Текст книги "Сказки летучего мыша"

Автор книги: Виктор Точинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Виктор ТОЧИНОВ
Сказки летучего мыша

ПРОЛОГ

Предания старины – I.

Дибич. Май-июнь 1843 года

Многие, имевшие честь (иные – несчастье) свести личное знакомство с Леонтием Васильевичем Дубельтом, генерал-майором и начальником штаба Отдельного корпуса жандармов, – сравнивали его с Дон Кихотом.

Внешнее сходство действительно имелось: исхудалое лицо, оттененное длинными светлыми усами, глубокие морщины, избороздившие лоб и щеки, усталый умный взгляд…

Но Дибич хорошо знал своего начальника и был уверен: в бой с миражами, с ветряными мельницами тот никогда не ввяжется. Недаром даже злейшие враги III Отделения признавали: Дубельт «умнее всего Третьего и всех отделений собственной канцелярии…» [1]1
  Эта характеристика Л.В.Дубельта принадлежит перу Герцена.


[Закрыть]

Именно поэтому Дибич произнес слова, которые никогда не позволил бы себе произнести при предшественнике Леонтия Васильевича – при Мордвинове. Тот, безуспешно тщась восполнить усердием недостаток ума, тупо и не рассуждая давал ход самым нелепым жалобам и доносам. И, что греха таить, порой заведенные им анекдотичные «дела» порождали неуважительный смех в адрес Отделения… Трудно, например, уважать службу, по жалобе мужа-рогоносца занимающуюся розыском жены, сбежавшей с любовником… Дубельт до подобного мог опуститься в единственном случае – если получал на то прямое указание Государя.

Дибич спросил осторожно:

– Вы действительно считаете, Ваше превосходительство, что дело требует столь тщательного расследования? Могут ли игры «светской львицы» с магическими кристаллами и столоверчением представлять реальную угрозу для основ государства и веры?

«Львица» он произнес по-французски: lione. В русском языке выражение пока не прижилось. Да и оставалась графиня Юлия Павловна Самойлова в российском высшем свете «львицей» первой и, пожалуй, единственной…

Штабс-ротмистр Дибич действительно не понимал, отчего генерала столь заинтересовало пресловутое столоверчение – настолько заинтересовало, что он отозвал его, Дибича, из Варшавы, где назревали события действительно серьезные. Эка невидаль – магические кристаллы! Да в половине великосветских гостиных Петербурга регулярно практикуют подобные развлечения.

К тому же, сказать по чести, предстоящее задание не нравилось Дибичу чисто из моральных соображений. Семейство Самойловых было, как выражался в таких случаях штабс-ротмистр, с душком. Графиня Юлия Павловна в результате сложного адюльтера официально считалась внучкой собственного фактического отца. [2]2
  Фактический отец Ю.Н.Самойловой, итальянский князь Литта, не был родным дедом графини – он женился на ее овдовевшей бабушке с целью завещать незаконной дочери громадное состояние.


[Закрыть]Выйдя замуж, прожила с мужем совсем недолго – затем рассталась, не разводясь. И с тех пор вела жизнь более чем вольную, не оглядываясь ни на какие условности и ограничения, порождая массу слухов и сплетен. Упорно твердили, например, что приемные дочери Самойловой – вовсе не приемные, но прижиты ею от любовника, живописца Брюллова…

Штабс-ротмистр, воспитанный в старых понятиях, не горел желанием рыться в грязном графском белье. Не мордвиновские времена, в самом деле…

– Видите ли, милейший Иван Ильич… – Дубельт выдержал долгую паузу, машинальным движением придал своим знаменитым усам безупречно горизонтальное положение. Дибич хорошо знал, что жест сей служит верным признаком глубоких сомнений шефа в чем-либо – и, пожалуй, единственным зримым признаком.

– Видите ли, – продолжил генерал, – донос подобного рода, поступивший от кого угодно, я отправил бы в архив без малейших последствий. Но…

Он вновь сделал паузу, вновь коснулся усов. Штабс-ротмистр подумал, что Мордвинов давно бы уже грохнул кулаком по столу и рявкнул бы: «Исполнять немедленно!»

– Но автор доноса – Шервуд. А вы знаете, какой он обладает привилегией… К кому может обращаться напрямую.

Дибич знал. Иван (Джон) Шервуд – сын переселившегося в Россию английского фабричного мастера – обладал всеми задатками авантюриста и мошенника средней руки. Несомненно, именно в таком направлении и развивалась бы его карьера. Однако – этому прохиндею без малого двадцать лет назад посчастливилось проникнуть в Каменке в тайны назревающего выступления заговорщиков, осужденных впоследствии по делу 14-го декабря. Едва ли причиной тому стала проницательность и сыскные таланты Шервуда – скорее расхлябанность и самонадеянность горе-карбонариев.

Но как бы то ни было, за своевременный донос на Шервуда пролился поток высочайших милостей: получил денежные суммы, наследственное дворянство, был произведен в офицеры. Более того, обрел новую фамилию, вернее сказать, дополнение к старой: стал именоваться Шервуд-Верный.

Ни ума, ни таланта пройдохе награды не добавили. Спустя недолгое время III Отделение, где пытался продолжить Верный столь бурно начатую карьеру, отказалось от его услуг. Но Шервуд и много лет спустя не угомонился, продолжая внештатное доносительство…

– Шервуд спит и видит, как бы еще раз «спасти отечество», – неприязненно произнес генерал, подчеркнув последние слова ироничной интонацией. – Однако, как на грех, оказий ему больше не подворачивается – мы с вами, Иван Ильич, недаром-таки получаем жалованье… И Верный пускает в ход самые нелепые домыслы. Но резвиться ему осталось недолго. В обществе упорно поговаривают о его нечистоплотности в денежных делах, чуть ли не в глаза именуют «Фиделькой» и «Шервудом-Скверным»… Пока рано раскрывать подробности, но уверяю вас, – скоро ему придется изнутри ознакомиться с достопримечательностями Шлиссельбургской крепости. Но до тех пор, пока следствие по делам и делишкам Шервуда не завершится, я никак не могу дезавуировать перед Государем его писания… Так что расследование – осторожное, негласное – провести в любом случае необходимо.

Дубельт замолчал, и молчал долго, – ничем, однако, не давая понять, что разговор окончен. Затем продолжил, опустив взгляд на загромождавшие его стол бумаги:

– К тому же открылось неожиданное обстоятельство. Как вы знаете, копии любых сигналов, где говориться о делах, имеющих религиозную либо мистическую подоплеку, препровождаются нами в канцелярию Синода… Обычно то, что вы, Иван Ильич, изволили поименовать «столоверчением», не вызывает их любопытства… Но на сей раз донос Шервуда на графиню Самойлову заинтересовал самого обер-прокурора. И он личным посланием просил меня сообщать буквально всё о ходе расследования – не ему, но прямиком в Десятое присутствие Святейшего Синода.

Генерал быстро поднял глаза на подчиненного – смотрел пристально и испытующе.

Проверка, понял Дибич. Мгновенная, как укол рапиры, проверка, кои столь обожает его превосходительство.

Он мог сейчас изобразить полнейшее изумление: «Как? Ведь в канцелярии Святейшего Синода присутствий восемь?» – продемонстрировав тем самым, что знает лишь то, что знать полагается. Но малоинформированным – и не стремящимся узнать больше – офицерам никак не стоило рассчитывать на успешный служебный рост под началом Леонтия Васильевича.

Мог воспринять последние слова шефа как должное – и расписаться в том, ведает о существовании якобы несуществующей службы. Но чрезмерно информированным подчиненным – и не умеющим пресловутую информированность скрывать – грозило кое-что похуже карьеры, замершей на мертвой точке.

Штабс-ротмистр не сказал ничего, благо прямого вопроса не прозвучало. Но постарался изобразить на лице удивление – которое толковать можно было двояко: не то Дибич заинтригован упоминанием неизвестной ему службы, не то реагирует подобным образом на ее интерес к зауряднейшему, казалось бы, делу.

Дубельт удовлетворенно кивнул. Дибич перевел дух – проверка выдержана…

* * *

Далеко пойдет, думал Дубельт, следя из окна своего кабинета, как штабс-ротмистр выходит из здания III Отделения (в народе звали его «дом у Цепного моста»), как коротким жестом подзывает пролетку…

Генерал испытывал немалую симпатию к Дибичу, стараясь не демонстрировать подчиненному сие чувство. Молодой, всего тридцать четыре, талантливый, хорошо знает, что значат слова «честь» и «приказ» – но никогда не пожертвует первым в угоду второму, скорее положит на стол рапорт об отставке. Опять же карьеру строит упорным трудом, не на подслушанных случайно разговорах, – в отличие от прохиндея Шервуда. И без каких-либо родственных протекций – покойный граф Дибич, начальник Главного штаба, приходился случайным однофамильцем штабс-ротмистру…

Именно таким молодым людям, продолжал размышлять генерал, надлежит составить новое лицо и III Отделения, и Корпуса, – взамен подонков общества, коих столь долго пестовали и прикармливали Фок и Мордвинов. Жандарм должен стать – и станет! – не пугалом, но символом чести и благородства…

Леонтий Васильевич Дубельт не только обладал внешностью Дон Кихота, он и в душе был романтиком.

* * *

Издалека, от Поповой горы, подал голос козодой. К покойнику, машинально подумал Дибич. В Вильненской губернии, где прошло его детство, бытовало такое поверие. Есть ли подобная примета у местных туземцев, у русских и чухонцев? Едва ли, козодой в здешних краях птица редкая…

Июньская ночь выдалась холодной – и Дибич пожалел, что не захватил с собой плащ. Степашка Ворон, вызвавшийся быть проводником в сегодняшней ночной экспедиции, вообще предлагал надеть крестьянские порты и зипун: «Хтож там вас ухлядит-то, барин, под земелею? А тах и тепло, и захваздаться не боязно…» – но штабс-ротмистр отправился в мундире. Правда, в старом, помнящем еще польскую кампанию, пачкать новый в заброшенных штольнях не хотелось.

Отчасти это стало проявлением военных понятий о чести: в мундире ты разведчик, переоденешься – шпион. Да и Дубельт не приветствовал ношение своими сотрудниками партикулярного платья: «Нам мундиры скрывать не от кого и незачем, мы не доносчики и не наушники, – долг наш открытобыть опорой угнетенным и защитой обиженным!» Всё оно так, но плащ надеть, конечно же, стоило.

Степашка запаздывал. Дибич щелкнул крышкой брегета, всмотрелся в циферблат, еле видный в густом сумраке. Репетир он отключил, как всегда отключал перед рискованными предприятиями, – однажды, восемь лет назад, не вовремя раздавшийся из кармана мелодичный перезвон чуть не стал причиной гибели штабс-ротмистра (вернее, тогда еще поручика).

Ладно, часов у Ворона не водится, и время он определяет по-крестьянски: по восходу и закату, да по петухам… Подождем еще…

От непривычного безделья Дибич вновь начал перебирать в памяти события минувших трех с половиной недель – последовавших за памятным разговором с Леонтием Васильевичем в его кабинете, в «доме у Цепного».

Едва ли раздобытые штабс-ротмистром и отправленные в Петербург сведения заинтриговали генерала – да и Десятое присутствие, проявившее неожиданный интерес к делу. Но сегодняшняя экспедиция… Да, если россказни Степашки Ворона подтвердятся, эффект будет как от разорвавшейся бомбы. Если подтвердятся…

* * *

Что донос Шервуда высосан из пальца, Дибич установил достаточно быстро. Никакое организованное «тайное общество», попадающее под действие рескрипта 26-го года, в загородном дворце Самойловой не собиралось. Любой организации надлежит иметь прописанные цели и задачи, устав или хотя бы нескольких постоянных членов… Упражнения гостей и домочадцев графини с якобы магическими предметами были обычной забавой – наряду с домашними спектаклями, музицированием и карточной игрой… Не более того.

Так Дибич и написал в рапорте на имя генерала – подробно, со ссылкой на свидетелей и собственные наблюдения (дважды лично посещал званые вечера у графини). Еще меньше «общество» заслуживало эпитета «тайное» – ни малейшей тайны из своих увлечений Юлия Павловна не делала. Рассказывала охотно – в том числе и штабс-ротмистру. О том, например, как углядела в магическом кристалле результат злополучной дуэли Пушкина за три дня до того, как поединок состоялся… Дибича ее ясновидение не удивило – скверная история шла к своему трагичному финалу не один день, и многие предвидели, чем она завершится.

Удалось узнать и причины, по которым Фиделька столь ополчился на «светскую львицу». Точнее, причина выявилась одна – деньги.

Шервуд-Верный не раз пускался в последние годы во всевозможные финансовые авантюры, в основном неудачные. Последней его идеей стало строительство на землях графини бумажной фабрики.

Однако попытки заинтересовать прожектом Юлию Павловну успеха не принесли. Шервуд действовал через посредников – и получил от ворот поворот. Но, похоже, на сей раз в задумке Верного рациональное зерно имелось. Потому что спустя недолгое время Самойлова отдала в аренду большой участок земли с мельницей на реке Ижоре соотечественникам Фидельки – неким Роджерсу и Райнеру. И собрались они возвести на месте мельницы как раз бумажную фабрику.

Взбешенный Шервуд бросился мстить – как умел.

Все эти факты тоже вошли в рапорт.

Но некоторые свои выводы штабс-ротмистр на бумаге не изложил. Более того, даже для себя не стал формулировать их в окончательном виде… Он понял, почему Государь – по тянущейся с 1825 года традиции лично читавший все исходящие от Верного бумаги – дал ход идиотскому доносу. Для пресловутого понимания не потребовалось кропотливо собирать факты и вдумчиво их анализировать, сплетни давно бродили по Царскому Селу и Санкт-Петербургу – Дибич мог бы и ранее услышать их, но жизнь бросала его в последние несколько лет вдалеке от столицы: Польша, Кавказ, дунайские княжества…

Едва ли чувства, испытываемые Его Императорским Величеством к графине Самойловой, могли называться ненавистью. Скорее Юлия Павловна безмерно раздражала Государя… Император, воспитанный в строгих понятиях о нравственности и ни разу не погрешивший против правил чести, никак не мог принять того, что французы называют эмансипэ.

Открыто разойтись с мужем, открыто сожительствовать много лет с давним любовником – и открыто изменять ему с любовниками мимолетными… Для любой другой женщины после такого в высшем обществе закрылись бы все двери.

Но – ближайшая родня императорской фамилии по линии Скавронских, последняя представительница рода, давшего России первую императрицу! Юлию Павловну продолжали принимать в свете. Более того, продолжали съезжаться к ней в «Графскую Славянку» – в основном молодые представители самых аристократических семейств…

Свободному образу жизни графини завидовали. Восхищались ею. И – аккуратненько, осторожненько – пытались подражать.

А самое главное – «гнездо разврата» (как однажды поименовал Государь в приватной беседе «Графскую Славянку») – находилось в считанных верстах от Царского Села, от летней императорской резиденции…

Во времена Шешковского или Бирона проблема разрешилась бы просто. Графиня в лучшем случае получила бы с фельд-курьером предписание отправиться на жительство в самое дальнее свое имение, куда-нибудь в Кимры, – и пребывать там до новых распоряжений. Однако времена пришли иные… Государь, последний монарх-рыцарь Европы, не мог подобным образом обойтись с женщиной, но…

Но распоряжения положить под сукно донос Шервуда от него не последовало.

* * *

Дело можно было считать законченным, и надлежало отправить в архив бумагу Шервуда вместе с подробным отчетом о расследовании, но отчего-то Дибич не спешил покинуть окрестности «Графской Славянки». Поселился неподалеку, в Антропшинской слободе, арендовав половину дома у тамошнего мещанина Архипова.

Зачем? – он и сам не смог бы с точностью ответить. Иррациональное чутье, не раз позволявшее избегать смерти и находить решение самых запутанных загадок, твердило и твердило: что-то тут не так. Есть какая-то непонятная изнанка в простом и очевидном, по видимости, деле…

Опять же – непонятная заинтересованность Десятого присутствия, организации таинственной и пустяками не занимающейся. Более того, вроде как и не существующей. Дибич узнал о ней случайно, из предсмертного бреда коллежского асессора Раевского, смертельно раненого в катакомбах под Дербентом, – в те дни, когда объявивший себя имамом Дагестана Кази-Мулла осаждал город. Сам Раевский, между прочим, согласно официальному своему служебному формуляру ничего общего со Святейшим Синодом не имел – служил чиновником для особых поручений при генерал-губернаторе…

Не воспоминания ли о дербентских подземельях привели Дибича сюда, к Антропшинским штольням и выработкам?

Вполне возможно – хотя в последнюю неделю он занимался тем, что сам называл «стрельбой в тумане»: достаточно бессистемно встречался с людьми всевозможных чинов и званий, задавал огромное количество вопросов – благо офицеру в лазоревом жандармском мундире не грозило услышать встречный вопрос: «А зачем это вам знать?»

Штабс-ротмистр и сам не представлял, что ищет, – но чутье подсказывало: если люди, группирующиеся вокруг графини Самойловой, и в самом деле маскируют мелкими грешками нечто серьезное, – поиски его незамеченными не останутся. Вызовут ту или иную реакцию.

Дибич не ошибся.

* * *

Голос за спиной прозвучал неожиданно:

– Чай, зазябхши, барин?

Ну Степашка… Ведь легко мог и пулю получить за этакое внезапное появление.

Штабс-ротмистр шумно выдохнул, медленно опустил пистолет, за долю секунды оказавшийся в руке, – четырехствольную лепажевскую игрушку, крохотные пульки которой могли оказаться смертельными лишь при исключительно точном попадании. Но Дибич так всегда и стрелял – исключительно точно.

– Опаздываешь, – сказал он холодно.

Ворон ответил ожидаемое:

– Tax ведь барин, чафсов-то нам не полохжено…

– Ладно, веди…

Степашка пошагал вперед, раздвигая кусты – двигался он и сейчас абсолютно бесшумно. Дибич следом. Пистолет он так и не убрал, но аккуратно опустил взведенные курки.

До входа в заброшенную штольню шагать пришлось минут десять, не дольше. Но вел Степашка нарочито путаным зигзагом. Хитер… Едва ли удастся повторить путь даже днем по здешнему густому мелколесью. Проще будет заплатить Ворону новую полтину серебром… Если, конечно, не окажется, что его рассказ безмерно преувеличен – с целью заполучить пресловутую полтину.

…Степашка Ворон – рослый, костистый мужик средних лет – был из крестьян графини Самойловой. Он сам заявился к штабс-ротмистру – рано поутру, в дом мещанина Архипова. Не чинясь, просидел больше часа в сенях, дожидаясь, пока встанет его высокоблагородие. Дождавшись, объявил: пришел по важному «хосудареву делу». Но долго мялся, не решаясь начать, – разговорился, лишь получив пятиалтынный и заверения: никак ему во вред штабс-ротмистр полученную информацию не использует.

«Хосударево дело» состояло в следующем: спасовские крестьяне, оказывается, тайком брали камень-песчаник из дальних, ныне заброшенных штолен Антропшинской каменоломни. Пользовались ходом, случайно отысканным мальчишками, – и потихоньку тащили нужный в хозяйстве материал. Оставленные лет тридцать назад выработки были почти полностью опустошены, порой приходилось забираться далеко в глубь катакомб. Во время одного из таких ночных походов, отыскивая богатые слои, Ворон наткнулся на извилистый узкий туннель. Ход вел в обширную пещеру, судя по смутному описанию Степашки – естественного происхождения. А в пещере…

В пещере творилось нечто странное. Как выразился Ворон: «навроде хах в церхфи – ежли хдетось лукавому церхфи ставют…» В пещере какие-то люди справляли непонятный обряд. Степашка присматриваться не стал – быстренько дернул обратно по туннелю, в неплохо изученный им лабиринт штолен…

Черная месса? Насколько Дибич знал, после мартинистов из «Умирающего сфинкса» никто всерьез в России подобными вещами не занимался…

Выдумки Степашки, желающего промыслить деньжат на водку? И это возможно – тем более что почти ничего конкретного о творимом под землей обряде Ворон не сообщил. Но…

Одна деталь заставила Дибича насторожиться. Судя по описанию, в пещере на огромном черном алтаре лежал бронзовый пентагонон – предмет, в давно минувшие века зачастую используемый арабскими алхимиками и каббалистами в своих богомерзких ритуалах. Штабс-ротмистр, специализировавшийся в III Отделении на работе против оккультных и мистических обществ, знал о пентагононах из старых книг – и у него сложилось впечатление, что после падения Гранадского эмирата в Европе эти загадочные предметы не появлялись. И вот один всплыл-таки… Или подстрекаемая алчностью фантазия неграмотного крестьянина породила чисто случайное совпадение?

В любом случае, до выяснения всех обстоятельств Дибич не стал ничего сообщать в «дом у Цепного». Вполне возможно, что поплутав по запутанным переходам, Степашка объявит: не может, мол, вновь отыскать дорогу. Позабыл, дескать, со страху…

* * *

Лаз, замаскированный густо разросшимся диким малинником, оказался узким и низким – заходить пришлось по одному, согнувшись. Сделав пару шагов от входа, Степашка застучал кресалом, раздул огонь, запалил сухое смолье, изрядный запас которого прихватил с собой. Дибич, чиркнув новомодной фосфорной спичкой, зажег фонарь – но дверцу до поры прикрыл,

На всякий случай.

Если все действительно всерьез – непрошенных гостей может ждать неласковый прием. Едва ли ведущий в пещеру ход постоянно остается без охраны и наблюдения. Скорее Ворону в тот раз попросту повезло. Минувшим днем штабс-ротмистр навел справки: не пропадали ли в катакомбах люди – взрослые, дети…

И выяснил: пропадали.

…Через полсотни сажен штольня стала шире и выше. Дибич выпрямился во весь рост, но все равно держался шагов на десять позади Степашки, с пистолетом наготове. Позиция идеальная – ему хорошо видно все, что происходит впереди, и дорога под ногами тоже. Чужие же глаза разглядят лишь ярко освещенного проводника.

Ход резко изогнулся – почти под прямым углом. Нырнул вниз. Снова изогнулся – и тут же раздвоился. Степашка уверенно шагнул в левое, меньшее отверстие… А затем развилок стало и не сосчитать. Ворон ни на мгновение не задумывался, выбирая дорогу. Хотя никаких видимых пометок на стенах Дибич не разглядел. И никакого плана или схемы у Ворона не было. Неужели держит всё в голове? Сам штабс-ротмистр на всякий случай у каждой развилки рисовал мелом направленную назад стрелку. Если что – найдет путь назад и в одиночку.

Меж тем начали попадаться следы людской деятельности. В иных местах ненадежные своды подпирались деревянными крепями, на вид старыми, но вполне надежными – сухой воздух катакомб гниению не способствовал. Потом обнаружились обломки деревянной тачки – Дибич отметил, что кто-то забрал железную ось и расковырял все доски, добывая гвозди, – не иначе как домовитые спасовские крестьяне. Кое-где виднелись следы их работы – более свежие сколы на каменных стенах…

Затем признаки присутствия людей вновь исчезли, а лабиринт стал вовсе уж запутанным и труднопроходимым – проложенным в недрах Поповой горы явно уже не человеком, но самой природой. В иные щели приходилось протискиваться боком, плотно прижимаясь к холодному камню. И как, интересно, собирался Степашка вытаскивать тут добытый песчаник? Неужели действительно все наврал ради лишней полтины?

Сомнения штабс-ротмистра почти уже переросли в уверенность, когда Ворон неожиданно остановился. И громко прошептал (шипящих звуков в его речи резко прибавилось):

– Прихшли, барин. Не пойхду дале. Хучь на схъезжую отхправляй, хучь на батохи схтавь – не пойхду.

Вокруг была подземная каверна, куда более обширная, чем пройденные узкие туннели. Стены и свод тонули во мраке. Странное дело – только что их шаги не давали ни малейшего эха (хотя, конечно, оба шли достаточно тихо – Степашка в лаптях, Дибич в сапогах с подметками из нарочито мягкой кожи). Но сейчас тихая речь Ворона отдавалась негромким зловещим эхом – шипящим, шелестящим – словно из темноты со всех сторон наползали бесчисленные змеи. И – потрескивание горящего смолья казалось столь же зловещим.

Штабс-ротмистр поежился. Спросил коротко и негромко:

– Где?

Его проводник молча махнул рукой с зажатым факелом.

Дибич всмотрелся в темноту, ничего не увидел – и распахнул дверцу фонаря. Тот был новейшей конструкции: с двумя зеркалами-рефлекторами, позволяющими направлять свет вверх, вниз, и во все стороны, – без риска залить маслом фитиль.

Та-ак… И тут крепи… Причем совсем новые. Но не такие капитальные, как в заброшенных штольнях – здесь жидкие еловые лесины подпирают ненадежные своды, все установлено тяп-ляп, на скорую руку. Интересно… А вот и ход, ведущий якобы в пещеру с «диавольской церховью» – идеально-круглый черный провал в стене. Что характерно, крепи в основном над ним. Надо понимать, обвалы уже случались, перекрывали проход – и кто-то позаботился избежать их в будущем. Достаточно небрежно, впрочем, позаботился.

Дибич задумался. Что расположено на поверхности над этим местом? Степашкин тайный вход верстах в полутора от особняка графини – и за час блуждания под землей они вполне могли оказаться под дворцом. И с тем же успехом – в любом другом месте. Свои попытки проследить направление штабс-ротмистр забросил в самом начале извилистого пути…

Но допустим – наверху действительно дворец. Тогда складывается реальная версия. Здание строилось под личным присмотром графини и по проекту архитектора Брюллова – родного брата живописца Карла Брюллова, любовника Самойловой… Подвалы в особняке глубокие, двухуровневые… Если при работах наткнулись на естественные каверны – факт сей мог остаться в узком «семейном» кругу… И графиня приспособила пещеру для своих тайных дел. Тогда салонные игры с «магическими кристаллами» – для отвода глаз. Пройдохе же Верному опять незаслуженно повезло – угодил в цель случайным выстрелом.

Красивая версия.

Но чтобы она подтвердилась или опроверглась – надо посмотреть, что там на самом деле творится в «подземном храме». Осторожно посмотреть, одним глазом… И назад, еще раз тщательно отметив дорогу. Возможно, возвращаться придется во главе роты жандармов…

– Останешься здесь! – тихонько скомандовал Дибич Степашке. – К крепям не подходи – все на честном слове держится. Если через полчаса…

Штабс-ротмистр осекся. Достал свинцовый карандаш, сделал отметку на пылающем смолье.

– Если до черты догорит и я не приду – возвращайся один. Держи конверт. Найдешь грамотея, он тебе растолкует, куда передать… Получишь там награду, большую. Всё ясно?

– Дых… Чевох не понять-то, барин… Нахрада, оно конехшно…

Дибич вновь прикрыл дверцу фонаря, оставив узенькую щелочку. Взвел курки на пистолете. И нырнул в темный провал лаза.

* * *

После ухода штабс-ротмистра Степашка Ворон недолго постоял молча и неподвижно. Потом начал действовать – и весьма странным образом. Первым делом поднес к огню запечатанный конверт, полученный от Дибича. Тот вспыхнул – стало чуть светлее. Бросив под ноги горящую бумагу, Степашка торопливо отыскал припрятанный в дальнем углу сверток – в нем оказались веревки. Столь же торопливо стал привязывать их к лесинам крепей. Затем, собрав в руку свободные концы, отошел подальше – и дернул изо всех сил.

Деревянные опоры рухнули. Спустя секунду рухнул подпираемый ими свод – с грохотом пушечного выстрела.

Когда поднятая обвалом пыль чуть рассеялась, Ворон подошел к заваленному лазу, кивнул удовлетворенно. Между загромоздившими проход большими и малыми обломками и ребенок не протиснется. Хотя, при наличии достаточного времени и желания, расчистить путь можно. Даже в одиночку…

С другой стороны завала донеслись звуки шагов – еле слышные, но слуху Ворона был куда как тонкий. Встревоженный голос Дибича негромко позвал:

– Степашка?! Жив?!

Ворон растянул губы в усмешке и издал хриплый, задавленный стон. Потом еще один, послабее. Потом третий – совсем тихий и оборвавшийся.

«Ехо блахородие» сказал что-то непонятное, не по-русски, – не иначе как матернулся. Вновь зазвучали шаги – удаляющиеся.

Степашка тоже не стал задерживаться – двинулся обратно, по пути тщательно стирая оставленные штабс-ротмистром метки.

* * *

– Merde! [3]3
  Дерьмо (франц.).


[Закрыть]– выругался Дибич.

Грохот обвала настиг, когда он медленно, без света, крался по туннелю. Теперь все предосторожности потеряли смысл. Если в пещере кто-то дежурит постоянно – скоро он появится здесь. Штабс-ротмистр поспешил назад, услышал затихшие стоны Ворона – черт, все-таки тот сунулся, все-таки обрушил ненадежную конструкцию… Отвалить многопудовые глыбы и добраться до заваленного Степашки – на несколько часов тяжелого труда, и то без какого-либо рычага исход подобного предприятия казался более чем сомнительным… Причем в любой момент работы сзади мог неслышно подобраться противник.

Ладно, решил Дибич, посмотрим, что там у вас за «церхофь»… Может, и какой-никакой инструмент найдется…

Он быстро пошагал от завала – широко распахнув дверцу фонаря и держа его в далеко отставленной левой руке. Трюк старый, опытного человека таким не обманешь, – но едва ли среди тех, кто играет тут в странные игры, имеются профессионалы тайных войн… Выстрелят на свет – и промахнутся.

При ярком освещении хорошо было заметно, что туннель резко отличается от остальных, по которым довелось сегодня постранствовать Дибичу – стены гладкие, ровные, будто отполированные; сечение – почти идеальный круг. Кто же постарался, вытесывая в камне – пусть и в мягком песчанике – этакую исполинскую трубу? Пещеры, прорытые подземными водами, совсем иного вида…

Впрочем, чересчур глубоко штабс-ротмистр над этой проблемой не задумывался. Шел, напряженно прислушиваясь, вглядывался в раздвигаемую лучом фонаря тьму – готовый ответить ударом на удар, выстрелом на выстрел.

Никто не выстрелил… Никто не напал иным способом…

Туннель, плавно понижаясь, тянулся долго, – не менее полуверсты. А затем неожиданно закончился. Луч света, не встречая преград, метнулся вправо-влево, вверх… Она, понял Дибич. «Церхофь»… Поставил фонарь на пол, торопливо скользнул в сторону. Четыре ствола «Лепажа», готовые плюнуть свинцом и смертью, напряженно всматривались в темноту. Но темнота молчала.

* * *

И все-таки Степашка наврал.

Не было тут возвышения с алтарем, не было подпирающих свод каменных колонн. Ничего не было…

Лишь ровный, словно отполированный пол, такие же стены – смыкающиеся где-то на недоступной фонарю высоте… А еще – круглые провалы неведомо куда ведущих туннелей, формой и размерами точь-в-точь напоминавших тот, которым пришел сюда Дибич. Он насчитал восемьсот шагов, пока, обогнув подземный зал по периметру, вернулся к собственному носовому платку, отмечавшему вход. И – насчитал четыре туннеля. Приведший его сюда – пятый.

Располагались входы в туннели на одинаковом расстоянии друг от друга – и последние сомнения в искусственном происхождении циклопического сооружения отпали.

Но кто же отгрохал под землей этакую махину?

И, самое главное, для чего? Ни единой находки, способной прояснить эти загадки, штабс-ротмистр не обнаружил. Ни единого признака, что здесь бывали (бывают?) люди.

Исследовать в одиночку новые обнаруженные туннели не хотелось. Нужны помощники, нужны фонари, нужен изрядный запас длинной бечевы…