Текст книги "Летящий вдаль"

Автор книги: Виктор Лебедев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава 11
Старый город

В Волгодонском порту

Чтобы управиться с одним веслом, приходится изрядно повозиться. Недавние события временно отходят на второй план, пока я, злой, уставший и вымокший до нитки, пытаюсь догрести до ближайшего берега. Рассчитывать на помощь Данилова не приходится, пока он лишь обуза, лишний груз, и мобильности не добавляет. С другой стороны, прекрасно понимаю Ивана – потерять недавно обретенного сына тяжело, особенно в мире, где осталось так мало родных. В итоге я снова заставляю его вычерпывать воду из лодки – механическая работа хоть немного отвлекает.

Наконец, мы приближаемся к причалу, огибаем навечно застывшее рядом с ним судно с сохранившимся на борту названием «Мираж» – проеденное ржавчиной, накрененное и словно облокотившееся на причальную стенку, и буквально втыкаемся в каменистый берег. Я из последних сил вытягиваю лодку дальше – всегда нужно думать наперед, она может еще пригодиться – и валюсь на сырую землю неподалеку. Данилов тоже выбирается и приваливается к помятому железному столбу причала.

Вдали, у самой кромки воды, высятся какие-то непонятные и мрачные строения с выбитыми стеклами. Если мне не изменяет память, там должен быть отгрузочный причал, а за ним – элеватор, рыбокомбинат и еще какие-то цеха. Но это все потом. Сейчас позарез нужен отдых.

Шесть или семь неясных теней я замечаю еще на подходе к причалу. Ближе подходят лишь двое, остальные занимают позиции на случай, если придется вести бой. Хотя какой из меня сейчас боец! Для начала попробуем поговорить.

– Выходите, хватит там жаться в тени, – говорю я в темноту. – Шумите, как стадо слонов.

– А ты чё борзый такой? – доносится до меня голос с хрипотцой. – Или, может, в тебе лишнюю дырку проделать?

– Хотел бы, так проделал раньше, – возражаю я. – А если бы мне было надо, то был уже без головы, – с этими словами я демонстрирую собеседнику обрез и повторяю: – Давай, выходия. Не люблю разговаривать, когда не вижу, с кем.

Небольшое копошение в темноте, перешептывание. Видимо, совещаются. Затем, из-за каменной плиты выходят оба, второй чуть позади, стволы направлены на нас. С виду крепенькие мужики, держатся более-менее уверенно, хоть и не без некоторой нервозности. Хотя мир последние двадцать лет вообще не балует выживших излишним расслабоном. Ладно, посмотрим, что вы за птицы. Главное, не забывать, что где-то по периметру засели еще как минимум четверо, возможно с оптикой. По крайней мере, исходить стоит из этого, пока не докажем обратное.

Заметив на берегу лодку, хрипатый интересуется:

– Вы что же, шпионы?

– Ага, – отвечаю я. – Вот отдохнем немного, и сразу шпионить.

– Ты посмотри, остряк нашелся, – ворчит мужик. – Ничего, разберемся. Если шпионы – вздернем, и будете в назидание другим болтаться, чтобы неповадно было. Может, даже убивать не будем – живьем птички заклюют.

– Слушай, а вы со всеми гостями так радушны, или это только нам повезло? – изо всех сил демонстрирую крутость и уверенность в себе. Вроде как не мы к ним, а они к нам приперлись. Что делать, если ты в более уязвимом положении, слабость показывать нельзя. Побольше здоровой наглости, а там – будь что будет. Главное не перегнуть палку.

– Это смотря какие гости, – кривится товарищ хрипатого. – Что-то не припомню, чтобы вас кто-то приглашал…

– Погоди! – поднимает руку тот. – Меня сейчас больше другое интересует: что там случилось? – говоря это, он указывает на восток, где уже светлеет небо. – Мы из укрытия наблюдали, как внезапно погас маяк и разом пропали из поля зрения мутанты. Вы к тому месту всяко ближе были.

– Так это мы маяк и погасили, – как можно небрежнее говорю я. – А мутанты ваши все дохлые.

Собеседник смеется:

– Ну, ты трепло! Что, всех вдвоем порешили?

– Не верите – берите лодку, сами все увидите. Плавают кверху брюхом. Только поторопитесь, а то рыбки тоже кушать хотят.

Мужик брезгливо глядит на нашу старую посудину.

– Я вообще удивлен, как это еще плавать может, – говорит он. – Лады, вставайте, хлопчики, пойдем к нашему начальнику. Расскажете все в подробностях, он и решит, что с вами делать.

Я толкаю Данилова в бок:

– Слышь, Вань! Вот тут добрые люди обещают проводить нас в тепленькое местечко. Пойдем, что ли?

Разумеется, мужики забирают у нас все оружие. Продолжая изображать мальчиша-крутыша, благодарю их за заботу. Дескать, налегке идти куда приятнее. Увы, мои остроты остаются незамеченными. Зато шестым чувством я ощущаю, как в спину жадно смотрят дула затаившихся стрелков. Главное, без резких движений, посмотрим, как будет развиваться ситуация.

По скрипучей лесенке, в которой не хватает ступеней, мы забираемся на чудом сохранившийся причал. Подошвы ботинок гремят по жестяным листам, местами пол проржавел настолько, что в металле зияют дыры.

– Не провалитесь по глупости, – бурчит один из сопровождающих.

С причала мы ступаем на влажную землю, проходим по дорожке и оказываемся окруженными приземистыми зданиями. Справа за решетчатыми воротами с изображенным на них якорем проглядывают гниющие краны, один из них рухнул, смяв с десяток товарных вагонов, навечно застывших в порту при разгрузке. Остальные еще продолжают стоять, но опасно накренившись, и грохнуться могут в любой момент. Вдоль путей тянутся какие-то бараки с провалившимися крышами и без окон, ржавые остовы брошенных катеров. Прямо перед нами – бывший жилой трехэтажный дом, от крыши и до основания расчерченный глубокими трещинами и взирающий на нас печальными глазницами окон. Чуть дальше – одинокие качели с чудом сохранившимся сиденьем на цепях. Слева – то ли бывший клуб, то ли кафе с полустершейся вычурной вывеской «Алые паруса», возле него застыли каркасы легковых автомобилей.

Мы идем дальше, мимо серого поблекшего забора, столбов с обвисшими оборванными проводами, мимо кривой нитки железной дороги с деформировавшимися рельсами, мимо низких покосившихся строений – бывших хозяйственных бараков. Везде царят запустение, разруха. А перед глазами уже вырастает огромный исполин-элеватор. Он похож на мощную крепость. Спереди расположены две башни: одна поменьше, к ее стене примыкает хлипкая железная лестница, ведущая к самой крыше, вторая – высокая, с окнами наверху, затянутыми какой-то пленкой. Из окон торчат стволы пулеметов, на крыше обеих башен я замечаю снайперов. Теперь понятны мотивы Степаненко – такие вершины замучаешься брать штурмом, да и людей не хватит, не говоря о времени: любая осада грозит растянуться на неопределенный срок. А вот бомбардировка сверху, это ощутимый удар под дых, после которого непросто оправиться. Как ни крути, а элеватор – стратегически важный объект.

Мы идем дальше, мимо тянутся пузатые цилиндры – расположенные в ряд силосы, в которых когда-то хранилось зерно. Рядом с ними – сошедший с рельс товарняк, некоторые вагоны завалились на бок, опутаны вьюнами, покрыты плесенью. Территория тщательно очищена от деревьев – о них напоминают только аккуратные пеньки. Наверняка срублены специально, чтобы невозможно было подобраться к зданию незамеченными для охранников.

– Неплохо вы тут окопались, – говорю я нашему провожатому.

Он недобро зыркает бледными глазами и оставляет мою реплику без ответа. Сейчас я могу рассмотреть его получше, пусть нижняя часть лица и скрыта от меня. У мужика длинные сальные волосы, стянутые сзади в хвост и почти полностью седые. Через весь лоб тянется длинный тонкий шрам, словно от острого лезвия, шрамы украшают и правую щеку, но здесь они грубые – похоже, память о какой-то твари. Одно ухо практически полностью отсутствует, и когда мужик говорит, то инстинктивно прижимает его к плечу. Тело крепкое, руки в мозолях и порезах.

Его товарищ, идущий позади нас, коротко стрижен, черты его лица с острыми скулами и узким разрезом глаз выдают восточное происхождение. Он пониже ростом, но шире в плечах, и, судя по всему, молчалив. С того времени, как мы впервые встретились – он не проронил ни слова, только один раз промычал что-то нечленораздельное.

За зданием элеватора мы сворачиваем к небольшому двухэтажному домику и через пару минут уже сидим в тесноватом помещении на деревянных стульях перед одноруким мужчиной, который хмуро глядит на нас и недовольно шмыгает носом. Что-то смутно знакомое есть в его внешности, но, сколько не пытаюсь вспомнить, ничего не удается. Но неожиданно он помогает мне сам: вдруг соскакивает с места, подходит ко мне и откровенно таращится на меня. Затем трясет пальцем перед моим лицом и вопрошающе-радостно говорит:

– Ты? Блин… забыл имя… Шестнадцатая школа, помнишь?

И тут я тоже вспоминаю парня, который учился в параллельном классе. Он не был мне другом или даже товарищем – просто знакомым. Правда, однажды я его здорово выручил: отбил у кучки подростков-хулиганов. Даже разбираться не стал, что у них там случилось, – вступился, так как терпеть не мог, когда нападают толпой на одного. Не по-пацански это, так я считал, когда был молодым. Потом мы с ним случайно пересекались еще несколько раз на улицах нашего города – крепкие рукопожатия, общие фразы и каждый раз высказанное желание встретиться как-нибудь и посидеть в баре, выпить, поговорить. Не сложилось.

Видимо, все это и вспомнил однорукий. На лице его расцветает улыбка. Он крепко жмет мою правую руку своей левой, как бы извиняясь, показывает на пустой рукав другой руки, а затем машет с досадой. Слова здесь лишние. Но он все равно говорит:

– Мут оттяпал, зараза. Если бы вовремя каленым железом не прижгли, сдох бы уже. Извини, имя не напомнишь? Память с возрастом совсем ни к черту.

– Ямаха.

Однорукий удивленно смотрит на меня.

– Не, такое бы я точно не забыл. Это прозвище, да? А настоящее имя?

Машу рукой:

– Замнем.

Он понимающе кивает, садится напротив и закидывает ногу на ногу.

– Я вот тоже твое забыл… – говорю я, когда пауза затягивается.

– Тоха.

– Точно!

Представляю Данилова. Антон снова вскакивает и жмет тому руку. Затем он распоряжается, чтобы нам принесли горячего чайку и предлагает переодеться в сухое, а нашу одежду просушить. Мы охотно соглашаемся. Антон выходит в коридор, вполголоса беседует с охранниками. Я уверен, что он расспрашивает, где они нас поймали и при каких обстоятельствах. Потом возвращается в комнату с дюжим молодцем, который сваливает у наших ног ворох изрядно поношенной, но чистой одежды. Теперь можно и поговорить.

Сейчас даже выгодно, что Данилов молчит, а говорю только я. Меньше шансов сболтнуть лишнего. Пусть передо мной и старый знакомый, но я не знаю, что произошло с ним за двадцать с лишним лет. Да и я уже не раз становился свидетелем того, как предают даже близкие друзья. Что уж говорить о просто знакомых.

– Говоришь, это вы покончили с маяком? – на лице Тохи написано изумление, но я не знаю, показное оно или искреннее.

Я киваю. И ведь почти не соврал. Лишь представил все таким образом, что это была наша главная цель – покончить с Саркелом. Наверняка наблюдатели видели, как погас свет маяка, об этом говорил и встретивший нас на берегу отряд.

– Не представляешь, сколько наших эти твари пожрали! – Антон зло бьет кулаком по столу. – Вот, и моих родных… – он нервно кусает губы, глядит на меня пытливо и переводит разговор на другое: – А вы что же, в новом городе живете?

Я кошусь на Данилова, но тому все равно, он и не думает отвечать.

– Ну, можно сказать и так.

– Атоммашевцы?

– Нет, – вряд ли он способен проверить, так что можно придумывать, что угодно. С другой стороны, я не соврал: мы ведь действительно не живем на «Атоммаше».

Поверил мне Антон, или нет, но больше этой темы он не касается и даже не уточняет, где же тогда. Вместо этого спрашивает:

– Что дальше думаешь делать?

Развожу руками:

– Не знаю.

И вновь не обманываю. Хотелось бы вернуться назад, да и без своего байка я как без ног, но, сдается мне, так просто нас не отпустят.

Неожиданно в комнату вваливается наш недавний конвоир:

– Антон Валерьич, на ВКДП еще одного обнаружили.

Тоха подскакивает.

– Отправляйте группу Карася, они почти сутки отдыхали. И огнемет пусть захватят.

– Слушаюсь, – охранник исчезает так же быстро, как и появился.

Я вопросительно смотрю на Антона. Тот поясняет:

– Туристы нас беспокоят, уже сюда стали забираться.

– Кто?

– Мутанты. Раньше ошивались только на территории вокзала, а в последнее время расплодились, все дальше и дальше забираются, хорошо хоть пока поодиночке. И что самое противное, обладают чудесной способностью регенерации. Просто пуль здесь мало, приходится выжигать. Я все подбиваю высшее руководство на рейд – если не покончим с ними раз и навсегда, рискуем потерять территорию.

Через час, после того как Антону докладывают об успешно проведенной операции по уничтожению туриста, он обращается к нам:

– Скоро поедем в Администрацию, там решат, что с вами делать, – Тоха разводит руки в стороны, что означает: просто так отпустить он нас не может. – Не волнуйтесь, там примут правильное решение.

Не сомневаюсь. Только вот будет ли оно правильным для нас?..

Еще через пару часов мы вновь натягиваем свою высохшую одежду и выходим на улицу. Там уже поджидает старенький внедорожник «фольксваген» с задним кузовом, в котором установлен станковый пулемет «Корд». Грузимся на заднее сиденье, за руль садится Антон, а рядом с ним – уже знакомый нам молчаливый охранник. В кузов прыгает еще один человек, взвизгивают шины, и джип несется мимо полуразрушенных складов по измочаленной дороге, пока за окнами разгорается с новой силой еще один день.

Глава 12
Республика

Дорога к Администрации старого города

Мы минуем поворот на яхт-клуб – в прошлом знаковое место. Когда-то там проводились опен-эйры – концерты на открытом воздухе. Местный байкерский клуб приглашал российских звезд, молодежь гудела ночи напролет. С ностальгией вспоминаю то время, друзей и теплые летние ночи. Сворачиваем налево. На повороте я успеваю заметить наколотую на остатки дорожного знака разлагающуюся тушу какого-то монстра. Кожа его практически облезла, у него две головы, но тело поразительно напоминает человеческое.

– Предупреждение, – говорит Антон, отвечая на мой не заданный вслух вопрос. – Там запретная территория. Выродки. Мутанты. Такое кошерное место облюбовали. Мы с ними боремся, пытается выкурить их оттуда, да пока не удается.

Он рассказывает о том, что однажды, уже после того, как наступил Армагеддец, к берегу пристал речной круизный лайнер «Атаман Платов», построенный здесь же, на волгодонской верфи. Накануне дня Икс он отбыл в очередной круиз, и с тех пор ничего о нем не слышали. И вот, спустя семь лет, в гнетущем безмолвном молчании он бросил якорь у яхт-клуба.

– На его борту мы не разглядели ни души, но все двери оказались открыты. И веет от лайнера чем-то недобрым, нехорошим, жутким. Но кто-то же бросил якорь. А вдруг там команда при смерти и из последних сил доплыла до родных берегов? Ну, мы, значит, собрали самых смелых и на лодке подплываем к судну. Взбираемся на борт, заглядываем в первую же попавшуюся дверь, а там – мама моя! Эти твари – кто шестирукий, кто двухголовый, у кого из живота третья нога растет. Копошатся они все в куче, обгладывают друг друга, и воняет в каюте так, что любая выгребная яма цветущим садом покажется.

Антон делает паузу, медленно объезжает очередную колдобину на дороге, и продолжает:

– Заметили нас твари, уставились, рты раскрывают в немом крике – мы так поняли, что немые они, ни разу за все время не слышали от них ни звука. От этого нам еще страшнее стало. Запаниковали, вдарили из автоматов, даже кое-кого из своих дружественным огнем зацепили, и вон из каюты. С лодкой даже возиться не стали – за борт попрыгали, благо, до берега недалеко. А вот корабль подорвать или спалить не догадались, вот твари выжившие за нами на берег и подались. Говорили потом, что к дну лайнера прилепился здоровый моллюск, к тому же сильный ментал. Вот он-то своими зловонными выделениями и мощным биополем навсегда изменил жизнь бедного экипажа и немногочисленных пассажиров. Но это, как ты понимаешь, легенда, ничем не подтвержденная. А скорее всего – и вовсе домыслы. Главное, что яхт-клуб мы потеряли – поселились там эти выродки с корабля и какую-то заразу с собой принесли. Несколько наших скончались на следующую ночь после контакта с ними. Меня бог миловал. В общем, отгородились мы от них: обнесли территорию колючкой, ямы нарыли, кольями их утыкали. Вот так и живем теперь.

Я смотрю на бледное лицо Тохи. Да, натерпелись они ужасов. Туристы, выродки, Саркел этот еще. Несладкая жизнь у моих земляков. С другой стороны, где сейчас хорошо? Я что-то таких мест не знаю.

Тем временем мы проезжаем мимо ВКДП – Волгодонского комбината древесных плит, в прошлом одного из крупнейших предприятий в своей отрасли на юге нашей страны. Машина бежит резво, а Тоха, даром что однорукий, очень уверенно ее ведет – плавно минует препятствия на пути, да еще и передачи как-то переключать умудряется!

Я гляжу, как за деревьями проступает административный корпус комбината с вышкой и еще сохранившимися крупными буквами «ВКДП», выбитыми на ней. Здание заброшено, стекла как корова языком слизнула, а фасадная стена частично осела, заканчиваясь внизу грудой битого кирпича. Перед трехэтажным административным корпусом – небольшой сквер, деревья практически без нижних веток, голые стволы тянутся высоко вверх, и там взрываются россыпью корявых веток и сине-зеленой листвы. Среди деревьев проглядывается искусственный круглый прудик с грязной дождевой водой. В нем барахтаются какие-то маленькие зверьки, громко фыркают, лягаются, дерутся за место под солнцем. Косые лучи утреннего светила проникают сбоку, отчего тени длинные, жутковатые, нереальные.

Мы вываливаемся на Первомайский переулок, проскакиваем мимо каких-то унылых строений – я уже и забыл их прежнее назначение – и упираемся в кольцо-развязку с одиноко растущей поседевшей елью. Под колеса бросается мелкая шавка, испугавшаяся «фольксвагена», и тут же отлетает от удара бампером на пару метров в сторону. Плюхается на мостовую, громко скуля и пытаясь подняться. Антон ругается сквозь зубы.

Сворачиваем на Морскую, огибаем вросший в асфальт поперек дороги обшарпанный «ЛиАЗ-677» без стекол, летим мимо зеленеющего пушистого сквера и остатков центрального рынка, выруливаем на Почтовый переулок. Ага, вон слева стадион «Спартак», на котором некогда гремела всемирно известная команда по хоккею на траве «Дончанка». На стадионном поле кое-где еще сохранились остатки искусственного дерна выцветшего грязно-зеленого цвета. На единственной трибуне замечаю одинокие фигуры, но не решаюсь отвлекать Тоху расспросами. Вдруг это просто тени и мое воображение?

Наконец, въезжаем на площадь Ленина. При первом взгляде она напоминает укрепрайон: по периметру вокруг – мешки с песком, арматура, останки автомобилей. Мы останавливаемся у самодельного шлагбаума, утыканного шипами, мощный малый что-то перетирает с Антоном, кивая на автомобиль, затем кивает, оборачивается и машет кому-то рукой. Шлагбаум приходит в движение.

Здесь мало что изменилось, только все обветшало, постарело, облетели краска и штукатурка с окружающих площадь строений. Все так же гордо возвышается шпиль на башенке здания почты, сохранились даже буквы на детской театральной школе и старейший в городе памятник, посвященный первым жителям Волгодонска, на месте: пожелтевший от времени строитель держит в руках карту и показывает что-то на ней речнику, стоящему рядом и такому же пожелтевшему. Разве что ели перед Администрацией стали еще выше, да на флагштоке гордо реет свежее полотнище с восходящим над синей гладью воды солнцем.

«Фольксваген» тормозит у самого входа в Администрацию. Мужик за станковым пулеметом остается на своем месте, а мы выходим из машины, и Антон ведет нас по осыпающимся ступеням через укрепленные бронированными листами двери по длинному холлу к своему начальству.

Юрий Владимирович Сатковский важно восседает в кресле с высокой спинкой, украшенной потертой позолотой. Мы расположились за длинным столом, вдоль стен – охранники с оружием. Смотрят на нас исподлобья, следят за каждым движением. Глава Республики – грузный, медлительный мужчина за шестьдесят, его кустистые брови непрестанно шевелятся, выцветшие глаза блуждают, взгляд перескакивает с Данилова на меня и обратно. На его лице – печать усталости, в движениях рук – старческая вялость. Но я понимаю: раз он сидит в этом кресле, то это неспроста. Значит, голова еще варит. На таком посту прежде всего нужен умный мужик и крепкий хозяйственник.

Юрий Владимирович слушает мой рассказ, полузакрыв глаза. Я не могу понять, о чем он думает в этот момент, да и слушает ли вообще меня. С таким же успехом я бы разговаривал со стеной. Несколько раз у меня возникает желание послать его к черту, раскидать охранников и покинуть эту неуютную обитель. Но я сдерживаю порыв – иногда важно уметь гасить эмоции.

Наконец, мое повествование подходит к концу. Я замолкаю, и наступает почти кричащая тишина. Юрий Владимирович все так же медленно приоткрывает глаза, смотрит на меня, будто видит впервые. Поднимает вверх пухлый указательный палец.

– Ну, хорошо, – кряхтит он. – Допустим, вы и правда оказались здесь во многом случайно, хотя в случайности я и не верю. Но примем это как факт. От него и будем плясать.

Я хмыкаю.

– Хотите верьте, хотите – нет. Мне, в общем-то, плевать!

В глазах главы Республики вспыхивает интерес. Охранники у стен недовольно ворчат, но Юрий Владимирович останавливает их легким взмахом руки.

– Вижу, не терпишь авторитетов? Это нормально, даже хорошо, – задумчиво говорит он. – Насколько я понял, ты смел, но не безрассуден. Хотя я могу и ошибаться… Ну, хорошо, чего вы хотите от нас?

– Я так понимаю, что мы свободны? – вопросом на вопрос отвечаю я.

Глава позволяет себе улыбнуться – невиданная щедрость и самое яркое проявление эмоций в течение того часа, что мы тут торчим.

– Можете идти на все четыре стороны. Только куда пойдете? Лодка ваша, как мне сказали, для плаванья больше не годится – я вообще удивлен, как вы не утонули, прежде чем до берега добрались, – а у нас лишних, извините, нет. Так что выбор невелик: или вплавь, или пешком через весь старый город и Красный Яр. Но, что живыми дойдете, я очень сомневаюсь. Так что повторяю свой вопрос: чего хотите от нас?

Подумав, отвечаю:

– Пища, вода и немного времени, чтобы отдохнуть и все обдумать.

– Добро, – кивает Юрий Владимирович и тут же добавляет: – Только нахлебников у нас нет. Хочешь воспользоваться гостеприимством Республики – заработай это право.

Дорога к химзаводу

Кто придумал назвать старый город Республикой, никто уже и не помнит. Да и не волнует это никого. Есть заботы поважнее: набеги степных, напряженные отношения с атоммашевцами, туристы и всякие прочие мутанты. Нарики вот, опять же, в районе химзавода. Раньше тихо сидели, но с недавних пор стали нападать на следующие с ферм караваны с продовольствием. В общем, жизнь – не сахар.

Жители Республики обитают в ближайших домах и зданиях школ, работают на фермах, построенных на месте бывших садоводств и баз отдыха вдоль Дона. В первые годы после Конца Света местным сильно помогли продовольственные базы, овощехранилища и зерновые терминалы, расположенные за оросительным каналом, в простонародье называемом «Пятым». Народ был разобщен, растерян, но нашелся крепкий руководитель, который сплотил их вместе, наладил взаимопонимание, внимательно отнесся к проблемам каждого, сколотил мобильные бригады из самых крепких парней для борьбы с мародерством. Им и был Юрий Владимирович. Глава образовавшейся Республики со своими советниками поселился в здании администрации города. А где еще должен жить представитель власти?

Уже на следующий день мне предлагают отправиться вместе с мобильной группой на химзавод, чтобы припугнуть упомянутых местных нариков, научить их уму-разуму. Данилов с нами не едет – ему, инженеру-механику по профессии, находится много работы в общине. Такого специалиста с руками оторвут, они в нашем мире дороже любой валюты.

Я и еще четверо ребят грузимся в уже знакомый мне «фольксваген». Мне пытаются всучить «Сайгу», но я настаиваю, чтобы мне вернули топорик, обрез и «ТТ» – с ними как-то привычнее. Ребята с виду неплохие – не суетятся, лишних движений не делают, видно, что такие выезды им приходится совершать не впервые. Все на одно лицо – коротко стриженные, крепкие, с обветренной кожей.

Я прыгаю на заднее сиденье джипа, хлопаю дверкой, кладу локоть на окно. Мы трогаемся, медленно огибаем здание администрации и ныряем в пышную зелень. Ребро после встречи с Хамелеоном на спецпричале уже практически не беспокоит, лишь изредка напоминая о себе, когда нас подбрасывает на очередной ухабине.

Сразу за администрацией начинается улица Советская, она тянется мимо бассейна «Дельфин» и осиротевших домиков, огибая «Юность» – старейший парк города. Возможно, где-то там, среди пышных полувековых деревьев, еще стоит скульптура бронзового оленя, столь любимая мною в детстве, и гордый Ленин на пьедестале, стела в виде сложенных крыльев в честь летчика Виктора Лецко. Наверное, сохранились даже и остатки фонтана… где-то там.

– Не смотри, – говорит мне Олег, один из бойцов Республики, сидящий на переднем сиденье рядом с водителем, – не заглядывайся так. А то, не дай бог, увидишь Юнната.

– Это еще что за зверь такой?

– Чудище местное. Показывается, правда, редко, но к чему искушать судьбу? В основном его жертвами становятся одиночки, а на группы редко нападает, но нервы изрядно потрепать может: из душевного равновесия вывести, тоску нагнать.

– Вот был у нас случай, – вступает водитель по кличке Коготь. – Мы с Олежей пошли перекресток зачищать напротив кафешки «Старая мельница», где памятник Пушкину. Короед там завелся, проходу не давал. Нет бы на другую сторону улицы перебежать, а нас дернуло мимо парка идти. А уже вечерело, и тучки ветер нагнал. И вдруг слышим мы, воет кто-то – тоскливо, как собака на луну. Думали, волколак степной приблудился, решили шкурой разжиться и сунулись сдуру в парк. Только арку с колоннами прошли, а там… мама дорогая! Стоит эта тварина, мечта, блин, натуралиста! Сгорбленная, вся какими-то растениями обвита, руки-ноги в каких-то узлах, жгутах переплетенных. Будто ожившее дерево. И вдруг такая апатия на нас навалилась – ничего не хочется, прямо ложись на землю и помирай! Даже не знаю, как мы тогда выбрались из парка, и потом еще неделю в себя приходили.

– Но за пределы парка не суется, знает свое место, – перебивает Олег, – надо лишь подальше стороной обходить и не любопытничать.

Тем временем мы продираемся через пару микрорайонов с частными домиками, от большинства из которых остались лишь голые стены – растащили подчистую, в хозяйстве все сгодится. Выскакиваем на улицу Химиков. Видно, что республиканцы о дороге заблаговременно позаботились: смятые легковушки, ржавые троллейбусы и редкие грузовики сдвинуты на обочину. Значит, активно пользуются этим маршрутом. «Фольксваген» бежит резво, охранник в кузове водит стволом «Корда» из стороны в сторону, но внешне все тихо и спокойно.

– А как там у вас обстановка, в новом городе? – нарушает молчание мой сосед на заднем сиденье. У него отсутствуют передние зубы, из-за чего боец немного шепелявит.

– Не лучше и не хуже, чем у вас.

– Ты не из атоммашевцев случаем?

Отрицательно мотаю головой, ничего не добавляя.

– Будь моя воля, передавил бы этих гадов! – зло говорит беззубый.

– О как! И чем они тебе насолили?

– Да твари они, – отзывается Коготь, – двойную игру затеяли. У нас некоторое время назад с казаками тёрки были – они ж между старым и новым городом встали, как гость в горле. Ну и договорились мы с атоммашевцами сообща с Красным Яром разобраться. А в последний момент выясняется, что они за нашей спиной с ними переговоры против нас вели. Нечестные людишки. И на хавчик наш вечно зарятся…

Тем временем, мы проезжаем здание лицея и приближаемся к территории химзавода. По сути, она сейчас представляет собой огромную свалку химических отходов. Кто знает, что за химические реакции происходили здесь на протяжении двадцати лет? К счастью или к несчастью, экологи давно повывелись. Теперь уже никого не волнуют проблемы загрязнения окружающей среды и вредные вещества, лежащие в открытом воздухе без присмотра. Прожить бы лишние пару лет, и то хорошо.

По рассказам бойцов, нарики обосновались здесь давно, но до поры до времени вели себя мирно, лишь в последний год стали проявлять агрессивность. Так уж сложилось, что дорога к фермам ведет мимо химзавода, а возможности проложить новые маршруты по пересеченной местности через разросшуюся флору нет.

Нарики – народ антисоциальный, им не нужна четкая организация, они не сплачиваются в многочисленные группы или коммуны и действуют разрозненно – по три-четыре человека. А нередко и друг с другом бьются насмерть за лишний кусок какой-то дряни, выросшей на отравленной почве. Такую информацию я получаю от Олега, пока наш джип тормозит у кирпичного строения с осыпавшейся стеной, торчащими наружу балками и гнутой арматурой.

Мы выходим из машины, пулеметчик остается в кузове – прикрывать нас и сторожить джип. Договариваемся далеко не уходить, а в случае серьезной опасности тут же отступать. Под «берцами» хрустит кирпичная крошка, приходится внимательно глядеть под ноги – неровен час поранишь ноги о железяки, которых здесь немерено, или провалишься в какой-нибудь колодец. Двигаемся медленно, прочесываем открытые пространства, поросшие буйной травой. Земля мягко пружинит под ногами, поскрипывает, шуршит, ворочается, растревоженная. Солнце отдает последнее летнее тепло, жужжит мошка, и больше всего хочется сейчас сбросить ботинки, найти полянку помягче, залечь, вытянуться, жуя сорванную травинку и наблюдая, как медленно плывут в небе легкие перистые облачка. Ребята уже ушли от меня метров на десять вперед, пора их догонять. И вдруг замечаю сбоку какой-то отсвет: в глубине темноватого помещения без передней стены проблески, будто горит костерок. Останавливаюсь и всматриваюсь, затем бросаю взгляд на бойцов, медленно бредущих дальше и даже не обернувшихся. Решаю не звать их, а проверить самому – так меньше шума. И делаю первый шаг навстречу неизвестному.