Текст книги "Лица века"

Автор книги: Виктор Кожемяко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

В. К. Это казалось невозможным?

Н. Б. Если честно сказать, поначалу – да. Но мы работали. И уже в 1948 году общий объем промышленного производства превзошел довоенный уровень.

К следующему, 1949 году был достигнут предвоенный уровень добычи нефти. А в 1955 году намеченный рубеж в 60 миллионов тонн, казавшийся недосягаемым, был превзойден – добыто 70 миллионов тонн!

Это была грандиозная победа в ходе работы по реконструкции и дальнейшему развитию топливных отраслей. И так трудился весь советский народ, что позволило за короткий срок не только восстановить народное хозяйство, разрушенное войной, но и значительно укрепить экономику страны. Национальный доход в 1955 году вырос в 2,8 раза по сравнению с 1940 годом, продукция промышленности – в 3,2 раза, розничный товарооборот – более чем вдвое, реальная заработная плата рабочих и служащих – в 1,8 раза.

В. К. Тут у меня возникает сразу несколько вопросов. Вы говорите о 1955 годе. Через два года будет запущен первый искусственный спутник Земли, что наглядно показывает, каких высот достигла Советская держава. А в том же 1955-м вас назначают председателем Госплана СССР, и начинается хрущевское десятилетие. Как вы его оцениваете? Как вам работалось? Насколько удавалось при планировании сочетать развитие экономики, прогресс науки и техники с ростом жизненного уровня людей? И не в эти ли годы проявились впервые кризисные явления в нашем хозяйстве?

Н. Б. Начну с моего назначения, которое, кстати, как и предыдущее, состоялось без предварительного согласования со мной. Хрущев меня вызвал на беседу, где предложил новую должность. Но я ему говорил, что не хочу расставаться с любимой отраслью, просил дать подумать хотя бы денек. А вернувшись в министерство, увидел в приемной фельдъегеря с красным конвертом, вскрыл – и с удивлением прочитал постановление обо мне, еще накануне подписанное Хрущевым.

Так вот, придя в Госплан, я мысленно видел в качестве примера для себя Николая Алексеевича Вознесенского, который находился на посту председателя Госплана СССР в течение одиннадцати лет и очень много сделал как для научной обоснованности народно-хозяйственных планов, так и для подбора в высшем плановом органе высококвалифицированных специалистов. Я внимательно изучал его теоретические исследования, в которых отстаивалась необходимость опережающих темпов роста производительности труда как важного условия социалистического накопления и расширенного воспроизводства.

Практическая же моя деятельность на новой должности началась с разработки проекта шестого пятилетнего плана. Считаю нашим достижением, что удалось привлечь к этой работе широкие круги общественности, организовав, по существу, всенародное обсуждение. Предложения трудящихся внимательно рассматривались, и многие были учтены. Это касалось, например, предложений о сокращении рабочего дня, повышении заработной платы низкооплачиваемым категориям рабочих и служащих, упорядочении оплаты труда, повышении пенсий и ряда других.

Теперь о хрущевском десятилетии. Оно разделяется в моем представлении на две части. Первая, как я думаю, была отмечена рядом полезных, нужных начинаний. Например, три месяца спустя после моего назначения в Госплан Хрущев поручил разработать генеральный план реконструкции железнодорожного транспорта с целью перевода его на электрическую и тепловую тягу. Причем делалось это втайне от Кагановича, который был противником тепловозов и электровозов. В 1955 году по моему предложению и при поддержке Хрущева был образован Главгаз СССР, благодаря чему удалось создать единую систему газопроводов всех союзных республик. Отметил бы как достижения тех лет и освоение целины, и коренную реконструкцию строительного производства. Сейчас многие недовольны тем, что пятиэтажки строили тогда с минимальными удобствами – их теперь пренебрежительно называют «хрущобами». Однако именно благодаря ускоренному строительству этих пятиэтажек удалось в сравнительно короткие сроки переселить большое количество людей из бараков и подвальных помещений.

Все это я отношу к полезным делам Хрущева. Ну а беды начались, на мой взгляд, с непродуманной глубоко перестройки управления народным хозяйством страны.

В. К. Скажите, а разве необходимость определенной перестройки не ощущалась тогда?

Н. Б. Ощущалась. Но импульсивность, порой некомпетентность, безапелляционность Хрущева, с годами все больше усиливавшиеся, привели к ряду серьезных ошибок.

Не прислушался он, скажем, ко многим доводам, предупреждавшим, чем может обернуться бездумная ликвидация министерств. Я тогда говорил:

– Потеряем бразды правления экономикой. Не будет управления отраслями, обеспечения единой технической политики – развалим все хозяйство. Ведь межотраслевые пропорции – главное для устойчивости экономики.

Однако за несогласие с Хрущевым я был отправлен сперва в Госплан РСФСР, а затем в Краснодарский совнархоз. Между тем опасения мои, да и не только мои, вскоре стали оправдываться…

В. К. У вас, Николай Константинович, есть возможность сравнить три перестройки, три реформы – хрущевскую, косыгинскую и горбачевско-ельцинскую. Какие мысли возникают при таком сравнении?

Н. Б. Самой обнадеживающей и правильной, на мой взгляд, могла стать экономическая реформа 1965 года, которую справедливо связывают с именем Косыгина. Надо сказать, что Алексей Николаевич обладал глубокими, всесторонними знаниями и масштабным мышлением. Он был откровенен и критичен, предельно чувствовал меру ответственности за все принимаемые решения и, прежде чем поставить подпись под каким-либо государственным документом, обычно тщательно взвешивал все «за» и «против». Он и к экономической реформе подходил очень взвешенно, продуманно. Сначала в порядке эксперимента на новую систему планирования и экономического стимулирования перевели 43 предприятия, чтобы затем, по мере накопления опыта, постепенно расширять их число.

Но Косыгину не дали осуществить задуманное. Помню, например, как грубо выступал на заседаниях Политбюро Подгорный. Да и не только он. А Брежнев стал, по существу, на их сторону. В результате реформа не была доведена до конца. Она ограничилась мобилизацией ресурсов, лежащих на поверхности, не коснулась в должной мере основного фактора интенсификации общественного производства – научно-технического прогресса.

У меня новые надежды возникли, когда вместо Брежнева, который в последние годы даже написанный для него доклад не мог прочитать, пришел Андропов. По-моему, он взялся за главное тогда звено – укрепление дисциплины. Но, к сожалению, слишком скоро сменил его престарелый и немощный Черненко…

В. К. Ну а как вы встретили перестройку Горбачева?

Н. Б. В апреле 1985 года я голосовал за предложения Горбачева реформировать экономику с целью ускорения социально-экономического развития страны, так как видел в этом перспективу ликвидировать негативные явления, накопившиеся к тому времени. Я верил в перестройку, надеясь, что она выведет нашу экономику на интенсивный путь развития. Ведь как правильно говорил тогда вновь избранный Генеральный секретарь: «Если сделать только одно: по-настоящему использовать то, что уже есть, можно добиться существенного улучшения дел в народном хозяйстве».

Так почему же разумно не использовали солидный социально-экономический потенциал, созданный за советские годы? Почему очертя голову бросились от плановой экономики к рыночной – в кратчайший срок и любой ценой? Думаю, немало людей хотели бы получить ответы на эти вопросы.

В. К. Вы, наверное, помните, что вначале Горбачев выдвинул лозунг: «Больше демократии, больше социализма!». Говорил о «первопроходческом пути советского народа и нашей партии». А куда мы с тех пор ушли?

Н. Б. Помню, конечно, его доклад, посвященный 70-летию Великой Октябрьской социалистической революции. Слушая тогда, думал, что могу всей жизнью своей засвидетельствовать правоту сказанных им слов… Десятки миллионов людей моего поколения, более старших и молодых, с удивительной самоотверженностью боролись за осуществление социалистической идеи. Могучее государство – СССР стало достойным результатом их борьбы и труда.

В. К. Теперь такого государства нет, и это один из результатов горбачевский перестройки, ельцинских реформ.

Н. Б. К величайшему сожалению, да. То, что делалось за последнее десятилетие, привело к разрушению Советского Союза и всего нашего хозяйства. Особенно недопустимо было дробить страну на 15 кусков. А это было совершено действиями и Горбачева, и Ельцина. Что является, конечно, большим преступлением со стороны руководителей государства.

К тому же они взялись проводить реформу без учета мирового опыта и особенностей нашей страны. Нынешние развитые капиталистические страны к рыночной технологии шли десятки лет, а у нас решили сделать за два-три года. Грубейшая ошибка.

Да и любая капиталистическая страна все-таки держит в руках бразды правления. Вот недавно я был в Соединенных Штатах – на конференции по нефти. Что ж, у них так называемый свободный рынок регулируется государством. Не выпускают из рук управления. А у нас…

Я, например, считаю, что ни в коем случае нельзя было допускать развала крупного энергетического комплекса, машиностроения, уж не говоря о военно-промышленном комплексе, являющемся основой безопасности нашей страны. А сейчас, к сожалению, все на куски разбито.

В. К. Что вас больше всего тревожит в происходящем сегодня? От чего особенно больно?

Н. Б. Мне, бывшему председателю Госплана, особенно больно смотреть, как рушилось и рушится наше хозяйство, какими темпами мы снижались.

Вспомним: в довоенное время, начиная с первой пятилетки, национальный доход возрастал ежегодно в среднем на 15 процентов. Таких темпов не знала ни одна страна мира!

Или вот говорят: застой. Но разве можно назвать застойным период, когда за двадцать лет, с 1966-го по 1985-й, национальный доход страны вырос в 4 раза, промышленное производство – в 5 раз, основные фонды – в 7 раз? Несмотря на то, что объем сельскохозяйственного производства увеличился за этот период лишь в 1,7 раза, реальные доходы населения росли примерно теми же темпами, что и производительность общественного труда, и увеличились в 3,2 раза. Почти втрое возросли производство товаров народного потребления и розничный товарооборот.

Сегодня, крича о пустых прилавках в советское время, намеренно смешивают период после 1985-го, особенно 1990–1991 годы, когда действительно к этому пришли в результате той самой перестройки, и предыдущий, гораздо более продолжительный срок, когда про пустые прилавки говорить просто грешно.

Я вовсе не хочу сказать, что в те годы, когда мне довелось работать в правительстве, все делалось правильно. Были ошибки, порой крупные. Но они исправлялись.

… Сколько времени теперь понадобится на то, чтобы вернуться хотя бы к уровню 1988 года? Десять – двадцать лет при самом благоприятном ходе дела. По-моему, нынешние руководители недооценили и опасность попадания в финансовую зависимость от Запада, ориентируясь на рекомендации Международного валютного фонда.

В. К. Сейчас все время приходится слышать: денег ни на что не хватает. Куда же деваются деньги? И откуда взялись эти несметные богатства «новых русских»? Почему у них такие огромные деньги, а для многих миллионов нет денег ни на зарплату, ни даже на нищенские пенсии?

Н. Б. Я объясняю это тем же развалом нашей экономики. Как можно получить деньги, если ты не имеешь продукции? Если раньше ты давал столько-то машин, станков, автомобилей, столько-то тракторов, а теперь – во много раз меньше, какие же могут быть деньги? Из-за падения промышленного производства, да и сельского хозяйства, мы потеряли, конечно, и финансовые ресурсы. Другое дело, что сегодня на различного рода махинациях многие нажились и наживаются. Поэтому они не только по горло всем обеспечены, но еще и за границей имеют капиталы, где получают тоже большие проценты.

Меня очень волнует снижение жизненного уровня трудящихся. Разве нормально, когда ниже черты бедности более 30 процентов населения? Ну разве можно это терпеть?

В. К. Наверное, никогда не было у нас такого невообразимого разрыва, такого контраста между богатыми и бедными?

Н. Б. К сожалению, так. С одной стороны, вроде приятно, когда видишь, что какие-то люди имеют возможность красиво одеваться, приобретать дорогие вещи, строить дома. А с другой стороны… Невыносимо больно видеть мне, до чего многие обнищали, особенно люди преклонного возраста.

Я иногда прогуливаюсь в том районе, где проживаю, возле Патриарших прудов. Так вот, раньше ни разу не бывало, чтобы в мусорных ящиках, мимо которых прохожу, рылись старики. А сегодня роются и люди далеко от престарелого возраста – в костюмах, при галстуках. Не могу на это безразлично смотреть!

В. К. Зато уж прилавки, по крайней мере в Москве и других крупных городах, полны…

Н. Б. Опять же ненормально, за счет чего они полны сегодня. Насколько я знаю, более половины продовольствия идет из-за границы. В то же время наше сельское хозяйство упало больше чем на треть.

Почему мы должны были собственное хозяйство разорять? В свое время при активном участии Госплана была создана, скажем, такая мощная специализированная организация, как «Птицепром», предприятия которой по всем параметрам находились на мировом уровне. Почему их надо было уничтожать и переходить на «ножки Буша»? У нас были замечательные совхозы и колхозы, которые страну кормили. Мы помогали им, давали технику, необходимые средства. Так делают все государства, поддерживающие свое сельское хозяйство. Почему надо было все это выпустить из рук? Если кто-то захотел выйти из колхоза, совхоза и создать хозяйство личное, что ж, надо было такое желание удовлетворить и поддержать их. Но не громить все сложившиеся хозяйства, даже экономически мощные, которые полностью оправдывали себя.

В. К. Кончается столетие, и закономерен вопрос: какое место займут в нем 70 наших послеоктябрьских советских лет?

Н. Б. Семь советских десятилетий – целая историческая эпоха. Великая эпоха! На мой взгляд, она стала огромным шагом вперед в развитии экономики и культуры нашей страны, в подъеме жизненного уровня трудящихся.

Конечно, у меня есть собственная точка зрения на историю и современность, которую можно считать субъективной. Но она позволяет мне оценивать факты, события и явления с позиции государственного деятеля и гражданина.

Я за объективный анализ каждого периода развития нашей страны – со всеми победами и поражениями, радостями и трагедиями. Но почему господствует у нас односторонний подход? С глубокой горечью и обидой наблюдаю, как искажается сегодня история, как дискредитируются социальные завоевания советского народа, достигнутые под руководством партии коммунистов.

Думаю, историческая правда должна взять в конце концов верх. Это необходимо не только для нынешнего дня. Это необходимо для будущего!

Октябрь 1997 г.

Показания для будущих поколений
СТАРЕЙШАЯ СОВЕТСКАЯ ЖУРНАЛИСТКА ЕЛЕНА МИКУЛИНА

Люди, которые близко ее знали, отзывались о ней так: «Человек потрясающего жизнелюбия и жизнеутверждения». Она пропустила через сердце свое целую эпоху. И последнюю книгу назвала «Я – свидетель»

… В разгар горбачевской «перестройки», когда начавшийся пересмотр советского прошлого обернулся огульной и яростной клеветой на него, в «Комсомольской правде» появилась злая заметка о Стаханове и стахановцах. И тогда у меня в «Правде» раздался телефонный звонок:

– Моя фамилия Микулина. Я старая журналистка. И хотела бы ответить на такую несправедливость. Ведь я хорошо знала этих людей и должна сказать, какие они были на самом деле. В «Комсомолке» печатать отказываются…

Ее статья появилась в «Правде», а мы не просто познакомились – мы подружились. Наши встречи и ее рассказы о виденном, прочувствованном, пережитом за долгие годы открывали для меня много нового и волнующего в том времени, в котором она жила и о котором писала.

Да, ею опубликовано множество очерков, репортажей, статей. Они появлялись в «Правде» и «Труде», в «Строительной газете» и «Советской России», в «Работнице» и «Нашем современнике». Вышло более двадцати книг.

Виктор Кожемяко. Дорогая Елена Николаевна! Многое из того, о чем намерен говорить с вами сегодня, мы в свое время уже не раз обсуждали. Многие вопросы, которые собираюсь вам задать, я уже задавал. Но то были разговоры с глазу на глаз, а теперь, мне кажется, пора приобщить к ним читателей.

Вот первый вопрос. Вы неважно себя чувствуете, у вас плохо со зрением – и все-таки продолжаете работать над документальными книгами «Я – свидетель» и «Милость сердца». Скажите, что побуждает вас к этому?

Елена Микулина. Знаете, если честно, – иногда хочется все бросить. Думаешь: а стоит ли бередить прошлое и лишний раз расстраиваться? Для кого-то, экономически взлетевшего на «гребне» нашего развала и видящего мало за пределами своего банковского счета, итоги века, может быть, и благоприятны. Но для меня, родившейся в 1906 году и отдавшей все свои силы и способности именно Советской власти, последние наблюдения жизни, безусловно, печальны…

Однако вот неожиданный факт. Моя внучка Ольга в свои тридцать с лишним лет – возраст молодой – вдруг села и написала толстую книгу воспоминаний. «Почему ты это делаешь? – спрашивала ее я. – Вроде бы мемуары писать еще рано». А Ольга отвечала: «Ты знаешь, бабушка, я остро чувствую, что жизнь, которую мое поколение прожило до 1985 года, – это „уходящая натура“. Я боюсь, что жестокая реальность скоро просто не даст мне вспомнить, что мы чувствовали и думали в шестидесятые и семидесятые годы. А забывать так не хочется…»

Что же говорить мне? Поверить расхожей уже фразе, что жизнь моего поколения прожита зря? Нет. С этим я не соглашусь никогда, и не только потому, что, кроме общественных устремлений, в каждой судьбе есть и свой малый, а может быть, и великий личностный смысл. Жизненный опыт и мой исторический оптимизм подсказывают, что на расстоянии будут видны не только большие ошибки нашей эпохи, о которых теперь с таким рвением и даже злобой кричат молодые по сравнению со мной историки и журналисты, как будто речь идет не о родной стране, а о какой-нибудь провинции на Марсе, но и огромные, в планетарном масштабе, наши достижения… Достижения, открытые всему человечеству семьюдесятью годами социализма, который мы строили после Великого Октября.

В. К. Значит, книги, над которыми вы сейчас работаете, – ваше обращение к будущим поколениям?

Е. М. Каждое поколение изучает историю заново. Сплошная темень в представлениях о прошлом, о делах дедов, отцов, соотечественников, живших ранее, сковывает силы разума, делает человека беспомощным.

Многие журналисты, писатели упорно внушают нынче на страницах газет и с экранов телевизоров мысль о том, что многомиллионный наш народ прожил семьдесят советских лет – бессмысленно, недостойно, под гнетом насилия коммунистической партии и ее руководителей. А перед хлесткой фразой прошлое бывает беззащитно.

Но существует такое понятие, как свидетельство очевидцев, незаменимое для любого расследования, в том числе и исторического, социально-политического. Думается мне, что для справедливого суда истории, который неизбежно будет изучать наше советское прошлое, мое свидетельство тоже будет необходимо. Вот почему я решила записать для будущих поколений, для будущих судей свои показания – не только свидетеля, но и прямого участника многих событий, определявших судьбу страны в те уже далекие годы.

В. К. Первая из этих двух ваших документальных книг, названная «Я – свидетель», посвящена в основном одному – 1929 году.

Е. М. Почему я выбрала именно этот год? Да потому, что он неизбежно привлечет на суде истории большое внимание. Ведь год был особым в истории нашего государства. На апрельском Пленуме ЦК ВКП(б) были намечены пути индустриализации страны и коллективизации в сельском хозяйстве. Именно тогда было принято решение не пройти, а пробежать расстояние от кувалды и сохи к развитой индустрии и механизации сельского хозяйства, без которых была бы неминуема гибель всего дела революции. Да что там – неминуема была бы гибель страны!

Все ли знают сегодня об этом, понимают значение того, что было свершено партией большевиков и советским народом? Вот я и буду давать свидетельские показания – что мне лично известно о событиях 1929 года. Так уж сложилась моя судьба: двадцати двух лет от роду, никому не известная, беспартийная девушка из провинции, только год прожившая в столице, неожиданно стала участницей и пропагандистом воплощения в жизнь новых идей партии.

Настает час, когда каждый из нас должен подвести итог своей жизни, попытаться рассмотреть след, оставленный на земле. Сейчас настал такой час и для меня. Перебирая в памяти долгие прожитые годы, став свидетелем разрушения Советской державы, с тревогой думая о будущем своей страны, которую нынешние руководители и политики разных направлений пытаются стремительно вернуть в капитализм, я хочу засвидетельствовать величие подвига тех, кто жил и работал рядом со мной, создавая могущество Родины. Не могу, не хочу унести с собой правду о том, как партия большевиков вывела к концу тридцатых годов нищее, разоренное империалистической и Гражданской войной государство на первое место в Европе и на второе место в мире по выпуску промышленной продукции. Сделала нашу страну поистине великой индустриальной державой!

В. К. У непосвященного невольно могла возникнуть мысль о каких-то особых ваших отношениях с властью. Как все сложилось и произошло?

Е. М. Абсолютно неожиданно. Вместе с матерью я тогда переехала из Иваново-Вознесенска в Москву. Мать с 1905 года была участницей революционного движения, член партии – ей поручили организацию фабрик-кухонь в столице. А я обивала пороги биржи труда в поисках работы.

Однажды мать попросила меня отнести в журнал «Работница» свою статью об открытии еще одной фабрики-кухни. А в редакции мне вдруг дали задание: пойти в столовую на Тульской улице, пообедать там, послушать, о чем говорят работницы, и написать… Я написала о грязи и мухах, о невкусной пище и жалобах работниц с ближайшей к столовой фабрики имени Фрунзе.

Заметку напечатали, а мне дали новое задание. Так и пошло. Я стала бывать то на «Красном богатыре», то на «Трехгорке», то на других фабриках и заводах. Стала писать о рабочей жизни. В 1929-м возникла тема соревнования. После опубликования в «Правде», в январе, известной статьи Ленина «Как организовать соревнование».

Ленинская статья послужила сильным импульсом. Но и почва была благодатная. Помню, как горячо обсуждали вопрос о соревновании в Люберцах, на заводе сельскохозяйственного машиностроения. Меня поразило, что рабочие (нашлись же такие!) сами предлагали снизить расценки, считая их завышенными. Неслыханное дело!

Потом я писала о первых бригадах комсомольцев на «Красном выборжце» и «Красном треугольнике», на дорогой моему сердцу «Трехгорке». Об условиях соревнования, о показателях первых успехов, но главное – о людях, которые брались соревноваться друг с другом.

Из репортажей, публиковавшихся в журналах «Работница» и «Коммунистка», сложилась у меня книжечка, которую я предложила в Госиздат. Но… там особой заинтересованности не проявили. Бумаги нет, то да се… А журнал «Коммунистка» помещался в том же здании на Старой площади, где и ЦК партии. И я, когда носила туда свои заметки, мельком обратила внимание на вывеску: «Приемная секретарей ЦК». В алфавитном порядке там значилась и фамилия Сталина. Так вот, когда в Госиздате у меня ничего не получилось, сама собой вдруг возникла мысль: показать репортажи Сталину. Записалась на прием. Однако в назначенный день секретарша позвонила мне и сказала, что приема не будет. И в ближайшие дни – тоже. Вот тогда, в отчаянии, я написала Сталину письмо. Очень короткое – с просьбой высказать свое мнение о моей рукописи. Пакет утром 8 мая передала в приемную секретарей ЦК.

Я жила в общежитии, адрес и телефон которого указала на пакете. И в тот же день, буквально через несколько часов, ко мне в комнату стучится дежурная по этажу: «Микулина, к телефону!». Бегу, беру трубку, а в ней – незнакомый голос:

– Говорит Товстуха…

– Какая еще толстуха? – недовольно огрызнулась я, думая, что кто-то надо мной шутит.

– Не толстуха, а Товстуха, – очень спокойно ответил голос, – и не женщина, а мужчина. Помощник товарища Сталина. Сейчас я передаю ему трубку.

– Что? Кому? Сталину? – закричала я. Между тем уже другой голос, гортанный, с легким восточным акцентом, сказал:

– Товарищ Микулина? Я согласен!

– Согласны? – растерянно пробормотала я. – На что?

– Дать предисловие к вашей книжке. Такая книга нужна.

– Вы ее уже прочли?

Более нелепого вопроса нельзя было придумать. Я поняла это одновременно с произнесенной фразой. Понял и человек на другом конце провода. Он засмеялся:

– Иначе я бы не говорил с вами.

И уже другим, подчеркнуто деловым тоном сказал:

– Разрешите задать вам один нескромный вопрос: сколько вам лет?

– Двадцать два, двадцать два! – закричала я.

– Разрешите вам задать еще один нескромный вопрос: вы партийная или беспартийная?

– Беспартийная, – тихо сказала я, боясь, что трубка замолчит и разговор оборвется. Но трубка продолжала дышать, говорить тем же спокойным голосом:

– Повторяю, я готов дать вам предисловие. Ваши заметки – правдивый, бесхитростный рассказ о том, что происходит в глубинных массах рабочих.

– О! – только и могла воскликнуть я. И тут же мелькнула странная мысль: а вдруг меня кто-то разыгрывает? Наверное, от неожиданности этой мгновенной мысли вдруг крикнула:

– Я хочу вас видеть, мне надо спросить вас!..

– Пожалуйста, приходите.

Секунду трубка молчала. Затем голос сказал:

– Сегодня среда. Вы свободны в пятницу?

Боже мой! Что происходит? Конечно, свободна!

В. К. Изумление, которое всегда слышится, когда вы рассказываете об этом эпизоде, связано, разумеется, прежде всего с тем, что Сталин так быстро откликнулся на ваше послание?

Е. М. Безусловно. Хотя потом я поняла, как многим была обязана Товстухе. Он ведь мог тотчас и не передать мой пакет Сталину. Однако старый большевик, переживший ссылки, знавший Ленина и разделявший, видимо, взгляды Сталина на индустриализацию страны, – передал. Возможно, заглянул в мои очерки и что-то в них отметил…

В. К. А разговор со Сталиным чем запомнился больше всего?

Е. М. Уважительностью, с которой отнесся он ко мне, совсем зеленой журналистке. И доверием. Его предложение поехать в совхозы, зерновые фабрики, создававшиеся в Заволжье, свидетельствовало о том, что он мне доверяет! Гораздо позже, после войны, старый работник сельхозотдела «Правды» рассказывал мне, что Сталин звонил потом в редакцию, интересовался, о чем пишет Микулина из командировки.

В. К. Согласитесь, все это было связано с темой, которая сразу же стала главной для вас, – с темой труда и человека-труженика. Новое отношение к труду, сознательное, заинтересованное, не как к проклятию, а как к чему-то самому высокому в жизни и возвышающему человека. И еще: как слиты были воедино экономическое и нравственное наполнение труда. И в корне различное понимание нравственности – социалистическое и капиталистическое. Теперь, когда капитализм возвращается к нам, уже не по книжным статьям, а в жизни можно увидеть разницу.

Е. М. Мне кажется, наши люди в большинстве своем пока еще не вполне осознали, что произошло у нас за последние годы. Не понимают, что мы потеряли! Или, точнее, теряем, поскольку не верю, что это – уже окончательно.

Я не политик, я просто старая женщина, жившая еще в царской России, вместе со всем нашим народом пережившая Гражданскую войну, борьбу с интервенцией, затем НЭП. Как гражданин, как журналист и писатель я обрела себя в двадцатые – тридцатые годы. И до чего же больно мне, что многие ныне совершенно не представляют, чем была не только для нашей страны, но для всего мира наша революция, какие горизонты открыла она перед людьми труда.

Напомню слова известного французского писателя и мыслителя Анатоля Франса, сказанные им в связи с пятилетием Октябрьской революции: «Пять лет тому назад Советская Республика родилась в нищете. Непобедимая, она явилась носительницей нового духа, грозящего всем правительствам несправедливости и угнетения, которые делят между собой землю. Старый мир не ошибся в своих опасениях. Его вожаки сразу угадали в ней своего врага. Они двинули против Советской Республики клевету, богатство, силу. Они хотели ее задушить: они посылали против нее шайки разбойников. Советская Республика сомкнула ряды красных бойцов, и разбойники были разбиты.

Если в Европе есть еще друзья справедливости, они должны почтительно склониться перед этой Революцией, которая впервые в истории человечества попыталась учредить народную власть, действующую в интересах народа. Рожденная в лишениях, возросшая среди голода и войны, Советская власть еще не довершила своего громадного замысла, не осуществила еще царства справедливости. Но она, по крайней мере, заложила его основы».

И от этих основ теперь хотят отказаться!..

В. К. Для вас, как я понимаю, Октябрь и годы, которые последовали за ним, были и остаются путем к справедливости. Вы не изменили своего отношения к тому времени?

Е. М. Нет. Его надо воспринимать именно как порыв к справедливости. А справедливость обязательно и в том, чтобы простой рабочий занимал достойное место в обществе.

Я думала об этом в декабре 1929-го, в Колонном зале Дома союзов, на первом съезде ударных бригад. В лучшем зале страны собрались тогда рабочие – те, кому еще совсем недавно вход в этот зал был недоступен!

Я вспоминала Дидро – сына ножовщика из французского города Лангра, который в XVIII веке задумал неслыханное дело – создать «Энциклопедию труда», возвеличить ремесла, которые принижала военная, гражданская и церковная аристократия. Ремесленники смиренно сгибали спину под тяжестью векового презрения, а Дидро крикнул им: «Распрямите спины! Вы презираете себя только потому, что вас презирали другие. Но от вашей судьбы зависит судьба всего человечества».

Возвеличение человека труда было давней мечтой самых светлых умов. И как я радовалась, понимая, что моя страна взялась реализовать эту мечту! Перебирая сейчас старые блокноты, нахожу фамилии рабочих, выступавших на том воистину историческом съезде: Рябов с Надеждинского металлургического завода, рабочий Комаровский из Ленинграда, Калинин с Харьковского паровозостроительного, Белов с Бакинских нефтепромыслов…

Пройдут всего четыре года и три месяца первой пятилетки, а в стране будут построены 1500 крупных промышленных предприятий, коренным образом реконструированы тысячи фабрик и заводов, созданы новые отрасли промышленности. Среди них – такие гиганты, как Магнитогорский и Кузнецкий металлургические комбинаты, Горьковский и Московский автозаводы, предприятия, выпускающие тракторы, шарикоподшипники, режущие и измерительные инструменты. На карте страны возникли новые города – Магнитогорск и Новокузнецк, Березники и Красноуральск, Хибиногорск и Караганда… Сто новых городов!