувствовал, как во рту скапливается слюна. Он сглотнул, как ему показалось, чрезмерно громко, и, удивляясь самому себе, обхватил Герду рукой за плечи. Та не стала возражать, только чуть повернулась и положила голову ему на плечо. Запах ее волос, запах трав и дыма окружил, опутал мальчишку. Леон поразился, как же он до этого момента жил без этого аромата, без этого щекочущего в груди чувства. Это было так удивительно, так ново, что он не удержался, повернул голову, вдохнул всей грудью ее запах и поцеловал эти волосы.

– Ты чего? – Она подскочила, уставилась на него своими удивительными глазами. – Ты чего?

– Ничего. – Леон смутился. Он убрал руку. Осторожно сел. – Просто.

– Дурак, – буркнула Герда, вскочила и кинулась прочь.

– Погоди! – крикнул ей вслед Леон.

Он вскочил, хотел было броситься за ней, но остановился.

Герда бежала до дороги. Там она остановилась. Отдышалась и пошла в деревню, ни разу не обернувшись.

Расстроенный, запутавшийся в собственных чувствах Леон сидел на холме и глядел ей вслед, пока девушка не скрылась за поворотом.

Вернувшись домой, Леон поел и пошел спать на сеновал. Там было особенно хорошо. Закутавшись от ночного холода в большущий дедов тулуп, тот, что обычно кидали на сани зимой, Леон вслушивался в звуки ночи. Вот завозились в хлеву овцы. Вот переполошилась, шут знает с чего, какая-то пичуга в гнезде. Заверещала сначала тревожно, потом возмущенно. Затихла. Роются в сене мыши. Поскрипывает сверчок. Завыли где-то далеко-далеко волки. Не страшно, по-летнему.

Леон нарочно лег на сене, спать дома не хотелось. Он чувствовал, что странным образом внутренне изменился. И боялся, что мать заметит эту перемену, начнет спрашивать. А Леон не сможет ответить. Потому что сам до конца не разобрался в себе, сам не знает, что с ним. Почему сердце так бьется, так отдаются во всем теле его толчки, подрагивает каждая мышца, каждая жилка. И не страшно совсем, вообще ничто не страшно! Хочется забиться в дальний угол или, наоборот, скакать посреди двора, кричать и петь.

Он старался не думать о Герде. О ее волосах, ее лице, глазах, губах. Таких красных, полных жизни губах.

А как она шла по полю? Он будто первый раз увидел ее! Стройная, гибкая фигурка. Длинная коса толстой змеей обвивает талию.

Леон потряс головой, ему казалось, что все вокруг пошло кругом! И сеновал, и дом, и сад, и вся земля, звезды! Все кружится, кружится!

Мальчишка зажмурился, закрыл глаза ладонями!

Прохладой коснулась лба шелковая лента, намотанная на руку.

Что это?

Ах, Марта.

«Ты теперь мой рыцарь», – донеслось откуда-то издалека.

Леон улыбнулся с закрытыми глазами. И уснул…

Ему было хорошо.

Глава 16

На следующий день он снова погнал стадо на выпас.

Коровы топали мирно, выдоенные, спокойные. Вечером, с нагулянным выменем, они беспокоились, тяжело мычали, толкались. Сейчас стадо было благожелательно. Пастуху не приходилось даже лишний раз щелкать кнутом. Животные шли сами.

В утренней прохладе от стада поднимался пар. Солнце едва-едва поднялось над горизонтом, день обещал быть жарким, но ночью было еще холодно.

Придя на поле, Леон кинул сумку на знакомый уже холмик. Вытащил из-за пояса ремешок пращи. Пошел вдоль обрыва, собирая мелкие и средние камешки. Сложив их в кучку, он поискал взглядом подходящую мишень. И вскоре нашел ее, приметив шагах в ста небольшой, где-то до пояса, полукруглый валун.

Годится.

Леон вложил камень в «ложку» и начал медленно раскручивать ременную петлю над головой. Когда праща тревожно засвистела, мальчишка уловил момент и выпустил один конец петли. Камень ушел в небо.

Слишком высоко. Снаряд приземлился дальше и в стороне.

Леон не торопясь взял из кучи следующий. Вложил. Крутанул, примеривая вес. Бросок!

Пыль, выбитая из земли, поднялась совсем рядом с целью.

Еще один камень. И еще…

Вскоре Леон так пристрелялся, что стал укладывать камень за камнем в мишень. Только крошки полетели.

Отколов таким образом от камня кусок, пастух успокоился. К тому же коровы разбрелись, и потребовалось некоторое время, чтобы собрать их обратно.

Когда Леон вернулся на холм, там уже сидел какой-то мужчина.

Мальчишка остановился.

Мужчина сидел спиной, не двигаясь, молча. Его седые волосы едва шевелились на ветру. Откуда он тут взялся? Леон мог бы поклясться, что не видел никого на дороге, а подойти незамеченным было просто неоткуда. Одет незнакомец был необычно. На плечи его был накинут прямоугольный плащ, длинная синяя рубаха до колен оторочена богатой вышивкой, на ногах высокие, редкие в этих краях сапоги с загнутыми носами.

– Здравствуйте, – на всякий случай поздоровался Леон.

Мужчина медленно повернулся. У него была широкая, совсем седая борода, иссеченное морщинами лицо и один глаз. Вместо другого была черная повязка.

– Как тебя зовут? – Голос у незнакомца был низким, с незнакомым, царапающим ухо акцентом.

– Леон.

– Лен?

– Нет, Леон. А кто вы?

Мужчина посмотрел на Леона, и тот поежился, таким холодным и колючим был взгляд единственного глаза.

– Скажи мне, мальчик, почему лес так близко к реке?

Леон пожал плечами.

– Так он всегда таким был.

Мужчина помолчал, а потом тяжело вздохнул.

– А где город?

– Город? Вы имеете в виду столицу? Она там. – Леон махнул рукой. – Далеко.

– Я имею в виду город, Лен. Тут стоял город. – Незнакомец сказал с нажимом, в его голосе было что-то такое, от чего Леону захотелось бежать. Власть была в голосе. Звонкая как стальной клинок и такая же безжалостная. – Большой город.

Он ткнул пальцем, на котором сверкнуло кольцо с камнем, куда-то в реку.

– Видишь?

– Что? – Леон повернул голову.

– Там, буруны.

– Да. – Мальчишка видел, как перекатывается на невидимой мели река. – Мель.

– Мель, – с горечью повторил мужчина. – Мель. Там был мост. Мост!

Незнакомец огляделся.

– Луг. Коровы. Дорога. Только одна дорога. Только одна. – Он посмотрел на Леона. – Тут была сотня дорог. И все они сходились к моему городу! Тут были стены. Крепостные стены! Что от них осталось сейчас? Где они? Где мои воины? Сотни воинов, тысячи!

Его голос надломился.

– Что ты здесь делаешь, Лен? Чьего ты рода, пастух?

– Я… – Леон вдруг растерялся. – Я живу в Империи. Она очень большая. Тут недалеко наша деревня. Там есть церковь, и отец Тиберий, он знает много, очень. Может быть, он сможет рассказать вам про город.

Но на душе холодело. Леон уже догадался, что за странный человек посетил его.

Незнакомец ухмыльнулся. Его лицо дрогнуло, и Леон сообразил, что глубокие морщины на его лице совсем не морщины, а шрамы! Десятки шрамов накладывались один на другой, образуя жуткую маску.

– Город исчез. Мост разрушен. Лес. – Кулаки мужчины сжались. – Лес пожрал плоды трудов моих. Как горько, что нет мне покоя. Зачем я здесь?

Он приподнялся, но снова тяжело опустился на землю, словно не имея силы встать.

– Почему? – Он поднял голову к небу. Его голос превратился в бормотание. – Почему не могу я встать и уйти? Почему должен из года в год смотреть, как умирает все то, что создал я? Когда придет конец моим страданиям? Такой муки не удостаивался ни один из великих королей прошлого. За что? Будет ли конец?

Незнакомец опустил голову.

Некоторое время он молчал.

Потом глянул искоса на Леона.

– Ты, Лен. Пастух. Посмотри на меня. Что ты видишь? Что ты думаешь, глядя на меня?

Леон судорожно сглотнул.

– Вы… Вы царь?

– Когда-то был.

– Воин?

– Когда-то был, – незнакомец кивнул.

– Мне жаль… Жаль вас.

Мужчина снова кивнул.

– Я никогда не думал, что буду снова и снова видеть всю тщету своих трудов. Сотни дорог, тысячи воинов, башни высотой до неба! Ступени из золота! Все женщины мира! Пища богов! Вот что видел я в своей жизни! И не только видел. – Его пальцы алчно сжались. – Я трогал, сжимал, ломал. Я – владел! Владел всем этим миром! Этот мир существовал только для того, чтобы в нем жил я. И даже преисподняя содрогалась, когда я спускался по лестнице в тысячу ступеней со своего трона. И не было меня счастливей! Сотни тысяч походов, неисчислимое количество стран, покорившихся мне. Цари царей подносили мне чашу для омовения перстов. Красивые женщины прислуживали мне. Карлики работали в моих подвалах, прямо там добывая золото, делая меня еще более могущественным. Я мыл ноги в священных источниках мерфолков! Да они и стали священными только после того, как я омылся в них.

Он хохотнул. Но тут же застонал, обхватив голову руками.

– Выше меня были только боги. Да и то не все. Я мог поспорить и с ними. И спорил! Спорил! – Он погрозил кулаком небесам, но уронил руки. – Где это все сейчас?.. Силы оставили меня. Оставили друзья. Женщины. Слуги.

Почему же из года в год я должен смотреть на прах трудов моих? Из года в год, уже целую вечность.

Незнакомец опустил голову. Ветер развевал его седые волосы. Руками мужчина обхватил свои колени. Леону было нестерпимо жаль его. Хотя он и сам не знал почему… Горе незнакомца было неподдельно, но все то, о чем он говорил, не имело для Леона смысла. Слишком уж сказочным было то, о чем говорил незнакомец, слишком непостижимым.

Наконец мужчина поднял голову.

– Ты сказал, Лен, что в твоей деревне есть церковь?

– Да… – ответил Леон и на всякий случай добавил: – Господин.

– Тогда пойди к вашему монаху, Лен. Дай ему монету. Золотую монету. И пусть служит по мне. Пусть просит за меня богов, просит так, как никогда не просил. Просил у них покоя. Покоя для меня. Только покоя. Понимаешь, Лен? Только не обманывай меня. Не обманывай. Лови… – Мужчина кинул что-то Леону. Тот неловко поймал, а когда обернулся… никого на холме уже не было. Совсем никого. А на ладони лежал большой, крупный золотой. С профилем какого-то человека, в котором смутно угадывался незнакомец.

– Вот тебе раз… – пробормотал Леон, опуская золотой в поясную сумку.

Вечером, отогнав стадо, он, вместо того чтобы идти домой, направился к отцу Тиберию. Тот встретил его на пороге церкви.

Старец сидел у дверей, аккуратно сложив руки на коленях.

– А! Леон, мальчик мой… – Монах улыбнулся. – Проходи… Надеюсь, ничего не случилось дурного, сын мой?

– Ничего, все в порядке, святой отец. Но я хочу… – Леон вдруг почувствовал, как взмокла ладошка, что сжимала золотой. Целый золотой! Невероятное богатство! Золотой, тяжелый, полновесный. Даже дыхание перехватило.

«Ну же! Соври ему! – сказал незнакомый голос в го – лове у Леона. – Соври, что пришел навестить! Давай, старик поверит. А золотой оставь. Не дури! Ну же!»

Мальчишка даже поперхнулся, таким чужим был голос в голове. Так странно он звучал.

– Я хочу…

«Не вздумай! Не вздумай! Не отдавай! Беги отсюда, беги, я научу тебя, как сберечь деньги, как приумножить их! Не отдавай! Богатство!»

– Хочу заказать молебен, – выдохнул Леон.

«Дурак! Дурак! Еще не поздно! Беги! Ты же нищий, нищий!!! Родился в грязи, там и умрешь! Ты же можешь стать, как этот царь царей, богатым, знаменитым, тебе женщины будут на шею вешаться! Ты получишь все, все, что только можно представить! В этом мире можно получить все за деньги». Голос бился в голове, как безумный. Он заглушал все звуки, Леон даже не слышал, что говорит ему отец Тиберий. Видел только, что губы его шевелятся.

– Молебен. Большой молебен. – И Леон, как сомнамбула, протянул сжатый кулак святому отцу. С трудом, будто каменные, разжались пальцы, и золотой упал на руки священнику.

Голос тут же исчез из головы. Как и не было.

Леон с трудом перевел дыхание. И пересказал отцу Тиберию случившееся днем.

Тот слушал внимательно, иногда качал головой. Цокал языком.

– Кто это был? – наконец спросил Леон.

– О. – Отец Тиберий всплеснул руками. – Сейчас уже никто не знает. Только наша церковь – это лишь остатки, жалкие остатки того огромного города, что некогда стоял на этих землях. Башня или часть стены. Когда-то, очень давно, в пору моей молодости, тут проводили раскопки. Действительно, был тут город. Но он сгинул в те времена, когда Бетрезен еще не впал в немилость. Когда.

Священник замолчал. А потом выдохнул:

– Невероятно. Подумать только.

Он погладил Леона по голове. Руки у отца Тиберия были мягкие и теплые. От них пахло воском и ладаном.

– Хорошо, что ты выполнил его просьбу. Ты хороший мальчик, Леон. Ты молодец. Я сделаю, как он просил. Я буду молиться за его душу… Страшно представить его мучения.

На том и разошлись.

А когда Леон устраивался спать на сеновале, он обнаружил в поясной сумке пять золотых монет. Все с тем же гордым профилем на аверсе.

Глава 17

На следующий день Леон отогнал коров на другое пастбище, подальше от холма, где покоился царь царей. Об этом приключении мальчишка никому не сказал, а золотые спрятал. Ну, как пригодятся.

Выгнав стадо на луг, Леон обошел пастбище, оглядел окрестности. Место было открытое, только неподалеку располагалась небольшая рощица с овражком, на дне которого бил ключ. Вода собиралась в маленькое озерцо, а потом уходила дальше, к реке. Леон даже сходил вдоль ручья поглядеть, как падает с обрыва струйка воды. Крохотный водопад, кристально прозрачный, осыпался вниз невесомым дождиком, в основании которого играла радуга.

Возвращаясь к стаду, Леон собирал круглых камешков. Упражнения с пращей вошли у него в привычку. Приятно было представлять, как метко пущенный камень оглушает врага. И он, Леон, становится героем, спасителем.

Стадо без пастуха никуда не делось. Коровы послушно паслись там, где их оставили. Леон покидал камни. Разбил ими какую-то корягу, торчащую из земли. Видимо, ствол упавшего дерева. День обещал быть жарким, солнце поднялось из-за края земли яркое, горячее. Утренний туман будто ветром сдуло. Леон поискал глазами место, где можно было бы устроиться. Жариться на солнце не хотелось, поэтому мальчишка направился к роще. Там можно было найти место, откуда пасущееся стадо было как на ладони, а листва давала прохладу.

Углубившись в рощу, Леон нашел там самое большое дерево и оставил под ним ломоть хлеба, чтобы дух, несомненно, живущий здесь, не сердился на незваного гостя. Конечно, оставлять требы в каждом месте, где ты решил присесть и переждать полуденное солнце, не имело смысла. Духи, так же как и люди, живут не везде. А только в особых, пригодных для этого местах. Как, например, эта рощица. Тут было чисто, светло, имелся овражек и даже ручей. Самое место, чтобы духу жить. А нахалов духи не любят, так мама говорила, значит, надо проявить уважение.

Леон расстелил овчину, прилег на нее, закинул руки за голову. Что-то мешало. Он поднял шкуру и обнаружил идеально круглый камушек с красивыми цветными прожилками. Таких Леон еще не видел. Полюбовавшись кругляшом, он спрятал его в поясную сумку. Просто так, на всякий случай. Высоко-высоко шумели листья, легкий ветерок раскачивал ветки, и небо, синее-синее, смешивалось с зеленой листвой.

Из головы не шел случай с мятежным духом царя царей. Леон вспоминал его одежду, лицо, изрезанное шрамами, за каждой такой морщиной скрывалась, может быть, победа. Или страшная битва. Его руки держали множество разных мечей. Управляли лошадьми. Сжимали в объятиях женщин. Он был действительно велик, этот царь царей. Но сейчас никто не мог вспомнить даже его имени! Даже он сам, Леон это внезапно понял, даже сам царь уже не помнил, как его зовут, оттого и не назвал себя. Не от высокородной спеси, нет, он просто забыл. Память сохранила только его величие. Огромный город, сотни дорог, тысячи воинов. Наверное, и они, эти воины, не называли его по имени. Даже его женщины. Только – царь царей! Или – о великий!

Наверное, его имя боялись произнести вслух. Так он был велик.

А дети? Как же звали его собственные дети?

Папа? Отец? Или тоже царь царей?

Да и были ли у него дети? Может быть, потому и стерлось его имя в веках, потому и пошло прахом его дело, что не было у царя детей? Получается, что самый последний крестьянин более счастлив, чем этот великий воин и повелитель? Почему?

Леон смотрел в небо, не мигая. Шорох листвы убаюкивал, сливался в шепот, неразборчивый, непонятный. В голове рождались мысли, будто бы и не свои. Но понятные, близкие. Деревья в роще были совсем другие, чем в Лесу, что за рекой. И чувство тут было совсем другое.

Странно, но Леон совершенно не думал о том золоте, которое дал ему царь. Для него оно не имело той ценности, как во взрослом мире. Все, что было нужно, Леон имел и без золотых монет. Еда. Кров. Родительская любовь. Что еще может дать ему золото? Красивую одежду? Но для чего она крестьянскому ребенку, если, когда приедет время, он сменит отца в его тяжелой работе земледельца? Еще одну корову? Но ее нужно кормить. Значит, нужно больше работать. Получается, золото обрекало его на лишний труд. Приносило в жизнь ненужные заботы.

Нет уж. Пусть полежит там, куда Леон его положил. Может, и понадобится когда-нибудь. А пока.

Леон слабо представлял себе покупательную способность древнего золотого. Догадывался, что она не маленькая, но точно не знал. Деньги как таковые не играли в его мире сколь-либо значительной роли. Крестьяне чаще всего довольствовались натуральным обменом, меняя зерно на мясо или шкуры на обувь. В случае если натуральный обмен был невозможен, в ход шла мелкая монета. Медяшки, а то и латунь. Отец хранил запас монет в холщовом мешке на верхней полке. В основном на случай ярмарки.

В города, где звонкая монета была в почете, ездили только купцы. А они не сидели на одном месте, постоянно путешествуя по Империи. От деревни к деревне, от города к городу, так бесконечно, вписываясь в систему ценностей того места, куда заносила их нелегкая доля торговца.

В роще треснула ветка, и Леон очнулся.

Он не спал, нет. Но сознание будто бы гуляло где-то. Унеслось далеко-далеко.

Вскочив, мальчишка первым делом оглядел стадо. Все на месте. Коровы мирно щипали траву. Тогда Леон вгляделся в рощицу, стараясь уловить среди переплетения ветвей, света и тени какое-нибудь движение.

Ничего. Однако чувство тревоги не покинуло его.

На всякий случай Леон подобрал несколько камней, положил рядом. Достал пращу и сел так, чтобы видеть одновременно и стадо коров, и рощу.

Из этого положения была видна и дорога.

Совсем небольшой ее отрезок, по которому кто-то двигался. Леон вгляделся, и сердце его против воли забилось часто-часто. Он даже привстал, но потом совладал с собой и сел обратно.

Герда свернула с дороги на луг.

Увидела, что он смотрит, приветливо помахала рукой. Улыбнулась.

Леон тоже поднял руку, но как-то смущенно. Сам в общем-то не понимая почему.

Когда Герда подошла ближе, он увидел, что она несет в руках узелок.

– Я принесла обед, – радостно сообщила девушка.

– Да у меня сегодня все есть, – смущенно пробормотал Леон. – Спасибо, конечно.

– Ну и что. – Герда села рядом на шкуру. – Я тебе испекла пирог. Ты же не будешь отказываться?

– Не буду, – ответил Леон. – Я пироги люблю.

Она подсела поближе, случайно коснувшись Леона локтем. Улыбнулась.

– Тебе тут не скучно? – Она развернула узелок. Там обнаружился сверток с куском пирога и небольшой кувшин с молоком.

– Нет. – Леон разломил пирог пополам, протянул Герде половину. – Тут хорошо. Спокойно.

Он откусил от своего ломтя. Запил молоком.

– Ммм… Вкусно.

Герда засмеялась.

Леон, жуя, с удовольствием смотрел, как она хохочет.

– Ты смешной. – Она рукавом вытерла Леону губы. – Молочные усы!

– Ну и ладно. – Он с деланой обидой отвернулся.

– Ой, только не дуйся! – Герда обняла его сзади, перевесилась через плечо, заглянула ему в лицо.

Леон увидел близко-близко ее глаза, озорные, с огоньком, и курносый нос и щеки. И губы. И против сил улыбнулся.

Они съели весь пирог. Поболтали ни о чем. Леон показал Герде ключ, идущий, наверное, из самого центра земли. И повел ее к реке, чтобы она могла полюбоваться на водопад. Пусть маленький, но все же.

Они долго лежали на обрыве, осторожно свесившись вниз и разглядывая бесчисленные радуги, вспыхивавшие там, где ручей превращался в мириады маленьких брызг.

– Красиво.

Она прижалась к Леону, и он почувствовал, как напряжены ее мышцы.

– Боишься?

Герда кивнула.

– Тогда пойдем.

Когда они отошли от обрыва, Герда вздохнула.

– Я вообще высоты боюсь.

– Чего ж смотрела тогда?

– Ну, – она передернула плечиками, – красиво же. И потом, ты же рядом был.

Она чуть опустила голову.

Некоторое время шли молча. Это было неловкое молчание. То особенное, которое возникает между девочкой и мальчиком. И так гнетет обоих.

Когда они пришли на пастбище, ничего не изменилось. Будто порвалась какая-то ниточка. Какая-то особая связь, которая позволяла дурачиться и общаться легко, беззаботно.

Герда собрала узелок, уложила в него кувшин.

– Пойду.

Леон встал, не зная, что делать и что говорить.

– Ага. Ну. Спасибо за пирог. Вкусный.

Она улыбнулась вдруг так же ярко, солнечно. Стрельнула на него глазами и пошла прочь. Леон, оглушенный этой улыбкой, смотрел ей вслед, не в силах оторвать взгляд от стройной фигурки, от волос.

Это случилось, когда Герда отошла уже шагов на пятьдесят. Кусты, которыми был окаймлен овраг, затрещали, и на поле выскочил пес.

Коровы, оказавшиеся рядом, испуганно замычали и кинулись прочь.

Леон видел, как из пасти животного капает слюна и пузырится пена.

Бешенство!

– Герда! – закричал Леон.

Она обернулась, а Леон уже мчался к ней, размахивая руками.

Собака крутанулась волчком. Посмотрела на Леона. На Герду. Снова на Леона. Сделала шаг, другой. Все происходило слишком быстро. И вот псина уже несется к девушке.

Пасть оскалена. Большой красный язык свешивается набок. Шкура у животного, когда-то белая, сейчас была покрыта уродливыми бурыми пятнами. Свалявшаяся шерсть свисала с боков.

Несмотря на болезнь, пес оказался на удивление быстр. Герда бежала, но Леон понял, что псина доберется до нее раньше, чем он сможет ударить животное ножом.

Одного укуса достаточно. Одного укуса!

Леон остановился. Присел. Суетливо поискал под ногами. Проклятие! Ничего! Ни единого камушка.

Собака настигала.

Леон вдруг что-то вспомнил, хлопнул себя по сумке, одним движением откинул клапан и вытащил круглый, идеально круглый камень, подобранный возле рощицы.

Пригодился!

Мальчишка выдернул из-за пояса упругий ремень пращи. Миг, и вот уже камень со свистом рассекает воздух над головой.

Виток, еще один.

Звук становится ниже. Время замедляется. Вот пес распластался в прыжке, вот он летит над землей. Приземляется, снова толкается лапами.

Краешком сознания Леон отмечает, что бурые пятна на его боках – это кровь. Скорее всего чужая. Эта тварь что-то жрала там в овражке, куда Леон не пошел.

Чудовище!

Герда обернулась. Увидела, что собака настигает. Закричала. Ее нога неудачно подвернулась. Девушка покатилась по траве. Пес сжался, как пружина, чтобы сделать последний прыжок.

Леон сильно крутанул пращу. Почувствовал, как рвется на свободу камень, и отпустил кожаную петлю.

Только один бросок. Есть только один бросок!

Свист!

И время рванулось вперед с удвоенной быстротой.

Герда увидела, как несется к ней оскаленная пасть! Успела почувствовать мерзкий запах, исходящий от бешеного пса. Вонь! Гадостная вонь!

Девушка сжалась, прикрывая рукой горло, упала лицом вниз, вжимая голову в плечи. Земля вздрогнула от толчка. Рядом упало что-то тяжелое, смрад ударил в ноздри.

Когда Леон добежал до Герды, та плакала.

Рядом лежала мертвая собака. Камень, выпущенный Леоном, угодил ей точно в то место, где позвоночник соединяется с черепом.

Жуткий оскал. Мутные бельма глаз. И прокушенный красный язык.

Мертвая тварь.