Текст книги "Золотой эшелон"

Автор книги: Виктор Суворов

Соавторы: Ирина Ратушинская,Владимир Буковский,Майкл Ледин,Игорь Геращенко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

Обнялись Савела с Зубровым, расцеловались. На тачанках сивоусые пулеметчики поотворачивались да взоры опустили, а бабы-молодухи заревели все разом.

– Та вот же злая судьба: приказали другу моему коммунистов до Москвы довезти. – При этих словах зашумела толпа, и шум сильно угрозой отдавал и полным неодобрением. – Так вот, мне, паны, задача: и коммунистов пропустить не могу, и друга не могу обидеть. Как же быть? – И озадачилась толпа: как же быть? Век думать будешь, так ничего ж и не придумаешь!

– Так вы ж думаете, что я на такую загадку отгадки не придумал? – И загорелись надеждой глаза. – Придумал! – Вздох облегчения пробежал, как ветер по степной траве.

– Так вот, есть у нас Ленечка. – При упоминании имени Ленечки хохот тряхнул тачанки, поприжимали кони уши, а хохот не утихал, мешая Савеле говорить. Поняла братия своего атамана замысел и хохотала, одобряя мудрость его. – Так вот, есть у нас Ленечка, и пусть они у себя там выберут. И пусть Ленечка встретится с тем, с ихним, на кулачки, значит. Правило старое: до первой смерти. Если убьют нашего Ленечку… – Тут хохот довел до слез многих, и ох как трудно было завершить атаману свою речь. Но нашел Савела силы в себе: – Так вот, если убьют нашего Ленечку, так и спорить не о чем: поезжайте себе. А уж если Ленечка победит, то езжайте себе, а коммунистов тут оставьте!

И вышел Ленечка, далеко за два метра, в наколках по самые уши, с железным зубом. А хохот уж и унять нельзя.

Оглядел Зубров Ленечку наколотого и условия принял. До первой смерти так до первой смерти. Есть и у нас в спецназе крупные типы.

– Салымон!

– Чего? – нарушая уставную формулу ответа, отозвался Салымон из первого вагона.

– Покажись! – тоже почему-то нарушил Зубров принятую уставом формулу.

Показался Салымон, и враз стихла толпа.

– Вот, Салымон, тебе объект атаки. Биться без лопат, без ножей, без антенн, без кнутов. Кулаками. Насмерть. Понял?

– Понял.

– Ну так бейся.

Вышел Салымон вперед. Осмотрел противника. Солиден. А Ленечка-противник долго не ждал. Развернулся и врубил Салымону прям между глаз кулаком. Врубил так, что слышен был хруст. И тут же врубил Ленечка Салымону в челюсть. И понеслось. Засвистела, заплясала толпа. И Золотой батальон засвистел: вот тебе и Салымон! Думали – богатырь, думали – непобедим. А Ленечка во вкус вошел, лупит Салымона, как хочет, тот только прикрывается. И уж в крови все Салымона лицо, в синяках. И хочется Зуброву крикнуть командно страшный клич: «Салымон, БЕЙ!» – и не помнит Зубров той магической формулы. А Ленечка вошел в заключительный этап убийства, пару раз ногой Салымона двинул и вдруг замолотил его такой серией ударов, от которой толпа в полный восторг пришла, и знала уж толпа наперед, что темп теперь с нарастанием пойдет. И пошел! И пошел! Все чаще и чаще Ленечка лупит. Знает, что нечего ему теперь бояться, и уж удары его не Салымону адресованы, но публике. Теперь Ленечке себя в лучшем свете показать. Теперь Ленечке эффект нужен…

А потом как-то все сразу оборвалось. Логика нарушилась. Впечатление такое неприятное, как в том кинозале, когда вдруг на самом интересном месте пленка порвалась, свет загорелся и вместо сказочного царства сидит зритель в оплеванном зале. Так и тут было. Стоит Салымон – морда избита до полной неузнаваемости. Если б не его рост, так и не узнаешь, Салымон это или какой там Кашкилдеев. Стоит Салымон-бедняга, морду свою побитую рукавом утирает. Горит морда огнем. Хоть бы кто догадался полотенце с холодной водой подать. А Ленечка лежит. Трепыхнулся разок, подтягивая левое колено к животу, и вроде как расслабился, выдохнув. Когда Салымон Ленечке двинул, никто не уловил. И Зубров не уловил. И потому интересуется:

– Ну что там, продолжать будем или хватит?

Наклонился над Ленечкой местный лекарь, нащупал на шее жилу и сообщил, что бой окончен победой Салымона. Полной победой.

Ничего не сказал батько Савела, только махнул рукою, чтоб, значит, баррикаду на пути эшелона убрали, и пошел в свой шатер не прощаясь. Молча и тачанки во все стороны покатили. Каждый к своему куреню поспешил, кашу варить, с глубоким неудовлетворением, мол, зрелища ждали, а зрелище отменилось.

А к Салымону Зинка бежит с полотенцем да с водой холодной. И ревет, и Салымона обнимает. Дуры бабы. Чего реветь-то? Жив человек, здоров, только морда вся избита, как яблоко печеное. Морда заживет. Так чего же реветь?

А Зубров – к последним вагонам, поздравить ответственных товарищей с чудесным спасением. Да решил им и Салымона, их спасителя, представить.

– Салымон!

– Я!

– Ну, кончай мыться, иди сюда.

Кончает Салымон умывание, бежит, на ходу заправляется. А у последних вагонов Зуброва уж поджидают ответственные товарищи.

– А известно ли вам, полковник, что азартные зрелища у нас запрещены?

– Известно.

– Значит, вы, полковник, сознательно свой батальон развращаете. Солдат на кон ставите – и все из-за чего?

Из-за вашей нездоровой тяги к общению с бандитами и острым ощущениям. Уж не на деньги ли вы играли? В надежде разбогатеть сюда завернули, видимо?

Тут и Салымон подбежал, а ответственные товарищи не унимаются:

– Вам приказ дали, а вы вместо того чем занимаетесь? Бесчестно это, полковник! При вашем солдате заявляем: бесчестно!

Ох, не следовало бы товарищу Званцеву этого говорить. Вскипел Зубров и от этого стал исключительно вежлив.

– Вовремя вы мне о чести, господа коммунисты, напомнили. Душевно благодарен. Покажись-ка, Салымон… Эк тебя изукрасило. Славненько, славненько. Был бы я министром обороны – так я б тебя за такой бой, за спасение батальона, за храбрость и стойкость в офицеры произвел. Но с этим пока погодить придется. А пока – при ответственных товарищах – приношу тебе извинения, что жизнь твою на кон поставил. Ошибку свою признаю. Поможешь ли исправить?

– Так точно, командир!

– Постой, гляну, все ли в вагонах. Давай-ка отцепим этот крюк. Так. Хорошо. Теперь заходи в вагон и давай сигнал к отправлению.

Как-то не сразу поняли партийные боссы, что вагоны их отсоединились и больше не составляют целого с Золотым эшелоном. И что расстояние между уходящим эшелоном и отцепленными вагонами быстро нарастает. Закричали они, заголосили. Зубров им с задней площадки уходящего эшелона ответил:

– А идите в…

Но из-за шума уходящих колес не поняли ответственные товарищи, куда им идти: в Ростов? в Донецк? в Славянск?

С давних времен принято в степях шест ставить и конский хвост на вершине, мол, граница владений. И вот стоит телескопическая антенна радиостанции дальней связи, кабина герметическая с аппаратурой – рядом и конский хвост на вершине антенны. Все ясно – тут батько Савелы владения кончаются. Степной разъезд – ни деревца, ни кустика. Только кони в степи стреноженные да пулеметная тачанка распряженная прямо у самой железнодорожной линии.

Остановился Золотой эшелон, подчиняясь красному сигналу.

– Кто тут у вас Зубровым будет?

– Я Зубров. В чем дело?

– Батько просил на связь. Зайдите.

Входит Зубров в аппаратную, снятую с армейского грузовика. Радист включил какие-то тумблеры, отчего загорелись разноцветные лампочки, подает Зуброву микрофон.

Берет Зубров микрофон и уж голос батько слышит:

– Здоров, Зубров!

– Здоров, батько Савела!

– Уезжаешь?

– Уезжаю.

– Я же тобой и поговорить не успел по душам.

– Еще встретимся, куда денемся.

– Слышь, Зубров, а может, ты к чертям всю свою армию да и вернешься ко мне? У меня раздолье и свобода. Девку я тебе найду, вся Украина ахнет. Молодцам твоим всем по доброму коню дам. Ну как?

– Нет, батько Савела, мне страну спасать надо.

– Слышь, Зубров, про меня теперь вся степь говорит.

– Что говорит?

– Болтают люди о мудрости моей, мол, вроде и спор проиграл Савела, а все равно получил то, что хотел. Хлопцы выдумывают всякие истории, отгадать все пытаются, как так я этих коммунистов получил. Так обрадовались, что даже и коммунистов не сразу убили. Слышь, Зубров, и про тебя вся степь болтает. Я ведь тоже общественное мнение изучаю. Болтают люди, что ты человек какой-то особый. Говорят, что хоть Савела его и обманул…

– Так не обманывал ты меня…

– То-то и дело, что не обманывал, а люди болтают, что кто Зуброва обманет, тому и трех дней не прожить…

– Ну, один день ты после того прожил.

– Два осталось. И ведь не обманывал же!

– Успокойся! Жить тебе долго. Я похлопочу.

– Перед кем?

– Да мало ли у меня друзей.

Выключил Зубров связь, вышел из кабины, радиста подозвал: передай людям в степи, что батько Савела меня не обманывал. Передай, чтоб батьку слушались.

…И пошла с того часа гулять по степи молва о том, что батько Савела мудрый и честный правитель, что батько Савела никогда никого не обманывал, что батьку слушать надо, но, мол, и над батькою есть сила.

Глава 13

ПРОПАЖА

К вечеру эшелон должен был подходить к Ростову-на-Дону, а оттуда были развилки. Зубров собрал в командирском купе офицеров батальона на совещание. Обсуждался дальнейший маршрут.

От Ростова можно было поворачивать на север и почти по прямой идти на Москву. Присутствовавший на совещании старший машинист, услышав это, заерзал на месте.

– Никак нельзя от Ростова на север сворачивать, товарищ полковник!

– Это почему же? – спросил Зубров.

– Потому как, едучи на север, мы никак Воронеж объехать не сможем.

– Ну и что?

– А там, товарищ полковник, никого живого нет и быть не может. Я на всех остановках местных спрашивал, что там дальше. И все в одну душу говорят: взрыв был в Воронеже. Теперь в тех местах только пауки водятся. Огромные, с собаку размером.

– Что за взрыв? Атомный, что ли?

– Разрешите доложить… – вмешался молоденький лейтенант, недавно переведенный в спецназ из инженерных войск.

– Докладывай.

– Под Воронежем атомная электростанция находилась. Полгода тому назад на ней произошла авария. Системы аварийного охлаждения вышли из строя. Как в Чернобыле. Только об этом шуму было меньше: не до того. Взрыв при этом получился слабый, реактор не такой мощный. Тепловой выброс, которого только и хватило, чтоб регулирующие стержни снести. Сначала даже обрадовались, что взрыв маломощный. Думали, этим и кончится. Полк, в котором я служил, бросили на оцепление. Мы под самой станцией стояли: заражение вначале было небольшое.

А реактор, оказалось, продолжал греться, пока все в нем не расплавилось. А когда расплавилось – вниз пошло. Прожгло плиту, на которой реактор стоял: два метра бетона – только так… И дальше пошло, пока до грунтовых вод не добралось.

Теперь там самый большой в мире гейзер. Каждые два часа столб радиоактивной воды на двести метров выбрасывает. А ветер водяную пыль, конечно, несет. После первого выброса из нашего полка в живых остались только те, кто в увольнении был. И я в том числе. Теперь там и правда ничего живого, а гейзер все бьет. До этого дела некоторые ученые, мать их так, под землю атомные станции предлагали прятать. А оказалось – под землю еще опаснее…

– Хватит тебе в технические дела вдаваться, – прервал лейтенанта Зубров.

– Доложи, машинист, как нам Воронеж обойти.

– На Сталинград поедем, там вдоль Волги до Сызрани, а оттуда через Пензу и Рязань на Москву.

– А по этой дороге атомных станций нет?

– Атомных нет. А вот химический комбинат в Саратове имеется.

– Вот черт… А с ним что стряслось?

– Вроде пока ничего. Пока.

Стоит на горизонте баба исполинская, с мечом занесенным: Сталинград. Приказал Брежнев у Сталинграда поставить памятник, да такой, чтоб за сто километров меч из-за горизонта виднелся. Вот и виднеется. А зачем, для чего, никому непонятно… Объясняли народу, что, мол, в честь блестящей победы. Но победа такой была, что стыдно объявить число потерь. Ляпнул кто-то, что, мол, двадцать миллионов Советский Союз потерял, и пошел слух по миру гулять, и давай эксперты тот слух повторять. Эксперты тоже ведь люди, такие же славные люди, как пулеметчики у батьки Савелы: услыхал что интересное, ну и повтори. И никого не интересует источник, который о двадцати миллионах первым ляпнул. А самым первым был американский президент Джон Кеннеди, который о России знал ровно столько, сколько ему советники подсказывали, а уж где советники информацию брали, то нам неведомо. Одним словом, спросил президент, не подумав: «Сколько миллионов положили? Уж не двадцать ли?» – «Ага, – отвечает Хрущев, – именно так – двадцать». Так слух был рожден и пошел по свету экспертами цитироваться. А если бы американский президент навскидку определил бы потери в десять миллионов, так и было бы их десять.

Встал эшелон в тени монумента, особого почтения нет к нему. Брехня, она и остается брехней, хоть ты ее в тысячи тонн железобетона отлей. Правду сказали бы, так, может, и уважение появилось бы. В общем, не до статуи батальону. Прошла команда: бриться, стричься, в бане мыться, песни петь и веселиться! И веселится батальон, и моется, фыркая, и бреется, шеяку бычью к зеркалу вздернув, и тельняги стирает, на ветру выстиранные поразвесив. На полустанке эшелон стоит, в город не въезжает, тут спокойнее: все вокруг видно, никто внезапно не ударит, и потому – расслабьтесь, братцы. Расслабляются спецы, веселятся. Только Зуброву веселья нет, и подметил это только один – майор Брусникин. Зашел.

– Не мое это дело, товарищ полковник, но чудится мне, что, сдав коммунистов батьке Савеле, вы покой потеряли.

– Правильно, Федя.

– Забудьте их, они преступники.

– То, что преступники, – это по их мордам видно. Но я должен был сам…

Хотел Зубров продолжать, но тут в дверь стукнул Салымон:

– Командир, Росс пропал!

– Как пропал?

– Как сквозь землю.

– Везде просмотрел?

– Везде.

Взвыла сирена. Взял Зубров микрофон:

– Батальону. Боевая тревога. Орудийным башням и БМД круговое наблюдение и обстрел по варианту два. Все ГАЗ-166 – с платформ. Первый взвод, забрать все машины и через тридцать минут мобилизовать в окрестностях весь подвижной транспорт, включая автобусы и мотоциклы. За захват вертолета – награда особая. Седьмой взвод – оборона правее эшелона, восьмой – левее, девятый – мой резерв. Остальным готовиться к поиску – выезд немедленно после получения реквизированного транспорта. Офицерский состав – ко мне.

Полетела земля комьями вокруг эшелона – зарывается спецназ. Ощетинились первые окопчики пулеметными стволами и гранатометными жерлами: кто знает, что случиться может? Так вот, пот экономит кровь – лучше десять метров окопа, чем метр могилы.

Газики мигом на насыпь скатились, и понеслись три из них сразу в аэропорт. В 11.15 аппаратура правительственной связи Золотого эшелона подключена к каналам местного руководства и от имени Политбюро Зубров потребовал от местных властей поднять по боевой тревоге все войсковые части вооруженных сил, внутренних войск МВД, милиции и КГБ; Зубров потребовал также представить сведения о всех способных летать вертолетах, которые находятся в воздухе или на земле. В 11.16 захвачен первый самосвал. В 11.18 захвачен мотоцикл и школьный автобус. В 11.23 последовал ответ местных властей о принятых мерах и заверения в том, что ни одного исправного вертолета в районе города нет. В 11.32 группа спецназа вступила на территорию полузаброшенного аэропорта. В 11.39 группа сообщила, что в аэропорту исправных вертолетов не обнаружено. В 12.13 последняя из предназначенных для поиска групп на захваченном транспорте приступила к выполнению боевой задачи. В 12.24 из аэропорта старший сержант Салымон доложил о захвате приземлившегося вертолета Ми-8 с делегацией местных партийных лидеров. В 12.27 вертолет с группой спецназа на борту приступил к выполнению поставленной задачи по поиску гражданина США мистера Поля Росса. В 12.29 полковник Зубров сообщил, что именем Политбюро вертолет Ми-8 реквизирован для выполнения ответственной правительственной задачи; в случае если Сталинградский обком еще раз представит преднамеренно ложную информацию, Золотой батальон спецназа именем Политбюро проведет чистку рядов местной партийной организации с вывешиванием руководства и непосредственно виновных на телефонных, телеграфных и других столбах. В 12.41 полковнику Зуброву доложили из обкома о направленных в его распоряжение двух вертолетов Ми-24, одного Ми-6 и трех Ми-8, о закрытии всех дорог вокруг города, о выставленных патрулях и заставах, о выделении ответственного сотрудника обкома в распоряжение Зуброва для координации действий местных органов и вверенных Зуброву подразделений. Тем временем Зубров лично вел следствие. За час были собраны многочисленные свидетельства офицеров и солдат, местного железнодорожного персонала и случайно оказавшихся лиц. Вывод получался простым и ясным: Росс похищен. Похищение тщательно заранее спланировано, всесторонне подготовлено и блистательно осуществлено. Весь день и вся ночь результатов не дали.

В поезде Россу было скучно. Ему не хватало в особенности двух вещей: деловых новостей и пристойного туалета. Последнее, то есть отсутствие возможности помыться по-человечески, наводило на него глубокую тоску. Каждый раз, когда поезд останавливался, чтобы набрать воду, Росс спешил возместить упущенное.

Так было и на этот раз. Все уже вернулись в вагоны, а Росс все еще плескался и фыркал под струей воды. Вдруг ему показалось, что он не один. Он нервно оглянулся: степь да степь кругом, и ни одной живой души. Все было тихо. И все же ощущение, что за ним наблюдают, не оставляло его. Ой бы поклялся, что из близлежащих кустиков за каждым его движением следили чьи-то глаза. Росса охватил ужас – такой ужас, который, наверное, овладевал нашими предками, когда за ними крался саблезубый тигр. Он ринулся к поезду, прыгая через шпалы и думая о том, как приятно будет оказаться вновь под защитой брони и пушек. О, блага цивилизации! Но в тот самый момент, когда эта мысль сформировалась в его сознании, веревочная петля, мягко просвистев в воздухе, обвилась вокруг него и тело Росса рвануло вбок в сторону. Он скатился под откос, успев лишь подумать, что покалечится. Но боли он не почувствовал, как не услышал ни одного звука.

Очнулся он, оттого что спине его было холодно, а лицо горело. Жар шел от костерка, разведенного в полуметре от него. Росс лежал на спине, его ломило, как с похмелья. Перед глазами все плыло. Росс видел лишь неясные тени. Вдруг кто-то ткнул его в поясницу, и он услышал голос:

– Говори, русская свинья.

Слова были русскими, но акцент был Россу незнаком. Он не знал, что он должен говорить. «Если бы только перед глазами прояснилось, – подумал он, – я бы мог сообразить, что это за люди». Росс попытался поднести руки к лицу, но эта попытка вызвала резкую боль в правом плече.

– О господи! – простонал Росс на родном языке.

– Сколько вас в поезде? – спросил другой голос, но с таким же странным акцентом.

Теперь Росс увидел, хотя перед глазами еще расплывались контуры, что их было много, человек, наверное, двадцать. Стоявший перед ним был одет в форму защитного цвета. Его лицо, пересеченное длинным шрамом, обрамляла густая черная борода. Горящие глаза были того же цвета. Эти глаза смотрели на Росса с таким лютым выражением, что он понял – это и есть главарь.

– Пожалуйста, – пробормотал Росс по-русски, – подождите секунду. Нет ли у вас воды?

– Воду получишь позже. А сейчас говори. – Вопрос задал опять человек со шрамом. – Сколько человек в поезде?

– Послушайте, – Росс говорил теперь более связно. – Я не русский. Я из Чикаго. Америка, Соединенные Штаты. – Плечо его все еще ныло, а на правой руке запеклась кровь.

– Сними ботинки.

Это был приказ, и Росс, не успев понять, что приказ адресован не ему, попытался сесть и дотянуться до ног. Небольшого роста человек, тоже с бородой, схватил его за лодыжки и содрал с него ботинки. Росс заметил у него на голове небольшую ермолку, приколотую двумя-тремя булавками. Ермолка была темно-красная, с ярко зеленой и желтой вышивкой. «Еврей?» – промелькнуло у него в голове.

После того как с него сняли носки и туфли, еще один человек в защитной одежде опустился на колени перед ним. Росса поразило, с какой невероятной скоростью двигались эти небольшие люди, но удивление его длилось недолго: боль сменила его. В руках у маленького бородатого оказалась толстая палка, и он с силой ударил Росса по подошвам. Росс вскрикнул, мышцы его сжались.

– Русская собака, неверная свинья! Сколько людей на поезде?

– Я не знаю точно, может быть двадцать. Я их всех не видел. Я – американец! посмотрите на мои туфли – таких в Москве не делают! Посмотрите на мою одежду – на мне все американское, не русское, а а-ме-ри-кан-ское!

Что-то в этой речи остановило внимание его инквизитора, и он произнес фразу на языке, которого Пол не знал. Теперь Пол видел и остальных – чернобородые, темноглазые, и на всех – темно-красные ермолки с разноцветной вышивкой. Росс пытался лихорадочно сообразить, кто они такие, но ему ничего не приходило в голову. Такие ермолки, он знал, носили только правоверные евреи; но что бы делала банда правоверных евреев-мародеров в этих степях? С другой стороны, если они не евреи, то они мусульмане. Но все мусульмане, о которых Росс когда-либо слыхал, носили на головах тюрбаны или же такие штуки, как у Арафата, а эти – нет. Кто же, черт возьми, они такие?

– Ты сказал, что твои ботинки американские?

– Да-да, американские. Соединенные Штаты. Я приехал из Америки. Я – не русский! Другие – русские, я – нет.

Росс заметил, что начал плакать, сначала медленно, затем всхлипывая, задыхаясь, судорожно хватая воздух.

Главный шевельнул рукой, и человек, стоявший около Росса на коленях, резко ударил его по лицу тыльной стороной руки. Голова Росса дернулась назад, но удара он не почувствовал – его голова ткнулась во что-то мягкое. И снова отрывистый вопрос:

– Что делает американец с убийцами из спецназа? Мы привыкли, что русские лгут. – Кивок, и снова палка хлестко ударила по пяткам Росса.

Он вскрикнул и непристойно выругался на родном языке; тут же опомнившись, он продолжал по-русски:

– Пожалуйста, выслушайте меня. Я американский бизнесмен. Я приехал сюда, чтобы продать русским мыло. Я ничего не имею со спецназом. Они охраняют мое мыло, вот и все.

Это объяснение вызвало взрыв смеха, а затем короткий разговор между захватившими его. Человек со шрамом, все еще хмыкая, подошел к Полю настолько близко, что тот ощутил исходивший от него резкий запах лошадиного и человечьего пота. Поля передернуло.

– Ты ожидаешь, что мы поверим в эту сказку? Что мыло для вашей армии приобрело военную ценность? Этот поезд выполняет военную миссию, и ты – часть этой миссии.

– Нет! – Росса охватило отчаяние. Кем бы они ни были, они определенно не любили русских. – Никакой русский не пошлет американца с военной миссией. Подумайте, ведь мы деремся с русскими уже целое столетие. Как вы думаете, кто вооружал афганцев? Мы! Вы слышали о вьетнамской войне? Мы дрались во Вьетнаме, потому что мы думали, там русские. Вот почему. И Фиделя мы пытались убить. А Гренада? – ему пришлось употребить английское название этого острова, так как он не знал русского. – Что же вы думаете, теперь мы станем помогать русским?

– Хорошо говоришь. Но ты был в поезде, и это военный поезд.

– Мне сказали, что дорога беспокойная, что хулиганы и преступники попытаются украсть мыло, поэтому его и охраняют.

– Откуда ты приехал?

– Из Одессы.

– Но эта дорога не ведет из Одессы в Москву.

– Обычная дорога закрыта, нам пришлось объезжать.

Вдруг он почувствовал, что на нем расстегивают брюки.

– Подождите, подождите, что вы делаете? – но брюки его и трусы с него содрали, и он опять почувствовал с одной стороны холодный ветер, а с другой неприятное тепло от костра.

– Ага. Ты обрезан.

Кто-то с силой развел его ноги, и корявые пальцы держали его за член. Мошонка его инстинктивно сжалась. Этого не может быть! «Эта дурацкая шутка, дурацкая шутка русских, и ничего более. О господи, пусть это будет так!»

– Да, конечно, – Росс с трудом вытолкнул эти слова через судорожно сжатые зубы.

– Почему ты обрезан?

– Всех американцев обрезают сразу после рождения.

– Христиане не делают обрезания. Какая у тебя религия?

Росс знал, что от ответа на этот вопрос может зависеть его жизнь. Однако он не знал, какой ответ окажется правильным. Ясно, они какие-то религиозные фанатики, но какие? Если мусульмане, ему не стоит говорить, что он иудей. Но он не может и заявить, что он мусульманин, потому что он не знает ничего о мусульманской религии и это его захватчики обнаружат мгновенно. Слова о христианах звучали не очень дружественно, да, кроме того, они, кажется, и не поверили, что он обрезанный христианин. Что же сказать? «Ну, ладно, – подумал он. – Я не знаю, что сказать, – скажу этим подонкам правду. Большую часть правды».

– Я не принадлежу ни к какой церкви. В моей стране обрезание не имеет религиозного значения. Это чисто гигиеническая процедура.

– Так ты атеист? Ты веришь в мыло?

– Нет, я верю в Бога. Но я не принадлежу ни к какой церкви.

Это заявление снова вызвало у присутствующих оживленный обмен репликами на непонятном языке. Через несколько минут Росс робко спросил:

– Пожалуйста, разрешите мне надеть снова брюки.

– Эти брюки ты наденешь или как новый человек, или как мертвый человек.

Тот, со шрамом, повернулся и отошел от Росса, и с ним отошли почти все присутствующие. Около Росса остались трое. Его подняли на ноги, и один из троих поднял одеяло и подушку, на которых лежал Росс.

– Иди за мной.

Его подтолкнули к огню, он споткнулся и упал на колени, совсем рядом с огнем. Чья-то сильная лапа схватила его за воротник куртки и швырнула на одеяло. Пока Росс соображал, что с ним происходит, появился еще один. В руке он нес металлическую тарелку, на которой скворчало мясо и лежала горка нарезанной капусты.

– Ешь как следует.

Росс не понял, чем отдавало мясо, но оно было съедобно, чего нельзя сказать о капусте. Поэтому он налег на мясо, надеясь, что, когда вернется в Чикаго, врачи смогут спасти его от болезни, которую он здесь непременно подхватит от этого блюда.

«О чем я думаю? – затем промелькнуло в его голове. – Это ли должно меня беспокоить? Я в руках у полусумасшедших религиозных фанатиков, раздетый, перед костром, мошонка моя трепещет на ветру, а фанатики с интересом обсуждают, что им делать с моим обрезанным членом». Опять его передернуло.

В это время один из захвативших его внезапно вскочил на ноги, отошел от костра и через несколько секунд вернулся, держа в руках металлическую кружку.

– Пей, это тебя согреет.

Росс осторожно глотнул, и, к своему удовольствию, обнаружил, что пьет горячий мятный чай. Он опорожнил кружку и протянул своему охраннику:

– Долейте, пожалуйста.

Но охранник покачал головой и показал на приближающуюся к нему группу, во главе которой шел человек со шрамом.

– Смотри, они уже решили.

Группа окружила его, и человек со шрамом сказал:

– Мы верим тебе, американец. Так что ты останешься с нами. Может быть, поможешь нам драться с русскими, как ты помогал нашим братьям в Афганистане.

Росс всхлипнул, на него накатила волна облегчения.

– Но, – продолжал главарь – на одном условии. Ты не можешь быть с нами, если ты не подчинишься законам Аллаха. Ты должен обратиться в мусульманство. Если ты этого не сделаешь, нам придется убить тебя здесь же, и прямо сейчас.

– Но я ничего не знаю о вашей религии, я даже не знаю, кто вы.

– Узнаешь. Мы – члены секты суфистов, хранителей священного Корана, защитники веры пророка Магомета.

– Долго ли занимает обращение? – Когда-то Росс что-то читал о крестоносцах, и внезапно в его памяти всплыла фраза: «Ислам или меч». «Недаром, – подумал он, – его профессор по этому поводу заметил, что это – несложный выбор».

– Ты должен провозгласить свою веру в Аллаха и его пророка Магомета. В глазах Аллаха этого достаточно. А остальному мы научим тебя позже. Сейчас же повторяй за мной трижды:

– Ла Илаха илла-лла; Мухаммаду Расулу-лла.

– Что это значит?

Глаза человека со шрамом вспыхнули, рука его сжалась в кулак:

– Нет бога, кроме Аллаха, и Магомет – пророк его. В этом вся истина.

Росс изо всех сил старался правильно произнести арабские слова, но человека со шрамом это не удовлетворило. Он схватил Росса за плечи и встряхнул его.

– Важны не только слова, американец. Ты должен верить в то, что произносишь. Не только твоя жизнь, но и твоя бессмертная душа зависит от того, насколько страстно ты стремишься быть обращенным. Лжеца мы узнаем, – тут он выпрямился, и глаза его сверкнули, – и истребим с лица земли.

Росс попытался вложить всю свою душу в непонятные арабские слова, три раза человек со шрамом пропел их, и три раза Росс повторил молитву нараспев. После этого человек со шрамом обнял его, и все остальные окружили, тряся за плечи, обнимая, пожимая руки. Впервые с того момента, как Росс пришел в себя, он расслабился. Итак, он – мусульманин, он подумал о том, что скажут по этому поводу его родители, о том, с каким успехом он будет рассказывать эту историю за коктейлем в Чикаго. Лицо человека со шрамом осветила улыбка, и он обнял Росса за плечи.

– Теперь осталось еще закончить ритуал, и ты будешь одним из нас.

Этого Росс не ожидал.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну как же, все мусульмане должны быть обрезаны. Мы обрезаем своих детей, когда им исполняется девять лет, а вновь обращенных – тогда, когда они принимают ислам. Ты – новообращенный, но ты уже обрезаный. Мы обсудим эту проблему, ибо она для нас несколько необычна. Мы впервые встречаем человека с таким случаем. Впрочем, мы решили, что первое обрезание сделано не совсем правильно. Поэтому мы закончим работу. Это будет сделано быстро.

Росс почувствовал слабость в коленях, кружка выпала из его рук. Человек со шрамом отступил в сторону, и из-за его спины появился другой мусульманин, такой же черноглазый и чернобородый, в такой же цветной тюбетейке. В правой руке он держал длинный нож, на полированном лезвии которого играли отблески пламени. Он напоминал персонажи картины Шагала, – но в отличие от шагаловского ангела, плывшего над минаретами и облаками, этот стоял обеими ногами на земле. Кто-то схватил руки Росса и свел их за его спиной. Чернобородый приблизился и схватил член Росса левой рукой. Он нахмурился, и начал прикладывать лезвие под различными углами, пытаясь найти правильную позицию. Росс почувствовал, что сейчас обкакается.

– Во имя Аллаха, какой секретный груз везет поезд? – проревел голос, как бы исходивший с небес.

– Мыло, – проблеял Росс.

– Что? Ты смеешься над нами, сын собаки!

– Честно – мыло, только мыло.

От резкой боли искры промелькнули перед его глазами, и он, проваливаясь в какую-то черную дыру, успел лишь хрипло произнести:

– Мыло…

Пришел он в себя от утренней свежести. Вокруг него никого не было. Люди и лошади, шагаловский ангел с ножом и пророк, украшенный шрамом, все исчезли как дурной сон. Только тлели угольки вчерашнего костра. Может, это и был кошмар? Спотыкаясь, Росс медленно заковылял по направлению к новому дню, появляющемуся из-за горизонта. Он так и не осмелился посмотреть на то место, по которому вчера прошел нож чернобородого.