Текст книги "Надежды, разочарования, мечты…"

Автор книги: Виктор Тихонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

Требуются… лидеры

Итак, главной особенностью того состава, с которым мы начали 36-й чемпионат СССР в 1981 году была юность и неопытность игроков. Самым опытным, самым, простите, «старым» хоккеистом в команде оказался Владислав Третьяк. Да, да, тот самый Владик, которого мы еще совсем недавно называли «юным Третьяком». Владиславу осенью 1981 года было 29 лет.

Ни в одной команде не было такого молодого «старичка». У другой «моей» команды, у динамовцев Риги, в заявочном списке, кроме трех сверстников Третьяка, были еще и хоккеисты, родившиеся в 1950, 1949 и 1948 годах.

Стоит ли удивляться, что уже тогда нашими лидерами мы принуждены были называть тех игроков, которым было 22–23 года: Сергея Макарова и Вячеслава Фетисова, Алексея Касатонова и Владимира Крутова. Впрочем, год рождения 'Крутова – 1960-й, как и центрального нападающего первого звена Игоря Ларионова. Немногим старше Николай Дроздецкий, Ирек Гимаев, Сергей Бабинов. Конечно, у нас были ветераны, такие, как Виктор Жлуктов, Алексей Волченков, Александр Лобанов. Но ведь Жлуктов родился в 1954 году, и, называя его ветераном, хотелось взять это слово в кавычки: Виктору было в ту пору 27 лет.

На наших собраниях и беседах, на установках на матч и на разборах матчей мы доказывали ребятам, убеждали их, что начинать играть новые роли – лидеров, вожаков коллектива можно (и приходится) и в 21–23 года. И если еще вчера тренеры говорили, что надо перенимать опыт старших, учиться у них, то сегодня в беседах с Макаровым и Фетисовым акценты приходилось менять: надо передавать опыт, пусть он пока и невелик, нужно учить младших. И учиться самим, и учить тех, кто еще моложе. Учить не только тонкостям хоккея, но и отношению к игре, к коллективу, в котором живешь, играешь.

Нам некогда было ждать: не только Макаров и Фетисов, но и Крутов, Ларионов, Касатонов, Дроздецкий должны были стать звездами сегодня, сейчас, а не тогда, когда придет их пора, их время, и вести – своим примером – за собой молодых.

Беседуя с хоккеистами первой пятерки ЦСКА, я старался увлечь их высокой целью. Мне хотелось, чтобы они поняли, что задача заключается не только в том, чтобы хорошо играть в отдельных, решающих матчах. Задача молодых лидеров была неизмеримо сложнее – укрепить ЦСКА и быть опорой сборной. И все это – несмотря на возраст, несмотря на то, что у них может быть право на скидку из-за недостатка опыта.

Однажды спустя два года, весной 1983 года, меня спросили: что было самым трудным в работе тренера, возглавляющего команду, которая в седьмой раз подряд стала чемпионом страны? Подбор игроков? Формирование звеньев? Выбор тактики? Атлетическая подготовка хоккеистов?

Все это, несомненно, важно.

Но самым трудным, невероятно сложным было для меня в том сезоне, что начался осенью 1981 года, все-таки иное. Постоянная, бесконечная работа с лидерами команды. Не только мне, тренеру, но всем нам, всему коллективу, важно было, чтобы Макаров и Крутов, Фетисов и Ларионов, Жлуктов и Касатонов поняли, что волей обстоятельств на их плечи легла трудная, но и поднимающая их ответственность.

Становление человека, формирование его характера – процесс сложный. Могут быть и остановки, и отклонения в сторону, и даже отступления назад. Но еще более непростым считаю я становление коллектива – суммы разных характеров, суммы непохожих, порой взаимоисключающих устремлений.

Говорю о хоккейной команде.

Все, казалось, поняли молодые спортсмены. Хоккеисты звена Ларионова прониклись новой, нелегкой для них ответственностью, стали лидерами коллектива.

Месяца на два. Или менее того.

Успехи обманули их, ввели в заблуждение. Появились очевидные признаки зазнайства. Нападающие и защитники стали выяснять, чей вклад больше, кто играет лучше, сильнее…

Как, с какими словами обращался я к ребятам? По-разному. Едва ли следует говорить с Крутовым, например, так же, как, скажем, с Макаровым или Дроздецким. И если с кем-то можно и нужно говорить резко, то, например, с Вячеславом Быковым разумнее беседовать мягко: он человек исключительно добросовестный и обязательный.

Понятно, что возникают порой ситуации, в которых тренеру некогда заботиться о выражениях: команда проигрывает, матч идет к концу, разница в шайбах невелика, игра может быть еще спасена и тренер лихорадочно ищет пути и возможности усиления действий команды.

Стараюсь не попадать в такие ситуации, стараюсь сдерживаться, контролировать себя. Признаюсь, получается не всегда. К сожалению. К глубокому моему сожалению.

Однажды на меня обиделся Фетисов. Замечательный хоккеист, прекрасный человек. Умница, понимает все, умеет воспринимать критику, делать правильные выводы. Слава – ранимый человек, и голос в разговоре с ним повышать не нужно. Даже если допускает он самые очевидные ошибки, то это потому, что рвется он как можно больше сделать для победы своей команды. И вот в матче с «Химиком» я сделал нашему капитану резкое замечание, Слава покраснел, надулся, сел подальше от тренера – явно не желает ни отвечать мне, ни разговаривать со мной.

Потом мы объяснились.

Сказал Вячеславу, что обижаться в таких случаях не надо. Идет бой, и главное – наш успех. Общий успех. Потом мы все спокойно обсудим, тщательно разберем, и если я не прав – по существу ли, по форме, – я непременно при всех попрошу прощения. Но не надо во время матча вставать в позу, капризничать, выяснять отношения. Никто из нас не имеет права во время матча обижаться. Дело, еще раз напомню, выше нас, и забывать об этом мы не можем.

В ЦСКА, как в любой другой команде, играют хоккеисты разного класса, разного опыта, с неодинаковыми задатками и умением. С неодинаковой перспективой. С разными характерами. С разными, наконец, возможностями. Одним словом, обычный коллектив. Ведь и инженеры, и строители, и врачи, работающие вместе, рядом, военнослужащие того или иного подразделения – тоже люди разной степени одаренности или таланта.

Не боюсь сказать игроку, что природа к нему особенно щедра. А коли так, то и команда, и тренеры, да и сами одаренные игроки вправе рассчитывать на то, что их отдача может и должна быть выше. Не в одном матче. Постоянно. Стараюсь доказать Макарову, Фетисову, их партнерам, что они пришли в ЦСКА, в сборную, в большой спорт не на год и не па два. Плохо, когда лидеры чувствуют свою ответственность только год-другой. А так, к сожалению, случается. Так, к сожалению, было и в ЦСКА – напоминаю сейчас о звене, где объединены были Сергей Капустин, Виктор Жлуктов и Хелмут Балдерис. Нам нужны не кометы, нужны звезды, которые будут светить, будут показывать высокие результаты в течение многих лет.

Говорю с молодыми хоккеистами откровенно, не приуменьшаю их возможности, их роль в коллективе: не боюсь, что они зазнаются. Но не устаю вместе с тем повторять, что путь к стабильным успехам – в большом, объемном, творческом труде. Ежедневном и кропотливом труде, рассчитанном не на год, а на всю жизнь.

Внутренняя дисциплина у лидеров должна быть выше, чем у всех остальных спортсменов, они призваны постоянно заботиться о своем совершенствовании, ибо быть первыми очень трудно, если речь идет о тех первых, кто не сдает свои позиции долгие годы.

В ЦСКА, как, видимо, и в любом другом спортивном коллективе, есть свои традиции, свои особенности. И если такие черты, как, например, вера каждого игрока в помощь партнеров по звену, присущи не одним лишь армейцам, то вот «психология победителя», «привычка» к постоянным победам, стремление к успеху в каждом матче – качества не слишком распространенные, и хоккеист, игравший вчера в «Тракторе» или в «Химике», не сразу воспринимает этот настрой, не сразу понимает, что он должен играть с полной отдачей сил в каждом матче.

У хоккея, считаю я, не может быть «отгулов», работы вполсилы. А такое отношение к делу в решающей мере зависит от лидеров команды.

ЧЕТЫРЕ ЗВЕНА

Рижская новинка

Хоккей, как никакая другая коллективная игра, настоятельно требует постоянного обновления концепций и взглядов.

Со временем та или иная основа, которая позволяла нам опережать соперников, быть сильнейшими в мире, неизбежно устаревает. Преимущество сборной СССР начинает теряться, поскольку в наш век широчайшего общения, энергичного использования видеомагнитофонов и заимствования опыта соперников находки чемпионов мира, носившие характер откровения, довольно скоро становятся всеобщим достоянием, альфой и омегой хоккея.

Так произошло и несколько лет назад, когда на чемпионатах мира 1976 и 1977 года мы, скажем прямо, едва ли опережали своих соперников.

Сборная СССР должна была найти что-то новое, что позволило бы ей снова уйти «в отрыв».

Такой новинкой стала игра национальной команды четырьмя пятерками.

В мировом хоккее это кажется сейчас естественным, само собой разумеющимся – игра в четыре звена. А родилась впервые эта идея у нас, в Советском Союзе, в рижской команде «Дипамо».

Во избежание недоразумений я должен оговориться, что говорю о приоритете потому, что в матчах на высоком уровне такого ведения игры прежде никто не демонстрировал – ни в нашей стране, ни в ведущих европейских зарубежных клубах (говорю о тех только командах, которые можно увидеть на международной арене), ни за океаном. Допускаю, что гденибудь в низовом хоккее кто-то из тренеров и прежде практиковал игру с четырьмя звеньями. Но если говорить о большом хоккее, то здесь у меня сомнений нет: мы были первыми.

Начиналось все это полтора десятка лет назад, в 1968 году.

Идея имеет свою историю. Она была подсказана самой жизнью. В рижском «Динамо», когда я только принял команду, было три звена. Третья тройка была откровенно слабой.

Мастерство игроков, ее составляющих, вызывало сомнения. И хотя рижане в то время выступали во второй лиге, иначе говоря, в третьем эшелоне нашего хоккея, я сомневался в том, что имею право оставлять в команде таких игроков. Но около третьего звена было еще несколько хоккеистов, которые являли собой резерв третьей тройки. Однако и они по своему классу не могли претендовать на право выступать в основном составе.

И вот во второй половине чемпионата, а речь, напоминаю, идет о первенстве СССР во второй лиге, я через третье звено, постоянно меняя игроков, пропустил шесть спортсменов. То есть, в сущности, два звена.

И уже зрительно, а не только по цифровым итогам матчей, было видно, что это звено, постоянно обновляясь, играет не хуже хоккеистов второго и даже первого звеньев. Когда закончился чемпионат лиги и мы подсчитали итоги выступлений всех пятерок и всех хоккеистов, а учет игры звеньев ведется во всех командах – от сборной страны до клубов второй лиги, то выяснилось, что третье звено в нашей команде на заключительном этапе чемпионата СССР оказалось сильнейшим.

Как это получилось?

В то время в каждой команде было три звена. Противоборствовали первые пятерки, соперничали вторые, соревновались третьи. И вот против каждой третьей пятерки мы выставляли две (речь пока, правда, идет только о двух тройках форвардов).

Сопоставив результаты, показанные всеми тройками рижан, проанализировав действия команды и задумавшись над тем, что происходит, я не мог не прийти к выводу о разумности игры четырьмя звеньями и принял решение запланировать на следующий сезон игру в четыре тройки форвардов.

Впрочем, двенадцати нападающих в рижском «Динамо» тогда не было: форвардов, на которых можно было бы положиться, не хватало, и потому мы обходились игрой в три с половиной звена. Были использованы разные варианты поиска недостающего нападающего. Иногда один из форвардов играл через смену, скажем, во втором и четвертом звеньях – так иногда и сегодня действует ЦСКА, используя во втором и четвертом звеньях Николая Дроздецкого или Владимира Крутова в первом и третьем. Иногда в четвертом звене был так называемый «скользящий» игрок: место в четвертой тройке занимал один из хоккеистов трех остальных звеньев.

Преимущества игры с таким принципом формирования команды для меня очевидны. И одно из них – возможность более быстрого роста молодых хоккеистов. Они выходят на лед вместе с лидерами команды – с начала сезона, с первых минут матча, а не тогда, когда мы ведем 12:1, не весной, когда судьба чемпионата решена.

Но хоккей – это живые люди с устоявшимися взглядами и привычками, и оттого переход к игре в четыре звена был непрост. Во-первых, тренеру требовалось самому досконально разобраться во всем, что связано было с новым режимом действий хоккеистов, а во-вторых, предстояло преодолеть барьер – скепсис, неверие игроков, привыкших к игре в три звена. Эту преграду, замечу попутно, надо было преодолевать заново снова и снова при каждом введении новых игроков в команду. В результате опыт накопился солидный. Но и в последующие годы, и во второй сборной, и в «экспериментальной», о которой я расскажу в следующих главах, и в ЦСКА, и в первой сборной страны, эта проблема возникала вновь и вновь. Возникала она, знаю, поначалу и в тех командах, которые решили перенимать наш опыт.

Речь идет о психологическом барьере, обладавшем поразительной стойкостью, о непривычности игры в четыре звена, об опасениях, связанных с тем, что хоккеисты, с детских команд привыкшие действовать в три звена, а стало быть, с определенным игровым интервалом и с определенными интервалами отдыха, будут выбиты из привычного игрового режима. Ситуация еще более сложна, когда хоккеисты откровенно настроены против этой идеи, активно настроены, когда она не кажется им разумной.

Если бы я кому-то сказал, что пройдет дюжина лет и на Кубке Канады, сыгранном в 1981 году, даже родоначальники нашей игры, причем не любители, которых порой обвиняли в копировании европейской школы игры, а сборная Национальной хоккейной лиги, объединяющей в себе клубы, собравшие все сливки канадского и американского профессионального хоккея, будет, как и мы, играть в четыре звена, что этот наш опыт заимствуют, то, не сомневаюсь, меня бы подняли на смех.

Тогда в новую идею не верили ни игроки, ни тренерыколлеги, ни журналисты.

Не верили в перспективность новинки даже тренеры второй группы, которые могли воочию убедиться, как усилилась команда, играющая с четырьмя тройками нападающих.

Оставалось одно – доказывать верность своих размышлений и выводов игрой, очками. Результатами рижской команды, которых мы добились в течение двух лет.

В первую лигу мы вышли, обогнав второго призера на 20 (!) очков.

Когда мы завоевали право выступать в первой лиге, тренеры, с командами которых столь успешно соперничали рижане, предупреждали меня:

– То, что прошло у тебя во второй лиге, в первой не пройдет. Там класс команд выше, тебе придется набрать двенадцать нападающих, отвечающих требованиям первой лиги, а у тебя таких игроков раз-два и обчелся. Хорошо, если пять-семь насчитаешь… Да и соперники там иные – они твои четыре звена просто разорвут…

Три года динамовцы столицы Латвии играли в первой лиге – такое время (согласитесь, весьма непродолжительное) потребовалось команде, чтобы выйти в высшую лигу, попасть в элиту нашего хоккея, и все эти три года рижане имели в своем составе четыре звена, каждое из которых выходило на каждый матч. А итоги… Нет, нас не «разорвали». Рижане не просто успешно выдержали новое испытание, но выступили более чем достойно.

Напомню, что, одержав победу, которая и позволила нам шагнуть в следующий класс, мы обошли при этом вторую команду первой лиги на 17 (!) очков.

Вместе с поздравлениями, вместе с пожеланиями успехов я услышал и уже становящееся традиционным скептическое.

напоминание о том, что возможное и допустимое в первой лиге не «пройдет» в высшей.

Менялось название лиг, повышался их уровень, но «напутствия» были те же самые, уже мне знакомые.

Может быть, поэтому я и не придавал уже предупреждениям скептиков особого значения.

Мне поручили возглавить вторую сборную страны в 1972 году, еще в то время, когда рижане выступали в первой лиге: это был первый и пока единственный случай, когда работу со сборной страны, пусть и не первой, доверяли тренеру, работающему с клубом не из высшей лиги.

Мог ли я не воспользоваться случаем и не попробовать осуществить идею игры в четыре звена и с набором хоккеистов довольно высокого уровня?

Теперь идея игры в четыре звена была широко обнародована.

Об этом достаточно много говорили, писали и спорили, но по-прежнему никто не соглашался с предлагаемыми мною доводами. Найти себе единомышленников не удавалось.

Считали, что эксперимент рискован и не оправдан.

Но ведь это был уже не эксперимент. Это был опыт, проверенный в командах, выступающих в состязаниях разного уровня.

Против идеи игры с четырьмя тройками выступали и научные работники, сотрудничающие с хоккейными командами. Они утверждали, что если игрок проводит на скамье запасных на одну смену больше, то он выбивается из темпа и ритма игры и ему приходится едва ли не заново разогреваться, заново готовиться к тому, чтобы вступить в игру.

Мне кажется, команда, с которой я работал, доказывала ученым обратное. Доказывала, конечно, не столько теоретически, сколько на практике. Успехи рижан были очевидны, даже в высшей лиге. И тем не менее…

Впрочем, исключения допускались… Для таких «середнячков», как рижане, – у них нет мастеров высочайшего класса, и потому все равно, кто выходит на лед и сколько там набирается звеньев. И для суперклубов вроде ЦСКА – там мастера такого класса, что они, играя в любом режиме, все равно будут всех побеждать.

Нетрудно заметить, что эти аргументы иключают друг друга, но в споре с идеей игры в четыре звена использовались любые возможные, да и невозможные доказательства.

Теперь о четырех тройках писали много, особенно подчеркивали необычность действий рижан журналисты, однако почти все, кто «брал слово», были против использования в одном матче двенадцати форвардов.

«За» и «против»: дискуссия продолжается

Шло время, и настал год 1977-й, летом которого я начал работу с первой сборной Советского Союза и с ЦСКА. О том, почему и как оказался я в Москве, речь пойдет в следующих главах, сейчас же я хочу припомнить ту дискуссию, которая прошла на страницах трех номеров еженедельника «Футбол – Хоккей» в самом конце 1977 года, когда в чемпионате страны наступил традиционный пятинедельный новогодний перерыв. Редакция еженедельника подчеркивала, что в последнее время, особенно после чемпионата мира в Вене, внимание специалистов хоккея все больше привлекают вопросы тактики. Признано, что тактическое однообразие было одной из причин неудачи нашей сборной в чемпионате мира. А тактическая грамотность национальной команды, умение найти ключи к соперникам, действующим в разной манере, во многом зависит от работы хоккеистов в своих клубах.

Дискуссия, как мне показалось, была любопытная. Не стану сейчас пересказывать ее содержание, приведу лишь несколько высказываний, касающихся темы этой главы.

Одно только напоминание: к тому времени рижское «Динамо» четыре тройки форвардов использовало десятый сезон.

Анатолия Михайловича Кострюкова, работающего сейчас начальником Управления хоккея Спорткомитета СССР, считаю своим единомышленником и другом. До назначения на этот пост Анатолий Михайлович привлекался к работе со сборной СССР: вместе со мной и Владимиром Владимировичем Юрзиновым он готовил нашу главную команду к самым ответственным соревнованиям, особое внимание коллега уделял молодым игрокам, ближайшему резерву национальной сборной.

В 1977 году Кострюков работал в челябинском «Тракторе». Именно при нем уральские хоккеисты добились наибольших успехов, именно при нем заиграли в «Тракторе» мастера, которые вошли в состав сборной, стали чемпионами мира, и среди них такие талантливые игроки, как Сергей Бабинов и Сергей Макаров. Так вот, Анатолий Михайлович, выступая в дискуссии, говорил: «О целесообразности действий в четыре тройки говорить преждевременно. Так, в прошлом сезоне против соперников, игравших четырьмя тройками, и мы выставляли четыре звена. Есть у «Трактора» такая возможность и сейчас, но необходимости в ее использовании я не вижу. К примеру, мы в третьем периоде тремя звеньями переиграли московское «Динамо», а встречу со «Спартаком» сумели свести вничью, хотя эти команды действовали четырьмя тройками».

Следующим слово в дискуссии получил Олег Сивков, возглавлявший в то время ленинградский СКА. Он говорил: «И еще одно новшество появилось в арсенале многих клубов. Если раньше в четыре тройки играли рижские динамовцы, то теперь двенадцать нападающих выходят на лед почти в каждой команде. Но ведь рижане пошли на это, я думаю, потому, что у них не хватало исполнителей высокого класса. А зачем же делать то же самое остальным? Мне кажется, поддерживать необходимый темп можно и тремя звеньями».

Потом слово взял старший тренер горьковского «Торпедо» Игорь Чистовский. Он едва ли не дословно повторил размышления коллеги из Ленинграда: «Мне думается, не от хорошей жизни рижское «Динамо» начало играть в свое время в четыре тройки. Все понятно – не было мастеров ярких и индивидуально сильных, и этот недостаток необходимо было каким-то образом компенсировать. Но как? Работой каждого игрока в отдельности и всей команды в целом. Что ж, в данном случае такая тактика вполне оправдана.

Однако если у тренера есть игроки более высокого класса, исчезает необходимость выпускать их на площадку через три смены на четвертую. Словом, игра в четыре звена, на мой взгляд, не удел сильных. А ведь сегодня подобную тактику взяли на вооружение именно наши сильнейшие команды. Они все перешли постепенно к игре от обороны. Не знаю, пойдет ли это на пользу им самим и нашему хоккею в целом».

В следующем номере еженедельника дали возможность выступить и новому старшему тренеру ЦСКА. Я говорил: «Приходится порой слышать, что игра в четыре звена – это своего рода компенсация недостатка мастерства хоккеистов, а потому она – удел слабых. Убежден, что это – неправильная точка зрения. Неправильная потому, что использование четырех троек – это не простое увеличение количества нападающих. И не простая возможность лишь поддерживать высокий темп. Сводить все к тому, что одна команда, использующая четыре тройки, должна перебегать ту, которая выпускает на лед лишь три, значит, не понимать самой сути идеи. А ведь идея использования четырех звеньев в матче – идея прежде всего тактическая. Я, как тренер, получаю возможность варьировать состав в зависимости от обстоятельств игры: в какой-то отрезок матча могу использовать три звена, потом – четыре, а затем – снова три или «три с половиной» (со скользящим форвардом). Словом, четыре звена позволяют команде стать более гибкой прежде всего тактически».

Говоря об издержках, которые могут быть связаны с игрой в четыре звена, я сказал тогда, что одна из них заключается в том, что защитники вынуждены выходить на лед с разными нападающими, что сказывается на согласованности действий пятерки хоккеистов. Но с тех пор правила соревнований были изменены, сегодня команда может выставлять на каждый матч 22 игрока, в том числе 20 полевых, другими словами, четыре полных, наигранных пятерки хоккеистов. Стало быть, этот названный мною минус игры в четыре звена теперь уже снят.

Прошли годы, но… Но по-прежнему некоторые уважаемые специалисты не приемлют идею четырех звеньев. В частности, Аркадий Иванович Чернышев, мой учитель, объяснял осенью 1982 года, когда я начинал уже шестой сезон работы в ЦСКА, что игра в четыре звена мешает росту мастерства хоккеистов.

Известный спортивный журналист Лев Лебедев, выступая с первым в сезоне хоккейным обозрением, рассказывал в еженедельнике «Футбол – Хоккей» (в номере от 26 сентября 1982 г.), что на матче открытия в Лужниках, в котором встречались ЦСКА и горьковское «Торпедо», «заслуженный тренер СССР А. И. Чернышев высказал мысль, что молодежь у нас медленно поднимается к вершинам мастерства, потому что мало играет, если команда действует в четыре звена – в лучшем случае 15 минут, вместо двадцати при трех звеньях. Сокращение практики на 25 процентов, по его мнению, серьезно сказывается. И нет оснований, как считает Чернышев, говорить при этом об увеличении нагрузок, поскольку времени для отдыха по ходу матча игрокам предоставляется больше. Очевидно, это – актуальная тема для хоккейных специалистов, поскольку во всех командах сейчас много молодежи».

Здесь, видимо, происходит определенное смешение понятий. Да, времени для отдыха хоккеистам предоставляется теперь больше – спортсмены проводят на льду не треть, а четверть игрового времени, отведенного на матч. Но разве можно говорить о минутах, которые хоккеисты проводят на скамье для отдыха, и не говорить о тех минутах, которые они заняты на льду. Изменилось содержание игровой минуты, ее насыщенность, плотность. Теперь за единицу времени игрок успевает выполнить значительно больше тактико-технических приемов, чем несколько лет назад. Поясню, что, говоря о тактико-технических приемах, я имею в виду броски шайбы, передачи ее партнеру, прием шайбы на себя, обводку, попытки скоростного ухода от опекуна, всякого рода маневры на льду без шайбы, что составляет важную часть современного хоккея. Такая игра, более насыщенная по своему содержанию, требует от хоккеиста и больших усилий, во-первых, а во-вторых, в такой игре заметнее «прибавляют» в мастерстве и опытные, сложившиеся уже мастера, и молодые хоккеисты.

Посмотрите, как играет Фетисов.

Говорят: «У Вячеслава два сердца». Но когда уходит Слава с площадки, отыграв 40–50 секунд, у него порой едва достает сил добраться до скамьи запасных. Почему? Потому что плохо подготовлен? Слаб физически? Быстро устает? А как же два сердца?

Объяснение простое. Объем работы, выполняемой на льду этим защитником, огромен. Он постоянно начеку, обороняя ближние подступы к нашим воротам, и постоянно впереди, в атаке, едва ли не на «пятачке» у ворот соперника. Взаимозаменяемость всех пяти игроков нашего первого (и по моим понятиям, лучшего в мировом современном хоккее) звена требует постоянного движения всех нападающих и защитников, сумма их действий – технических и тактических – в одном игровом отрезке такова, что равняется работе, которую прежде, лет 8-10 назад, лидеры команды выполняли за два, а то и три игровых отрезка.

Хоккей в исполнении Вячеслава Фетисова, Игоря Ларионова и их партнеров несравним с тем, что видели мы несколько сезонов назад. Анатолий Владимирович Тарасов писал в «Советской России», что такой сильной пятерки в истории хоккея не было. Согласен с оценкой маститого тренера. Напомню только читателям, что все хоккеисты этого звена, стремительно поднявшиеся к высотам мастерства, выросли в команде, играющей в четыре звена. Владимир Кругов и Алексей Касатонов, кажется, и не знали другого хоккея.

А у Фетисова, если судить о нем с трибуны, и вправду «два сердца». И он умеет отдавать игре все свои силы за 40–50 секунд. Умеет – «с двумя сердцами» – уставать за эти секунды. Потому что играет в новый хоккей.

И более молодые хоккеисты ЦСКА, которые идут за своими лидерами, тоже стремительно растут, осваивая все премудрости сегодняшнего хоккея, – посмотрите хотя бы, как играет Михаил Васильев.

Вот почему не могу согласиться с соображениями, высказанными Аркадием Ивановичем Чернышевым.

Кроме того, есть еще одно обстоятельство.

У писателя Анатолия Рыбакова, автора книг «Кортик», «Екатерина Воронина», «Неизвестный солдат», «Тяжелый песок» и многих других, в его рабочем кабинете в Переделкине висит лозунг: «Чтобы написать, надо писать!» Не только точно, но и остроумно. И верно не только по отношению к труду литераторов, но и по отношению к хоккею. Молодежи, чтобы играть (научиться хорошо играть), надо играть. Молодые не набираются опыта, если следят за матчем со скамьи запасных.

А у команды, Действующей в четыре звена, значительно больше возможности предоставить своим молодым хоккеистам право выхода на лед. И, повторяю, не в конце выигранного матча, не в конце выигранного (или, напротив, безнадежно проигранного) сезона.

Трудность моего положения заключалась и в том, что я не мог в свое время все до конца объяснить публично.

Все аргументы в защиту новой идеи я использовать не имел права: какие-то преимущества игры в четыре звена оставались пока моим секретом. Да мне и не казалось необходимым вести дискуссии. За меня были результаты команды.

Работая в Латвии, естественно, я не обольщался по поводу соотношения сил ЦСКА и рижского «Динамо». В составе армейцев неизменно наличествуют великолепные мастера, в ведущей команде страны больше, чем у соперников, игроков, отвечающих самым высоким стандартам мирового класса. Как правило, армейцы обладают и наибольшим опытом международных встреч. У нас же в Риге, как и в большинстве команд, числящихся «середнячками», игроки были менее искусные. Однако, несмотря на это, мы, случалось, отнимали у лидера советского хоккея до 4 (из 8 возможных) очков. И в то же время рижские динамовцы страстно боролись против всех клубов высшей лиги, не делили их на тех, кто им по силам, а кто – нет, и потому-то прочно закрепились в высшей лиге, в верхней части турнирной таблицы.

Разумеется, при игре в четыре звена есть и негативные моменты, но они с лихвой перекрываются «плюсами».

Самая главная трудность – надо перестраивать психологию игроков.

Когда я пришел в ЦСКА, меня постоянно расспрашивали, неужели и первая тройка должна находиться на льду не 20 – 25 минут игрового времени, а пятнадцать? Всего пятнадцать, как все? Не расточительно ли так мало использовать несравненное мастерство Владимира Петрова и его славных партнеров? Ведь они могут дать команде много, больше других. Именно они чаще всего решают исход одного матча и чемпионата в целом.

– Да, класс первой тройки ЦСКА внушает уважение, – отвечал я. – Но разве из этого следует, что тренеры клуба или сборной СССР могут, имеют моральное право в каждом матче направлять их на лед вдвое чаще, чем остальных хоккеистов команды?… Это возможно только при необходимости, при исключительных обстоятельствах…

Я, разумеется, знал, как играет ЦСКА. Видел, что прославленные мастера использовались так, что можно порой было говорить: команда играет не в четыре, а в одно звено. По моим наблюдениям, в течение многих лет первое звено играло больше, чем это диктовалось интересами команды. Михайлов, Петров и Харламов выходили на лед и тогда, когда можно было этого не делать, когда можно было поберечь ведущую тройку и использовать ее как ударную силу, способную повернуть ход матча, использовать в критический момент, а не с первых и до последних мипут поединка.