Текст книги "Подвиг "тринадцатой". Слава и трагедия подводника А. И. Маринеско"

Автор книги: Виктор Геманов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

С этими мыслями Александр Иванович поднялся на мостик. И тут же пожалел, что не надел шапку.

… Надрывно воет январский ветер. Гуляет шестибалльная крутая волна. Тяжелые валы, с всхлипом переваливаясь через узкий корпус лодки и вспыхивая облаками мельчайших брызг, лавиной катятся к далекому берегу. Рассвирепела зимняя Балтика. То налетит снежный заряд, завьется, закружит – зги не видать. То прорвется вдруг снежная пелена, и выглянет сквозь низкие тучи луна. Мертвенным светом обольет она бушующие громады волн. А те все бегут и бегут, раскачивая мгновенно обледеневший корпус лодки.

Семнадцать градусов мороза! Жгучие брызги слепят глаза, окатывают с головы до ног, проникают за шиворот. На мостике «тринадцатой» четверо: командир, вахтенный офицер Лев Петрович Ефременков и два наблюдателя. В носовом секторе – рулевой-сигнальщик Анатолий Виноградов, в кормовом – командир отделения комендоров Андрей Пихур. Опытные и «глазастые», как говорили в экипаже. На них надеется каждый. Они ребята и умелые, и ответственные. Все-таки Виноградов, хоть и из самых молодых в экипаже, – комсомольский вожак. Живой, энергичный, настоящий заводила. Еще в первом боевом походе принят он в партию по боевой характеристике и с тех пор ни разу не подвел друзей. А вот его напарник по вахте Андрей Пихур – один из самых старших по возрасту среди матросов и старшин. Спокойный, аккуратный, неторопливый. Он здорово показал себя в самом первом боевом походе лодки – в Ботнике. Это с помощью его 100-миллиметрового орудия потоплены были три транспорта. Недаром старшина получил тогда орден Ленина!

Командир, тепло думая о своих подчиненных, все явственнее чувствовал, что дольше на мостике не удержится. Морозный ветер нестерпимо жег лицо, зло щипал уши. Видавшая виды фуражка не спасала. Наконец не выдержал.

– Старпом, постой за меня минутку. Перехвачу горяченького, да и шапку надену…

Звонко прогромыхали под командирскими каблуками ступеньки трапа. Глухо звякнула переборочная дверь.

Очередная темная пелена снега закрыла горизонт. Больно секущая, обжигающая круговерть пронеслась по мостику. А через несколько секунд снова далеко-далеко прорезалась черта горизонта. И тотчас вахтенный сигнальщик Анатолий Виноградов протянул руку вперед:

– Справа двадцать, вижу вспышки!

– Штурмана на мостик! – еще не до конца осмыслив услышанное, бросил Ефременков в центральный пост. Он понимал одно: огоньки – вероятно, вспышки маяка Риксгефт, к которому уже подошли достаточно близко, чтобы можно было уточнить место подводной лодки. Тем более что перед входом в бухту это просто необходимо.

Старпом уже передвинулся на правое, командирское, крыло мостика, чтобы освободить на площадке место для штурмана, как вдруг в его сознании мелькнуло: «Но ведь по военному времени маяк должен быть погашен. Если же он заработал, то это означает одно: в гавань входит или выходит судно!»

И тут, перекрывая глухой рокот дизелей, прозвучал новый доклад Виноградова: «Огни! Прямо по носу!»

Действительно, далеко-далеко со стороны бухты, прорвавшись сквозь снежную мглу, замигало несколько тусклых точек.

– Дайте пеленг на огни! – обернувшись к сигнальщику, крикнул старпом. Не дожидаясь доклада, бросился к переговорной трубе. «Быстрее сообщить командиру. В любую секунду налетит снежный заряд, огни скроются. А вдруг это и есть те самые корабли, о которых сообщалось в радиограмме?» – Командиру, просьба – наверх! – торопливо бросил он, наклонившись над люком, фразу, оговоренную для особо важных случаев Корабельным уставом. «А теперь не терять ни мгновения!» – приказал он себе.

– Боевая тревога! Торпедная атака! Стоп – подзарядка! – одна за другой полетели по отсекам подводной лодки взволнованные команды.

Раздались тревожные сигналы ревунов. «С-13» выходила в «атаку века».

Глава 6. Знаменитая «атака века»

Сколько сейчас, в наши дни, сказано и написано об этом событии, «потрясшем фашистов, начиная с самого Гитлера», как говорил Адмирал Флота Советского Союза И. С. Исаков! А уж он-то знал, что говорил. Ведь был в годы войны начальником Главного Морского штаба, заместителем народного комиссара ВМФ СССР. Уверен, что о том событии, вернее, о его значении в те дни не мог знать никто из экипажа подводной лодки «С-13». Даже сам командир ее, Александр Иванович Маринеско, вряд ли предполагал, что небывало трудная и опасная эта атака станет со временем называться «атакой века», будет вызывать во всем мире бесчисленные споры, вопросы, недоумение и восхищение.

Но так было.

А как проходила сама атака, мне рассказали и написали в письмах непосредственные ее участники – Яков Коваленко и Николай Редкобородов, Лев Ефременков и Иван Шнапцев, Анатолий Виноградов и Геннадий Зеленцов, Владимир Курочкин и Иван Антипов…

Но прежде всего – короткая запись из исторического журнала подводной лодки «С-13».

«… 30 января в 21 час 10 минут в Ш – 55°2′2″, Д – 18°11′5″ обнаружена цель…»

А теперь – как развивались события дальше.

Едва до каюты донеслись первые слова доклада вахтенного офицера, Маринеско выскочил на мостик. Вслед за ним – штурман.

Снова в воздухе вращались мириады сухих снежинок. Все так же плотной стеной закрывали они горизонт. В леерах и антенне пронзительно свистел взбесившийся ветер. Он немилосердно сжимал тело морозными клещами. Колючие брызги хлестали по глазам…

– Докладывай, старпом, что здесь случилось?

Слушая торопливый, но четкий и лаконичный доклад, Маринеско мысленно тут же представлял предварительный план своих действий. Ясно, что за огнями, обнаруженными сигнальщиком, – по крайней мере одно судно. Только что это – крупный боевой корабль, транспорт или не стоящая внимания и расхода торпед мелочь? Значит, надо уточнить. Сблизиться и решить, что делать. Но если действовать по правилам, в подводном положении, вдвое потеряешь скорость. А если идет не транспорт-тихоход, а стремительный боевой корабль или лайнер-быстроход? К тому же из-под воды в перископ на такой волне ничего не увидишь, да и боцман не удержит лодку – вон как бросает. Баллов шесть-семь! Остается одно: догонять и атаковать только в надводном положении, причем под дизелями…

– Штурман, дайте пеленг на головной огонь!

– Пеленг – 150! – несколько секунд спустя доложил Редкобородов.

– Курс – 240, ход 12 узлов! – распорядился командир.

Решение это, разумеется, было строго предварительным. Надо было несколько отойти от плохо видимой цели, чтобы обезопасить свое маневрирование, а главное – определить элементы движения цели: курс и скорость. Одновременно с тем такое маневрирование давало возможность подготовиться к торпедной атаке, если цель стоит того.

– Штурман, становитесь на ночной прицел! – приказал Маринеско. – Стреляем из надводного, носовыми!

Разрезая мрачную мешанину волн, «тринадцатая» резко покатилась вправо – на курс сближения с обнаруженными огоньками.

– Значит, так, – вполголоса, словно делясь мыслями с подчиненными, продолжал рассуждать командир, – сближаемся, устанавливаем, что это такое. На случай непредвиденного срочного погружения – ведь черт знает, что там на самом деле! – надо перейти в позиционное положение уже сейчас. И незаметнее станем, и легче уходить на глубину…

– Заполнить балласт, кроме средней!

Командир распоряжался быстро и четко, как на очередной тренировке. А тем временем в отсеках подводной лодки уже шло приготовление к торпедной атаке. Каждому подводнику было очевидно, что в такой вот обстановке встреча с целью произойдет внезапно. Где уж там успеть выполнить весь нужный объем работ по подготовке залпа?

Откуда моряки знали об атаке? Матросы и старшины, уже успевшие хорошо понять командира, теперь не только по словам, а даже по интонации его голоса различали, какая команда поступает в отсеки. Они даже научились зримо представлять, что за какими командами скрыто, что ожидает экипаж в ближайшее время.

Вот и сейчас, едва прозвучала первая команда, торопливая и звонкая: «Боевая тревога!», матросы, старшины и офицеры шестым чувством поняли: обнаружена долгожданная цель! Значит, атака! Потому что знали: их командиру даже такая злая непогода не помеха. Он сумеет атаковать!

Конечно, сколько раз бывало, что боевая тревога звучала, а атаки не было. Но на то были весомые причины: то ли цель слишком мала, то ли ошибался вахтенный офицер – цели для атаки не было, обманулся усталый глаз. Но уж если командир после этой команды не дал отменительной – атака непременно будет!

Вахтенные в отсеках, приникнув ухом к раструбам переговорок, с напряжением прислушивались к словам, раздающимся в соседних отсеках и даже в центральном. И разом облегченно вздохнули, услышав: «Заполнить балласт!» Предположения сбывались: атаке быть! По переговорке слышно было, как защелкали манипуляторы. Потом зашипел выдавливаемый из цистерн воздух. Раздалось глухое утробное ворчанье – это тонны забортной воды рванулись в пустые балластные цистерны.

Лодка, вздрогнув, грузно осела в волнах. Теперь она стала еще незаметнее. Со стороны и не поймешь – то ли катерок какой, то ли крохотный буксирчик.

Зато боцману Николаю Степановичу Торопову стало намного тяжелее. Горизонтальные рули, будто стальные крылышки выдвинутые в носовой части лодки, вырывали из рук металлические баранки штурвалов. Когда накатывался очередной пенный вал, не хватало сил удержать их. Деревенели руки от напряжения, усталость с неумолимой силой стягивала плечи.

Однако боцман не мог, не имел права ни расслабиться, ни передохнуть! Стоит зазеваться на секунду – и бешеная сила, сложенная из сопротивления воды, умноженного на скорость лодки, так навалится на стальные плоскости рулей, что лодка неудержимо ринется вниз. А ведь на мостике люди. Верхний рубочный люк открыт. Хлынет в него ледяная волна – и…

– Мостик, по пеленгу 160 слышу шумы крупного двухвинтового корабля на большом ходу, – донеслось вдруг из гидроакустической рубки.

И тут же торопливое добавление:

– Предполагаю, крейсер!..

Каким чудом в какофонии забортных звуков, заполнивших наушники, сумел «слухач» лодки Иван Шнапцев различить эти басовитые звуки? Ведь в наушниках – грохот дизелей, гул бьющих в борт волн, шелест лодочных винтов… Поблагодарить бы сейчас акустика за его мастерство, да некогда. Командир автоматически поднес к глазам светящийся циферблат часов. «Двадцать один двадцать!..»

– Акустик, пеленг!

– Пеленг 180. Медленно меняется на нос!

– Право на борт! Штурман, установить данные на ночном прицеле!

План атаки на еще не видимую цель рождался на ходу. Все мысли, вся воля командира сосредоточились сейчас на цифрах, доложенных акустиком. Маринеско по ним как бы зримо представлял себе взаимное расположение подлодки и цели. Напряжением мысли перемещал он фигурки кораблей в сложившейся уже схеме атаки. Как опытный шахматист, забегающий мыслью на несколько ходов вперед, Маринеско мысленно анализировал вероятные варианты ее, обосновывал, отвергал, уточнял. В конце концов остановился на наиболее, как показалось ему, удачном, приказав лечь на курс, перпендикулярный акустическому пеленгу. Судя по карте района, иначе противник не мог проложить свой курс. Значит, лодка должна вскоре выйти на расстояние прямой видимости цели. Если, конечно, ее скорость соизмерима с лодочной…

«Тринадцатая», подминая под себя огромные темные волны, увенчанные пенными гребнями, увеличивала скорость. Надо было до конца использовать ненадежный щит непогоды и темноты.

Чувство азарта захватило уже весь экипаж. Из отсека в отсек летела крылатая молва: «Обнаружили! Выходим в атаку!»

Как это часто бывает на Балтике зимой, порывом ветра очистило вдруг горизонт, и Маринеско увидел далеко по курсу силуэт небольшого судна, а за ним какую-то прямоугольную громадину.

– Что это? – невольно вырвалось у командира. – Тянут плавдок, что ли?

«Что же, плавучий док – это плавучий судоремонтный завод, – размышлял командир, – для фашистов – огромная ценность, а для нас – отличная цель».

Действительно, на заключительном этапе боевых действий, когда у фашистов все больше и больше кораблей погибало или выходило из строя, росла боевая ценность кораблей и судов, оставшихся в строю. Понятно, что немцы были особо заинтересованы в том, чтобы поскорее вводить в боевой строй поврежденные корабли. Для этого служили не только береговые заводы и верфи, но и плавучие доки. Так что если встретившийся «тринадцатой» плавдок идет даже пустым, его уничтожение – серьезный удар по фашистам и их целям. Это несомненно.

А еще – и командир учитывал это – теперь, когда из-за больших потерь у гитлеровцев очень не хватает и транспортных средств, так нужных для эвакуации войск, техники и населения с территорий, которые вот-вот будут захвачены советскими войсками, плавдок наверняка не пойдет пустым. Если в нем нет ремонтирующихся кораблей, то уж нет сомнения, что там будут собраны люди, техника, награбленные богатства.

На первый взгляд, приблизительно, как оценил тогда Александр Иванович, водоизмещение плавучего дока было порядка двадцати тысяч тонн. Можно было только догадываться, сколько же ценного груза на доке собрано. Ведь если перевести на более понятный язык, 20 тысяч тонн – это пятьсот вагонов или почти семь тысяч грузовиков. Трудно вообразить такое количество! Нелегко зримо представить себе это скопление техники!

– Ну что ж, – принял решение командир. – Плавдок так плавдок. Топить будем обязательно!

Вообще-то в глубине души Маринеско все-таки немного сомневался в правильности классификации цели, так как не успел ее рассмотреть внимательнее – очередная стена снега укрыла судно. «А уточнить бы надо!» – подумал командир.

– Вызвать наверх Волкова! – распорядился он.

Старшина 1-й статьи Александр Волков был не только опытнейшим рулевым-сигнальщиком, командиром отделения. Наряду со многими отличными качествами он обладал еще и редким достоинством – поистине «кошачьим» зрением. Он ночью видел так же, как и днем. Вот на эту способность моряка и рассчитывал Александр Иванович, вызывая старшину наверх.

Ждать пришлось недолго. Прогрохотали металлические ступени трапа, и разгоряченный торопливым бегом моряк выскочил на мостик.

– Присмотрись, старшина, что там такое маячит! – показал Маринеско на силуэт, смутно проступающий сквозь начавшую редеть снежную завесу.

– Впереди миноносец. За ним – лайнер! – приглядевшись, уточнил Александр Волков.

И на самом деле, когда снежный заряд исчез в очередной раз, Маринеско убедился: перед ним был огромный лайнер, редкие огоньки нарушенной светомаскировки которого особенно подчеркивали его колоссальные размеры.

– Да, тысяч на двадцать, не меньше! – не удержался от восторга командир.

«Ну уж наверняка бегут на нем те, под кем земля горит. Топить надо их, не дать им уйти!»

Было очевидно, что обстоятельства оставили командиру именно тот вариант атаки, о котором он думал: надводный. Разумеется, это очень опасно. Такой огромный лайнер наверняка охраняют большие корабельные силы. Значит, со стороны моря не подойти – сотни наблюдателей следят, чтобы не пропустить к лайнеру ни самолеты, ни торпедные катера, ни подводную лодку. Ведь по военной науке, по ее незыблемым тактическим канонам именно этого можно ожидать в сложившейся ситуации. Значит, надо перехитрить фашистов. Но как? Мысль работала обостренно, четко, быстро.

«А что, если атаковать со стороны берега? Не ждут же они нападения оттуда. Наверняка не ждут! – возникла первая мысль. – Тем более что у фашистов именно на берег основная надежда: там авиация поддержки, там береговые батареи, словом – помощь…

Заманчиво, хотя и опасно!.. – вторая мысль. И тут же ее обоснование: лайнер прижимается к береговой черте, между ним и берегом будет тесновато, а глубина малая.

Если обнаружат – ни отвернуть, ни погрузиться. Наверняка гибель… – третья мысль. – Но и упускать лайнер нельзя. Очень уж заманчивая цель!»

Итак, прочь сомнения! Теперь, когда решение принято, только стремительность и четкость маневра, только стойкость и готовность экипажа на самопожертвование принесут успех. Ни секунды промедления.

– Штурман, следите за пеленгом!

– Пеленг быстро меняется на нос!

«Значит, лайнер уходит. Значит, упущен момент – то ли запоздал с поворотом, то ли неверен был акустический пеленг», – закусил губу командир.

Над миноносцем, идущим впереди лайнера, вспыхнула и покатилась красная звездочка ракеты. Что это за сигнал? Неужели обнаружили лодку и миноносец выходит в атаку? Думай, командир: скрываться или продолжать погоню, рискуя жизнью экипажа и судьбой подводной лодки!

Но не успел еще Маринеско принять решение, как силуэт миноносца начал быстро менять очертания. «Поворот!!! Куда? На нас или от нас? Надо решаться! Догонять или отказаться от атаки? А, черт, так недолго попасть под таран!» – остро кольнула запоздалая мысль.

– Срочное погружение! Боцман, ныряй на 20 метров! – распорядился Маринеско.

Как видно все еще не замеченная фашистами, «тринадцатая» заскользила под тяжело накатывающиеся громады волн. Последние резкие размахи с борта на борт, и вот уже только спокойное, размеренное покачивание напоминает о бушующем наверху шторме.

Но командиру сейчас было не до этого. Он напряжено вслушивался в забортные шумы. Даже через сталь прочного корпуса было отчетливо слышно, как приближается что-то похожее на паровозное погромыхивание – гул корабельных винтов. Вот оно совсем рядом, кажется – над самой головой. Звук давит на плечи. Так и хочется пригнуться. Хочется заставить лодку уйти дальше на глубину. Но это невозможно. На карте, откорректированной штурманом перед выходом лодки в море, помечено: «Район опасный – мины!»

Здесь вполне возможны донные мины. Погибнуть, уходя от гибели? Этого командир не допустит! Самая разумная глубина, которой надо придерживаться во что бы то ни стало, – двадцать метров. Она хороша по многим причинам. Прежде всего, на такой глубине не попадешь под таран, во-вторых, далеко до опасного в минном отношении морского дна. Наконец, в-третьих, эта глубина не совпадает с установкой глубинного пояса фашистских глубинных бомб – на случай бомбометания.

Все учел командир, все предусмотрел в эти минуты! «А проскочит лайнер – снова всплыть. Всплыть и догонять его, не упустить!» – билась в висках одна и та же мысль командира.

Грохот винтов прокатился мимо подводной лодки и начал удаляться. Всё! Главная опасность пока миновала. Пусть неожиданным своим поворотом лайнер сорвал начатую атаку. Пусть теперь надо было начинать все сначала. Главное, полностью вызрел план атаки. Иного решения командир не видел, да и не хотел видеть. Он лично убедился, какая огромная цель обнаружена. Он убежден был в ее немалой ценности для фашистов. Уже потому упускать ее не мог и не имел права. Он должен, должен уничтожить врага, чего бы это ни стоило!

– Продуть балласт! – принял решение командир. – Оба полный вперед. Курс 260 градусов!

Решение оставалось неизменным – только атака. Несмотря ни на что!

Лодка, набирая ход, снова приподнялась над волнами. И хотя от этого ее стало больше качать, боцману стало легче удерживать рули.

– В центральном, какая скорость?

– Шестнадцать узлов! – откликнулся снизу инженер-механик Яков Коваленко.

Еще в прошлом боевом походе, что состоялся в октябре – ноябре сорок четвертого, он, молодой лейтенант, был командиром группы движения. Теперь же это был достаточно грамотный механик, умелый командир БЧ. А что в том удивительного? В годы войны люди мужали, набирались опыта быстрее, чем в мирные дни. Бои под Старой Руссой и Ленинградом в морской пехоте, боевые походы на черноморских «Д-4» и «С-33» основательно помогли ему в том. Яков Спиридонович теперь сам быстро разбирался в обстановке и принимал грамотные решения.

– Увеличьте скорость!

– Есть!

Скороговоркой затараторили дизели. Огромный пенный вал стремительно покатился за кормой.

– Штурман, как пеленг?

– Медленно меняется на нос.

«Черт, маловато скорости. И увеличивать опасно – дизели поизносились… Была не была – без риска не будет победы!»

– Механик, добавьте оборотов!

– Товарищ командир, ход больше восемнадцати. Уже подрывает клапаны. Придется форсировать дизели…

– Ради такой цели можно. Объясните людям обстановку!

Командир ясно сознавал, что идет на смертельный риск. Прежде всего, он знал, как сейчас нелегко мотористам. Если здесь, на мостике, семнадцать градусов мороза, бьют в глаза злые, колючие брызги, плечи сковывает ледовый панцирь и это очень тяжело, тяжело ему самому, тяжело вахтенному офицеру и верхним наблюдателям, то что творится внизу?..

А внизу, в дизельном отсеке, был настоящий ад. Захлебываясь, грохотали работающие на форсаже дизели. Не успевали сгореть ни солярка, ни масло. Едкий дым, заполнив пол-отсека, мешал дышать. Люди задыхались от недостатка кислорода. Температура в отсеке приближалась уже к отметке «60». 60 градусов жары! Полуголые тела мотористов лоснились от пота. Порой, не выдерживая теплового удара и удушливого дыма, то один, то другой моторист падал, его тут же заменяли подвахтенные. Надо было выдержать это адское испытание, выдержать во что бы то ни стало, чтобы сохранить заданный командиром ход, – в дыму, смраде, адской жаре!

Была опасность, что дизели не выдержат этого бешеного ритма, разлетятся вдребезги. И тогда лодка останется без хода – беспомощная во власти стихии, на глазах врага – беззащитная мишень… Командиры отделений мотористов старшины Петр Плотников и Василий Прудников, подоспевшие на помощь лейтенант Кравцов с мичманом Масенковым, изловчась, подсовывали под клапаны пучки проволоки, даже отвертки – лишь бы смягчить удары, сберечь двигатели.

Дико выли воздуходувки. Ураганный ветер гулял по отсеку. Дизели жадно глотали воздух. И все-таки несло резким запахом горелого масла. Плыл сизый дым солярки, тонкими струйками уходя в заборные решетки…

Да, командир шел на явный риск. Вероятность счастливого исхода не составляла и сотой доли процента. Если лодку обнаружат, да еще она останется без хода, – это смерть.

Конечно, своей личной жизнью Александр Иванович мог распоряжаться как хотел. Мог распорядиться и жизнями подчиненных – Родина от своего имени давала ему такие права, поручая командовать боевым кораблем. Он представитель, полномочный и полновластный представитель Советского правительства здесь! Но это же огромная моральная, нравственная ответственность. Командир не хотел и не мог хотя бы не посоветоваться с экипажем, чтобы откровенно сказать людям о том, какой опасности подвергаются моряки, выходя в эту атаку.

– Борис Сергеевич, – позвал Маринеско исполняющего обязанности заместителя по политчасти Крылова, – пройди по отсекам, объясни людям все…

Между тем экипаж «тринадцатой» уже знал, что лодка выходит в атаку на огромный лайнер. Знали моряки и о сложности обстановки, и о рискованности маневра. Знали, что не исключена гибель. И сейчас, когда обо всем этом им сказал еще и прошедший по отсекам Борис Сергеевич Крылов, из всех отсеков поступил на мостик один доклад:

– Передайте командиру: готовы к любым испытаниям! Готовы на риск!

Готовы на риск! Это говорили люди, не по слухам, не по книгам и кинофильмам знавшие, что такое риск и чем он порой завершается. Это говорили люди, разбросанные по отсекам и боевым постам по одному, в лучшем случае по два-три человека. По сути дела, один на один со своими мыслями и надеждами. Это говорили люди, отлично знавшие, что вот-вот закончится война, вот-вот Победа. Если они вернутся живыми Из этого боевого похода, им уже не угрожает гибель до победного дня. Они останутся живы! А если пойдут в рискованную атаку, да если лодка будет обнаружена, – чем это закончится? Может быть, грохнет рядом с лодкой серия глубинных бомб или врежутся с грохотом и пламенем в борт и рубку лодки вражеские снаряды – и все…

И все-таки они сказали свое «согласны на риск»! Это единодушие теплом обдало командира, радостью охватило сердце. Значит, верят, значит, надеются на счастливую командирскую звезду! Как же не оправдать эту беззаветную веру?

… Чуть впереди и правее по курсу лодки во мраке ночи сквозь брызги и снежный вихрь то и дело проблескивал огонек. Лайнер по-прежнему шел, не меняя курса и скорости, не производя даже противолодочного зигзага. Видимо, фашисты и не предполагали, что рядом с ними идет их смерть. Именно смерть, потому что Маринеско твердо решил довести атаку до конца, во что бы то ни стало торпедировать лайнер.

И, думая об этом, он прекрасно понимал, что теперь судьба лодки, судьба экипажа, судьба атаки не только в его руках, не только в его мастерстве и настойчивости. Сейчас многое, если не все, зависит от подчиненных Якова Коваленко, от того, сохранит ли лодка ход, даст ли она нужную скорость.

– Механик, как дизели? – не выдержав, запросил командир.

– Держатся. Но опасаюсь, очень уж перегружены!

На помощь мотористам поспешили другие моряки экипажа. Каждый чувствовал, насколько ответственный настал момент. Вот и инженер-механик, беспокоясь за судьбу двигателей, покинул центральный пост, прибежал в дизельный отсек: может быть, потребуется его квалифицированный совет и молодому командиру группы движения Кравцову, и старшинам, и матросам. Да просто присутствие офицера ободрит и поддержит моряков: воодушевит их то, что он готов вместе с ними разделить и трудности и ответственность.

Теперь «тринадцатая», идущая более чем девятнадцатиузловой скоростью, стала похожа на торпедный катер. Из воды виднелась лишь рубка, вся в пенном шлейфе.

Поначалу, нагоняя лайнер, подлодка шла тем же курсом, что и он. Потом, круто повернув, пересекла его двоящуюся пенную дорожку, вышла на левый борт лайнера. Полчаса, час, второй продолжалась небывалая по драматизму погоня. Приближался главный момент.

– Старпом, рассчитайте число торпед в залпе!

Но едва прозвучала эта команда, с левого крыла мостика лайнера пулеметной очередью «зашелся» сигнальный прожектор. Его луч танцевал по рубке лодки, выписывая точки и тире.

– Что он пишет?

– А черт его знает! – отозвался сигнальщик Иван Антипов, обычно сдержанный и невозмутимый моряк. До прихода на «тринадцатую» он воевал на суше – под Либавой и Ригой. Хлебнул горького до слез – и штыковых атак, и отступления. Всякого навидался, закалился, возмужал в испытаниях. Научился схватывать главное на лету.

– Отстучите ему что-нибудь! Видимо, позывные запрашивает.

С такой же пулеметной скоростью старший матрос Антипов отстучал ратьером короткое и соленое словцо. И странное дело, запросы с лайнера прекратились! То ли ответ оказался близким к запрашиваемому, то ли приняли гитлеровцы лодку за шедший, как потом выяснилось, в конвое тральщик-торпедолов.

Психологически объяснить происшедшее можно. Разумеется, гитлеровцы понимали, что открыто отвечать на запрос позывных мог только свой. Противник, будучи обнаруженным и запрошенным, наверняка юркнул бы в сторону, во тьму, чтобы скрыться с глаз долой. По крайней мере, так было бы логично объяснить происходящее. Ну, а коли запрошенный ответил, да и идет открыто, значит – свой!

Но для моряков «С-13» главным сейчас было то, что фашисты поверили их уверенному, даже отчаянному, обману. Поверили и перестали проявлять любопытство. «Свой так свой! Больше некому, как „TF-19“. Он, видимо, решил, укрывшись от волн за высоким бортом „Густлофа“, дойти до Киля». Так, вероятно, думали там, на лайнере.

И сразу схлынуло напряжение у стоявших на мостике «тринадцатой». Удалось! Обманули!

Наконец подлодка миновала форштевень лайнера. Громадина судна, по-прежнему темная и беззвучная, стала потихоньку отставать. Приближался решительный момент.

– Стоп дизели! Принять главный балласт, кроме средней! Право на борт. Моторы – малый ход! – Выпалив единым духом эти команды, Маринеско впился глазами в резко очерченный силуэт, надвигающийся из мрака ночи.

– На румб – 10 градусов!

– Есть на румб 10 градусов! – залихватски выпалил рулевой Геннадий Зеленцов, тоже захваченный азартом погони.

Словно стальным лемехом «тринадцатая» взрезала ударившую в борт волну и покатилась навстречу лайнеру, ложась на боевой курс.

Невысокий и плотный старпом, ухватившись за ветроотбойник, приник к ночному прицелу.

– Как только визирная линейка придет на цель, подавайте команду! – не отрываясь от бинокля, бросил командир. – Внизу! Как носовые аппараты?

– Носовые на «товсь»! – откликнулся снизу мичман Василий Поспелов. Как всегда сдержанный и доброжелательный, бессменный парторг экипажа подхватил этот доклад из первого отсека. Нетерпение захватило его и весь экипаж.

Силуэт лайнера неудержимо рос, превращаясь в закрывающую полгоризонта громадину, однако все еще не приходил на нужный угол.

– Право пять градусов!

Лодка покатилась вправо, и тотчас темный силуэт стал быстро наползать на визирную линейку.

– Есть! – обрадованно воскликнул старпом.

– Аппараты, пли!

Маринеско машинально взглянул на часы. 23.08!

Лодку качнуло раз, второй, третий… «Тринадцатая» на секунду замерла, будто ткнулась в мягкую стену. Три стремительные полоски рванулись от форштевня «тринадцатой» к высокому борту лайнера, еще продолжавшего свой путь…

И все эти секунды с напряжением следили за белесыми дорожками торпед командир, старпом, приникший к ночному прицелу на левой откидной площадке перископной тумбы, штурман, застывший рядом с командиром, и сигнальщики на правой площадке перископной тумбы – А. Виноградов и А. Волков. Они ждали победного грохота торпед, ждали и надеялись…