Текст книги "Последний спартанец. Разгромить Ксеркса!"

Автор книги: Виктор Поротников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава восьмая. Приказ из Спарты

Смерть царя Леонида никак не укладывалась в голове Еврибиада. Сознавая эту тягостную утрату умом, Еврибиад не мог принять ее сердцем. То, что персы отыскали обходную тропу по горам, почти не удивило Еврибиада, ведь об этой заброшенной тропе слышали многие. Еврибиад был поражен и возмущен тем, что спартанское войско так и не подошло на помощь к отряду Леонида. Хотя власти Лакедемона открыто заявляли в Синедрионе, что спартанская армия прибудет в Фермопилы сразу по окончании праздника в честь Аполлона Карнейского.

Перед своим отъездом к флоту Еврибиад сам разговаривал с царем Леотихидом, из рода Эврипонтидов, о сроках сбора и выступления спартанского войска в поход против Ксеркса. Леотихид заверял Еврибиада в своей готовности возглавить спартанцев.

«Выходит, что Леотихид лгал мне или же эфоры и его водили за нос, – терзался Еврибиад мрачными раздумьями. – Праздник в честь Аполлона Карнейского закончился, но спартанское войско к Фермопилам так и не выступило. По какой же причине? Кто повинен в этом? Кто обрек на гибель царя Леонида?»

Еврибиад со стоном сжал голову ладонями, раскачиваясь на стуле, как маятник.

В палатку заглянул слуга-илот, негромко спросивший:

– Тебе плохо, господин? Может, послать за лекарем?

– Убирайся! – рявкнул Еврибиад.

Слуга мигом исчез за входным пологом.

Решив взять себя в руки, Еврибиад выпил вина и лег в постель с намерением заснуть, ибо время приближалось к полуночи. Но стоило Еврибиаду закрыть глаза, как пред ним возникло прекрасное лицо Горго в обрамлении темных кудрей, выбивающихся из-под тонкого белого покрывала. В больших темно-синих очах Горго стояли слезы. Еврибиад застонал и сел на ложе, свесив ноги на мягкий ковер. Недавний сон, привидевшийся ему, и впрямь оказался вещим!

Надев сандалии и накинув на плечи хламиду, Еврибиад вышел из палатки. В ночи громко стрекотали цикады. Со стороны морского побережья долетали громкие голоса и стук топоров, это шли работы на поврежденных в битве кораблях. Эллинский стан был озарен кострами. Многим воинам и матросам так и не придется поспать в эту августовскую ночь из-за спешной починки триер.

В нескольких шагах от палатки Еврибиада застыли, словно на страже, две сосны, распластав темные ветви на фоне необъятного звездного неба. Над сумрачным горным кряжем медленно всходила полная луна, подобная печальному лицу Горго.

Еврибиад спустился к морю, заслышав шум возле стоянки коринфских и эгинских триер. Там собралась толпа воинов и гребцов, над головами людей мелькали факелы. Еврибиад остановился на пригорке, внезапно вынырнув из темноты.

– Что здесь творится? – раздался его властный окрик.

Среди гребцов и матросов пронесся шепот: «Наварх Еврибиад!» – и все, толкаясь, кинулись врассыпную. Не двинулись с места лишь несколько человек.

Кто-то из них ответил Еврибиаду:

– Недалеко отсюда какое-то судно село на мель. Туда отчалила лодка с двумя гребцами. Похоже, судно греческое. Но откуда оно сюда пришло, неизвестно.

Еврибиад спустился с пригорка на галечный пляж к самой кромке лениво набегающих волн. Это известие его заинтриговало. Может, корабль пришел со стороны вражеского берега? Если так, то с какими вестями?

Не прошло и пяти минут, как лодка вернулась обратно к берегу. Кроме гребцов в суденышке находился еще один человек, сидящий на корме у рулевого весла.

Корпус и мачта севшего на мель корабля смутно виднелись в ночи на спокойной глади моря.

Прошуршав днищем по гальке, лодка вползла на берег своим узким загнутым носом. Гребцы проворно выскочили из нее, сложив мокрые весла на гребные скамейки. Выбрался на сушу и тот, кого они привезли с неизвестного корабля. Едва его лицо озарил рыжий свет факела, как Еврибиад издал удивленный возглас:

– Ты ли это, Евхенор? Как ты здесь оказался?

– Привет тебе, Еврибиад! – сказал ночной гость, протянув руку наварху. – Я прибыл сюда на «Пасифае» прямиком из Лакедемона. К сожалению, мой кормчий-растяпа посадил судно на отмель. Он плохо знает здешние воды. Я привез тебе письмо от эфоров.

Еврибиад знал, что «Пасифая» является посыльным кораблем спартанских властей. Эта быстроходная диера, судно с двумя рядами весел, именно для этой цели была построена на Эгине несколько лет тому назад.

– Письмо с тобой? – тихо спросил Еврибиад.

Евхенор молча кивнул.

– Тогда идем в мою палатку, – добавил Еврибиад.

Евхенора и Еврибиада связывало не только давнее знакомство, но и родство. Евхенор доводился родным братом Алкибии, супруге Еврибиада.

Евхенор был на четыре года моложе Еврибиада. Это был муж широкоплечий и мускулистый, с легкой упругой походкой, во всех его движениях чувствовались уверенность и сила. В отличие от Еврибиада, Евхенор любил море и корабли, поэтому его назначили командиром посыльной диеры. Обычно Евхенор ненадолго задерживался в Спарте, поскольку эфоры постоянно отправляли его куда-нибудь с различными поручениями. Со временем Евхенор свыкся с ролью посла или гонца, совершенно отвыкнув от боевого спартанского строя. Хотя в прошлом он был неплохим пентакосиархом.

Оказавшись наедине с Еврибиадом в его палатке, Евхенор вынул из кожаной сумки, висевшей у него на боку под плащом, две медные навощенные таблички, связанные красным шнуром.

Еврибиад взял таблички из рук Евхенора и сломал печать на красном шнуре. Раскрыв таблички как книгу, Еврибиад шагнул поближе к горящему светильнику и стал читать послание эфоров.

Евхенор, сидя на стуле, смотрел на сосредоточенное лицо Еврибиада, на его серьезные глаза, быстро пробегавшие строчки письма.

Прочитав письмо эфоров, Еврибиад сердито швырнул его к своим ногам. Губы его плотно сжались, в глазах заплясали недобрые огоньки.

– Так, значит, эфоры повинны в гибели Леонида! – обронил Еврибиад, подойдя к столу и опершись на него руками. – Иначе как предательством это не назовешь!

– Разве царь Леонид погиб? – растерянно пробормотал Евхенор. – Когда же это случилось?

– Сегодня после полудня, – хмуро ответил Еврибиад. – Персы обошли отряд Леонида по горам. Леонид приказал всем грекам отступать, а сам остался в Фермопилах со спартанцами и феспийцами. Леонид пал доблестной смертью, так и не дождавшись подмоги из Спарты.

– О боги! – невольно вырвалось у Евхенора. – Стало быть, Ксеркс может беспрепятственно проникнуть в глубь Эллады. Как и где теперь остановить персов, ведь у них на пути больше не будет узких ущелий? А на равнинах полчища варваров неодолимы!

– Наши мыслители в Синедрионе надумали возводить каменную стену на Истме близ Коринфа, собираясь остановить войско Ксеркса на этом рубеже, – промолвил Еврибиад, подняв с полу навощенные таблички. – В связи с этим эфоры приказывают мне увести флот из Эвбейского пролива в Саронический залив. Наш флот будет прикрывать Истм с моря.

Достав из круглого кожаного чехла карту Эллады, Еврибиад расстелил ее на столе. Он стал внимательно разглядывать узкий Истмийский перешеек, соединявший Среднюю Грецию с Пелопоннесом, и обширный Саронический залив, омывающий берега Арголиды, Мегариды и Аттики. В Сароническом заливе находились несколько островов, самыми крупными из которых являлись Эгина и Саламин.

– Если в Спарте еще не знают о гибели Леонида и о захвате персами Фермопил, то как понимать приказ эфоров об отступлении нашего флота от мыса Артемисий, – задумчиво произнес Еврибиад. – Получается, что эфоры намеренно жертвуют Леонидом. Отход наших кораблей из Эвбейского пролива откроет путь персидскому флоту в Локридский залив, на северном берегу которого разбит лагерь Ксеркса. – Еврибиад взглянул на Евхенора. – Что ты думаешь об этом?

Евхенор растерянно пожал плечами. Открыто объявить приказ эфоров предательством у него не поворачивался язык, но назвать как-то иначе этот приказ из Спарты было невозможно. Поэтому Евхенор был сбит с толку.

– Было бы лучше, если бы твой корабль затонул где-нибудь по пути сюда, шурин, – сказал Еврибиад. – Я собирался завтра дать решительное сражение варварам, но теперь придется постыдно отступать перед ними.

– Прости, Еврибиад, – пробормотал Евхенор. – Ты же знаешь, я всего лишь гонец. Вместе с тобой я скорблю по царю Леониду.

На рассвете судно Евхенора было стащено с мели двумя эгинскими триерами. «Пасифая» без промедления отправилась в обратный путь. Евхенор увозил с собой письмо Еврибиада к царице Горго и письменный отчет о войне на море симбулея Динона, предназначенный для эфоров.

* * *

Еврибиаду пришлось вытерпеть неприятный разговор с эллинскими навархами после того, как он объявил им свой приказ об отходе греческого флота в Саронический залив. Особенно негодовали эвбеяне, поскольку получалось, что Синедрион, по сути дела, бросает их остров на произвол судьбы. Эвбеян поддержали афинские военачальники, которые устами Фемистокла и Мнесифила осыпали Еврибиада язвительными упреками.

«Вот к чему привело главенство лакедемонян и их союзников в Синедрионе, – возмущался Фемистокл. – Нимало не заботясь о прочих эллинах, спартанцы и пелопоннесцы ныне возводят стену на Истме, желая не допустить варваров на свои земли. А как же теперь быть фокейцам, эвбейцам, опнутским локрам, беотийцам, мегарцам и афинянам, чьи владения ныне открыты для вторжения персов? Куда всем нам податься, чтобы спасти свои семьи от рабства? Как нам уберечь святилища и храмы от поругания?»

Фемистокл в присутствии прочих навархов обращался с этими вопросами к Еврибиаду, который был в замешательстве, так как не знал, что ему ответить. Еврибиад, пряча глаза, твердил одно и то же. Мол, к нему поступил приказ от спартанских властей, нарушить который он не в силах. При этом Еврибиад добавлял, что решающее сражение с персидским флотом все равно состоится. И местом этой битвы станет Саронический залив.

Не отмалчивался и симбулей Динон, рьяно выступавший за немедленное отступление эллинского флота от мыса Артемисий.

«У острова Эгина стоят корабли, отправленные к нам в помощь из Спарты, Арголиды, Наксоса, Амбракии и Левкады, – говорил он. – Как видите, спартанцы и их союзники не теряли время даром. Эта подмога почти вдвое увеличит наш флот. Не забывайте и о том, друзья, что очень многие наши суда, находящиеся у Артемисия, нуждаются в починке. На Эгине имеются все условия для этого».

Эгинец Поликрит и коринфянин Адимант тоже настаивали на отступлении эллинского флота из Эвбейского пролива, заявляя, что с захватом персами Фермопил военные действия неизбежно переместятся в Срединную Элладу.

«Коль сбор сухопутных греческих войск объявлен на Истме, то и эллинскому флоту надлежит отплыть туда же», – сказал Поликрит.

Споры на военном совете продолжались почти до полудня. Все это время эвбеяне и афиняне ожидали, что персидский флот снова атакует эллинские корабли. Таким образом, сложившиеся обстоятельства вынудили бы Еврибиада дать сигнал к битве. Однако варвары не вышли в море в этот день, видимо, тоже занятые ремонтом своих судов, пострадавших во вчерашнем сражении.

В полдень почти при полном штиле эллинский флот отчалил от мыса Артемисий в таком порядке: впереди двигались коринфские и спартанские триеры, за ними шли суда эгинцев, эвбеян, мегарцев и пелопоннесцев. Замыкающими плыли афинские корабли.

Всюду, где была пресная вода, Фемистокл приставал к берегу на самом быстроходном афинском корабле. На скалах, видимых с моря, афинские моряки оставляли надписи для ионийцев и карийцев, находившихся во флоте Ксеркса. Эти письменные обращения призывали ионян и карийцев не сражаться с эллинским флотом. Ведь афиняне и эвбейцы оказывали помощь азиатским грекам во время Ионийского восстания. Эллада же является прародиной для ионян, живущих в Азии.

«Если уж вы скованы слишком тяжелой цепью принуждения и не можете ее сбросить, тогда сражайтесь, как трусы, когда дело дойдет до битвы» – такими словами завершались надписи афинян на береговых камнях.

Это делалось афинянами по прямому умыслу Фемистокла, который рассчитывал на то, что либо ионийцы изменят персам и перейдут к эллинам, либо Ксеркс перестанет доверять ионийцам и сам не позволит им участвовать в морских сражениях.

Глава девятая. Дельфийский оракул

Переход из Эвбейского пролива к острову Эгина занял для эллинского флота три дня.

В гавани эгинцев стояло сто боевых кораблей, пришедших сюда в течение последних нескольких дней из разных греческих городов. Все эти города являлись членами Коринфского союза, созданного эллинами для борьбы с Ксерксом.

Из этих ста кораблей двадцать были выставлены Афинами, напрягавшими все свои силы в этой войне с персами. Восемнадцать кораблей выставили граждане Эгины. Семь кораблей пришло из Амбракии. Шесть кораблей выставила Спарта. Пять кораблей прибыло с острова Наксос, что в Эгейском море. Три корабля выставил остров Мелос, находящийся в том же Кикладском архипелаге, что и Наксос. Тринадцать кораблей пришло с острова Левкада, омываемого Ионическим морем. Девять кораблей выставил арголидский город Гермиона. Десять кораблей прибыло из Эпидавра, другого града Арголиды. По одному кораблю выставили острова Сериф и Сифнос, соседствующие с Мелосом, а также город Кротон, расположенный в Южной Италии.

Главенство над греческим флотом, собравшимся у берегов Эгины, было доверено спартанскому военачальнику Филохару. По решению Синедриона Филохар находился в подчинении у Еврибиада, который осуществлял верховное командование над всем эллинским флотом.

В начале сентября корабли Еврибиада встали на якорь в гавани Эгины рядом с судами Филохара. Теперь объединенный эллинский флот насчитывал триста шестьдесят кораблей.

Филохар был весьма влиятельным человеком в Лакедемоне. Он доводился родным братом эфору Гипероху, поэтому ему были известны многие государственные тайны.

Весть о доблестной гибели Леонида и трехсот его спартанцев в Фермопилах уже докатилась до жителей Эгины. На каждом углу, в каждом доме только и было разговоров о том, что полчища варваров, подобно бурной реке, растекаются по Средней Греции. Опунтские локры со своими семьями укрылись на острове Эвбея. Фокийцы толпами бегут в горы, оставляя свои города и села. Персы, проходя по Фокиде, все вокруг предают огню. Конница Ксеркса уже вступила в Беотию. Беотийские города один за другим без боя сдаются персам.

При встрече с Филохаром Еврибиад первым делом заговорил о том, что терзало его в последнее время, лишая сна и покоя. Еврибиад напрямик спросил у Филохара, почему спартанские власти оставили Леонида в Фермопилах без военной поддержки.

– Если это не предательство со стороны эфоров, тогда как это назвать? – молвил Еврибиад с возмущением в голосе. – Ответь мне, Филохар. Я знаю, что тебе ведомы все распоряжения эфоров, как и их тайные умыслы.

Эта беседа происходила в палатке Еврибиада, разбитой на берегу бухты в масличной роще. Было время сбора урожая, поэтому возле оливковых деревьев суетились женщины и дети, сбивавшие длинными палками темные плоды с веток на расстеленные под деревьями полотняные покрывала. Роща была наполнена звонким детским смехом и громкими женскими голосами.

Филохар в недалеком прошлом сам был эфором, поэтому столь резкий тон Еврибиада пришелся ему не по душе.

– Незачем рубить с плеча, друг мой, – промолвил Филохар, поставив на стол чашу с вином, так и не донеся ее до рта. – Эфоры не повинны в смерти Леонида. Если в дело вмешивается божественный рок, то люди не в силах ему противостоять. Увы, но судьба Леонида была предопределена.

– Твои полунамеки мне непонятны, – резко бросил Еврибиад, сидящий на стуле напротив Филохара. К своей чаше с вином Еврибиад даже не притронулся.

– Как тебе известно, эфоры посылали гонца в Дельфы с запросом к оракулу Аполлона Пифийского, – слегка прокашлявшись, продолжил Филохар. – Это случилось, как только стало известно, что Ксеркс перешел Геллеспонт. Кстати, многие греческие государства поступили таким же образом, желая узнать у всевидящего Аполлона о своей грядущей судьбе. Ответы пифии, жрицы Аполлона, на эти запросы в большинстве своем оказались неутешительными. – Филохар тяжело вздохнул и пригубил вино из чаши. – В том числе и ответ пифии спартанцам.

– Ты читал этот оракул? – спросил Еврибиад.

– Не только читал, но и выучил наизусть, – скорбным голосом ответил Филохар.

– Я тоже хочу знать текст Дельфийского оракула, – потребовал Еврибиад. – Как верховный наварх, я имею на это право.

– Что ж, слушай, – произнес Филохар. Он откинулся на спинку стула и, не глядя на Еврибиада, по памяти прочел:

 
Ныне же вам изреку, о жители Спарты обширной:
Либо великий и славный ваш град войском персидским
Будет повергнут во прах, либо не будет, но тогда—
Слезы о смерти царя-гераклида прольет Лакедемона область.
 

Повисла гнетущая пауза.

– Леонид знал, что ответила пифия на запрос спартанских эфоров относительно исхода войны с персами, – первым нарушил молчание Филохар. – И тем не менее Леонид сам вызвался идти с отрядом к Фермопилам. Эфоры не побуждали его к этому. Своим самопожертвованием Леонид хотел спасти Лакедемон, его поступок достоин восхищения! Ведь в оракуле Аполлона Пифийского сказано прямо: при нашествии персов либо погибнет Спарта, либо один из спартанских царей.

– И все же эфоры должны были отправить в Фермопилы все спартанское войско, – упрямо промолвил Еврибиад. – Разве смерть Леонида избавила Лакедемон от угрозы персидского нашествия? Эфоры обрекли Леонида на гибель, прикрываясь предсказанием Аполлона. О, мне хорошо известно благочестие спартанских властей! Исходя из этого благочестия и преклонения перед богами, эфоры лгали афинянам и их союзникам, что спартанское войско вот-вот выступит на подмогу к Леониду.

– Но ведь спартанское войско все же выступило за пределы Лаконики… – сказал Филохар, пытаясь хоть как-то оправдать эфоров, один из которых приходился ему братом.

– Да, выступило! – яростно воскликнул Еврибиад. – И остановилось на Истме, чтобы возвести там стену. Сначала эфоры пожертвовали Леонидом, следуя предсказанию бога, ныне же они махнули рукой на афинян и прочих греков, чьи земли расположены к северу от Истма. Стена на Истме укроет от варваров лишь владения Спарты и наших пелопоннесских союзников. Афиняне же, как и мегарцы, и платейцы, и фокийцы, брошены эфорами на произвол судьбы.

– В войне со столь могущественным врагом, как Ксеркс, большие потери неизбежны. – Филохар пожал плечами. – Насколько мне известно, афиняне не собираются оборонять от персов свой город. Афиняне грузят свои семьи на корабли и переправляют их на остров Саламин и на Эгину.

– Что еще остается делать афинянам, имея столь ненадежных союзников, как Спарта и Коринф! – с ядовитой усмешкой заметил Еврибиад. – Интересно, что станут делать эфоры, если персидский флот захватит остров Киферу, расположенный у южного побережья Лаконики. Неужели эфоры опять станут просить совета у Дельфийского оракула?

– Друг мой, – строгим голосом проговорил Филохар, – тебя назначили верховным навархом именно для того, чтобы флот Ксеркса не оказался у берегов Лаконики.

– Но как мне разбить флот Ксеркса, если Спарта и пелопоннесцы выставили меньше ста триер? – Еврибиад изобразил недоумение на своем лице. – У персов же четырехкратный перевес в кораблях!

– Почему ты не упоминаешь про афинян, которые выставили двести триер, – сказал Филохар с плохо скрытым раздражением. – Ты забыл также про мегарцев и эвбейцев, у которых имеется около пятидесяти кораблей. Еще есть триеры с островов Наксос, Мелос, Кеос и Левкада. Есть суда из Амбракии.

– Ага! Значит, все-таки Спарта нуждается в афинянах и их союзниках, поскольку без них наш флот просто ничтожно мал! – нервно рассмеялся Еврибиад. – Удивительное дело! Открыто нарушая соглашение с афинянами, эвбейцами и мегарцами, эфоры тем не менее ждут от них строгого выполнения союзного договора, на основе которого и был создан Синедрион.

– В тебе сейчас говорят гнев и обида, друг мой, – с мягким укором в голосе обратился Филохар к Еврибиаду. – Давай перенесем наш разговор на завтра.

Филохар допил вино в своей чаше и направился к выходу из палатки.

– Леонида уже не воскресить, – мрачно бросил Еврибиад вслед Филохару, – а значит, и мое мнение об эфорах уже не поменяется ни завтра, ни послезавтра!

Глава десятая. «Бей, но выслушай!»

В течение шести дней все население Аттики переезжало на кораблях на острова Саламин и Эгина, а также в арголидский город Трезен, связанный с афинянами давней дружбой. Иначе как бедствием этот отъезд афинян на чужбину назвать было нельзя. Люди уезжали со слезами и стенаниями, бросая дома и имущество, покидая храмы и могилы предков. Всем афинским гражданам было очевидно, что их город не устоит перед варварами, не имея крепостных стен. Все понимали, что нужно последовать совету Фемистокла и уходить на острова и в Пелопоннес. Но и осознание этой горестной необходимости не приносило афинянам хоть какого-то душевного успокоения. Наоборот, афинский народ был озлоблен на своих стратегов, не сумевших поставить надежный заслон на пути у Ксеркса, а тем паче на спартанцев и их союзников, которые проявляли заботу лишь о своих владениях, спешно возводя стену на Истме.

Если афинские аристократы, бросая дома и усадьбы, все же имели средства для безбедного существования на чужбине, то афинские ремесленники и селяне, теряя свой жалкий скарб, оставались ни с чем. Мужчинам, вступающим в войско или гребцами на корабли, афинские власти выплачивали по восемь драхм. Однако обеспечить деньгами огромное количество беженцев Ареопаг не мог, поскольку афинская казна была пуста.

Власти просто сажали людей на корабли и бесплатно перевозили их в безопасное место. Где будут жить беженцы на новом месте и чем они станут питаться, об этом афинские архонты не задумывались. Все вокруг полагались на Фемистокла, которому была доверена власть стратега с неограниченными полномочиями.

В результате вся афинская знать перебралась из Аттики в Трезен и на Эгину, а вся беднота собралась на острове Саламин, обустроившись в палатках, землянках и шалашах, поставленных на скорую руку. У берегов Саламина находились и стоянки эллинского флота.

На первом же военном совете Фемистокл указал Еврибиаду на все выгоды узкого пролива между Саламином и побережьем Аттики. Фемистокл настаивал на том, что именно здесь эллинам и надлежит дать сражение флоту Ксеркса. Многие греческие навархи согласились с Фемистоклом. Согласился с ним и Еврибиад, который перед этим прошел на «Сатейре» от афинской гавани Пирей вдоль северных берегов Саламина до Элевсинского залива и обратно. Еврибиаду было ясно, что если персидский флот втянется в пролив между Саламином и Аттикой, то ему негде будет здесь развернуться. Эллинский флот сможет сражаться с варварами на равных.

После военного совета, отужинав вареными смоквами, Еврибиад собирался лечь спать, когда к нему в палатку пришел Филохар. Еврибиад никак не мог избавиться от неприязни к Филохару, так как ему стало известно о кознях, которые тот строит у него за спиной. Филохар пытался подбивать симбулея Динона и кормчего Фрасона, чтобы те написали письмо спартанским властям, будто из-за тяжелых ран Еврибиад не в силах командовать флотом. Филохар намекал Динону и Фрасону, чтобы те попросили эфоров поставить его верховным навархом вместо Еврибиада. Жадный до денег Динон потребовал у Филохара щедрую награду за такую услугу. Филохар согласился заплатить Динону, но после войны с персами. Динона это не устроило, и он обо всем рассказал Еврибиаду, надеясь на его щедрость и покровительство. Фрасон не стал и разговаривать с Филохаром, не желая предавать Еврибиада.

Раны Еврибиада еще не затянулись. Филохар застал в палатке Еврибиада лекаря Зенона, который, окончив перевязку, уже собирался уходить.

– Благодарю тебя, дружище, – сказал Еврибиад Зенону. – Сожалею, что ты не берешь деньги за свое врачевание, а то бы я щедро тебе заплатил.

– Ты же не ради денег сражаешься за Элладу, наварх, – сказал на это Зенон. – Вот и я делаю посильный вклад в победу над персами, не помышляя о личной выгоде.

Врач тут же удалился, обменявшись приветствиями с Филохаром.

– У Ксеркса несметное войско, а у нас эллины! – восхищенно произнес Еврибиад, кивнув на дверной полог, за которым скрылся Зенон. – Не думаю, что в свите Ксеркса имеется так уж много вельмож, бескорыстно пошедших за ним в поход на Грецию.

Филохар завел речь о том, что Еврибиад, последовав совету Фемистокла, нарушает приказ эфоров об отходе эллинского флота к Истму. Филохар дал понять Еврибиаду, что он прибыл к флоту с целью проследить, как выполняются приказы эфоров.

– Ну, это мне сразу стало понятно! – криво усмехнулся Еврибиад, смерив Филохара небрежным взглядом. – Ты же брат эфора-эпонима Гипероха.

Эфор-эпоним считался старшим в коллегии из пяти эфоров.

Возражая Филохару, Еврибиад напомнил ему о посланцах из Синедриона, побывавших у него два дня тому назад. В Синедрионе были озабочены тем, что доведенные до отчаяния афиняне могут отплыть на кораблях в Южную Италию, а это приведет к тому, что эллинский флот не сможет тягаться с флотом Ксеркса. Поскольку решающее сражение на море было еще впереди, члены Синедриона позволили Еврибиаду не отводить корабли к Истму и самому выбрать место для предстоящей битвы. При этом Еврибиаду было велено учитывать мнение афинских навархов.

– Я подчиняюсь Синедриону, который ныне есть высшая власть для всех военачальников Коринфского союза, – сказал Еврибиад, с надменным превосходством взирая на Филохара. – Если спартанские эфоры возомнили себя выше Синедриона, то они либо слишком возгордились, либо все разом поглупели. Можешь написать об этом своему брату, Филохар. Пусть Гиперох сместит меня с должности верховного наварха, если успеет.

Стоял сентябрь, время перевыборов всех государственных магистратов в Спарте, кроме старейшин, избиравшихся пожизненно. По этой причине Еврибиад мог позволить себе открыто дерзить Филохару, поскольку его могущественный брат со дня на день должен был лишиться власти. Какой будет новая коллегия эфоров, об этом можно было только гадать. Одно Еврибиад знал наверняка: это будут люди, неповинные в гибели царя Леонида.

Довольный тем, что поставил Филохара на место, Еврибиад лег на свое жесткое походное ложе и с глубоким вздохом закрыл глаза.

Ему снились оливковые рощи и ячменные поля родной Лаконики, вольный Эврот, несущий к морю свои прохладные воды, укрытый снежной шапкой кряж Тайгета, лесистые отроги которого почти вплотную подступают к Спарте. Приснилась Еврибиаду и улица Треножников, выходившая к главной площади Лакедемона. На этой улице стоит дом Еврибиада, где его ждут жена и дочь. У Еврибиада есть еще сын, но он, как и все двадцатилетние юноши, несет службу в одной из крепостей на границе с Аргосом, самым непримиримым врагом Спарты.

Еврибиаду снилось, будто он идет по улице Треножников, приближается к своему дому. Сердце его радостно забилось в груди, когда Еврибиад увидел свою жену Алкибию в длинном голубом пеплосе, появившуюся из дверей дома. Окликнув супругу, Еврибиад ускорил шаг. Алкибия обернулась, откинув с лица край тонкого белого покрывала. Жаркие солнечные лучи ударили в глаза Алкибии, поэтому она не сразу узнала мужа. Алкибия прикрыла глаза ладонью, как козырьком, защищаясь от слепящих солнечных лучей. В следующий миг ее прекрасное лицо озарилось улыбкой.

Еврибиад заключил жену в объятия. Он так сильно соскучился по ней! После долгого и страстного поцелуя Еврибиад заглянул в синие глаза Алкибии и увидел в них какую-то смутную печаль.

«Что-то стряслось, дорогая?» – спросил Еврибиад, почуяв недоброе.

«Стряслось, милый», – безрадостным голосом ответила Алкибия.

И тут сон прервался. Еврибиада разбудил симбулей Динон.

Еврибиад вздрогнул и открыл глаза.

– Ты почему здесь? – рявкнул он на Динона. – Что тебе нужно?…

– Персидский флот сегодня на рассвете вошел в Фалерскую бухту, – сказал Динон, не обращая внимания на сердитое лицо Еврибиада. – Корабли варваров встали на якорь у берега, растянувшись до самого Колиадского мыса.

– Ну и что с того? – ворчливо обронил Еврибиад, поднявшись с постели и набросив на себя короткий хитон. – Флот Ксеркса рано или поздно должен был подойти к берегам Аттики.

– Дело в том, что один вид множества вражеских судов напугал кое-кого из наших навархов до такой степени, что они собрались уходить к Истму, – ответил Динон.

– Кто именно собрался отступать без моего приказа? – нахмурился Еврибиад, затягивая на талии широкий кожаный пояс.

Динон перечислил имена навархов, убоявшихся персидского флота. Это были те греческие военачальники, кто не принимал участия в морских сражениях в Эвбейском проливе.

Еврибиад не мог допустить, чтобы эллинский флот начал распадаться на глазах, чтобы кто-то без его приказа посмел отступить перед врагом.

– Объяви сбор военачальников возле жертвенника Зевсу, – сказал Еврибиад Динону. – И также проследи, чтобы ни одна триера не ушла от Саламина.

Торопливо умываясь над тазом с водой и расчесывая свои длинные волосы, Еврибиад размышлял над своим прерванным сном. Тревога занозой сидела в его сердце. Алкибия неспроста приснилась ему. Нет, неспроста! У нее явно что-то случилось! А может, беда приключилась с их дочерью Диномахой? У нее ведь такой необузданный нрав! Если Диномаха купается с подругами в реке, то ей обязательно нужно заплыть дальше всех и нырнуть глубже всех. Если девушки катаются верхом, то Диномаха выбирает самого резвого скакуна. Если девушки идут в палестру, чтобы позаниматься борьбой, то Диномаха непременно проникнет на мужскую половину, желая побороться с юношами. Ведь всех своих подруг Диномаха одолевает без особых усилий, бороться с ними ей неинтересно.

С такими невеселыми мыслями Еврибиад и отправился на собрание военачальников.

Древние греки верили в то, что бессмертные боги обитают на высокой горе Олимп в роскошных светлых чертогах. Жертвы богам было принято приносить в светлое время суток. Святилища и жертвенники древние эллины, как правило, устанавливали на возвышенных местах, дабы их было видно издалека. В жертву богам чаще всего приносили мясо, вино и плоды земли. Если кто-то жертвовал богам овцу, то он сжигал на каменном жертвеннике часть кишок и несъедобной требухи, забирая остальное мясо себе. В благодарность за хороший урожай можно было сжечь на жертвеннике горсть пшеницы или оливок. Рыбаки и моряки, благодаря за милость Посейдона, бога морской стихии, просто бросали кусочки пищи в море, совершая молитву. Возлияния вином в честь богов совершались на каждом застолье. Для этого каждый пирующий проливал на пол несколько капель хмельного напитка из своей чаши, произнося вслух «Хвала Дионису!» или «Хвала Афине!». Либо упомянув имя любого другого бога.