Текст книги "Золотой эшелон"

Автор книги: Виктор Суворов

Соавторы: Ирина Ратушинская,Владимир Буковский,Майкл Ледин,Игорь Геращенко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 14 страниц)

Глава 20

ШУТКИ ФОРТУНЫ

Миновали уже и Люберцы, а в командирской рубке все шло чаепитие. Зубров держал речь.

– К Москве подъезжаем. Как нам с главным долгом разбираться – там видно будет. А долг номер два у нас – перед Полем. Мы его все же без мыла довезли. Некрасиво получается.

– Да что ты, Виктор, я все понимаю. Это же не ваша вина! – вскинулся Поль.

– А ты, Поль, не горячись. Что, господа офицеры, делать предлагаете?

– По анализу перехвата вагон мыла должен сегодня прибыть на Красную Пресню. Может, это самое мыло и есть, которое у нашего Поля умыкнули, – сообщил Брусникин.

Подбросило Зуброва:

– Так что делать будем?

– Брать надо, – оживился Салымон.

– Так ясно, что брать, – как? – оскалился Брусникин. Глянул тут Зубров на свои сапоги и улыбнулся им:

– А на этот счет мне один хороший человек недавно сказку рассказал. Брусникин и Салымон, собирайте лучших ребят. Место ваше в контейнере. По триста патронов на брата хватит? Ну и лопату на каждого. Действуйте! А ты, Поль, при мне пока оставайся.

С тем и подошел эшелон к Красной Пресне. Там, однако, ждали. Не прошло и пяти минут, как Золотой эшелон, пустой и брошенный, оказался на запасном пути. Зубров с сорванными погонами ехал в черной «Волге». За руки его заботливо придерживали два вежливых молодых человека. Так же вежливо два пистолетных ствола упирались ему в бока. Другая «Волга» тем же манером везла Поля. Процессию завершал огромный тягач с контейнером в сопровождении мощного эскорта.

Что находится вокруг Ходынки – каждый москвич знает: ведущие конструкторские бюро Советского Союза. Космосом там занимаются, авиацией и прочими серьезными вещами. Что находится на самой Ходынке – каждый захудалый шпион знает: военная разведка ГРУ, ее тайный аэродром и ангары с самолетами правительственной эвакуации. А вот что находится под Ходынкой – предстояло узнать полковнику Зуброву.

Длинные правительственные лимузины бесшумно отъезжали от известного места, а их хозяева в лифтах опускались глубоко под землю, под толщу пятиметровых перекрытий. Последним прибыл второй секретарь Боков. Он оглядел собравшихся. Все были на месте.

– Ну что ж, товарищи, приступим?

Тут к Мудракову подошел министр обороны Мазов – сзади. И председатель КГБ ощутил спиной жесткий срез пистолетного ствола. Чувство это было ему знакомо по страшным снам, и он даже не сопротивлялся. Министр внутренних дел бегло ощупал его, изъял два пистолета, затем, церемонно преклонив колено, срезал с мудраковской ширинки пуговицу и «молнию».

– Теперь, когда все мы готовы, – благосклонно улыбнулся второй секретарь, – пройдемте, товарищи, к контейнеру, и посмотрим, чем так долго и упорно интересовались товарищи Мудраков и, к сожалению, здесь отсутствующий Хусейнов.

Все безропотно прошли в открывшуюся дверь. Зал – бесконечный, залитый светом – мог бы походить на станцию метро. Только рельсов не было. Двадцатипятитонный контейнер, ярко-оранжевый, казался тут небольшой коробкой.

– Объяснения нам позже дадут эти двое, – указал второй секретарь на Зуброва, которому тут же возле контейнера заломили руки, и на побледневшего Поля. – А теперь, товарищи, посмотрим наконец на этот таинственный груз.

Рванули охранники дверь. Из темноты контейнера на пол спрыгнул огромный детина с лопатой в руках. За ним посыпались другие. Члены Политбюро и охрана остекленели. Ожидалось все, кроме этого.

Заморгал Салымон на яркий свет, оглянулся вокруг. Что за чертовщина? Куда ж это нас занесло? А где Зубров? Вон он, связанный и погоны сорваны. И решительно не понравилось Салымону, что какие-то двое его еще и держат. А эта орава кто? Ба, знакомые все лица! Да я же их портреты в тринадцатой роте по зубровскому приказу крушил! Они самые, голубчики!

Делать-то что? Какие будут приказы? А никаких приказов не слыхать. Шевельнул Зубров белыми губами, да не разобрать. А этот толсторожий уже опомнился, за пистолет берется, и полетела в него Салымонова лопата, и врезалась. А вдогонку уже грянул боевой клич:

– Салымон! Бей!

Это был первый приказ, который Салымон отдал сам себе.

– Славненько, – поощрил Зубров.

И полтора десятка лопат вспороли воздух. Раньше свист, потом звук, как арбузы полопались, потом уже крики. Что делать охранникам с автоматами? Но не им уже это было решать. Спецназ вошел в раж – и крушили, и крошили в капусту всех, способных к сопротивлению и неспособных – не разбирая. Через пару минут все было кончено: не то чтобы живых не осталось, но надо было теперь уже вникать – кто покойник, а кто просто прилег. Аспид тем временем срезал с Зуброва веревки – или что там было наверчено. А Салымон, не стерпев командирского вида без погон да и без кителя самого, оглянулся вокруг – чем бы его прикрыть. Тут в углу шевельнулось что-то и проскулило. Было оно в маршальском кителе, и Салымон, недолго думая, владельца из кителя вытряхнул – башкой в стену.

– Держи, командир! Надевай!

– Да мне, Салымон, это не по чину!

– А чего такого? – обиделся Салымон, – месяц-то твой, командир, сегодня истек. Теперь батальону решать, что тебе по чину. А мне – в исполнение приводить. Так у вас, товарищ маршал, есть сомнение – как ребята решили?

– Да, пожалуй, нет сомнений, полковник Салымон.

– Вот славненько, – заулыбался Салымон, – какие будут распоряжения?

– А посмотрите, ребята, остался ли кто живой.

Тут из-под бесформенной груды извлекли юркого человечка и, встряхнувши, поставили перед Зубровым. Человечек оказался не только целым, но и дара речи не утратившим.

– Товарищ маршал…

– Товарищей тут тебе больше нет! – рыкнул Сабля из-за его спины.

– Господин маршал! Ваше превосходительство! Разрешите доложить!

– Докладывай!

– Не велите казнить, ваше благородие! Могу оказаться полезным…

– Чем?

– Я у второго личным референтом был, все знаю. Тут, ваше сиятельство, государственный переворот готовился. Все линии связи ждут передачи сообщения особой важности. Ведущие корреспонденты ждут, чье имя объявить. И радио тут, и телевидение… Прикажите провести на место!

Кивнул Зубров Аспиду и Сабле, те взяли референта под руки. Но прежде чем двинуться с места, сказал Зубров негромко в пространство:

– Приказом верховного главнокомандующего возвожу всех присутствующих – кроме этого, конечно, – в офицерский ранг. Конкретные звания уточню позже. Ты! Показывай дорогу! Пройдемте, господа офицеры!

Юркий референт провел их в другой какой-то зал, поменьше, где Зуброва немедленно осветили прожекторы. Тут напихано было микрофонов, мониторов и прочей техники. Людей, однако, не было.

– Прикажете запускать?

Тут до сих пор безмолвный Поль тронул Зуброва за плечо:

– Виктор! Я могу тебя просить одну вещь?

– Конечно, Поль. Ты уж извини, браток, с мылом не вышло пока.

– Это неважно! Виктор – дай мне связь, пока ты не начал. Один телефонный звонок – и ты сделаешь меня богатым.

– О чем, Поль, разговор! Генерал-майор Брусникин! Не согласитесь ли вы принять пост министра связи?

– Соглашусь, господин маршал.

– Тогда первое задание: свяжи Поля, с кем там он захочет.

Поль и Брусникин вошли в коммуникационный центр и Брусникин провел Поля в кабину.

– Что теперь, сэр?

– Соедините меня с Чикаго, телефон 312-544-3111. Попросите к телефону мистера Портмана.

Брусникин козырнул и вышел. Через несколько секунд он вернулся.

– Господин Портман на линии, сэр.

– Артур? Говорит Поль Росс. Да, я звоню издалека, и у меня мало времени. Обещай мне, что ты сделаешь то, что я тебя попрошу сейчас, – и никому об этом и звука не проронишь. Договорились? Как обстоит дело с ценами на золото? Ну да, я так и думал, что они упадут. А на зерно? То же самое? Ладно, слушай. Сними со счета все деньги и начинай покупать эти акции. И не теряй ни минуты! Нет, с ума я еще не сошел. Я знаю, все думают, что Россия рассыпалась, но я полагаю, что она обретет некоторую устойчивость. Такое развитие событий даст нам кое-что заработать на золоте и на зерне, не так ли? Ну, вот видишь. Подожди, пока цены не вырастут до максимума, но не продавай, пока я тебе не дам знать. Вот и все. И если я узнаю, что ты разболтал эту новость, ты у меня из суда не вылезешь за нарушение профессиональной этики. Покупай тихо, не вызывая ни у кого никаких подозрений.

Пока Поль чирикал по телефону, к Зуброву снова подкатился заметно осмелевший референт:

– Господин маршал! Разрешите доложить, гример готов.

– Какой еще гример?

– Так для выступления по телевидению! Без грима – как же?

– К чертовой матери! Догримировались уже, хватит! Обойдемся теперь без грима.

Хлынули в зал упитанные люди с бумагами, на ходу спрашивая, как зовут главнокомандующего. Неведомо как очутился Зубров за большим столом.

– Работают все радиостанции Советского Союза и Центральное телевидение! Передаем сообщение особой важности, – грянуло над ухом у Зуброва. Застрекотали камеры, и кто-то шепнул:

– Говорите, господин маршал!

И тут Зубров понял, что не знает он – что должен сказать. Что такое провозгласить, пока не рухнуло все, что хорошего осталось на этой земле, и не воцарился кровавый хаос – бездонный и окончательный. Может, в последний раз люди в телевизор с надеждой смотрят. Что он, Зубров, может им предложить? Украинцам, грузинам, Прибалтике – ясно: пусть сами себе разбираются, пока в разум не придут. А там видно будет – воевать ли, мириться. А русским, русским-то что? Ни звука в зале, только прожекторы слепят. Ждут все. И не знает, не знает Зубров. Никакая тут военная наука не выручит. Взялся за ближайший микрофон – аж костяшки побелели.

– Мать-Россия…

Эпилог

Марья вбежала в комнатку, где Оксана раздумывала над двумя кусками фланели: розовое кроить или голубое? И какие размеры бывают у младенцев: как на куклу Катю или побольше?

– Оксаночка, беги скорей! Твоего показывают!

Взметнулась Оксана, ничего не понимая, и бегом в горницу, где уже вся семья у телевизора. А на экране – Витенька ее, в незнакомом кителе с большими погонами. Живой! Здоровый! Что-то говорит очень серьезно – про границы, про экономику… Какой он умный! А Оксана что-то поглупела, вникать и не пытается, ей лишь бы голос его слышать. Не арестован, значит. Не убит. Марья ее обнимает и что-то шепчет, но и шепота Оксана не разбирает, и слезы не стирает, чтобы не заслонить хоть на миг голубой экран. Как же мальчика назовем, Витенька, а?

Командующий Одесским военным округом генерал-полковник Гусев, получив предупреждение о предстоящем важном правительственном сообщении, спустился в бункер, в шелест стрекочущих компьютеров, в россыпи разноцветных лампочек и кнопочек. Экран главного информационного блока погас на мгновение, и исчезла карта стратегической обстановки. Устроился Гусев поудобнее, и тут возник перед ним Зубров.

И звезды. Было их три: по одной золотой на погонах и бриллиантовая на шее. То ли экран слишком уж велик, то ли операторы телевидения перестарались со светом. Но, отражаясь в зубровских звездах, он слепил теперь генерал-полковника беспощадно, в упор. Каково ж там должно быть Зуброву перед прожекторами?

Глубоко выдохнул Гусев, отгоняя посторонние мысли: всем сейчас важное правительственное сообщение слушать положено. Но не дали ему подумать: положил новый его шифровальщик запечатанный бланк – правительственная, значит, шифровка. А правительственные, как известно, положено вручать адресату немедленно.

– От Зуброва? – простонал Гусев.

– От маршала Зуброва, – мягко поправил шифровальщик, а у самого в глазах искорки легкого безумия.

Надо правительственное сообщение слушать. Так положено. И шифровку читать надо немедленно. Так тоже положено. Небось Юлию Цезарю потому удавалось несколько дел одновременно делать, что сам он себе правительством и был. Понимал Гусев, что в той шифровке – судьба его. Расписался. Долго расписывался, с завитушками, давая себе время собраться, как перед прыжком. Полковник Зубров был большой наглец – чего же ждать от маршала?

Пробежал Гусев глазами все индексы шифров, ключей, каскадов, и сразу к главному:

 «срочно нужен новый начальник генерального штаба тчк назначаю вас тчк указ подписан зпт но не введен тчк прошу вашего согласия тчк независимо зпт примете пост или откажетесь зпт присваиваю вам воинское звание генерала армии тчк поздравляю тчк зубров тчк».

Глянул Гусев на своего шифровальщика – тот стоит вытянувшись так, как перед генерал-полковниками не вытягиваются.

Да, господин маршал, заварили вы кашу. Кто знает, чем все кончится. Рискованный вы человек, господин маршал, уж я-то вас знаю. И нужен вам сейчас срочно начальник Генерального штаба из той же породы. Ладно. Будет вам начальник Генерального штаба.

Батько Савела, развалясь на ковре у телевизора, услышал дикторскую преамбулу о сообщении чрезвычайной важности и навострил уши. Не сказать чтобы он очень удивился, увидев на экране Витьку Зуброва: он всегда считал, что из этого парня выйдет толк, как только он с коммуняками перестанет путаться. Однако, хлопче, шо ты про Украину скажешь? Сдалась мне твоя Россия! Ось, еже про дило! От же ж государственная голова! От же ж разумник! Хоть бы и в гетьманы сгодился – если б, конечно, у русских хватило ума гетьманов выбирать. А на Украине мы и сами с усами. Добре, Витька, шо воевать нам с тобой не придется! Будем, значит, усякую дипломатию теперь разводить та дружественные отношения. Вышел батько на крыльцо, бровью повел – и стихла его вольница.

– А шо, хлопцы, дружку моему Витьке Зуброву подарим заради дипломатических отношений?

– Тачанку ему, батько! Расписную, да с пулеметом! Пускай гоголем по Москве ездит!

– А ще пару добрых коней! Серых в яблоках!

– Тю, дурной! Ему ж белых надо!

– А краще черных, с лентами!

– Та рушников пару! Нехай бабы вышьют!

– А може, ихнее русское знамя? Яки там цвета? Синий, белый – помню, а третий забыл.

– Красный, дурень!

– Ты мне голову не крути! Не может быть, шоб красный!

– А я ж тебе говорю…

И пошли савеловцы головы ломать над подарками. Непроста це штука – дипломатия!

Щегольской поручик Преображенского полка тоже смотрел телевизор в тот вечер. Господа офицеры после передачи собрались поделиться впечатлениями и осадить их шампанским.

– Недурно, господа, право слово, недурная программа!

– Вы, ротмистр, идеалист, вам положено все видеть в розовом свете. Еще неизвестно, что из этого выйдет. Не очевидно, чтоб полковник…

– Маршал, господин поручик!

– Благодарю… так вот, чтоб ваш маршал склонялся к идее монархии.

– А почему, господин подпоручик, «мой маршал»? Мы ведь ему еще не присягали!

– Разумеется нет. Простите за неудачное выражение.

– А возможно, России монархия пока и не нужна?

– Господа, тогда мы и присягать не можем.

– Вот он говорит, что выборы – через полгода.

– Выборы кого? Советов?! Хватит, натерпелись!

– Не горячитесь, капитан, те советы никто не избирал. Да и слова он такого не употреблял, насколько мне помнится – советы.

– А первого Романова зато – избирали!

– Нет, господа, его речь программой назвать трудно. Это так – основание подумать.

– Вот и подумаем. Не присягать же кому попадя.

– Может, приветственный адрес ему отправим?

– Человеку, который ни разу не употреблял слово «империя»?

– Однако про армию он хорошо говорил…

– Про гвардию, однако, ни слова не изволил!

Было над чем подумать Преображенскому полку.

Всю ночь провели в спорах. До дуэлей, однако, не дошло. Решили наутро: пока не присягать, подождать развития событий.

Капитан Драч, находящийся на постое у деда Петро, узнав командира на экране, подскочил и заорал:

– Любка! Дед Петро! Скорей идите!

Любка подлетела мигом:

– Что, мой желанный? Водички?

Но, увидя «Ивасикова полковника», тихонько примостилась рядышком. Дед Петро вниманием телевизор не удостоил:

– Опять брешут чего-то. Как вам смотреть не тошно?

– Не, дед, на этот раз не брешут!

– А они каждый раз говорят, что теперь не брешут. Вы еще дурни молодые, вот и верите. А я уже старый-битый, все их масти повидал.

– Дед, он про собственность на землю говорит! Неужели же свой кусок земли получить обратно не хочешь?

– А вот и не хочу. Начну пахать на старости лет, а потом опять раскулачат, да еще и посадят. Или приедут из города – весь хлебушек конхвискуют. Хватит, видели!

– Да нет, дед, теперь все по-другому.

– Может, мне еще и сына с того света вернут?

Сына своего, арестованного еще мальчишкой за то, что собирал колоски на колхозном поле, пока отец воевал, дед Петро забыть не мог: двадцать лет вел поиск с помощью знакомого интеллигента, умевшего писать во все инстанции. Потом получил наконец свидетельство о смерти заключенного такого-то в исправительном учреждении. Притих, постарел в один день. И с тех пор никому не верил. Одна надежда у него оставалась, что власти и тут соврали, по своему обыкновению, и в один прекрасный день вернется в домишко его покосившийся сын Пашка – не малец уже десятилетний, каким его Петро оставлял, уходя на фронт, а взрослый мужик, кормилец. Посмеются они с Пашкой над брехливыми инстанциями и заживут – лучше не надо.

Полковник Зубров никак в этом смысле обнадежить деда Петро не мог, и потому внимания его не заслуживал. А Драч и Любка в тот вечер еще долго шептались в своем уголке, но о чем шептались – слышать мог только упрямый дед, которому Петрович раздобыл недавно через Санька импортный слуховой аппарат.

«Говорит Лондон. Наш корреспондент сообщает из Лос-Анджелеса, что сюда по приглашению бывшего Президента США Рональда Рейгана прибыл на отдых Президент СССР Михаил Горбачев с супругой. Однако на состоявшейся вскоре по приезде пресс-конференции советские гости заявили, что не намерены более возвращаться в СССР и просят политического убежища у правительства Соединенных Штатов. На расспросы журналистов о причине такого неожиданного решения супруги Горбачевы ответили, что выбрали, наконец, свободу и чувствуют себя вполне счастливыми. «В этой ужасной и варварской стране никогда не будет настоящей перестройки», – заявил корреспондентам Михаил Горбачев, а госпожа Горбачева пояснила, что оба они получили приглашение прочесть курс лекций в университете в Беркли, где, как заявили гости, «остались еще настоящие последователи учения о научном социализме».

Это неожиданное известие вызвало бурную реакцию всего мира. На японской бирже резко упали акции, что привело к столь же катастрофическому падению на биржах Гонконга, Нью-Йорка, Франкфурта и Лондона».

Американское посольство, обменявшись с Вашингтоном бурным потоком радиограмм, направило маршалу Зуброву поздравление с изъявлением готовности к мирному сотрудничеству. Зубров таковую готовность также изъявил.

Оборотистый Джим Хорн из Чикаго в тот же вечер уточнил, как правильно пишется имя Зуброва по-английски, и пошел штамповать футболки с его портретами.

Четырнадцатилетняя Мария Де Лопес из Барселоны послала Зуброву вышитое ею изображение святой Терезы. В приложенном письме она спрашивала, как главнокомандующий относится к феминизму.

«Чем все это кончится? – спрашивали себя многие. И в тот день, и на следующий, и через неделю. – К худу ли, к добру то, что произошло, и во что выльется?» Однако на этот вопрос мог бы ответить только Миша-пророк. А он, как известно, телевизор не смотрит принципиально.