Текст книги "Набат"

Автор книги: Виктор Супрунчук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

– Ничего… – Федор уже утром смотреть не мог на блины и кислое молоко.

– Может, ты есть хочешь? – Хозяйка живо вышла из комнаты и через минуту принесла на тарелке жареного петуха.

– Покушай, мальчик, кто вас тут накормит. – Она села напротив, глаза ее были ласковые.

– Нет, что вы… Как-то… – Федор покраснел.

– Петушок молодой. Своих кур не смотрел, бегал к соседним. Зачем мне такой лентяй? Мясо вкусное.

Федор сейчас и волка бы съел. С его ростом, да и работа нелегкая, весь день на воздухе. В один момент уничтожил он петуха. Водку не пил, хотя и уговаривала хозяйка.

– Спасибо, Марья Филипповна. Теперь можно опять столбы поднимать.

– Вот-вот. И я о том же. Трудно мне жить, старой. Одна, как гвоздь на дороге. Дочери далеко, сыновей бог не дал.

– Я знаю.

– Так у меня небольшенькая просьба, Федечка. Хлопцы тебя послушаются, помогут. Шла я сегодня огородами: много столбов лежит на лугу. И все такие черные. Соседка моя, Фрося, ты знаешь, муж ее начальника возит на легковушке, говорит, что эти столбы тридцать лет в земле простоят и ничего их не возьмет.

– Они проантисептированы, – сказал Федор и долго объяснял хозяйке, что это значит, а она все равно не понимала его.

– Мне эта наука зачем. У тебя голова молодая – учись. Мне нужны столбы. Штук десять-двенадцать. Хочу подремонтировать забор – он весь уже лежит, подрубы заменить в сарайчике, где куры и индюшки.

– Где же я возьму эти столбы? – удивился Федор. – У меня нет. Были бы – не пожалел.

– Я же тебе говорила – где, – хозяйка показала рукой на окно. – Чтобы люди чего не говорили, ночью можно принести. Не бойся, денег на водку дам. Много вам не надо, все равно в магазин пойдут.

«Ну и старуха. Петуха зажарила. Купила».

– Извините, Марья Филипповна, но я не хозяин этих столбов. Они государственные.

– А я что – не государственная? – закричала старуха. – Мне не надо жить?

– Я так не говорил. Сельсовет помогает. Наконец, я скажу мастеру… – бубнил Федор, и было у него желание выскочить из дому, чтобы закончить этот разговор.

– Петуха ел? – прижала Розума бабка к стене. – Думаешь, мне ты такая кукла, что я буду даром жарить петуха?

– Столбы государственные, а не мои, – твердо сказал Федор. Шапку – на голову, на ходу схватил с гвоздя фуфайку и рванул в темноту.

4

В клубе гремела музыка. Зал был полон молодежи. Третьяк и Казакевич танцевали в центре круга. На Якове были голубые брюки. Иван танцевал в кирзовых, замазанных грязью сапогах. В углу сидели Макарчук и девушка с длинными льняными волосами. Он держал ее за руку, что-то говорил на ушко. Она смеялась, и волосы падали ей на глаза. Макарчук отбрасывал их ей назад.

Федор подошел к стульям, сел на последний за дедом, который спал, уткнувшись носом в отворот тулупа. Подбежал Яков.

– Выходи, покажем, на что способны монтажники.

– Нет…

– Чего ты такой кислый, будто не ужинал?

– Иди ты! – Федор злобно сверкнул глазами, и Яков, махнув рукой, побежал к Третьяку.

– А почему вы не танцуете? – услышал Федор. Он поднял голову. Около него стояла продавщица Татьяна. – Я жду, жду. Неужели обманул.

– Я ничего не обещал. – Федор краем глаза посмотрел на продавщицу. На ней красное платье с вышивкой, губы подкрашены. Черные волосы собраны в узелок. Федор почувствовал, как тесным стал воротник рубашки. В голове суматошные мысли: «Ребята увидят. Шуток будет мешок».

– Приглашаю тебя на танец, – сказала Татьяна и протянула ему руку.

– Я не умею, – почесал затылок Федор. – Да, может…

– Тут и уметь не надо. – Татьяна пошла впереди, а он за ней.

«Какая наглая девка, – думал Федор. – Как смола».

Однако приятно было, что с ним танцует красивая девушка. Она была и одета лучше других. Местные ребята что-то кричали Татьяне. Она отвечала им. Только Федор не слышал что. Он был будто в тумане от громкой музыки, топота, духоты. Яков подморгнул ему, засмеялся многозначительно и повел по кругу свою девушку.

– Хватит, – сказал Федор. – Я пошел.

– Я тоже иду. Сейчас лучше на свежем воздухе. Помоги мне одеться.

Татьяна набросила на себя пальто, черные волосы покрыла большим цветастым платком. Луна уже спряталась, и было темно, как в рождественские ночи, только не хватало звезд.

– Ай, падаю! – вскрикнула Татьяна и ухватилась за Федора. – Ты же хоть немножко поддерживай меня, а то еще ногу сломаю. Будешь отвечать. Такой большой, а меня, маленькую, не можешь защитить.

– От кого защищать-то?

– От ям. Ха-ха-ха, – смеялась Татьяна. – Федор, чем это у тебя голова забита?

– Чего шпильки подпускаешь? – сказал Федор. – Темно же, черт ногу сломает.

– Так сколько же тебе лет?

– Скоро девятнадцать.

– Ха-ха-ха! – вновь захохотала на всю улицу Татьяна. – Вот глупышка. Я же думала: тебе лет двадцать пять. Старая я для тебя.

– А тебе сколько?

– Двадцать три года уже.

– Молодая еще, – сказал Федор.

– Это молодая по арифметике. – В голосе Татьяны была такая грусть, что Федору стало жаль ее.

– Ты красивая и, видно, добрая, – сказал он.

– Тебе я понравилась? – Татьяна привстала на носочки, попробовала заглянуть Федору в глаза.

– Не знаю…

– Эх ты… – Она оттолкнула его от себя. – Я тебя с первого дня, когда ты зашел в магазин, приметила. Сильный ты… Женщин всегда влечет в мужчине сила. У тебя ее много. Скука какая-то у меня на душе…

– Если бы ноги едва волокла, то и скуки бы не было, – сказал Федор и подумал, что на работе не очень-то заскучаешь.

– При чем здесь это? Что, в магазине не работа? Хуже твоей? Нет, миленький, тут нужно, чтобы была светлая голова. Жизнь в нашей деревне неинтересная… Поехать куда-нибудь. Может, на север или на юг.

– А деньги?

– Это не проблема. Здесь я живу, – Татьяна показала на дом. – Посмотришь мои хоромы?

– Поздно уже. Спят, наверное, твои?

– У меня никого нет. Мать умерла, когда я была в городе, а батька женился и перешел к новой жене. Так что я хозяйка этого дворца.

Она поискала в кармане ключ и развела руками:

– Потеряла. Что теперь делать?

– Пробой вырвем, – предложил Федор.

– Нет, дверь поломаем. Кто мне отремонтирует?

– Не будешь же ты ночевать на улице?

– Зачем? – засмеялась Татьяна. – Подойди сюда. Нажми вверху.

Федор сделал, как она просила. Через окно влезли в сени.

– Темнота какая. Включи свет, – попросил Федор.

– Ни к чему он. И так увидим что надо. Помоги пальто снять. – Татьяна прижалась к Федору. Он отошел в сторону.

– Одень ее, раздень. Госпожа нашлась.

– Невоспитанный ты человек, Федор. Ничего, я научу тебя этикету.

Они сели на кровать, которая стояла около окна. Глаза привыкли к темноте, и Федор увидел телевизор, шкаф с книгами, ящик под столом. Было тихо, и он слышал, как дышит Татьяна, ровно и спокойно, будто тренированный бегун. Ему показалось, что в окно постучали. Тихий был стук. Федор приблизился к окну, но на дворе никого не увидел.

– Будто стучат? – сказал он.

– Тебе показалось, – прошептала Татьяна. – А может, пьяница какой пришел за водкой.

– Магазин закрыт же, – удивился Федор.

– Я иногда беру домой пару пляшек, так и бегут, как пчелы на мед.

– Наверное, нельзя дома торговать? – спросил Федор.

– Много чего нельзя, но делают. Какие у тебя волосы жесткие… – Она положила руку ему на голову, подвинулась ближе.

Федор никогда еще не был так близко с женщиной. Татьяна волновала его и пугала.

– Места мало тебе, – хрипло сказал он.

– Глупенький… – Она попробовала его поцеловать, но он отстранил ее. Татьяна тихо засмеялась.

– Вот это кавалер. Дитя! – Татьяна встала с кровати, заходила по комнате. – Знал бы ты, как трудно мне жить. Иногда лягу и до утра не сомкну глаз. Все думаю, думаю, почему я такая несчастная.

– Таня, мы с тобой впервые разговариваем. Зачем ты обо всем этом говоришь?

– Порой лучше незнакомому все рассказать, и он станет ближе, чем родственник. После школы я поехала в город к тетке… Она работала там в овощном. Торговала огурцами, помидорами, луком. В техникум я не прошла по конкурсу, стала помогать тетке. У меня каждый день были свои деньги, тетка давала пять-десять рублей. Недовесит второму-третьему пятьдесят граммов, а в конце дня кругленькая сумма. Скоро тетка привела мне жениха. Он работал на базе. Мы поженились. Да не удивляйся, я была замужем.

– Я не удивляюсь, – сказал Федор и вспомнил, как старший его брат женился на разведенке – было шуму дома.

– Через год тетку мою, Антонину Васильевну, и мужа моего посадили… Переживала сначала, а потом люди добрые посоветовали – оформила развод и стала вновь вольной птицей,

– Муж твой… что, в тюрьме? – осторожно спросил Федор.

– Вышел уже. Осенью приезжал за своим кольцом… Будто жила в городе, что-то видела, а подумать, то ничего не видела и как человек не жила. – Татьяна заплакала. Федор стал успокаивать ее, дал носовой платок вытереть глаза. Наверное, и в самом деле жаль ей было своих двадцати трех лет и что она, красивая и умная женщина, векует в деревне, будто горбатенькая Тэкля.

– Не оставляй меня. Хочешь, на диване постелю, а я на кровати лягу. Слушай, Федор, у меня водка есть. Давай по рюмке выпьем за то, что ты зашел ко мне, послушал мои бабьи слезы. Не хочешь? И правильно, не надо.

Татьяна в момент накрыла стол. Тут были копченая колбаса, шпроты, красная рыба, и даже, ойкнув, вспомнила хозяйка про черную икру, которую ей по большому знакомству дал заведующий базой райпотребсоюза.

Одно, другое попробовал Федор. Немножко еще посидел и засобирался уходить.

– Ну я пошел, – сказал он. – Хозяйка будет сердиться, что поздно возвращаюсь.

– Переживет твоя старуха. Обними меня… Не хочешь… Обещай, что завтра придешь.

– Не знаю.

Она подошла к нему, обхватила руками за шею и крепко поцеловала в губы.

– Иди…

Как ослепленный, вышел Федор за калитку. Огнем горели губы. «Может, вернуться?» – подумал он и остановился.

– Привет, дружище! – услышал он рядом чей-то голос.

На лавочке сидел человек и курил.

– Привет, – механически сказал Федор, занятый своими мыслями.

Незнакомец потушил сигарету, приблизился к нему. Вдруг резкий свет ударил Федору в глаза.

– Ты что, делать нечего?

– Дай посмотрю на твою морду, чтобы знать, почему Татьяна к тебе прильнула. Теперь запомни меня.

Федор в лучах фонарика увидел худоватое лицо, во рту блестели золотые зубы.

– Чтобы я тебя больше не видел около этой хаты, – зло сказал мужчина.

– Смотри ты! – разозлился Федор. – Не пугай, не испугаешь.

– Я не пугаю. Только предупреждаю. Я люблю Татьяну и не хочу, чтобы всякая сволота ползала тут.

– Это кто же сволота? – уже кипел молодой злостью Федор.

– Будь здоров. – Незнакомец повернулся и быстро пошел в темноту. Через какую-то минуту вновь стало тихо, и ни один звук не нарушил эту тишину.

Была глубокая ночь, деревня спала. Возможно, только в том доме за темными окнами одна сидела Татьяна и плакала над своей бабьей судьбой. У Федора после столкновения с ее неизвестным кавалером просветлела голова, и, идя на квартиру, он размышлял, как жить дальше.

5

Ровно в девять часов утра Богдан пришел на линию. Лоб и правая щека у него были ободраны, под глазом – синяк. Необычный был бригадир у «фабзайцев», как их стали называть в деревне, когда узнали, что они учатся в профтехучилище. Остановил взгляд на Федоре, с трудом вспоминая, спросил:

– Это ты меня до квартиры довел?

Федор промолчал. Богдан забрал у мастера проект линии, прочитал его и дал задание каждому. Это заняло считанные минуты, и все увидели, что бригадир дело знает и умеет работать. Столбы для пяти километров линии подготовили, задержка была из-за специальной машины, которая должна копать ямы. Богдан позвонил по телефону с почты, и ему сказали, будто машина испортилась, и неизвестно, когда ее отремонтируют, потому что водитель заболел и лежит второй месяц в больнице. Мастер согласился с предложением бригадира, что надо вручную копать ямы и ставить столбы. Пока другого выхода не было.

– Везде научно-техническая революция, а тут лопата, – возмущался Криц. – Нас учат работать машинами. Так, Иван Александрович?

Мастер хотел объяснить, что машины может не быть месяц.

– Что тебе скажут, то и делать будешь, – сказал Богдан. – На тебе бочки с водой возить можно. «Научно-техническая революция…» – передразнил он Крица.

– Это еще посмотрим! – Криц повернулся к ребятам. – Прислали нам дурака. Что, мы без него линию не построим?

– Спокойно, Василь, – сказал Иван Александрович. – Не лезь поперек батьки в пекло. Начальство знает, что делает.

– Какое там начальство, Лихов решил, вот и все. – Яков Казакевич помнил вчерашнюю встречу с Богданом.

…Их участок был на каменистой горке, да еще смерзшаяся земля, и Федор считал, что им не повезло. Но кому-то надо и на этом месте работать.

Долбил он землю ломом, и понемножку рос вокруг холмик. Тонкие брезентовые рукавицы не спасали от настывшего металла. Но через тридцать-сорок сантиметров земля стала мягче – дело пошло быстрее.

Когда говорил Криц о научно-технической революции, Федор думал о том же. Только прав был и Иван Александрович: работы много, а времени мало. За дело он взялся с азартом.

…Федор обошел горку и удивился, что не было Якова. Как и до обеда, яма была вырыта на одну лопату. «Может, заболел парень?» – подумал Федор.

Рядом был густой сосняк. Оттуда едва доносились голоса. Федор прислушался и узнал голос Якова.

За широким кустом на стожке сена сидели Казакевич и Криц. Играли в карты.

Федор молча забрал карты и положил себе в карман.

– Т-ты ч-чего? – вытаращил глаза Яков. – Не твои.

– Кто за вас норму выполнять будет?

– Казакевич! Давай ему ребра поломаем, как он мне когда-то, – поднялся с сена Криц. – Смотри, получишь… Начальник мне нашелся.

Было уже темно, когда они ушли с линии, а Яков все просил Федора:

– Извини меня. Ну, извини…

Федор молчал. Мастер сказал, что их звено будет ударным, но с чего ему таким быть, если Казакевич может только в голубых штанах форсить.

– Кстати, Яков, где вы взяли карты? – спросил Федор.

– Под диваном. Кто их туда спрятал?

– Тебе бы сыщиком быть, – мрачно улыбнулся Федор. – Кажется, спрятал надежно.

– Пойдешь в клуб? – Яков был уже веселый, уверенный, что бестолковый разговор про норму и яму под столб закончен.

В сенях Федора задержала хозяйка. Спросила так, как будто все уже решено:

– Так завтра, может, столбы привезешь?

– Я о вас говорил мастеру – что-то придумаем, подождите.

– Ну хорошо…

– Есть несколько слов, – сказал Федор, когда поужинали. – Ты, Яков, в клуб будто?

– Если надо…

– Ты не торопишься, Иван?

– После лома и лопаты никуда не хочу, только – в постель.

– Знаете что, мы втроем и Макарчук, – начал Федор, – составляем звено. Мастер назначил руководить им меня. Нам надо показать, на что мы способны…

– Федор, но мы же практиканты, а не рабочие. – Яков сел на диване по-турецки и закурил. – Почему я должен жилы из себя вытягивать?

– И ты так думаешь? – спросил Федор у Третьяка. Тот читал книжку и будто его не слышал. Федор положил на книжку руку, закрыл страницу.

– Чего ты хочешь? – спросил Третьяк недовольно. – Что мне говорят, я делаю. Остальное… Ты начальник, ты и думай.

– Яков наш друг и должен выполнять норму, чтобы на него не показывали пальцем, – сдерживая себя, сказал Федор.

Третьяк аккуратно закрыл книжку, поднялся и вдруг схватил Якова за воротник:

– Я за него работать не буду. Мне и своих мозолей хватает. – И он показал ладони, перевязанные бинтом. – Как ты говорил, Яша? Брат-то брат, но колбаса за деньги…

В воскресенье взошло на небе щекастое солнце, и к вечеру снег поплыл многочисленными ручьями. Мария Филипповна вспомнила, что такая весна была в тридцать четвертом году, и торжественно сказала:

– Все, ребятки, корова не хочет идти в сарай: будет тепло.

Тепло было три дня. Солнце и ветер подсушили землю. На четвертый день пошел затяжной дождь и залил водой выкопанные ямы, в которые не успели поставить столбы. Речушка, что резала деревню на две части, вспухла и прорвала в нескольких местах асфальт. Из райцентра вызвали экскаватор и дамбой укрепили дорогу. Бригада не работала на линии – вместе с деревенскими ребятами останавливали воду. Под конец работы с экскаватора слетела гусеница, в которой треснул трак. Сразу же подошли любопытные и советчики. Криц подшучивал над молодым экскаваторщиком, что у того кишка тонка, не может удержать в руках кувалду.

– Так попробуй сам, – сказал в ответ экскаваторщик. Надо было выбить палец из гусеницы, и Криц со всего размаха ударил по нему. Удар был сильный, и кувалда немного зацепила саму гусеницу. От нее отлетел маленький кусочек и попал прямо в глаз Крицу. От дикой боли парень взвыл, схватился обеими руками за голову и упал коленями в грязь.

Николай Макарчук остановил легковую машину, которая шла в город. Хозяин ее сначала не хотел слушать о попутчиках, но, увидев Крица, открыл дверцу. В машину сели Иван Александрович, Федор и Николай. Криц уже не стонал. Наклонившись к боковому стеклу, он по-прежнему закрывал глаз рукой.

Только началась практика – и вот на тебе, такая неприятность. О происшествии надо сообщить в училище, в управление. Начнется скандал, которого и врагу не пожелаешь. «Твоё счастье, Иван, если глаз останется у парня, – подумал мастер, – иначе пиши заявление».

Медленно, очень медленно ехали «Жигули», а затылок хозяина был спокоен, почти торжественно исчезали сзади столбы, деревья, дома, а города все не было.

– Быстрее бы… – сказал Макарчук и повернул голову к мастеру.

– Я больше ста километров в час ехать не могу, – ответил водитель. – Где это его так?

Но все промолчали. Каждый посчитал вопрос бестолковым. Федор подумал, что если б работали на линии, то ничего с Василем не случилось бы, или, если бы не ленился, а делал то, что сказали, тоже обошлось бы. «Пивом торговать, – вспомнил Розум. – Теперь ты, наверное, этим будешь заниматься».

В городской больнице врач, немолодой человек с веселым грузинским лицом, которого санитарка назвала Георгием Мирабовичем, осмотрел больного, чмокнул и приказал переодевать Василя в больничное.

– А может, не надо? – дрожащим голосом попросил Криц.

– Давай, давай… Кто вы? – спросил врач, когда Василь с санитаркой вышли из приемного покоя.

– Товарищи, – сказал Макарчук и посмотрел на мастера.

– Он учащийся, – добавил Иван Александрович, – а я – мастер училища… Что с глазом, доктор?

– Пока ничего сказать не могу, – развел руками врач. – Приходите позже.

Из больницы они зашли в управление. Мастер решил о случившемся сразу сообщить руководству. Начальник, Кардаш, был на месте. Черные брови приподнялись, большая бритая голова была неподвижной. Глаза смотрели бесстрастно, будто не человек стоял перед ним, а стена. Но вот загорелся в глазах огонек интереса.

Кардаш пригласил сесть в широкое уютное кресло.

– Помню вас. Собирался на прошлой неделе в гости.

– У нас происшествие, – сказал Иван Александрович и отвел взгляд.

– Что такое? – Кардаш поднялся из-за стола и сел напротив мастера. – Рассказывайте!

Когда Иван Александрович закончил, он пожал плечами.

– Это происшествие управления не касается. Оно произошло не во время работы. Здесь нарушение техники безопасности и недисциплинированность вашего учащегося. Пусть этим занимается ваше непосредственное начальство… Ну, ну, не надо злиться, – остановил он мастера. – Безуслозно, мы все сделаем. Я сам позвоню в училище, поговорю с директором, чтобы на вас сильно не ругался. Скоро поможем людьми, и вам станет легче, но пока – извините!

…Из училища получили телеграмму, что выезжает комиссия. Иван Александрович должен был ее встретить и устроить жилье.

– Пиши пропало, – сказал Богдан. – Поедет ваш Иван Александрович домой, и я буду ваш единственный начальник. Вот уж покомандую! Вы у меня, салаги, не только линию, но и электростанцию построите.

Федор внимательно посмотрел на него. Воротник рубашки у Богдана был почти оторван, на фуфайке – одна пуговица.

– Попросил бы, Василь, Тэклю, чтобы зашила рубашку, – сказал Федор.

– Один раз Марку женить, – пошутил Яков.

– Молчи, – процедил сквозь зубы Богдан. – Яму под столб ты выкопал?

– Еще нет, успею. – Казакевич достал сигарету и демонстративно закурил.

Богдан подошел к нему, вырвал сигарету:

– Бегом в яму! Языком работаешь хорошо, а лопата тяжелая!

– Зачем так? – сказал Федор. – Злой ты, Богдан, как…

– Как кто? – закричал Богдан. – Я здесь начальник или кто?

6

Среди пассажиров, которые вышли этим утром из автобуса, что пришел из города, был и Аполлинар Константинович, по кличке Фантомас. В командировку он надел свое старое кожаное пальто, в котором в молодые годы поездил по Сибири. И шел по деревне этаким интеллигентом, зубром. Увидев столбы, тянувшиеся чередой, перерытую землю, многочисленные следы строительства, Аполлинар Константинович почувствовал себя так, будто сбросил с плеч лет двадцать или тридцать. Перед ним была родная стихия. Ни у кого не спрашивая, интуитивно, он вышел на склад материалов.

– Фантомас! – удивленно сказал Макарчук.

– Никаких Фантомасов. – Богдан давал задание звену Федора и был злой после вчерашнего.

– Да вот же он, – прошептал Федору на ухо Макарчук, и тот оглянулся.

В дверях склада стоял, блестя лысиной, Аполлинар Константинович.

– Не стесняйтесь, Макарчук, – сказал он. – Я знаю, что Фантомас – черт. Я дожил до таких лет, что мне все равно. Значит, моего любимого Крица нет здесь?

– Какие обстоятельства привели вас? – спросил Иван Александрович.

– Я и есть комиссия, – горделиво сказал Аполлинар Константинович. – Приехал расследовать происшествие и проверить воспитательную работу в коллективе практикантов. Обычно, когда что-то случается неприятное, мы говорим, что плоха воспитательная работа. Эту истину я постиг на старости лет, когда начал заниматься педагогикой. Раньше у меня не было времени: я строил, как и вы, электролинии, станции и подстанции.

Въедливо проверил Аполлинар Константинович каждую мелочь. Написал долгую пояснительную записку на имя директора училища. Разговаривал с ребятами и с Богданом. И бригадиру он вдруг понравился. Федор впервые увидел, как этот злой человек улыбался и что-то объяснял Фантомасу, рисовал гвоздем на песке какой-то чертеж. Хотелось подойти к ним, послушать разговор, рассуждения Аполлинара Константиновича, но не отважился.

Разговор с мастером и Федором Аполлинар Константинович оставил на потом. И встретились они только на следующий день, когда он уже сложил вещи и оставалось до автобуса полтора-два часа. Попросил Фантомас Федора проводить его.

– Знания у тебя есть, – задумчиво говорил он. – Наверное, на уровне техникума. Опыта жизненного мало. Но ничего, это придет со временем. Я внимательно слушал все, что ты мне рассказывал, и проанализировал. Меньше на десять граммов горячись и будь более терпим к своим товарищам. Бригада у вас ничего, и бригадир, мне кажется, если посмотреть глубже… Можно с ним работать.

– Он злой, как черт.

– В каждом человеке сосуществуют злость и доброта. Иногда и от таких, как ты, зависит, что в нем победит.

На остановке в толпе Федор увидел мастера. Иван Александрович был одет по-праздничному.

– А вот и мы, – сказал Аполлинар Константинович. – У нашего юноши удивленные глаза? Объясни ему, пожалуйста, Иван Александрович.

– Я на несколько дней поеду в училище. Богдан знает. Приказал так директор. – Мастер был несколько растерян.

– Приказ, – подтвердил Аполлинар Константинович. – Будет заседание, собрание и так далее.

Не успели отъехать мастер и Фантомас, как около склада остановился «газик». По фигуре Федор узнал начальника участка Лихова, а второй, квадратный, едва не на полмашины, в длинном пальто, был незнакомый. Когда подошел к складу, узнал и его. Это был начальник управления Кардаш, который выступал перед ними в день приезда.

– Где люди? – спросил у Федора Лихов.

– На линии, ставят столбы.

– А ты чего бездельничаешь? – крикнул Лихов. Начальник участка сморщил лоб и расстегнул пальто.

– Надо взять проволоку, – ответил Федор.

– Садись в машину, с нами поедешь, покажешь, где работает бригада, – приказал начальник управления.

Они подъехали к линии от леса, неожиданно выскочив из-за кустарника, который подходил к самому полю.

Около одного столба валялись монтажные когти, ремни. Ребят не было, хотя день только начинался.

Лихов бегал, кричал, а Федор думал, где ребята. Около болота, на взгорке под соснвми, он нашел всю бригаду. Только не было Богдана.

– Там начальники приехали, – сказал он. – Надо работать, а то шуму будет.

– Ну и что? – вскипел Казакевич. – У нас бригадир есть.

– Надо идти, – сказал Третьяк. – Подумают еще, что мы бездельники. Богдан, наверное, спит. Тэкля говорила, что сильно пьян после вчерашнего аванса.

…Богдан лежал на кровати с мокрым полотенцем на голове и стонал.

– Чего?

– Начальник управления и Лихов приехали. Тебя спрашивают.

– Скажи – скоро буду. Что делать, знаете, вот и работайте.

Вышел Федор из дома, и горько стало на душе. Надо же было так случиться, что и мастер уехал. Подумают еще, что порядка нет: бригада не работает, бригадир пьет. «Не мы выбирали Богдана, а управление направило. Пусть они решают, как нам жить дальше».

…Линию на ровном и сухом месте они построили. Оставался участок, который шел через болото и лес. Самый трудный кусок. В последнее время что-то непонятное творилось с Яковом Казакевичем. Будто подменили парня. После работы никуда не шел, как обычно, а сразу ложился на кровать.

В чужую душу не залезешь, но понимал Федор, что есть у Якова какая-то причина. «А зачем мне все это? Что, мне больше всех надо, как говорит Третьяк, – подумал Федор. – Я такой же практикант, как и Казакевич, Макарчук, Криц. Ну, слушал внимательно Фантомаса, читал книжки… Он мастер, он получает за это деньги. Или что-то изменится в мире, если мы на день или на неделю позднее построим линию или если я буду делать то, что мне велят, и не больше».

– Ничего! – крикнул он. – Буду жить как знаю.

Старушка, которая шла ему навстречу, испугалась, перебежала на другую сторону улицы.

– Ни дня, ни ночи пьяницам нету.

В магазине много людей стояло за хлебом, но увидела Федора своими серыми глазами продавщица и, попросив соседку посмотреть за кассой, остановила его.

– Что-то не приходишь?

При солнечном ярком свете были видны морщинки около глаз, и Федору вновь, как тогда ночью, стало жаль этой женщины.

– Как жизнь? – спросил он.

– Как у графина. Не знаешь, кто за горло возьмет.

– Неужели так страшно…

– Страшно, страшно, мой миленький. Сегодня приходи, – шепнула она, руки в карманы и бегом в магазин.

Правильно, вечером он пойдет в гости к Татьяне и будет там каждый день. Красивая женщина, тепло и уютно в ее доме. Пусть живут как хотят Третьяк и Казакевич. «Моя жизнь – это моя, а не кого-нибудь другого. Да и жениться можно на Татьяне. То, что разведенка, родителям не скажу, а им главное, чтобы мне было хорошо. Брошу училище и…» Поднялось настроение у Федора, в голове слова Татьяны: «Сегодня приходи, приходи».

Небо было ясное, стоял ласковый майский день. Федор снял сапоги. Приятно было идти босиком по еще холодной земле. Над болотом пел жаворонок, и Федору показалось, будто он в родной деревне и вон там, за лозовым кустом, сейчас покажется Ясельда. Спокойно на душе, а что на линии начальники, так подождут. И вдруг вспомнил Федор слова Аполлинара Константиновича, усталое лицо Ивана Александровича, которые по-человечески говорили, видели в нем своего товарища, младшего друга. «Что-то быстро забыл все хорошее, что сделали тебе эти люди». Грустно стало Федору, будто кто-то подтолкнул его. Он забросил сапоги за плечи и побежал.

«Газик» стоял под деревом, капот был поднят – водитель ремонтировал мотор. Больше никого рядом не было. Только дальше к лесу на столбах сидели ребята.

Начальник управления Кардаш, как обычный монтажник, в рабочей одежде, на бетонном высоковольтном столбе устанавливал оборудование.

– Эй, друг! – крикнул он и опустил к ногам Федора проволоку с привязанным на конце изолятором. – Видишь, там, слева, запчасти. Дай-ка их мне.

Быстро и ловко работал начальник. Завидно стало Федору. Ни одного лишнего движения не сделал.

Сошел на землю, снял ремень, когти, отдал Федору. Носовым платком вытер бритую голову, шею. Тут уже и Лихов закончил работу. И сразу к Федору:

– Нашел Богдана?

– Нашел.

– Где он?

– Спит, как всегда.

Разозленный Лихов запрыскал слюной, замахал руками, закричал, что он не хотел брать Богдана, но его заставили сделать это. И как в управлении не понимают: такому человеку нельзя доверять практикантов. Или мало того, что один в больнице.

– Вернется мастер – решим, – сказал Кардаш. – Ты Розум?

– Я…

– Мне Иван Александрович о тебе говорил, когда звонил насчет отъезда. С Богданом посмотрим, но… спешить очень, Лихов, не надо.

Федор не понимал, куда ведет разговор начальник.

– Давайте, ребятки, давайте. Очень нужна линия. Позови всех. Поговорить надо с людьми, Лихов. – Кардаш достал кулек мятных конфет. Предложил Федору: – Угощайся. Второй месяц сосу – курить бросил.

– Я не курю.

– Ну и правильно. Я двадцать пять лет курил, сердце заболело. Лучше теперь чувствую себя.

Лихов сам собрал ребят. Подошел заросший черной щетиной Третьяк, блеснул голым коленом через разорванную штанину Макарчук. В телогрейке без рукавов был Казакевич, и остальные выглядели не лучше.

– Привет, анархисты. Ну и войско, – захохотал начальник управления. – Лихов, а ты говорил, что у тебя слабые кадры. Это же герои. Посмотри внимательно на них – стахановцы, бусыгинцы! Мы перед ними должны на колени стать! – И начальник поклонился. Ребята стояли как околдованные, а Яков даже рот открыл и за палец себя укусил, как дитя малое, – не верил своим глазам.

– Я только попрошу у вас мелочь. – Голос Кардаша стал тихим, будто хотел сказать сокровенное. – Сделайте для меня это.

– Что надо, говорите! – закричал всегда спокойный и сдержанный Третьяк.

– Снимите свои лохмотья. Лихов, чтобы завтра комбинезоны и все остальное было здесь. Под твою личную ответственность. Запиши в свою тетрадь, а я утром проверю, как ты выполняешь мои приказы.

– Записал. – Лихов думал, где раздобыть эти комбинезоны, потому что через несколько дней подъедут еще пэтэушники, и им обязательно надо дать спецодежду. Однако если таким категорическим тоном начальник управления приказал, значит, что хочешь делай, но приказ должен быть выполнен.

– Нашел ты Богдана? – равнодушно спросил Третьяк у Федора.

– На квартире был. Отдыхает после вчерашнего.

– Ты сказал, что пьяный?..

– Сказал…

– Не надо было…

Навалилась усталость, захотелось вымыть руки, лицо, поужинать и спать, чтобы завтра с новыми силами строить эту линию, которая стала для них испытанием и закалкой.

Они были монтажники, и за ними бегала детвора, с завистью глядя на широкие пояса, когти. В детстве Федор видел монтажников. Они строили недалеко от его деревни электростанцию. Эти веселые ребята были для него долгое время идеалом. И сейчас ему хотелось, чтобы в памяти малышни осталась их бригада: Яков, Казакевич, Николай Макарчук, Третьяк, Криц…