Текст книги "Набат"

Автор книги: Виктор Супрунчук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

Уже засыпая, Федор вспомнил, что обещал Татьяне прийти к ней. Она, наверно, ждала его.

7

Яков уныло собирался на работу. Немилой она была ему. В училище на практических занятиях он мог залезть на столб на два-три метра, как требовал мастер. А выше ему делалось дурно. Через силу Яков заставлял себя подниматься, но однажды наступил момент, когда только от мысли, что надо надевать когти и лезть вверх, захотелось сесть в автобус и уехать из деревни. Видно, так оно и есть: Казакевичу хватит и земли. Пусть другие ищут, чего не теряли.

«Купим тебе мотоцикл или, если захочешь, через год-два «Жигули», – говорил Якову отец.

«Хочу сам попробовать жизнь, чем она пахнет».

«Брось дурное. Ты парень не очень сильный, не для тебя эта работа, да и что хорошего – командировки… Твой брат шьет сапоги, туфли, и он уважаемый человек, потому что всем нужна обувь. А что ты со своей проволокой и столбами?»

Теперь все чаще вспоминал этот разговор Яков. Грустно делалось и когда видел себя в зеркале: рыжий, в веснушках, ростом – как тот огурец. В клубе девчата и разговаривать не хотят. Думают, неинтересно с таким парнем, а пойдешь с ним – подружки засмеют. Пожаловался Яков на свои неудачи с девчатами Третьяку. Федору не говорил, потому что он, казалось, был далеко в небе и разговоров на такие темы не любил.

Третьяк падал на землю от смеха и расстегивал рубашку, будто воздуха ему не хватало от шуток Якова.

– Хочешь, расскажу рассказ Новикова-Прибоя об одном рыжем?

– Давай.

– Прочитал я его неделю назад в той книжке, что старуха прячет под балкой. Была, значит, у матроса царского флота красавица жена. То ли месяц, то ли два, как обвенчались они. Офицеры, чиновники под нее клинья подбивали, а она хоть бы на кого глянула. Такая верная жена была. И вот пошел матрос в дальнее плавание. А в том городе жил хитрый, как ты, Яков, приказчик и рыжий, как ты. Может, больше немножко, а может, меньше. Не могу сказать точно.

– Говори короче…

– Так вот, брат Яков. Увидел ее этот рыжий приказчик, а был он по сравнению с матросом что земля и небо, и решил сделать все, чтобы полюбила его красавица. Учел он, как говорится, все нюансы женской души. В первый день женщина не захотела с ним даже разговаривать и понесла воду от колодца сама. На второй день было то же. На третий – ответила на приветствие. Кстати, перед этим приказчик поспорил с местными кавалерами, что за неделю решит все вопросы. Так вот, на четвертый день она позволила пройти с ней до крыльца. На шестой был в доме, и так далее. Короче, в самом плотном заборе есть всегда маленькая дырочка. Понял?

Все было так, да немного не этак… То, что Яков боится высоты, Богдан сразу почувствовал. Разных видел бригадир монтажников, среди них были и такие, что боялись подниматься вверх, но лезли и постепенно побеждали страх, а некоторые не выдерживали и увольнялись. Никому не сказал о своем открытии, но из звена Федора забрал Якова, хотя Федор и доказывал, что привык работать с Казакевичем. Нужны и на складе люди, сказал, переживешь.

…Регулировал Яков высоковольтный распределитель. Лекции Фантомаса на занятиях не слушал, а больше с соседом в «морской бой» играл. Прочитал инструкцию, разбил ящик, в котором было оборудование. Дальше дело не пошло. Сел на связку проволоки, размяк от теплого солнца и задремал. Кажется, минутка прошла, а минул час. Очнулся Яков от сильного толчка в спину. Чуть не упал лицом на распределитель. Раскрыл глаза, а перед ним Богдан, ухмыляется.

– Спишь?

– Да нет. Присел немножко…

– Немножко. Вижу я… День сидишь, а распределитель как стоял неналаженный, так и стоит. Чему вас в училище этом учат?

Жалел бригадир, что не уволился из управления, когда случилась авария на третьем участке и обвинили его, а не Русака, который пьяный полез к масляному выключателю. Едва не посадили Богдана, все было против него, и только начальнику управления он обязан тем, что не за решеткой. С Кардашем они когда-то вместе работали. Одно воспоминание с того времени осталось. Кардаш пошел учиться, начальником стал. А он кто? Никто. Чья вина в этом? Все друзья, да не те, за которых держаться надо было. «Ты гений монтажа, давай за это выпьем», – и так рюмка к рюмке. Пошло-поехало. И ничего не осталось от прежнего Василя Богдана, когда-то лучшего монтажника управления.

Вызвал его к себе Кардаш. Разговор был короткий: «Последний шанс тебе, Богдан. Понял? И то даю его, потому что знаю цену твоим рукам и голове…» Эх и… Звали старые дружки на Север, обещали отличное место и интересную работу, где будет вновь у него шестой разряд, а не третий, как у этих салаг. Значит, где-то уважали бы Богдана, а здесь… детвора, которая боится на столб залезть.

– Поработаешь с такими, – закончил свою мысль бригадир.

– Что ты говоришь? – не понял Яков.

– Не для твоей головы. Деньги у тебя есть? – Бригадир достал проект линии, разложил на ящике, начал что-то считать.

– Рупь-другой есть.

– Дай, винцо Татьяна привезла неплохое.

Яков дал ему деньги, и Богдан, забыв о проекте, исчез. С того дня жить Якову стало еще труднее. Если не хотел вновь «отдолжить» на винцо бригадиру, тот выдавливал сквозь зубы:

– Завтра пойдешь на линию.

И Яков «отдолжал». Вот почему и удивлялся Федор, видя его все время в плохом настроении. Только Третьяк заметил в поведении бригадира и Казакевича что-то тревожное. И спросил об этом у Федора: может, и он заметил? Но Розум его вопроса не понял.

Наконец, в сознание Якова вошла мысль, что, наверное, так и должно быть среди монтажников. Тот, кто отказывается делать тяжелую работу, каким-то образом компенсирует это.

За свой труд учащиеся получали тридцать три процента заработка. Были они оформлены по второму разряду, и если бы не полевые, то денег хватало, чтобы рассчитаться с хозяйкой и на конфеты. И очень скоро наступил момент, когда Яков отдал Богдану на вино последний рубль.

– Ты не болен? – Принес Федор стакан густого чая, заваренного малиной. – На, горячий. Я уже выпил. Показалось, будто только что мать этот чай заварила.

– Здоров я, Федор. Не трогай меня, я здоров! – закричал Яков.

Третьяк исподлобья посмотрел на него, взял стакан и выпил чай.

– Читаю интересную книгу, – посмотрел на Якова и Федора цыганскими глазами, – вот мысль здесь одна есть. Это тебя в первую очередь, Казакевич, касается.

– Почему меня?

– Ты слушай, когда старшие говорят. Человек, слабый физически и больной, может на две, а то и на три головы быть сильнее душой богатыря. Какая глубокая мысль!

– Иди ты со своими мыслями.

– Мне кажется, Федор, в нашей бригаде что-то происходит. – Третьяк оставил шутливый тон. – Вот и Якову девчата не дают спокойно спать…

– Я тебе как другу, а ты… – крикнул Казакевич, схватил с дивана куртку и бегом из комнаты.

– Зачем ты так? – Федор открыл окно, но на дворе Якова не было. – Обидел парня.

– А ты не заметил, что он излишне обижается в последнее время.

– Да, показалось, – сказал задумчиво Федор. – Надо спросить у него.

– Так он тебе и расскажет, держи карман шире. Жаль, что мастера нет. Почему он задержался? Ты же с ним более близок, может, что-нибудь говорил перед отъездом?

8

…Мастер третий день ждал заседания, которое решили провести в училище. Как ему сообщила по секрету секретарша директора, главный вопрос заседания – воспитательная работа на практике и происшествие в группе Ивана Александровича. Новость не очень обрадовала его, хотя он и готовился к этому. Иначе не было смысла посылать Аполлинара Константиновича. Что ни говори, а все же чрезвычайное происшествие. За три года работы в училище первое, но от этого не легче.

Заскучал Иван Александрович без дела. Училище опустело, мастера со своими группами кто где: от Прибалтики до Кольского полуострова. И как-то неуютно стало в общежитии, где Иван Александрович занимал комнату. На третий день своих скитаний по городу надел мастер старые штаны, рубашку и подошел к заведующему хозяйством училища Петровичу, который со столяром ремонтировал двери, шкафы в комнатах. Год жили в новом общежитии учащиеся, а будто вековали здесь. На практических занятиях по обработке металла они тайком от мастеров делали ножи, вечерами бросали их в двери шкафов. Строго наказывали за эти упражнения, но уследишь ли за каждым? Ребята разные приходили в училище. Были и такие, от которых отказались в средней школе, а некоторые состояли на учете в милиции. И всем им надо было дать специальность, а главное – воспитать людьми.

– В отпуск готовишься? – спросил Петрович, хотя и техничке было известно, что мастера, чьи группы были на практике, в это время в отпуск не шли, а ехали вместе со своими воспитанниками. За этим вопросом почувствовал Иван Александрович, что завхоз знает об отношении директора и другого начальства к случившемуся. Петрович был, как и мастер, отставник. Служил некогда в артиллерии и пошел на гражданку в звании капитана, чем очень гордился и при разговоре, особенно с бывшим мичманом, не единожды подчеркивал. Однако к Ивану Александровичу относился с уважением, и, когда тот просил разную мелочь для ребят, завхоз не отказывал, давал лучшее.

Новоселье на новом месте жительства мастер отметил с Петровичем, хотя и не было в планах праздновать такое незначительное, на его взгляд, событие. Но вечером постучали в дверь, и зашел завхоз.

С полчаса поработал молотком Иван Александрович, старательно ремонтируя дверь в комнату, где жили его ребята, и его позвал Петрович, который что-то делал в другом конце коридора.

Взял мастер сигарету «Прима», пожал ее и прикурил от спички Петровича. Присели они на стульях, которые только что отремонтировал заведующий. Вообще-то не совсем так называлась его должность. Подписывая бумаги, Петрович всегда ставил большое звонкое название: заместитель директора по хозяйственной работе, а то и без последних слов. И даже визитную карточку напечатал в местной типографии, где черным по белому стояло – второй заместитель директора и фамилия. У Петровича было много друзей, с помощью которых он мог решить самый сложный вопрос.

– Совещание будет завтра во второй половине дня. Директор был очень злой, но я слово забросил, так будто успокоился. Ты же не виноват, что этот дурак ранил себе глаз. Как говорят люди, захочет свинья – грязь найдет. Так и тут.

– Неприятно все это.

– Конечно. Я как услышал, так сразу подумал: хорошим людям не везет. Бывший мичман, свой парень, как его не пожалеть. Сильно не переживай. Я уже прикинул, кто против тебя выступит. О директоре не могу ничего сказать. А вот замполит покритикует, и все с анализом, выводами, да так, что жить не захочешь, но в конце пожалеет. Фантомас – человек умный, рассудительный, бояться его не надо. Ну и так далее. Ты всех знаешь не хуже меня. Посоветую только сдерживать себя, не горячиться. Все слушай, возможно, соглашайся, хочешь же, наверное, и дальше работать в училище?

– Хочу.

– Так вот. Пусть покричат. А мне главное, да и тебе тоже – работа. Я уважаю человека не за то, что он красиво говорит, а за то, что красиво работает. Сказал – сделаю. Все! Хоть в колодец прыгай, но выполни. Нас так с тобой учили в армии и на флоте: до конца выполнять свои обязанности. Мне с неделю назад директор сказал, что нужны терморегуляторы для новой мастерской. Ответил: есть – и через левое плечо – пошел искать. Туда-сюда. Что, думаешь, все просто? Но нашел. Без работы мы кто: козявки и даже хуже. Вот что. Приказала мне жена, чтобы тебя в гости пригласил…

– Спасибо, но неудобно… – засмущался Иван Александрович.

– Ничего. Посмотришь, как живу. Посидим, вспомним службу… Пишут твои ребята с корабля?

– Пишут, – сказал Иван Александрович. Вчера как раз получил он письмо от командира после полугодового перерыва. Сообщил Пастухов, что были они в далеком океанском походе и бывший ученик Ивана Александровича мичман Козаков отмечен командующим флотом за умелые действия, а сам он уже капитан первого ранга. И если все же есть желание вернуться, то пусть напишет. На корабль ему нельзя, потому что не совсем здоров, но люди нужны и на берегу, воспитывать молодых матросов.

– Я получал письма от друга долго, пока он не умер, – с горечью сказал Петрович.

Он будто постарел на глазах, и стало хорошо видно, что волосы подкрашены на висках и что заместителю директора уже под шестьдесят.

9

Собрались в малом лекционном зале. Места в президиуме заняло руководство. Взгляд Ивана Александровича задержался на Елизавете Васильевне, секретаре партбюро. На ней было голубое платье, шею украшали бусы. От света, который падал с окна, лицо женщины порозовело, и можно было дать ей не более тридцати пяти лет. Когда зал притих, Елизавета Васильевна встала за столом.

– Слово имеет Аполлинар Константинович, – сказала она. – По поручению партбюро он побывал на участке, где работают учащиеся.

– Уважаемые товарищи! – начал Аполлинар Константинович. – Мне поручили очень ответственную роль, и как я с нею справился, судите сами. Я не мог, конечно, объехать все управления, где работают наши учащиеся, но кое-где был, кое-что видел. Недостатки есть, и немалые…

Иван Александрович слушал внимательно, но старик залез в философию, цитировал Сухомлинского и Ушинского. И мастеру стало скучно. Ему вдруг показалось, будто колесо времени повернуло назад. И он, маленький худенький мальчик, сидит почти на таком же совещании, и взгляды всех сочувственно направлены на него, «фабзайца» первого года обучения. Тогда, после войны, нужно было множество рабочих рук, и по деревням агитировали молодежь ехать в город, в ФЗО. Иван не заставил себя долго уговаривать, только его два дня держала в кладовке мать, пока он не убежал через дырку в крыше.

Сначала все было интересно, и жизнь шла неплохо. Неожиданно под вечер остановили его два молодца в такой же, как и у него, фабзайской одежде. В кармане лежала булка – никак не мог выбрать время, чтобы перекусить. Ребята эту булку забрали, а он молчал, от страха даже ослабли ноги. Однако никому Иван не рассказал об этом. Через неделю, когда у него было пять рублей, которые он заработал на железнодорожной станции, вновь встретил своих врагов. Может, Иван Александрович был на службе такой безжалостный к матросам, которые обижали младших товарищей, потому, что долго не мог забыть те встречи.

Ночью он мечтал стать силачом, вырасти под два метра, тогда не страшно было бы на улице даже ночью. Тайком под одеялом Иван плакал и жалел, что не послушал мать. Хорошо в деревне, кругом знакомые, родные лица, если и пустишь юшку Янке или Мишке, то через день все забудется.

После занятий весной Иван решил сбежать из училища: подготовился уже, но как-то узнали о его беде, потому что еще нескольких «фабзайцев» терроризировали те хулиганы. Тогда обсуждали происшествие на совещании – и сейчас говорят. И главное действующее лицо – он…

Он не вырос под два метра, хоть и стал сильным мужчиной, а на душе было так же неспокойно, как и у того маленького мальчика.

– Я по себе считаю, что к учащемуся надо искать подход. Некоторый педагогический опыт открыл мне глаза на истину. Может быть, кому-то покажется смешным, что только теперь ясно ощутил это. – Аполлинар Константинович снял очки, неторопливо носовым платком вытер их. – Я был у Ивана Александровича в группе. Точнее, с ним четверть ее. Однако какие выводы я сделал? Мастер, бывший моряк, и там на месте делает свое дело… так, как надлежит быть. Учащийся Криц, с которым произошел этот случай, и ранее не вызывал у меня уважения…

Они с Аполлинаром Константиновичем были в больнице и видели Крица, который весело блеснул им незабинтованным глазом. Два часа ждали, чтобы увидеть врача, и когда тот, спеша в операционную, на ходу бросил им: «Ничего с ним не сделается», у Ивана Александровича отлегло от сердца. Навестил он и мать Крица, успокоил ее и даже переночевал в доме, потому что опоздал на последний автобус, который шел в город.

– Видишь, все идет нормально, – зашептал на ухо Петрович.

Но опять тревожно стало на душе, когда вспомнил группу.

Успокаивало только, что там Федор Розум. Не мог подвести этот парень, да и прошло всего три дня. Очень короткий срок, чтобы что-то серьезное произошло, но и достаточный, ведь там молодые ребята – ветер еще в головах.

– И все же мастера надо наказать, чтобы это стало уроком для других, – встала с места Елизавета Васильевна. – Кто еще хочет выступить?

– Можно мне? – попросил Иван Александрович, хотя раньше не собирался выступать.

В зале было душно, и он расстегнул рубашку, поставил ближе к себе стакан с водой.

– Мне тяжело, что этот неприятный случай был с моим учащимся. Три года я работаю здесь и кое-что, как говорил Аполлинар Константинович, изучил. Прежде я занимался молодыми матросами и думал, что трудно воспитывать из них зрелых воинов. Теперь понял, что ошибался. Но такая наша работа, и я горжусь ею. Если заслуживаю наказания, на это воля начальства.

– Почему занимались не своим делом? – крикнул кто-то из зала.

У Ивана Александровича потемнело лицо, и он глухо сказал:

– А вы будете делать электропроводку в доме, который загорится? Ребята помогали местным жителям победить стихию, и это, я уверен, самый лучший урок воспитания.

– Скажите, пожалуйста, Иван Александрович, – директор взмахнул карандашом. – Почему о происшествии вы информировали сначала начальника управления, а не меня?

– Управление ближе, чем училище, – заскрипел стулом Аполлинар Константинович. – В их деревне нет почты, да, в конце концов, так ли это важно, кому первому сообщил о происшествии мастер?

– То, что произошло в его группе, безусловно, могло случиться у каждого, – взял слово директор. – Могло у каждого, но случилось у него. В дальнейшем мы сделаем определенные выводы, чтобы предупредить всякие ЧП.

И определенные выводы директор сделал. Когда закончилось совещание, на доске объявлений висел приказ с выговором Ивану Александровичу. За недостатки в воспитательной работе – так было сформулировано в приказе.

– За свою жизнь, молодой человек, я получил около двадцати выговоров, – закончил читать приказ Аполлинар Константинович, – но от этого не стал хуже работать.

– Зайдите, Иван Александрович! – Директор прошел мимо, опустив глаза.

– Иди, – подтолкнул его Аполлинар Константинович. – Когда начальство зовет, спешить не надо, но и задерживаться не стоит.

Власенко разговаривал по телефону. Положил трубку сразу, как только Иван Александрович остановился перед его столом.

– Как чувствует себя Криц?

– Глаз ранен, но нетяжело. Врач там хороший, «отремонтировал»…

– Доверие у меня к вам, Иван Александрович, полное. Хочу, чтобы вы его оправдали своим отношением к обязанностям. Кстати, говорил в горисполкоме насчет квартиры. Зампред обещал к осени выделить вам однокомнатную. Как новость?

– Чудесная.

– Лучшая, наверное, чем первая? – довольно засмеялся Власенко. – Теперь как можно быстрее к учащимся. Вам здесь больше делать нечего.

…Иван Александрович купил в магазине чаю, две рубашки и кирзовые сапоги. Положил в чемодан новую тельняшку.

Только в конце общежитского коридора желтела лампочка. Гулко прозвучали шаги. Из комнаты Аполлинара Константиновича пробивался свет. Иван Александрович постучал. Повернулся в замке ключ.

– Это вы? Заходите.

У Аполлинара Константиновича была трехкомнатная квартира в Минске. Там жили жена, дочь и сын. Он ездил к ним два раза в месяц с полным чемоданом грязного белья. Жена каждый раз ругалась с ним за это, да и хотела, чтобы бросил он училище. Родственники и знакомые не понимали, как он на старости лет занимается с «фабзайцами».

– Ты же был главным инженером управления, – кричала в отчаянии жена. – Подумал бы про авторитет.

– Вот я и думаю про него, – спокойно отвечал Аполлинар Константинович и делал по-своему.

Его комната была обставлена очень скромно: кровать, стол и два стула. Шкафы вмонтированы в стену, в них висели костюм, плащ, рубашки…

– Проститься пришел… – Иван Александрович не закрыл за собой дверь, стоял на пороге.

– Прошу перед дорогой, – пододвинул ему стул Аполлинар Константинович. – Вот читаю «Анну Каренину». Третий раз за свою жизнь и будто впервые… Надеюсь, что в деревне у вас найдется время. Возьмите книгу. Только не забудьте там. Привет Федору Розуму. Голова у него умная, и, думаю, из него будет толк… Чаю не хотите, Иван Александрович?

– Нет, спасибо, был в столовой,

– Извините меня, старика. Ответьте мне на такой вопрос: вы один, без семьи? И молодой же человек еще. Не все же в общежитии.

– Такой же вопрос и вам, Аполлинар Константинович.

– Я – другое дело, – развеселился старик. – В Минске у меня и жена, и дети, и квартира.

– Почему же вы не с ними?

– Хочу вольным воздухом немного подышать. Да что мне там делать? Сидеть с пенсионерами на скамейке и забивать «козла» или залезть в киоск и торговать газетами, журналами? Нет, это не для меня.

– Значит, мы с вами одного поля ягоды.

– Может, и так… – задумчиво сказал Аполлинар Константинович и пожал мастеру руку. – Счастливого пути, и если что – пишите мне. Я быстрый на ноги.

Завтра около двенадцати он приедет в деревню. Времени впереди еще много. Поезда, автобусы, станции – все пролетает мимо и исчезает. Как исчезли далеко позади сорок лет, прожитых им на этой земле. В волосах появилась седина, и все чаще стало сниться детство: то он с отцом и мамой идет на сенокос, то с друзьями, такими же мальчишками, по скованной льдом Ясельде везет из лесу на саночках дрова…

10

…Столбы поднимались над полем, болотом, линию тянули к самому горизонту.

С высоты, на которой работают монтажники, далеко видно. Да и на то, что близко, смотришь со столба совсем по-иному, чем с земли. Чувствуешь в себе какую-то возвышенность, даже величавость… Ты выше этих деревьев, кустов, машин, что мчат за холмом. В душе такое же чувство, какое мог пережить, когда впервые полюбил или вновь увидел через много лет дом, в котором родился. Руки, ноги, все тело наполнено радостью высоты. Если бы вдруг выросли крылья, взмахнул бы ими и полетел. Неудивительно, что летчики так любят небо. Наверное, кто хоть раз испытал чудо высоты, тот навсегда запомнил щемящее чувство простора.

Ноги уже привыкли к когтям, идут по столбу, будто по тропинке. Подрагивает столб под твоей тяжестью, шатается. Ловкость, удаль – бегом подняться наверх, чтобы друзья с завистью оценили это. Ты ни на кого не смотришь, никого не замечаешь. Конечно, так по инструкции нельзя делать – нарушать технику безопасности. Но когда молод и не знаешь, куда девать силу, риск кажется наслаждением. Наверху закрепил надежно когти, пристегнулся к столбу монтажным ремнем и опустил руки. Страха нет, и невольно вырывается: «Э-ге-гей!» От крика испуганно взлетают с пока еще единственного провода воробьи, кружат вокруг, а потом опускаются назад на блестящую на солнце металлическую нить. Птицы привыкли уже к линии, им, видимо, нравится здесь отдыхать.

Линия началась на небольшом поле, на котором буйствует рожь. Там выкопали Федор с Иваном Третьяком первую яму под столб. Провода идут над дорогой, которую днем и ночью укатывают машины. За деревней линия замедляет свой ход, взбирается на пригорок, делает широкий шаг, и только столб виднеется из-за пригорка.

Более всего времени потеряли на болоте. Ямы копали вручную.

Болото тянулось за лесом два километра. И сначала думали, что столбы поставят за день-два. Большинство ям выкопали быстро, укрепили лозою. Догадался так сделать Николай Макарчук, за что Богдан, на удивление всем, поблагодарил его перед началом работы, крепко пожав руку.

Через день после того, как Иван Александрович с Фантомасом уехали в училище, бригада решила поставить столбы в ямы. Ночью прошел сильный дождь. Огромные лужи блестели на улице, на огородах, на лугу. Еще только хозяйки начали доить коров, а Богдан уже обегал дома, где квартировали монтажники.

Федор проснулся оттого, что показалось, будто кто-то тянет его за ногу в прорву. Третьяк с Казакевичем уже сидели около стола, а Федора будил Богдан. Впалые глаза, бледное решительное лицо, на котором под кожей выступали желваки. Таким Богдана Федор еще не видел. Чем-то похож он был на охотника, который наконец выследил зверя.

– Быстрее! – крикнул Богдан и выбежал из дома…

Ребята молча схватили лопаты, топоры и последовали за ним. Почти бежали. Был слышен топот ног, летели в стороны брызги воды, и кто-то в затылок шумно дышал. Федор оглянулся. Николай Макарчук вечером гостил у своего сельского дружка, и теперь ему было трудновато. Болото, по которому монтажники вчера ходили, как по шоссе, ожило, зашевелилось. Ямы, выкопанные под столбы, были заполнены водой. Федор не мог представить, что столько ее налило за ночь. Ямы наполовину заплыли болотной жижей. Так же могло быть по всему болоту, и тогда надо было бы начинать сначала, с утра до вечера работать в сырости и грязи. Каждый, видимо, думал об этом и растерянно смотрел, как на их глазах дно ямы затянуло жижей.

По болоту важно ходили аисты, не обращая внимания на монтажников. Ребята столпились около приземистой кривой березки, следили, как Богдан шел вдоль линии. Федор было бросился следом за ним, но Богдан махнул рукой: «Стой!»

– Может, пойдем поспим еще? – Яков сладко зевнул и судорожно повел плечами.

– Хватит молоть языком, – оборвал его Третьяк, и вновь тишина.

Из-за куста лозы выскочил Богдан и издали закричал: «Двое – за бусаками, остальные – за мной!»

За бусаками побежали Яков и Николай. Богдан, вспотевший, в одной майке (рубашку где-то бросил по дороге), закурил, жадно затягиваясь дымом.

– Надо столбы ставить в ямы. Еще один такой дождь – и нашей работе конец…

Время было завтракать, но никто об этом не заговорил. Приказы Богдана молниеносно выполнялись. Ребята теперь забыли все обиды, нелюбовь к бригадиру. Перед ними встало что-то более важное.

Федор разделся до трусов и с лопатой, босиком, полез в яму.

– Обуй сапоги, – сказал ему Третьяк.

– Не холодно.

Как только ступил Федор на дно ямы, ноги сразу затянуло в жижу по щиколотки. Теплая вода через несколько минут показалась холодной. Федор набрал полную лопату песка наполовину с травой и швырнул как можно дальше. Согнулся Федор в яме, может, раз сто, только горка песка наверху была маленькая. И под ногами грязи меньше не стало.

Подошел Богдан, посмотрел в яму.

– Как у тебя?

Федор не ответил, с трудом вырвал из вязкой грязи лопату. Почувствовал, что устал.

– Так ничего не сделаешь, – сказал Богдан. – Лозой крепи стенки. И поживее.

Сзади Федора вдруг что-то звучно плюхнулось. Со стенки ямы вырвалась огромная глыба земли, а потом хлынула вода вперемешку с грязью. Федор едва успел выскочить наверх.

– Завтракать! – остановил работу Богдан.

Вернулись ребята на линию, захватив у хозяев ведра. Однако не использовали их.

– Может, попробуем установить столбы в ямы как есть? – предложил Иван Третьяк. – Мылец все равно потянет столб в глубину. Попробуем?..

Богдан поднялся с кочки, взял шест. Все внимательно следили за ним. Он подошел к яме и опустил в нее шест.

– Попробуем, дно твердое. – Богдан обвел глазами бригаду, будто оценивая каждого. – Другого варианта у нас нет. Начнем…

Первый столб опустили в яму удачно. Быстренько набросали земли вокруг, утрамбовали. Федор осторожно нажал на столб – тот немного наклонился, но устоял. Федор от радости хотел залезть на него, но удержал Богдан. И Федору стало неудобно от того, что повел себя как мальчишка.

Монтажники почти не разговаривали, работали рьяно. Не выдержал Яков: «Зачем такая скорость? Или не успеем?» Остальные будто не слышали этих слов.

– Раз-два! – командовал Богдан. – Взяли, понесли!

Пройдет время, и ребята будут вспоминать, как под дождями столб за столбом росла линия. Трудное и плохое не останется в памяти. Память сохранит в своих тайниках великую силу товарищества.

Город был километрах в двадцати, не более. Он тянул ребят к себе, будто магнит. Уже не раз говорили, что надо всем поехать туда на выходной, отдохнуть по-человечески. Вчера Яков отутюжил свои голубые штаны. В бане вся бригада с криком и шутками навела марафет. От пара и чистой воды Богдан помолодел, а когда Макарчук побрил его, то на вид ему стало лет двадцать пять.

Но никто не подумал, что может пойти дождь, который изменит все планы. Наконец небо очистилось от туч, и капельки воды заискрились под солнечными лучами на траве, кустах, листьях деревьев. Богдан скомандовал выходить на работу.

– Значит, Яков, поедем в город? – В глазах Ивана Третьяка прыгали веселые чертики.

– Как хочешь. – У Якова, наверное, нет настроения говорить. Да что там, представлял себя на улицах города, в кинотеатре, а вместо этого опять болото, ямы и тяжелые мокрые столбы.

– Ослабел цыпленок, – захохотал Богдан. – Перекур!

Сели ребята на сухом месте и стали вспоминать разные прибаутки, анекдоты.

– Помню, как вели мы линию с Кардашем в тайге. Это была работа. Вот такие сосны росли! – Богдан широко раскинул руки, показывая, какие толстые были деревья. – Мы делали под линию просеку…

– С каким Кардашем? – спросил Федор.

– С начальником управления, – нехотя ответил Богдан. – В то лето стояла жара, будто на юге: в тени двадцать пять градусов. Однажды утром просыпаемся, а со всех сторон дым и огонь. Вот тебе и электролиния. Тут как бы богу душу не отдать. Если бы бросились в панику – конец. Кардаш молодец, сообразил, что делать. Мы жили от реки метрах в трехстах. А река широкая. Значит, оттуда не мог огонь идти. Кардаш и повел нас к реке. Хорошо, что были у нас бензопилы «Дружба». Раз – и дерево набок, раз – и дерево набок. В момент сделали просеку. Вышли к реке живые и здоровые… А потом и огонь остановили…

– Что было потом? – спросил Яков.

– Построили ЛЭП в тридцать пять киловольт. Ко-о-о-нец-ц пере-ку-ру! – пропел Богдан. – Отдохнем, цыплята, на пенсии.

К обеду бригада дошла до середины болота. Изменили его пейзаж столбы. Без проводов они были похожи на обожженные деревья. На один столб сел аист, заклекотал как-то гневно, захлопал крыльями.

– Видно, думает, что хотим забрать у него болото, – сказал Третьяк. – Хозяин!..

– Как он будет жить, когда сюда придут мелиораторы? – Федор вспомнил, что осталось в их деревне от речки и леса, в котором он в детстве собирал грибы и ягоды.

– Устроится на работу в цирк, – разозлился почему-то Богдан. – Хватит лясы точить. На пачку сигарет не заработали. Вперед, салаги!

По тому, как отчаянно Богдан работал, было понятно, что он решил поставить сегодня столбы в ямы по всему болоту. Позади бригады осталась будто вытоптанная стадом коров дорога, по которой вряд ли прошел бы вездеход. Ребята были мокрые и грязные. Федор несколько раз проваливался в трясину, и если бы Третьяк не перехватил с его рук столб, ему было бы плохо.