Текст книги "Последний спартанец. Разгромить Ксеркса!"

Автор книги: Виктор Поротников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Забыв про свое недомогание, Еврибиад яростно колол врагов копьем, а когда копье сломалось, то выхватил из ножен короткий меч. Свалив ударом по голове киликийского военачальника в чешуйчатом блестящем панцире, Еврибиад невольно пошатнулся, когда под днищем «Сатейры» прокатилась морская волна. В этот миг кто-то из киликийцев ударил Еврибиада дротиком в правый бок, пробив панцирь. Острие дротика застряло между ребрами Еврибиада, причиняя ему сильную боль.

Два спартанских гоплита заслонили Еврибиада щитами, давая ему возможность отойти назад. Однако Еврибиад не собирался отсиживаться в стороне. Он попытался выдернуть дротик из раны, но бронзовый наконечник дротика, погнувшись при ударе в панцирь, прочно засел между ребер. Тогда Еврибиад, скрипя зубами от боли, обломил древко дротика и снова бросился на врагов.

Очень скоро меч в руке Еврибиада окрасился кровью по самую рукоять. Сраженные им киликийцы так и падали на доски палубы, кто с перерезанным горлом, кто со вспоротым животом, кто с отрубленной рукой…

Еврибиад не заметил, как оказался на палубе вражеского судна, куда переместилось сражение. Киликийцев было много, но выстоять против спартанцев они не могли. Уцелевшие варвары стали бросаться с корабля в море, утратив мужество. Киликийский корабль оказался в руках греков.

Оставив на захваченном вражеском судне четверых матросов, Еврибиад повел «Сатейру» на подмогу к «Таврополе», которая тоже сцепилась бортом с четвертым из дозорных киликийских кораблей. Варвары уже одолевали команду «Таврополы», когда на них обрушились воины во главе с Еврибиадом. «Сатейра» подошла к киликийскому судну с другого борта. Таким образом, две спартанские триеры взяли неприятельский корабль как бы в тиски.

Все варвары были перебиты и выброшены за борт.

– Это тоже твой трофей, дружище, – сказал Динон Еврибиаду, жестом указывая ему на захваченное вражеское судно. – Без твоей помощи мне было бы не взять эту добычу. Клянусь Посейдоном, ты подоспел вовремя!

Еврибиад чуть заметно улыбнулся, польщенный похвалой Динона. Он держался прямо и разговаривал с симбулеем ровным голосом, хотя острие дротика, засевшее у него в боку, причиняло ему мучительную боль. Увидев обломок дротика, торчащий из тела Еврибиада, Динон стал уговаривать его поскорее спуститься в каюту и перевязать рану.

– Пустяки! – отмахнулся Еврибиад. – Рана не смертельная, и кровь почти не течет. Я не могу отлеживаться, когда эллины сражаются с варварами!

Самообладание и мужество Еврибиада произвели сильное впечатление не только на Динона, но и на Фемистокла. Эллинский флот, ворвавшийся на стоянку киликийских судов, отрезал варварам все пути отступления по морю. Сражение с киликийцами развернулось на суше среди их шатров и горящих костров. Еврибиад отличился и в этой битве, всякий раз появляясь во главе спартанских гоплитов там, где сопротивление киликийцев оказывалось наиболее упорным. Еврибиад получил еще одну рану стрелой в бедро, но не покинул боевой строй. Разбитые наголову киликийцы рассеялись среди окрестных холмов и гор, поросших чахлыми соснами.

Эллины подожгли киликийские корабли и в сгустившихся сумерках спешно отплыли к мысу Артемисий.

Глава шестая. Битва на рассвете

Лекарь Зенон озабоченно хмурил брови, врачуя раны Еврибиада при свете двух масляных ламп, озарявших внутреннее пространство палатки мягким желтоватым светом. Ловкие пальцы Зенона сначала извлекли обломок стрелы из бедра Еврибиада, забинтовав кровоточащую рану тугой повязкой. С наконечником дротика, застрявшим между ребер Еврибиада, Зенону пришлось изрядно повозиться. Видя, что Еврибиад без стона выносит сильнейшую боль, Зенон признался ему, что пациента со столь железной выдержкой у него еще не было.

– Неужели все спартанцы такие стойкие? – молвил Зенон, смывая кровь со своих рук над медным тазом с водой. Он был родом с острова Эгина.

– Можешь в этом не сомневаться, друг мой, – ответил Еврибиад, лежащий на постели с закрытыми глазами. – Спартанцев с юных лет приучают без стона выносить любую боль. И меня в свое время не раз секли розгами у алтаря Артемиды Орфии. Как видишь, мне это пошло на пользу.

Зенон лишь хмуро покачал головой, собирая в кожаный мешочек свои врачебные принадлежности. Ему был известен этот суровый обычай лакедемонян, согласно которому спартанские юноши обязаны приносить свою кровь на алтаре Артемиды Орфии. Жрецы секут юношей розгами так сильно, что кровь брызгает с их обнаженных тел на алтарь богини. При этом юные спартанцы не должны издавать ни стона, ни вскрика, иначе их жертва будет неугодна Артемиде Орфии.

Дав выпить Еврибиаду сонного снадобья, Зенон удалился. Его ждали другие раненые в становищах афинян, коринфян, эвбеян и пелопоннесцев. Зенон был лучшим лекарем в эллинском войске.

Этой ночью Еврибиаду приснилась Горго, жена царя Леонида. Еврибиад был дружен с Леонидом, поскольку вместе с ним вырос. Они и по возрасту были одногодками. Изначально Леонида не прочили в цари Спарты, поскольку эфоры и старейшины признавали право на царский трон Агиадов за Клеоменом, старшим братом Леонида. Клеомен и стал царем Лакедемона. Леонид же и другой его брат Клеомброт прошли все ступени сурового спартанского воспитания в илах и агелах как рядовые граждане.

Илами называются в Спарте отряды детей в возрасте от семи до пятнадцати лет. Мальчики в этих отрядах живут и учатся без родительской опеки, но под наблюдением воспитателя-иларха. В илах детей обучают чтению, письму и счету. Хотя главный упор делается все же на их физическую подготовку.

С пятнадцати до восемнадцати лет юные спартанцы постигают школу мужества в агелах, более крупных отрядах, организованных по военному образцу. В этом возрасте юношей начинают обучать владению оружием, умению незаметно подкрадываться, терпеть голод, холод и жару. Их приучают ходить обнаженными в любую погоду, поэтому им на все лето выдают лишь грубые сандалии и плащ. Во главе каждой агелы стоит наставник-агелат. Как правило, это или бывший военачальник, или воин, вышедший в отставку по увечью.

Еврибиад и Леонид взрослели бок о бок сначала в одной иле и агеле. Затем, став эфебами, они тоже вместе вступили в эномотию, боевое подразделение спартанского войска. Эномотия насчитывает сорок воинов, являясь составной частью пентекостии, состоящей из четырех эномотий. В свою очередь, пентекостия является частью лоха, в котором насчитывается от восьмисот до тысячи гоплитов. Спартанское войско имело в своем составе пять лохов.

Клеомен в силу чрезмерной властности своего нрава задумал совершить в Лакедемоне государственный переворот. Клеомен тяготился властью эфоров и старейшин, вознамерившись стать единоличным правителем в Спарте. Опираясь на войско, Клеомен собирался перебить своих противников среди спартанской знати, а затем навсегда отменить эфорат. Знатнейшие из спартанцев, в свою очередь, тоже составили заговор против Клеомена и убили его. Переворот не состоялся.

Таким образом, трон Агиадов неожиданно освободился для Леонида, шедшего по старшинству сразу за Клеоменом. Леонид пользовался авторитетом в спартанском войске, в рядах которого он служил с восемнадцати лет. К тому же Леонид не одобрял дерзкий замысел Клеомена.

Леонид был уже женат, когда вдруг стал царем. Однако эфоры принудили Леонида развестись с первой женой и взять в жены юную Горго, дочь Клеомена. По эллинскому обычаю, брак между дядей и племянницей считался кровосмесительным, а потому недопустимым. Но знать Спарты преступила этот обычай, насильно сочетав браком Горго и Леонида. У Горго был сильный и мстительный характер, она была способна на любую крайность, лелея в душе месть за своего подло погубленного отца. Потому-то именитые спартиаты выдали Горго замуж за Леонида, понимая, что тот сумеет вовремя удержать племянницу от любого опасного шага.

Горго далеко не сразу полюбила Леонида как супруга. Поначалу в их отношениях было немало холода и недоверия. Лишь с рождением сына Плистарха в сердце Горго понемногу распустился цветок искренней любви к Леониду.

Еврибиад пробудился ранним утром от тревожного сигнала боевой трубы. В эллинском стане был слышен топот ног, лязг оружия, громкие возгласы военачальников… С трудом поднявшись с ложа, Еврибиад окликнул слуг, чтобы те помогли ему одеться. Еврибиаду было больно ступать на раненую ногу, сильно беспокоила его и рана в правом боку.

Чтобы взбодриться, Еврибиад окунул голову в чан с дождевой водой.

В палатку вбежал симбулей Динон, облаченный в воинские доспехи.

– Персидский флот приближается к мысу Артемисий! – выпалил Динон. – Похоже, варвары намерены дать решительное сражение. Фемистокл велел дать сигнал к битве. Афиняне уже спускают на воду свои триеры. Я сказал Фемистоклу, что он явно поспешил с призывом к сражению, ведь окончательное слово за верховным навархом.

Еврибиад выслушал Динона, вытирая мокрую голову льняным полотенцем. Затем он бросил угрюмым голосом:

– Динон, прикажи спартанскому трубачу подтвердить сигнал Фемистокла. Битва так битва! Ступай!

Выбегая из палатки, Динон едва не налетел на Адиманта, который тоже спешил к Еврибиаду.

– Друг мой, безумец Фемистокл отдал приказ нашему флоту выйти в море навстречу кораблям Ксеркса, которые снялись с якоря и приближаются к нам, – заговорил Адимант, не сдерживая своего негодования. – Персы неминуемо нас раздавят, надо спешно уходить к узкой горловине Эвбейского пролива. Надеюсь, ты согласен со мной?

– Нет, не согласен, – ответил Еврибиад, властным жестом повелев слугам принести его доспехи и оружие. – Флот Ксеркса за последние несколько дней понес большие потери. Полагаю, пришло время дать варварам решительную битву. Бежать от врага я не собираюсь!

– Но я же веду речь не о бегстве… – смутился Адимант. – Я же предлагаю встретить варваров в том месте Эвбейского пролива, где мы сможем сражаться с ними на равных.

В этот миг невдалеке раздался протяжный рев спартанской трубы, подающей сигнал к сражению.

– Слышал, Адимант? – проговорил Еврибиад, с помощью слуг облачаясь в панцирь. – Вот подтверждение моих слов. Торопись к своим воинам, дружище. И не заставляй меня усомниться в твоей храбрости.

Не прибавив больше ни слова, Адимант скрылся за дверным пологом.

Впервые в жизни воинское облачение показалось Еврибиаду неимоверно тяжелым. Охваченный ознобом и дрожью в ногах, он бессильно опустился на стул. В голове у него шумело, а во рту пересохло. Взяв из рук слуги-илота чашу с водой, Еврибиад жадно осушил ее до дна. Ему стало легче дышать, однако сил у него не прибавилось ни в руках, ни в ногах.

Лекарь Зенон, пришедший, чтобы сменить повязки на ранах Еврибиада, изменился в лице, увидев того, облаченного в доспехи, с мечом у пояса.

– Клянусь Асклепием, это безумие! – бурно запротестовал Зенон, подступив к Еврибиаду. – Наварх, тебе нельзя в сражение! Ты должен немедленно лечь в постель! У тебя могут воспалиться раны, может опять начаться кровотечение.

Еврибиад надел шлем на голову и встал, решительно отстранив лекаря в сторону.

– Глупец, разве бывало такое, чтобы спартанец отлынивал от сражения, – проворчал он, набросив на плечи красную хламиду.

– Ты можешь истечь кровью и умереть, – воскликнул Зенон, умоляюще протянув руки к Еврибиаду. – Послушай меня, наварх. Я же врач и знаю, что говорю.

Задержавшись на пороге палатки, Еврибиад обернулся к Зенону и твердым голосом произнес:

– Смерть в битве – это лучший жизненный исход для спартанца.

Зенон в отчаянии опустил руки, глядя на колыхающуюся входную занавесь, за которой исчез Еврибиад.

На спешно собранном военном совете, происходившем под открытым небом, греческие военачальники внимали в основном Фемистоклу, излагавшему свое мнение относительно того, какой тактики надлежит придерживаться эллинам, чтобы выстоять против персов в грядущей битве. Фемистокл, как всегда, говорил с настойчивым пылом, тут же палкой рисуя на песке возможные варианты хода сражения, отвечая на реплики несогласных с его замыслом.

Сидящий на скамье Еврибиад, казалось, в мыслях пребывает где-то далеко: настолько отсутствующим был его взгляд. Навалившись спиной на ствол молодой пинии, нижние ветки которой едва не касались его спутанных волос, Еврибиад то и дело облизывал пересохшие губы. На его бледном лице, с темными кругами под глазами, застыло выражение полнейшего безразличия к тому, о чем говорил Фемистокл, и к тем опасностям, какие совсем скоро должны были обрушиться на эллинов вместе с флотом Ксеркса.

Всем военачальникам было известно, что Еврибиад страдает от ран, полученных им во вчерашней битве с киликийцами. Все военачальники были поражены тем, что Еврибиад нашел в себе силы облачиться в доспехи и прийти на совет. Все видели, что Еврибиад собирается участвовать в сражении, хотя еле стоит на ногах. И вот, слушая Фемистокла, навархи не спускали глаз с Еврибиада, ожидая, что он скажет. И передаст ли начальство над флотом Фемистоклу.

Закончив говорить, Фемистокл спросил у Еврибиада, каково будет его решающее слово.

– Твой тактический замысел хорош, друг мой, – с усилием вымолвил Еврибиад, чуть подавшись вперед и в изнеможении опершись на воткнутое в землю копье. – Я согласен с твоим мнением. Поручаю тебе выстроить наш флот перед битвой. Настаиваю лишь на том, чтобы спартанские триеры заняли центр нашего боевого строя.

Адимант раздраженно выкрикнул, мол, в плане Фемистокла не все как следует продумано, в частности, у эллинов не будет возможности для маневра и для отступления.

– Нам придется победить или погибнуть! – воскликнул Адимант с трагическими нотками в голосе.

– Это лучший исход для любого сражения, – промолвил Еврибиад, бросив холодный взгляд на Адиманта.

– Я настаиваю на отступлении нашего флота к Гемейским скалам, – сказал Адимант, – время у нас еще есть. Еврибиад, сразившись с варварами у Гемейских скал, ты станешь победителем. Но приняв битву у мыса Артемисий, ты скорее всего погибнешь. Выбирай!

Вскочив со своего места, Адимант напряженно взирал на Еврибиада в ожидании его ответа. Замерли в молчании и все прочие навархи.

Еврибиад поднял глаза на Адиманта и улыбнулся. В этой улыбке отразилась вся его жизненная философия. «Я не страшусь смерти», – казалось, говорила эта улыбка. И при виде ее Адимант нахмурился, опустив взор.

– Итак, решено! – громко подвел итог Фемистокл. – Живо на корабли, друзья!

* * *

На востоке всходило солнце. Морская гладь отливала розовым сиянием в его лучах. Такими же розовато-пурпурными оттенками были расцвечены облака на юго-восточной стороне неба. Над Эвбейским проливом висела призрачная дымка. В прохладном утреннем воздухе далеко разносились любые звуки.

Эллинский флот, отчалив от берега, расположился в форме дуги недалеко от мыса Артемисий. Греческие триеры выстроились с таким расчетом, чтобы края этой дуги упирались в мели и подводные камни. Выпуклая часть этого боевого строя выдавалась в глубь пролива, откуда вот-вот должны были появиться корабли персов.

О том, что флот Ксеркса приближается, свидетельствовал шум от множества идущих на веслах судов, а также зловещий вой вражеских труб.

Эллинские триеры стояли двойным рядом, на них царила напряженная тишина. Воины, матросы и гребцы находились все на своих местах в полной готовности к сражению. Эллины понимали, что отступать им некуда: позади берег скалистого мыса, а перед ними обширный пролив, занятый множеством кораблей Ксеркса.

Туманная дымка, окутавшая Эвбейский пролив, вдруг наполнилась смутными очертаниями больших судов, надвигающихся широким фронтом. Высокие мачты и изогнутые носы вражеских триер, проступая из тумана, открывались взору эллинов ряд за рядом. Многие тысячи весел двигали вперед эту вражескую армаду. Увидев корабли эллинов, варвары подняли громкий крик, словно заранее торжествовали победу.

Еврибиад, находившийся на корме «Сатейры», пребывал в глубокой задумчивости. Кормчий Фрасон что-то говорил Еврибиаду, указывая рукой на суда варваров. Еврибиад не слушал его, занятый мыслями о царице Горго, привидевшейся ему во сне.

Горго приснилась Еврибиаду в том одеянии, в каком она провожала царя Леонида в поход к Фермопилам.

Еврибиад полагал, что Горго неспроста посетила его во сне. И мольбы Горго, обращенные к нему, встревожили Еврибиада.

«Горго умоляла меня оказать помощь Леониду, которому, по ее словам, грозит гибель, – размышлял Еврибиад. – Горго чуть не плакала, говоря мне об этом. Это явно вещий сон! Леониду и его воинам грозит в Фермопилах какая-то беда!»

На палубу «Сатейры» посыпались вражеские стрелы: передовая линия персидских кораблей уже сблизилась с эллинским флотом на выстрел из лука. Подхватив прислоненный к борту щит, Еврибиад перешел с кормы на носовую часть триеры, где стояли его гоплиты, подняв щиты над головой. «Сатейра» находилась во второй линии греческих триер, поэтому до нее долетали лишь отдельные стрелы с кораблей варваров. Большая часть персидских стрел с гудением и свистом обрушивалась раз за разом на греческие суда в передней боевой линии.

На носах вражеских триер красовались высеченные из дерева головы коней и круторогих быков, оскаленные львиные пасти, морды крокодилов с длинными рядами острых зубов… Теснившиеся на носовых площадках палуб варвары блистали позолотой на шлемах и панцирях, потрясая дротиками и узкими прямоугольными щитами, обитыми кожей. На финикийских и египетских кораблях гребцы были скрыты под дощатым навесом, являвшимся продолжением палубы. На небольших судах памфилов гребцы находились внизу, под палубой. На триерах ионийцев и эолийцев ряды гребцов были защищены от стрел навешанными на борта кожаными покрывалами, которые называются «параблемата», то есть «кожаные щиты».

Варвары недолго медлили, охватив плотным полукругом небольшой эллинский флот. Первыми ринулись в атаку египетские суда, а за ними следом устремились на эллинов грозные финикийские триеры с высокими черными бортами, с таранами в виде бронзовой бараньей головы. Вскоре весь персидский флот вступил в сражение, стремясь прорвать строй эллинских триер.

Это была очень яростная битва. Варвары, раздосадованные своими недавними неудачами, стремились смять и уничтожить корабли эллинов, которым некуда было бежать. Столкновения персидских и греческих триер напоминали боданье рассвирепевших быков. У персов не было возможности таранить эллинские триеры в борт, поскольку те стояли тесным строем, устремив на врага свои тараны. Персидские суда шли на греческие корабли лоб в лоб, сталкиваясь с ними и пытаясь оттеснить назад, дабы в эту брешь могли втиснуться суда варваров из второй и третьей линии. Там, где персам удавалось вклиниться в боевые порядки эллинов, палубы близко стоящих кораблей превращались в поле битвы. Где-то варвары захватывали в абордажной схватке эллинскую триеру, где-то эллинам сопутствовала удача в бою, и в их руки попадал персидский корабль. Убитые и раненые с обеих сторон во множестве падали за борт и шли на дно; некоторые из бездыханных тел волнами выносило на галечные пляжи мыса Артемисий.

Сражение продолжалось до полудня; когда персы уже начали одолевать эллинов, погода вдруг испортилась, задул сильный юго-восточный ветер, поднявший большую волну в проливе. Скученные суда варваров начали сталкиваться бортами, у них ломались весла и реи. Боевой строй персидских кораблей нарушился. Персидские трубы дали сигнал к отступлению. Флот Ксеркса вернулся на свои стоянки у побережья Магнесии.

Персы потеряли тридцать кораблей, эллины – шестнадцать триер.

Глава седьмая. Аброник, сын Лисикла

По склонам холмов шумят на ветру сосны и платаны. Горячее солнце скатилось в оранжевое вечернее марево над далекими горами Фтиотиды. Свинцовые волны одна за другой накатываются на низкий берег, обдавая брызгами вытащенные на сушу греческие триеры.

Адимант шел вдоль кромки прибоя, кутаясь в плащ. Его лицо было усталым и мрачным. Адимант только что осматривал повреждения на своей триере, полученные в утреннем сражении с персидским флотом. Ему было ясно, что устранить эти пробоины в корпусе судна на скорую руку не удастся. «Кохлион» остается на плаву, но не сможет быстро двигаться и маневрировать.

«Теперь ни догнать противника, ни уйти от него мне не удастся! – угрюмо думал Адимант. – А безумный Фемистокл собирается завтра дать персам новое сражение! Его нисколько не заботит то, что у нас повреждено больше восьмидесяти триер!»

Адимант направлялся к Еврибиаду, надеясь уговорить его повременить с новым сражением, пока не будут устранены самые серьезные повреждения на эллинских триерах.

У входа в палатку спартанского наварха стояла стража, которая не пропустила Адиманта к Еврибиаду. Воины сказали, что лекарь Зенон запретил раненому Еврибиаду любые разговоры.

В этот момент Зенон вышел из палатки, чтобы бросить в костер окровавленные бинты, снятые с ран Еврибиада. Адимант заговорил с Зеноном мягко и вкрадчиво, желая расположить его к себе. Однако Зенон был суров и неприступен.

– Еврибиад сейчас спит глубоким сном, его нельзя беспокоить, – непреклонно отрезал лекарь. – Еврибиад хоть и спартанец, но сделан не из железа.

Раздосадованный Адимант отправился к палатке симбулея Динона, советника Еврибиада по морским делам.

Динон писал отчет спартанским эфорам о потерях и трофеях, водя острым медным стилем по навощенной табличке. Коллегия из пяти эфоров, ежегодно переизбиравшихся, являлась высшей властью в Лакедемоне. Приказы эфоров были обязаны выполнять даже спартанские цари, ведущие свой род от легендарного Геракла. Эфоры требовали полных отчетов о ведении военных действий от своих полководцев и навархов, пребывающих вдали от Спарты.

Увидев Адиманта, Динон отложил табличку, выказав готовность побеседовать с коринфским навархом. Эти двое с первого дня своего знакомства нашли общий язык.

– Персы скорее всего завтра нападут на нас опять, – без предисловий начал Адимант, усевшись на предложенный ему стул, – а в нашем флоте половина судов имеют повреждения, иные из триер еле держатся на плаву. Также после сегодняшней битвы у нас много убитых среди воинов и матросов. На некоторых кораблях осталось по три-четыре гоплита. Я выступаю за отступление нашего флота в узкую часть Эвбейского пролива, причем немедленно. Но Фемистокл и все афинские навархи хотят и завтра сражаться с варварами у мыса Артемисий. В этом их поддерживают эвбейцы.

– Ну, это понятно! – усмехнулся Динон, качая своей кудрявой головой. – Эвбейцы беспокоятся за свои города и селения, расположенные на северном побережье острова Эвбея. Если наш флот уйдет от мыса Артемисий, то персы неминуемо захватят эти города.

– Эвбеей все равно придется пожертвовать! – У Адиманта вырвался досадливый жест. – Превосходство персов на море очевидно, еще одна битва – и от нашего флота ничего не останется!

– Согласен с тобой, дружище, – с печальным вздохом обронил Динон. – Я уже написал об этом эфорам.

– Еврибиад пребывает в забытьи после выпитых снадобий лекаря Зенона, – продолжил Адимант, чуть придвинувшись к Динону, – поэтому я пришел к тебе, друг мой. Ты ведь уполномочен отдавать приказы по флоту в случае гибели или тяжелого ранения Еврибиада. Пока Еврибиад спит, отдай приказ о выступлении флота к полуострову Кеней, близ которого Эвбейский пролив настолько узок, что судам варваров там будет негде развернуться.

Динон откинулся на спинку стула и в тягостном раздумье почесал свою короткую рыжеватую бородку. Его темные плутоватые глаза, сощурившись, несколько долгих секунд глядели на подрагивающий язычок пламени масляного светильника.

– Боюсь, дружище, такой приказ может выйти мне боком, – наконец промолвил Динон извиняющимся тоном. – Еврибиад очень ревностно относится к своим полномочиям верховного наварха. Он сурово расправится со мной за мое самоуправство, уж я-то его знаю. Ладно бы Еврибиад находился при смерти, а то ведь это не так.

– В таком случае, Динон, тебе нужно поговорить с Еврибиадом, когда он проснется, – сказал Адимант. – И не просто поговорить, но убедить его увести наш флот за Гемейские скалы. Ведь эфоры приказали Еврибиаду удерживать персидский флот в Эвбейском проливе, не подпуская его к Фермопилам. Приказ эфоров не будет нарушен, если наши корабли встанут на якорь у Кенейского мыса. Путь к Локридскому заливу для варваров по-прежнему будет закрыт.

– Твои доводы весьма убедительны, дружище, – проговорил Динон, всем своим видом показывая Адиманту, что он на его стороне. – Я обязательно потолкую с Еврибиадом, как только он встанет с постели. Уверяю тебя, это случится еще до рассвета. Еврибиад никогда не спит подолгу.

Придя в свой шатер, Адимант прилег на ложе, сморенный усталостью. Засыпая, Адимант слышал визг пил и перестук топоров: это полным ходом шли работы по ремонту поврежденных в сражении триер.

Сон Адиманта был недолог, вскоре его растолкал Поликрит, наварх эгинцев.

– Вставай, приятель! – сказал Поликрит. – Плохие вести.

Покуда Адимант надевал сандалии, затягивая на щиколотках длинные кожаные ремешки, Поликрит поведал ему о прибытии от Фермопил афинской триаконтеры, тридцативесельного судна. Этот легкий быстрый корабль являлся связующим звеном между эллинским флотом, стоящим в Эвбейском проливе, и войском спартанского царя Леонида, запирающим Фермопильский проход. Командовал триаконтерой афинянин Аброник, сын Лисикла.

– Со слов Аброника выходит, что персы отыскали обходную тропу в Каллидромских горах, нависающих над Фермопилами с юга, – молвил Поликрит, сидя на скамье. – По этой горной тропе персы вышли в тыл к войску Леонида. Перебежчик-фессалиец из стана Ксеркса успел предупредить Леонида об опасности окружения.

Леонид приказал войску скорым маршем двигаться в Фокиду, а сам с тремястами спартанцев остался в Фермопилах прикрывать отход греков. Вместе с Леонидом добровольно остались феспийцы во главе с Демофилом, сыном Диадрома.

– И что же теперь происходит в Фермопилах? – спросил Адимант, надевая на руки серебряные браслеты.

– В Фермопилах все кончено, Леонид погиб, и все его воины убиты, – с тяжелым вздохом ответил Поликрит. – Путь Ксерксу в Срединную Элладу открыт. С этой вестью Аброник и прибыл в наш стан.

– Что собирается делать Еврибиад? Ты видел его? – проговорил Адимант, приводя в порядок свои густые золотистые волосы.

– Еврибиад созывает военачальников на военный совет. – С этими словами Поликрит встал со скамьи. – Я пришел за тобой, друг мой.

– Что ж, я готов! – сказал Адимант, набросив на плечи свой роскошный фиолетовый плащ с золотыми узорами в виде лавровых листьев.

Палатка Еврибиада едва вместила всех навархов эллинского флота. Еврибиад сидел у стола, на котором была разложена карта Эвбейского пролива. На нем был красный хитон, какие носят спартанцы, находясь на войне. Бледное лицо Еврибиада с заострившимися скулами было замкнутым и хмурым.

Рядом с Еврибиадом сидел симбулей Динон, которому было поручено председательствовать на этом собрании военачальников. Он тоже был в красном хитоне, подпоясанном кожаным ремнем.

Навархи сидели на скамьях и стульях полукругом перед столом. Поликрит и Адимант, пришедшие последними, кое-как втиснулись на одну из скамей между Фемистоклом и Эоситеем, навархом мегарцев.

Едва открылся военный совет, как тут же зазвучали голоса военачальников, выражавших искреннее восхищение жертвенным подвигом Леонида. Все эти восторженные реплики были обращены к Еврибиаду, поскольку всем было ведомо, что тот был дружен с Леонидом.

Фемистокл произнес даже короткую речь, полную высокопарных эпитетов и красивых риторических оборотов. Смысл речи Фемистокла сводился к тому, что доблестная гибель Леонида будет напрасной, если эллинский флот не разобьет флот Ксеркса здесь, в Эвбейском проливе.

С Фемистоклом согласились все афинские военачальники, а также эвбейские навархи и мегарец Эоситей.

По лицу Еврибиада было видно, что в нем сидит сильнейшее желание отомстить персам за смерть Леонида. Поэтому Еврибиад выразил готовность уже завтра начать новую битву с варварами.

Адимант позволил себе заметить всем присутствующим, что за ночь никак не удастся починить все поврежденные триеры, а значит, эллинский флот выйдет завтра против варваров более слабым по сравнению с тем, каким он был еще сегодня утром.

– Я полагаю, коль битва неизбежна, то нужно провести ее в том месте, где варвары не смогут использовать свое численное превосходство, – молвил Адимант, глядя то на Еврибиада, то на Динона. – Я предлагаю завтра на рассвете отвести наш флот к Гемейским скалам, поскольку наша позиция у мыса Артемисий совершенно безнадежна.

Адимант открыл было рот, собираясь и дальше отстаивать свою точку зрения, но Еврибиад резко перебил его, сердито воскликнув:

– Безнадежных позиций не бывает, есть безнадежные трусы!

Адимант оскорбленно вскинул голову, затем стремительно рванулся к выходу, едва не сбив медную масляную лампу, подвешенную к шесту посреди палатки. Бешенство распирало Адиманта, который шагал к холмам, поросшим лесом, не желая никого видеть. Ночь уже опустилась, и Адимант ругался сквозь зубы, то и дело спотыкаясь о камни и корни деревьев, торчавшие из земли.

«Я думал, что главный безумец в нашем войске – Фемистокл, но это не так, клянусь Зевсом! – думал Адимант. – В стремлении умереть в неравной битве с варварами Еврибиад намного превосходит Фемистокла. Куриные мозги Еврибиада совсем ничего не соображают! Он готов выйти в море против персов даже верхом на бревне! Воистину спартанцам с таким усердием вбивают в голову мысль о том, что их жизнь – это всего лишь подготовка к доблестной смерти, что все они готовы идти напролом, лишь бы не отступать перед врагом!»