Текст книги "Сказки летучего мыша"

Автор книги: Виктор Точинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Предания старины – V

Артналет. 18 июня 1943 года

Позиция у них была аховая, что и говорить. Графская усадьба, где обосновался штаб испанцев, видна как на ладони… Но это первый и единственный их козырь. Все остальные – у фрицев.

Группа под командованием младшего лейтенанта Крапивина засела в негустой осиновой рощице на склоне долины Славянки: с одной стороны кочковатая луговина, с другой – густо поросшая кустарником пустошь. И те кусты, когда начнут прочесывание с собаками, ничем и никому не помогут.

А оцепят район и начнут прочесывать очень быстро. Это был не первый рейд Крапивина – в отдельном батальоне разведчиков-корректировщиков он считался долгожителем, дважды вырывался из готовых захлопнуться ловушек – со стрельбой, теряя людей, и носил на груди «Красную Звезду», полученную за результаты корректируемого его группой артналета.

Более того, нынче подполковник Пасько намекнул, провожая: операция, при успехе, тянет на представление к Герою, не больше и не меньше. Политическое дело: можно одним ударом вывести из войны союзника Гитлера – испанского диктатора Франко. Дескать там, в Испании, все больше зреет недовольство трудящихся масс участием в гитлеровской авантюре. А «Голубая дивизия», хоть зовется дивизией, – по личному составу на добрый корпус тянет: сорок тысяч штыков с гаком… Гордись, младший лейтенант, оказанным доверием.

Крапивин гордился…

Но хорошо понимал – Героем Советского Союза сможет стать лишь посмертно. Никаких шансов нет. Совсем рядом – Антропшино, крупная узловая станция. У тамошнего коменданта всегда наготове пара батальонов фельдполиции. Да и испанцы в стороне не останутся.

В общем, едва в эфир выйдет их рация «Север» – у группы смертников начнется обратный отсчет. И отсчет тот пойдет не на часы, на минуты… Именно так – минут сорок у них останется, пока кольцо не сомкнётся. Раздолбать к чертовой бабушке гнездо испанских фашистов успеют…

А дальше будет плохо. Ни леса подходящего рядом, ни хотя бы болота – от погони не оторвешься… Обложат в этих самых кустах, подвезут минометы, и…

Жаль, что из-за складок местности графская усадьба не видна с высоченных труб Ижорского завода – именно оттуда, из тыла, корректировались большей частью удары дальнобойной артиллерии на этом участке фронта. Очень жаль… Героем лучше бы стать как-нибудь в другой раз.

В общем, к выходу на задание Паша Крапивин готовился с тяжелой душой. Верил бы в бога – молил бы его о чуде. Но кандидату в члены ВКП(б) как-то не положено… И Паша попросту надеялся на счастливую, невероятную случайность, которая позволит уцелеть.

И случайность (или чудо?) не подвела. Наверное, все-таки случайность, ибо посланцем решившего свершить чудо Господа красноармеец Ворон никак не выглядел…

Ворон – не прозвище, как можно было бы подумать. Такая вот, не самая частая на Руси фамилия. Но самое-то главное (что выяснилось уже в рейде): боец Жора Ворон родился и жил в Спасовке – не далее как в полутора верстах от объекта запланированного артналета. И Ворон сам предложил командиру план действий, дающий шанс выполнить задание и спастись.

Единственный, пожалуй, шанс.

* * *

Странная жизнь началась у рядового Ибароса после беседы с оберштурмбанфюрером Кранке, завершившейся прогулкой по кладбищу, – прогулкой, которую Хосе до сих пор не мог вспоминать без нервной дрожи.

Во-первых, от всех обязанностей по роте штабной охраны Хосе освободили. Полностью. Даже на развод он не ходил.

Во-вторых, в дощатом бараке-казарме, где размещалась пресловутая рота, рядовой Ибарос больше не ночевал. Переселился в «замок». Залетела ворона в графские хоромы… Причем жил Хосе в небольшой комнатушке на втором этаже, в левом крыле – судя по низкому потолку и крохотному окошку, в оные времена здесь квартировала графская прислуга (близлежащие помещеньица также не отличались великими размерами и богатством интерьеров).

Соседом по комнате оказался подручный Кранке – унтершарфюрер по имени Отто. Да и не только соседом – взял манеру за Хосе следом таскаться, точно хвост за собакой. Куда парень – туда и эсэсовец. А иногда, если у Отто другие дела случались – всенепременно кто-то из его дружков черномундирных рядом с Ибаросом отирался. И не спросишь ведь, отчего такое внимание, – по-испански из всей этой братии лишь Кранке и понимал… Ладно хоть, хвала Деве Марии, на прогулки по кладбищу больше не приглашали.

Сам оберштурмбанфюрер еще дважды вызывал парня для бесед. И, как в первый раз, мало что из тех бесед запомнилось. Вроде бы заходил Хосе к эсэсману засветло, и говорили недолго: а когда выходил – темно уже, луна на небе… И о чем спрашивал Кранке – почти и не вспомнить. Одно запомнилось – не один раз на все лады немец странный вопрос задавал: скажи да скажи ему, в какой час родился. Не в год какой, не в день недели или месяца, – а именно в час.

Но Хосе не знал. Надо думать, и сама сеньора Ибарос, его мать, не знала. Когда в семье четырнадцать детей, поди упомни, кто в какой час родился…

О самом же главном – о сути предстоящего «сеньору Ибаросу» задания оберштурмбанфюрер так ни словом и не обмолвился. Или… Или обмолвился… Но как-то получалось, что многое из их разговоров Хосе забывал, едва выйдя за порог.

Короче говоря, загадка грядущей операции оставалась загадкой. И тут к ней еще одна тайна прибавилась – не то чтобы Хосе лично касающаяся, но изрядно заинтриговавшая.

А именно: всех обитателей бывших клетушек для прислуги, расположенных в этом крыле «замка», Хосе знал. Если не поименно, то хотя бы в лицо. Всех, кроме одного. Дальняя дверь – в самом конце узенького коридорчика – никогда не открывалась. И тем не менее там кто-то жил.

Трижды в день зсэсманы из свиты Кранке (всегда вдвоем, без каких-либо исключений!) отпирали ключами дверь, причем один нес прикрытый полотенцем поднос, а другой – деревянную бадью с крышкой. Впрочем, бадья появлялась на сцене не при всех визитах – лишь при утренних. Вечером и днем иногда вместо нее присутствовала большая алюминиевая фляга-бидон…

Отперев дверь, эсэсовцы исчезали за ней – минут на пять, не больше. Затем выходили – вновь с накрытым подносом. И с бадьей, если дело происходило утром. Вновь тщательно запирали дверь. Наблюдательный Хосе заметил – и поднос, и бадью выносят уже другую.

Все ясно – неведомый затворник получал еду, питье и санудобства. Непонятно другое: кто он такой и зачем прячется от народа.

Пленник?

Еще один кандидат на вечернюю кладбищенскую прогулку к свежевырытой яме?

Едва ли. Однажды Хосе видел, откуда вынесли пресловутый поднос – прямиком с кухни, где как раз готовился обед для Команданте, Кранке и других важных шишек. Надо понимать, блюда на подносе стояли еще горячие – и потянувшийся от них аромат не позволил усомниться – жилец загадочной комнаты питается отнюдь не остатками-объедками. Значит – никак не арестант, стал бы кто для того так стараться…

Понятное дело, никаких шагов для раскрытия тайны Хосе не предпринял. Даже самых простых – попробовать заглянуть, к примеру, в замочную скважину. Спаси и сохрани Дева Мария от такого любопытства! Энрикес, например, совал нос куда не надо – и что?

Что произошло с Энрикесом, Хосе понятия не имел. Был при штабе очкастый фельдфебель-переводчик – и не стало. А выспрашивать не хотелось. На фронт отправили, успокаивал себя рядовой Ибарос, в окопы, мозги хорошенько проветрить… Хотя в глубине души предполагал иное. Но отправляться на экскурсию по кладбищу – не добавилось ли свежей могилки без креста и оградки? – не хотелось. Меньше знаешь – крепче спишь.

К тому же недавно Хосе показалось, что загадка таинственной комнаты и ее жильца разрешилась. Сама собой.

Дело в том, что Кранке тоже порой заходил туда, за постоянно запертую дверь. Причем, едва оберштурмбанфюрер появлялся в коридоре, у Отто вдруг возникало желание погулять где-нибудь за пределами «замка». И он настойчиво тянул за собой Хосе. Разве такому мордовороту откажешь?

Но пять дней назад Отто куда-то отлучился, а Пауль, сменивший его в качестве наперсника рядового Ибароса, не уследил… Вернулись они вдвоем в закуток-коридорчик, а из-за секретной двери – голоса! Два голоса! Причем один из них принадлежал явно Кранке, а второй…

Пауль быстро потянул Хосе за рукав – шнель, шнель, – на лестницу и дальше, на первый этаж. Но парень успел-таки расслышать: второй голос принадлежит женщине! Причем, похоже, молодой женщине!

Вот оно что… Не желает герр оберштурмбанфюрер хранить верность своей фрау, оставленной в фатерлянде. А у него-то возможностей куда как поболе, чем у рядового Ибароса – тот свою столь заинтересовавшую Кранке девственность сохранил за год русской эпопеи не по своей воле, просто случай не подворачивался…

А связался эсэсман наверняка с представительницей «низшей расы». Потому и прячет ото всех. У них, поговаривают, с этим куда как строго.

Загадка вроде бы перестала быть загадкой. Но, странное дело, в последние пять дней Хосе еще больше хотелось заглянуть за таинственную дверь. Русская пленница оберштурмбанфюрера, живущая рядом, чуть ли не за стенкой, будоражила воображение. Интересно, какая она? Наверное, очень красивая…

Незнакомка трижды приснилась Ибаросу – и каждый раз в новом обличье. Причем в последнем сновидении они…

В общем, сохраняя девственность на восемнадцатом году жизни, спокойных снов ждать не приходится.

* * *

Красноармеец Георгий Владимирович Ворон, 1906 года рождения, беспартийный, несудимый и имевший социальное происхождение из крестьян Гатчинского уезда Петербургской губернии, героически погибать не собирался. Тем более что ему Героя никто не предлагал – в лучшем случае дали бы «За боевые заслуги» в числе прочих бойцов выполнившей задание группы. Посмертно бы дали, естественно.

О нежелании обрести посмертную славу Ворон и сообщил командиру группы – наедине, спустя пару часов после перехода линии фронта (до точки, загодя выбранной Крапивиным для корректировки, оставалось еще километров пять ночного марша).

– На убой ведь идем, старшой, – громким шепотом сообщил Ворон. – Как скотина на бойню. Тока ту на веревке тянут, а мы добровольно, значит…

– Та-а-а-к… – Крапивин незаметным в темноте движением потянулся к кобуре с ТТ. – И что же ты предлагаешь?

Он и без того знал, что может предложить Ворон. Бывали уже случаи… Или вернуться, наврав командованию, что не смогли прорваться сквозь плотные заслоны. Или, того хуже, сдаться в плен фашистским гадам.

И Крапивин понял – через пару минут в его группе останется не семь, а шесть человек. Но шлепнуть паскудника надо будет на глазах у остальных и – объяснив, за что. Во избежание…

Но Ворон сумел удивить:

– Что предлагаю… Пожить еще маленькось предлагаю. Я ж ведь тутошний, спасовский, – знаю одну норку, куды нырнуть можно… Сделаем дело – и нету нас. Пущай гансы хоть до яблочного Спаса ищут – не найдут вовек.

Как выяснилось из дальнейшего разговора (ТТ так и не покинул кобуру), достоинства «норки» боец не преувеличил. Был ему известен давно, с детства, хорошо укрытый лаз в Антропшинские катакомбы – в самую их дальнюю, много десятилетий назад заброшенную часть. И, по уверениям Жоры, неподалеку, с достаточно высокого склона, можно было вести корректировку…

Это был шанс. Крапивин знал – по данным разведки, Антропшинские штольни (ту их часть, что ближе к станции, где еще оставались шахты с действующими подъемными механизмами) фрицы используют под склад боеприпасов. Но держать под постоянным контролем многокилометровый запутанный лабиринт? Для такого надо целую дивизию снять с фронта и загнать под землю.

Придумка Ворона могла сработать. Даже если немцы обнаружат дорожку отхода, если не поможет махорка, которой надо будет, уходя, присыпать след, – все равно Жора божился, что в детстве хорошо изучил все углы-закоулки лабиринта. И обещал при необходимости вывести подземными путями к другому потайному выходу.

Информация нуждалась в проверке. Проверили. На рассвете, выйдя в заданный квадрат, Крапивин сходил вместе с Вороном ко входу в каменоломни. Похоже, действительно никто тут много лет не бывал – заросший диким малинником лаз пришлось расчищать ножами. Расчистили как можно аккуратнее, стараясь не оставлять заметных следов.

Ход оказался в порядке – не обвалился за годы, прошедшие после детских игр Вороненка и его приятелей. Крапивин протиснулся внутрь, прошел, подсвечивая фонариком, с полсотни метров… На дальнейшие исследования времени не оставалось. Но младший лейтенант Крапивин уже поверил. Поверил, что останется жить. И, чем черт ни шутит, станет-таки Героем Советского Союза.

* * *

Все же совсем идеальной позицией для корректировки рощица не была. И Паша Крапивин, дабы лучше видеть разрывы тех снарядов, которые пойдут с перелетом, оборудовал для себя наблюдательный пункт на дереве. На осине, что оказалась повыше и потолще своих соседок.

Сержант Цымбалюк, радист, возился внизу с «Севером», еще раз все проверяя, – до начала артналета оставалось двадцать минут. Паша уже засел в своем «вороньем гнезде», в последний раз осматривая в бинокль окрестности графского дворца. Ворон неподалеку, под той же осиной, занимался факелами – накручивал на палки куски мешковины – несколько ветхих, выброшенных за негодностью мешков разведчики нашли на краю поля и прихватили с собой. Кто знает, сколько придется блуждать под землей, батареек в фонарях надолго не хватит.

Вообще-то, по сложившемуся в группе распределению обязанностей, Ворону надлежало находиться в охранении, вместе с остальной четверкой бойцов – на случай, если в самый неподходящий момент забредут в рощицу какие-нибудь случайные фрицы или испанцы.

Но Крапивин, поразмыслив, решил держать Жору рядом с собой. А то словит шальную пулю – и что потом делать прикажете? Под землю-то они и без Ворона нырнут, а вот обратно…

Снизу раздался непонятный звук. Не то стон, не то хрип. Крапивин оторвал от глаз бинокль, опустил взгляд. Цымбалюк спиной вверх лежал у подножия дерева. Неподвижно лежал, лишь нога в кирзовом сапоге чуть дернулась и снова замерла. Ворон, склонившийся над сержантом, разогнулся, поднял голову, встретился глазами с Крапивиным…

– С-сука… – Младший лейтенант схватился за ТТ.

Тот полз из кобуры медленно, неохотно, и Паша Крапивин успел еще мимолетно удивиться: зачем это Ворон вместо палок-факелов намотал мешковину на ствол винтовки? Намотал огромным бесформенным комом?

Выстрел прозвучал практически бесшумно – слабее, чем хлопок в ладоши. Из мешковины вслед за пулей вылетели несколько обрывков нитей, но далеко не улетели. Ворон торопливо передернул затвор.

ТТ упал к корням осины. Затем, после томительно-долгой паузы, тяжело рухнул Крапивин. Добивать не потребовалось. Хотя импровизированный глушитель напрочь закрывал мушку винтовки, красноармеец Ворон не промахнулся – красное пятно расплылось на гимнастерке младшего лейтенанта точно напротив сердца…

Остальные четверо никаких хлопот не доставили. Лежали в секретах по одному, приглядывая с четырех сторон за подходами к рощице. Оборачивались на осторожные шаги Ворона, успокаивались: свой! – и через несколько секунд умирали, втиснутые лицом в траву, со штыком под левой лопаткой. Тревогу не поднял ни один.

Долго возиться с Цымбалюком времени не было – до назначенного срока артналета оставалось всего ничего. Ворон прикончил бы его сразу – да не умел обращаться с рацией… Впрочем, сержант, успевший оклематься, пока Жора разбирался с остальными, играться в стойкого коммуниста на допросе не стал. Увидев окровавленный штык и окровавленные руки Ворона, заговорил торопливо:

– К фрицам, да? Я с тобой! Ненавижу гада-Сталина! За всё, что с батькивщиной сделал… Развяжи, вместе уйдем…

Украинское словечко прозвучало в устах родившегося и выросшего в Питере Цымбалюка фальшиво.

– Уйдем, уйдем… – кивнул Ворон. – Тока сперва покажь, как с бандурой твоей сладить. Хочу комунякам подарочек напоследок кинуть…

Подарочек Жора хотел кинуть отнюдь не коммунистам, но сержанту узнать об этом было не суждено. Как только он сообщил позывные, одной освобожденной рукой выставил верньеры настройки в нужное положение и показал другие нехитрые манипуляции – штык вонзился ему в сердце.

Для задуманного лезть на осину не требовалось. Выбранная цель отлично виднелась и снизу.

– Смоленск, Смоленск, я Воронеж, – заговорил Ворон спустя пару минут. – Докладывает рядовой Ворон. Пока шли – напоролись на фрицев. Едва оторвались. Командир Крапивин убит, радист Цымбалюк тяжело ранен. Принял команду над группой. Какие будут приказания?

Повисла тяжелая пауза. Выгорит или нет? Полетят к Поповой горе «чемоданы»? Ворон надеялся, что полетят. Вот кабы дело происходило у самой линии фронта, где переметнувшийся к врагу корректировщик легко и просто может обрушить огонь на своих…

– Ну, боец… – ответ прорвался наконец сквозь треск помех. – Справишься – ходить тебе с орденом. С дальномером работать умеешь?

– Умею, – соврал Ворон. Рассчитывал справиться и так. Глазомер у него был хороший.

– Воронеж, я Смоленск, начинаю, – зазвучал далекий голос по-иному, коротко и деловито.

Он действительно справился. Когда первые снаряды разорвались на Спасовском кладбище, почти на километр не долетев до графского дворца, – и на вполовину меньшем расстоянии левее церкви, Ворон уверенно скомандовал:

– Чуток правее бери! Саженей так на полтыщи!

Церковь св. Екатерины-великомученицы накрыли с третьего залпа.

* * *

Когда рвануло, Хосе и Отто сидели в своей комнатушке, спасаясь от июньской жары.

Вернее, рядовой Ибарос (к уставным требованиям в последнее время относящийся несколько наплевательски) лежал на койке, скинув сапоги и расстегнув мундир. Эсэсовец сидел на единственной табуретке, мурлыкал под нос что-то немелодичное и проковыривал кончиком ножа новую дырочку в кожаном ремешке.

От скуки и расслабленности Хосе вновь начал думать о таинственной русской соседке, и тут…

И тут рвануло.

Казалось, взрывы грохотали совсем рядом. Но это лишь казалось. Стекла задребезжали мелкой противной дрожью – но других признаков, что здание собирается развалиться, не наблюдалось.

Отто бросился к окну, Хосе – как был, босиком – за ним. Грохнули еще два взрыва.

Они увидели, как на кладбище взлетают к небу фонтаны земли, рушатся старые липы… Опять бомбардировщики? Но почему днем? И почему не сработал, как в прошлые разы, сигнал тревоги?

Тут же, словно ответом на панические мысли Хосе, взвыла сирена. Отто рявкнул по-немецки, Хосе распознал только «швайн», – и тут рвануло снова. Как ни странно – на сей раз гораздо дальше от дворца.

Надо было бежать, надо было скорее укрыться в подвале… Но Хосе и немец оставались на месте, стояли плечом к плечу возле узкого окошка, и смотрели, как вдали, за желтеющей сквозь деревья церковью, поднимаются к небу пропитанные огнем и смертью черные фонтаны.

Потом Хосе опомнился, стал торопливо натягивать сапоги – не театр, нечему тут любоваться…

Грохнуло снова.

– Кирхен! – крикнул оставшийся у окна немец, и Хосе его понял. Тоже подскочил к оконной нише – один сапог на ноге, другой в руках, И успел увидеть, как неправдоподобно медленно – кренится, кренится, кренится – и рушится на землю главный купол красавца-собора.

Диабло! Скорей в подвал… Хосе торопливо стал натягивать второй сапог. Как часто бывает в подобных случаях, нога застряла – ни туда, ни сюда.

И тут, похоже, еще одна бомба (или все же снаряд?) угодила-таки в замок. Стены содрогнулись. Штукатурка потолка пошла трещинами. Странно, но близкого взрыва Ибарос не услышал…

Отто вновь выкрикнул что-то непонятное на немецком, – и рванул к дверям. Хосе на одной ноге запрыгал за ним. Эсэсовец был уже в коридоре, когда старый особняк вновь скорчила судорога… Скорчила гораздо сильнее.

* * *

– Вот так, вот так… – приговаривал Ворон, глядя, как снаряды терзают купола и звонницы храма. Четыре прямых попадания, пять…

– Еще туда же! – крикнул он в микрофон. – Поддай жару!!

То, о чем много лет мечтал отец, что не удалось шесть десятилетий назад выполнить деду, – сбывалось. Оковы спящего рушились. Казавшиеся нерушимыми печати слетали, как шелуха с зерна…

Ворон не знал, что неподалеку от подворья Виноградовых – хоть ни один снаряд туда не долетел – ударил в небо столб из земли и воды, ударил и иссяк, оставив круглую глубокую воронку. Не знал, что на болоте, где русские пленные добывали торф для Германии, вспух вдруг исполинский земляной нарыв, который много лет спустя один любитель жестоких игр назовет Кошачьим островом… Не знал, что в его родном спасовском доме вспыхнул пожар – неожиданно загорелся на чердаке сундук, в котором мать Жоры прятала от отца иконы…

И что творится в графском дворце, стоявшем на пересечении линий силы – спавшей, дремавшей до поры силы – что творится в особняке, Ворон не знал тоже.

Но понимал и чувствовал – происходит то, ради чего он жил. Ради чего жили его предки. Чувствовал и орал в микрофон:

– Еще давай! Туда же! Поддай огоньку! Поддай!!!

* * *

Стены ходили ходуном. Пол – тоже. С расползающегося потолка сыпалась разная дрянь – штукатурка, щепки, копившаяся веками пыль. Стекла вылетели – Хосе даже не успел заметить, когда. Но – удивительное дело – взрывов поблизости не звучало! Взрывы по-прежнему грохотали где-то там, у собора…

Раздумывать о странностях оказалось некогда. Надо было спасаться.

Хосе, неловко припадая на ногу с так и болтающимся полуобутым сапогом, прохромал в коридор. Тут же увидел Отто. Немец, не успев добежать до лестницы, лежал на полу, приваленный обломками.

Особняк содрогнулся снова. Перекрытия рушились. Огромная балка одним концом упала на спину эсэсовца. Раздался негромкий хруст, тело Отто дернулось – и застыло неподвижно.

Ибарос тоже застыл, не зная что делать. Проход к лестнице оказался наполовину засыпан, протиснуться можно – но после того, что произошло с унтершарфюрером, как-то не хотелось.

Сзади раздался крик. Истошный, женский.

Русская красавица! Как же он мог позабыть!

Секретная дверь перекосилась, косяки раскололись в щепу… Язычки двух замков теперь ни за что не цеплялись. Хосе толкнул плечом дверь – и она неохотно, со скрежетом, подалась. Он проскользнул внутрь.

Там действительно оказалась девушка. Молодая и красивая. Но… Русскую красавицу Хосе в своих снах видел совсем иной… Девушка же, метнувшаяся ему навстречу, ничем не отличалась от юных андалусиек – такая же черноволосая смугляночка.

И тут «замок» вновь тряхнуло. Да так, что все предыдущие толчки показались несерьезной репетицией,

Хосе сам не понял, как оказался на полу. Девушка оказалась рядом. Близко-близко. Он почувствовал запах ее волос… Услышал, как она молится. Молилась девушка на латыни. На той же странной, густо приправленной андалусийским акцентом латыни, на которой когда-то молились мать и сестры Хосе.

Вот это да… Русская красавица оказалась испанкой! Мало того – его землячкой!

«Замок» опять содрогнулся. С потолка сыпалась штукатурка. Хосе не обращал внимание – прикрыл девушку сверху рукой, словно это могло защитить и спасти… У него самого – странное дело – страх смерти напрочь исчез. Взамен Хосе почувствовал сильнейшее возбуждение – как в давешнем сне. Даже, пожалуй, сильнее… Он ощутил под ладонью упругую грудь девушки, шептал ей что-то, сам не понимая – что, она прижималась все ближе, все теснее…

Что-то грохотало, что-то рушилось – они не замечали. Смерть была далеко. Смерти вообще не осталось в природе. Не было ничего – лишь они двое.

* * *

И все-таки отсутствие навыков корректировщика – тем более на местности с неровным рельефом – подвело Ворона.

Снаряды снесли, как ножом срезали купола церкви – и стали падать с большим перелетом. Жора немедленно попросил перенести прицел «на полверсты ближее». Он хотел стереть проклятое здание с лица земли – до основания, до фундамента. Голос Ворона с трудом пробивался сквозь усиливающийся треск и шум – немцы, похоже, нащупали частоту и включили постановщик помех.

Однако «Смоленск» каким-то чудом услышал. И перенес огонь.

Но получился изрядный недолет – снаряды безвредно взрывались на ближнем склоне Поповой горы.

Ворон орал и орал в микрофон:

– Подальшее чуток! Подальшее! – и сам понимал: всё бесполезно. Ничего уже «Смоленск» не услышит.

А потом все стихло. Батарея прекратила огонь. Ворону хотелось выть – чуть-чуть ведь оставалось, самую малость…

Ладно, и без того сделано немало. Пора уходить. Вдали ревели – всё слышнее и слышнее – моторы грузовиков. Кольцо облавы разворачивалось.

Он поднял с земли ТТ Крапивина, сунул за ремень. Закинул за спину автомат Цимбалюка. Заодно прибрал вещмешок с продовольственным НЗ. Направился в сторону кустов, скрывающих вход в катакомбы. Прошел несколько шагов – и вернулся. Подхватил свою винтовку, из которой убил командира. В хорошем хозяйстве все пригодится.

* * *

Катаклизмы, сотрясавшие «замок», закончились чуть позже, чем артналет.

И, как ни странно, особого вреда не принесли. Больше всего пострадал верхний этаж правого крыла – похоже, помещения для прислуги возводили в своё время на скорую руку, из самых бросовых материалов. Толстые стены первого этажа, выложенные из добротного каленого кирпича, – устояли. Кое-где штукатурка пошла трещинами, да свалилась из своей ниши одна статуя. Пострадавший на первом этаже оказался лишь один – повара обварило горячим супом, когда тряхнуло…

Офицеры и рядовые толпились вокруг особняка, гадали: что же такое произошло?

Постепенно крепло мнение: тут неустойчивая почва, и два снаряда, долетевшие-таки почти до дворца, вызвали колебания подземных слоев.

Хосе замешался в общую толпу, стараясь мелькнуть перед всеми, кого знал в лицо. Потому что Мария (именно так звали таинственную соседку) сказала, как только всё у них закончилось: теперь он нас убьет, обоих… Кто убьет? – не понял Хосе. Гельмут, тоскливо произнесла девушка.

Гельмутом, надо думать, звали оберштурмбанфюрера Кранке. И все равно рядовой Ибарос не понял ничего. Несмотря на полное отсутствие опыта, он сообразил-таки, что оказался первым мужчиной у Марии. Эсэсман ее любовником не был… За что тогда убьет?

Ломать голову оказалось некогда. Мария торопливо вытолкала юношу из своей комнаты – вернее, из двух смежных: ты никогда здесь не был! Никогда!

А сама осталась. Вытянулась на полу – словно бы в обмороке.

Хосе выскользнул на улицу, смешался с толпой и решил утверждать на любом допросе: он шел впередиОтто, когда эсэсовца убила падающая балка… Шел впереди, успел выскочить на лестницу, затем на улицу, – и больше в здание не возвращался. А кто такая Мария – вообще понятия не имеет.

Кранке среди толпы не было видно. Появился он чуть позже… Появился из дворца. Опять копался в своем подвале? Похоже на то…

Шел оберштурмбанфюрер тяжело, опираясь на двух эсэсовцев. Голова забинтована, на повязке набухает красное пятно – но вид довольный-довольный. Как будто действительно сегодня раскопал клад, о котором твердил Энрикес.

Рассеянный взгляд Кранке скользил по толпе – и остановился на Хосе. Увидев парня, эсэсман вдруг улыбнулся – широко и добро.

Хосе Ибарос почувствовал, как по спине сбегает струйка холодного пота.