Текст книги "Остров без сокровищ"
Автор книги: Виктор Точинов
Жанры:
Публицистика
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Виктор Точинов
Остров без сокровищ (роман-расследование)
Предисловие
Код Стивенсона
Читать в зрелом возрасте книги, любимые в детстве и юности, – занятие неблагодарное. Можно весьма и весьма разочароваться: тот же текст, те же иллюстрации и обложка та же, разве что бумага чуть-чуть пожелтела… И всё не так. Исчезло чудо, превращавшее бумагу и типографскую краску в манящий увлекательный мир, заставлявшее торопливо перелистывать страницу за страницей…
Оно, чудо, еще здесь. Но уже не для нас. Древний грек по имени Гераклит изрек: в одну реку дважды не войти, – и в течение тысячелетий фразу толкуют в том смысле, что меняются реки… А реки те же – те же берега, та же вода (Гераклиту простительно, он ничего не знал о круговороте воды в природе).
Реки те же. Меняются люди. И книги те же – все перемены произошли с читателем. А если он, бедолага, в ходе перемен умудрился и сам стать писателем, – вообще беда. Наметанным писательским взглядом еще легче увидеть в любимой книжке, представлявшейся в детстве шедевром, много нового и неприятного: стиль тяжеловесный; сюжет толком не проработан и зияют в нем логические провалы с каньон Рио-Гранде размером; экспозиция безбожно затянута, а финал небрежно скомкан; персонажи постоянно выпадают из образов – произносят слова и совершают поступки, которые ну никак не могут произнести и совершить; и рояли, рояли, рояли по кустам – больше, чем на рояльной фабрике.
И разочарованный писатель, повертев книгу в руках, возвращает ее на полку. Незачем, дескать, приобщать сына к чтению при помощи столь дурно написанного опуса. Зря… Когда возникает чудо, мелкие недостатки (и даже не совсем мелкие) не заметны абсолютно.
Но есть книги другие, их значительно меньше.
Они увлекали в детстве – лихим сюжетом, захватывающими приключениями, мужеством и благородством героев. Задумываться при чтении не приходилось – быстрей, быстрей, страница за страницей… Кто победит? Чем все закончится?
А в зрелом возрасте при внимательном чтении те же книги вызывают массу вопросов. Что хотел сказать автор этим эпизодом, вроде бы совсем не нужным в повествовании? А вот этот намек зачем торчит из текста, ни на что по видимости не указывая? А вот эта логическая нестыковка, явно неслучайная, – какой смысл вкладывал в нее автор? Ружье зачем висит на стене, в конце концов, – автор о нем помнит, несколько раз поминает о нем словно бы невзначай, – так отчего оно так и не выстрелило?
Вопросов много и если заняться тщательным и вдумчивым поиском ответов – они, ответы, постепенно складываются в законченную картину, логичную и непротиворечивую. Вскрывается второй слой романа, предназначенный для немногочисленной категории читателей, привыкших не просто следить за перипетиями сюжета, но и глубоко задумываться над прочитанным…
Одна из таких книг – «Остров Сокровищ» Роберта Льюиса Стивенсона. Незамысловатая приключенческая история для юношества, за которой скрыт второй смысловой слой. Стивенсон даже не зарывает его чересчур глубоко, использовав излюбленную классиками приключенческого жанра форму подачи материала под условным названием «Рукопись, найденная в бутылке». Историю нам рассказывает не Стивенсон – сын трактирщика Джим Хокинс, ставший юнгой на корабле, а затем весьма удачливым кладоискателем.
Автор, естественно, знает всё, изнанку любого события, на то он и творец своего мира, своей вселенной. Но авторская речь не звучит – рассказ ведет другой человек, способный ошибиться в оценке событий, не понять происходящее, позабыть какой-то факт или разговор… Умолчать о чем-либо в своих интересах, а то и попросту соврать, – тот, кто никогда и ни по какому поводу не врал, пусть первым бросит в Джима Хокинса камень.
Однако в воле автора указать нам, внимательным и вдумчивым читателям, где Джим Хокинс отступает от истины в своем мемуаре, преднамеренно либо нет. Такие указания рассыпаны по тексту романа очень щедро, равно как и недвусмысленные намеки на действительно происходившие события. Истинную картину событий восстановить вполне возможно.
Но второй, глубинный слой имеет не только сюжетная канва романа, не только приключения героев. Сами герои – и антигерои – тоже ох как не просты… Хотя и здесь на первый взгляд всё ясно и понятно: вот благородные джентльмены, вот противостоящие им гнусные злодеи, и чье здесь дело правое, ясно любому пятикласснику, торопливо перелистывающему страницы «Острова Сокровищ», торопливо глотающему главы, нашпигованные приключениями…
Но если перечитать книгу неторопливо и вдумчиво, становится ясно: каждый персонаж здесь не так уж прост и почти у каждого имеется двойное дно.
*
Тема двойной сущности любого человека – одна из центральных в произведениях Стивенсона. Раскрывается она в каждой книге по-разному.
Квинтэссенция рассуждений мэтра на эту тему – «Необычайная история доктора Джекила и мистера Хайда» – там рассматривается не только психологический дуализм личности, но и полное физическое раздвоение.
В историческом романе «Черная стрела» тоже почти все персонажи совсем не те, кем представляются с первого взгляда. Прокаженный нищий оборачивается дворянином и рыцарем, а чуть позже – убийцей и изменником; мальчик, скитающийся с главным героем по лесам – на деле очаровательная девушка; сам главный герой изображает монаха и так далее…
Но «Черная стрела» прямолинейна, написана в расчете на аудиторию весьма юного возраста, на читателей, абсолютно не склонных домысливать недосказанное автором. Маски держатся на героях едва-едва и автор сам срывает их при первом удобном случае.
«Остров сокровищ» значительно сложнее для понимания. Здесь тоже почти у каждого персонажа есть своя изнанка, свое двойное дно, – но срывать маски и выкладывать подноготную своих героев Стивенсон не спешит. Предоставляет читателю выбор: либо следить, особо не задумываясь, за лихими приключениями, либо читать вдумчиво, пытаясь понять, что на самом деле представляет из себя тот или иной персонаж, каковы истинные мотивы его слов и поступков.
Ключ к пониманию замысла Стивенсона – образ Джона Сильвера. Он, без сомнения, центральный и самый яркий персонаж книги, доктор Ливси и сквайр Трелони выглядят на его фоне бесплотными тенями. Не случайно первый вариант романа публиковался в журнале «Янг Фолкс» под названием «Судовой повар».
Две ипостаси Сильвера – вожак пиратов и добродушный судовой повар – переплетены настолько органично, в каждой роли Долговязый Джон настолько естественен, что под конец, в предшествующих развязке главах, голова у юного Хокинса идет кругом: он прекрасно знает о двойной игре Сильвера и все равно не понимает, когда тот говорит правду, – когда обещает пиратам перерезать всех положительных героев, или когда обещает положительным помочь расправиться с пиратами…
Фокус в том, что Сильвер говорит правду в обоих случаях. Мгновенно и без всяких химических снадобий переходит из ипостаси Хайда в ипостась Джекила и обратно.
Дуализм, двойственную природу Сильвера подчеркивает даже его прозвище. Нет, не Окорок. Окорок целиком и полностью лежит на совести переводчика, а в оригинале прозвище у Сильвера – Барбекю, Barbecue. (Конечно же, о пикнике с жареным мясом речь не шла, пикники-барбекю – американизм нового времени.) Одно значение этого прозвища – целиком зажаренная или закопченная туша. Туша – нечто массивное, а Сильвер мужчина крупный. К тому же прокопчен и прожарен в тропических и экваториальных широтах.
Но вместе с тем барбекю – приспособление для жарки, то есть Сильвер не только прожарен – он и сам может поджарить любого так, что мало не покажется. Куда более емкое прозвище, чем навевающий лишь мысли о еде Окорок.
Столь подробно раскрыв одного персонажа, Стивенсон словно предлагает нам, читателям: а попробуйте-ка сами сделать то же самое с остальными героями книги. И с антигероями. А потом сравним героев и антигероев и поглядим, кто из них чего на самом деле стоит…
Хорошо, мэтр. Мы попробуем.
Реставрацией мы и займемся на последующих страницах со всей осторожностью – снимая слой за слоем, восстанавливая замысел мастера. Инструменты, как и полагается при реставрационных работах, самые разные – и беспристрастный анализ первоисточника, и реконструкции некоторых узловых моментов сюжета, изложенные в художественной форме…
Жанровую принадлежность нашего исследования определить трудно. Наверное, это все-таки детектив – а как еще можно назвать восстановление по намекам, по малозаметным уликам истинной картины кровавых событий?
Весьма своеобразный детектив, литературно-исторический.
Но увлекательный – законы жанра обязывают.
Часть первая
ТЕАТР МАСОК В «АДМИРАЛЕ БЕНБОУ»
Все лица знакомы, но каждый
Играет чужую роль…
Для того, чтоб хоть что-то в этом понять,
Нужно знать тайный пароль.
М. Науменко, «Уездный город N»
Глава первая
Литератор Джим Хокинс
В классической авантюрно-приключенческой литературе девятнадцатого века существовали правила хорошего тона, нигде не записанные, но всеми соблюдаемые. Одно из них предписывало: необходимо сразу же, с первых строк, дать понять читателю, где и когда происходит действие. Не «давным-давно в некотором царстве», как принято в сказках, а вполне конкретно – год, место…
«Три мушкетера» Дюма-отца начинаются так: «В первый понедельник апреля 1625 года все население городка Менга…». А вот еще один образец первой фразы: «26 июля 1864 года при сильном северо-восточном ветре мчалась на всех парах вдоль Английского канала великолепная яхта…» – так начинаются жюль-верновские «Дети капитана Гранта», всей классике классика.
В других романах корифеев жанра та же картина, любой читатель может при желании подойти к своей книжной полке, вытащить оттуда томик приключенческой классики и убедиться… Исключения есть, но крайне редки и лишь подтверждают правило.
Упомянутое правило не просто нарушено в первом же абзаце «Острова Сокровищ» – но нарушено весьма демонстративно. Так и прямым текстом написано: место действия названо не будет. Необходимость хранить в тайне координаты места грядущих событий автор мемуара Джим Хокинс мотивирует (по первому читательскому впечатлению) достаточно правдоподобно: на том острове, дескать, до сих пор имеются не откопанные богатства.
Но позже, после прочтения описания карты острова, впечатление правдоподобия напрочь исчезает. Остров Сокровищ – не крохотный клочок земли в океане, его наибольшая длина девять миль, наибольшая ширина – пять. Не зная точного места, где зарыт клад (и не имея металлоискателя), можно всю жизнь потратить на поиски и ничего не найти.
Бывает магия больших цифр, но встречается и магия малых. Пять и девять – числа небольшие, однозначные, и при чтении кажется, что остров невелик. Но так только кажется.
Для наглядности сравним с другим островом, неплохо россиянам известным, – с Васильевским островом в Санкт-Петербурге. Питерцы могут вполне наглядно представить его размеры, равно как и многие гости города на Неве. Так вот, Васильевский остров значительно уступает Острову Сокровищ по размерам. Его максимальная длина – чуть больше четырех миль (4,101 для поклонников скрупулезной точности), максимальная ширина – 2,6 мили. Это если считать в сухопутных милях, а в морских цифры получатся еще меньше.
Но если сейчас широко оповестить население северной столицы, что в каком-то неизвестном месте Васильевского острова зарыт клад, состоящий из серебряных монет и слитков, а в другом схоронено старинное оружие, едва ли толпы петербуржцев устремятся к метро, дабы отправиться на станцию «Василеостровская». Даже если имеют в хозяйстве металлоискатели. Потому что понимают: Васильевский остров велик, хоть и составляет по площади всего лишь около четверти Острова Сокровищ, и без знания точного места поиски бессмысленны. Вложения в экспедицию – пусть это всего лишь два жетона на метро и несколько часов времени – не окупятся. А уж с другого края глобуса точно никто не поедет искать клад, закопанный в неизвестном месте Васильевского острова.
А в нашем случае еще интереснее: Хокинс молчит о местонахождении острова и при этом рассказывает, где именно на нем зарыты оставшиеся части клада! Дословно цитирует запись на карте:
«Слитки серебра в северной яме. Отыщешь ее на склоне восточной горки, в десяти саженях к югу от черной скалы, если стать к ней лицом.
Оружие найти легко в песчаном холме на С. оконечности Северного мыса, держать на В. и на четверть румба к С.».
Никчемная информация, если не знать, где расположен остров? Нет, не такая уж она никчемная… Дело в том, что шестеро удачливых кладоискателей (сквайр, Ливси, Хокинс, Грей, капитан и Бен Ганн) обладают отнюдь не монопольным знанием координат острова. Кроме них, этой информацией владеют:
– Джон Сильвер;
– мистер Блендли (тот самый, что должен был снарядить на остров спасательную экспедицию, если «Испаньола» не вернется к назначенному сроку);
– люди, никак не связанные с сокровищем Флинта, но бывавшие на острове и способные опознать его по подробному описанию Хокинса;
– капитан и экипаж судна, оставившего на острове Бена Ганна;
– пираты из шайки Флинта, по тем или иным причинам не попавшие на борт «Испаньолы».
Это самый минимальный список. Учитывая легендарную болтливость сквайра Трелони, круг посвященных может быть гораздо шире.
Вывод прост: Джиму Хокинсу не стоило опасаться наплыва кладоискателей в результате разглашения координат Острова Сокровищ. А вот про места, где схоронены остальные части богатства, лучше бы промолчать.
Однако Хокинс поступил ровно наоборот: координаты не разгласил, а места, где зарыты ценности, разболтал.
Почему?
*
С датой дело обстоит еще интереснее. Дата в первых же строках указана, но… Но с точностью до века: 17.. год. Причем лишь на первый взгляд с точностью до века. Если немного задуматься, то получается – с точностью до двух веков. Потому что датированы не сами приключения, а тот момент, когда мемуарист Джим Хокинс решил поведать о них миру… Может быть, он взялся за чернильницу и гусиное перо по горячим следам событий, а может быть – глубоким старцем, спустя многие десятилетия. Во втором случае события, ставшие основой сюжета, вполне могли происходить в предыдущем веке. Да и в первом случае тоже, если дата 17.. на деле означала 1700 год.
Но нет, во второй части мемуара появляется наконец и датировка описываемых событий – первым марта 17.. года датировано письмо Трелони из Бристоля. Ну что же, по крайней мере со столетием мы определились.
Продолжив чтение, в тексте можно найти достаточно намеков, позволяющих датировать происходящие события. Но поначалу возникает вполне закономерный вопрос: а почему Хокинс-мемуарист столь старательно скрывает даже дату создания мемуара? Добраться до остающихся на острове сокровищ эта дата никоим образом не поможет, и даже датировать приключения героев не позволит – для того достаточно всего лишь не указывать, сколько времени прошло между событиями и их описанием… Однако новоявленный литератор Джим Хокинс не написал две последние цифры в дате…
Или все же написал, а затем зачеркнул? Возможен и такой вариант, но куда более вероятным представляется третий: написать-то пресловутые две цифры Хокинс написал, но зачеркнул их кто-то другой…
Кто?
*
Ответ лежит в том же самом абзаце, в самой первой фразе романа: «Сквайр Трелони, доктор Ливси и другие джентльмены попросили меня написать все, что я знаю об Острове Сокровищ».
Попросили… Понятно. Но почему именно его? Возможно, у Джима и в самом деле незаурядный талант рассказчика, но излагать свои мысли и воспоминания на бумаге он явно не приучен. Неоткуда взяться у Джима Хокинса таким навыкам…
Что мы знаем об образовании юного Хокинса? На первый взгляд, нигде в тексте романа эта тема не поднимается, а на второй – в тексте достаточно намеков на то, что образование у Хокинса самое начальное: обучен читать-писать да азам арифметики…
Юный Джим не обучался ни на богослова, ни на юриста, ни на морехода, ни на медика… Он обучался доходному ремеслу трактирщика. Причем самым простым способом – помогая отцу и матери управляться с трактиром «Адмирал Бенбоу». Ремесло, без сомнения, почтенное, но навыков в латыни или риторике не требует. Равно как и умения излагать свои мысли на бумаге.
Да и где бы Джим Хокинс мог получить образование? Он сам откровенно пишет, что всю жизнь (до экспедиции за сокровищами) провел в отчем доме, никуда не выезжая, и даже поездка в близлежащий Бристоль – первое его путешествие: «Я простился с матерью, с бухтой, возле которой я жил с самого рождения…».
А рядом с бухтой и с домом Хокинса университетов нет. Рядом с его домом, в полумиле, – небольшая деревушка. Какие учебные заведения могли в ней располагаться? Лишь самая начальная школа.
Однако Джим Хокинс за мемуар взялся. И написал его отнюдь не косноязычно.
Любопытно, что в воспоминаниях Хокинса несколько глав принадлежат перу доктора Ливси, человека без сомнения образованного. Казалось бы, стиль этих глав должен разительно отличаться от писаний Хокинса. Но не отличается. Настолько не отличается, что когда роль повествователя возвращается к Джиму, он вынужден оговориться: дорогие читатели, речь снова держу я…
Такое единство стиля заставляет предположить, что именно доктор Ливси был не только автором нескольких глав, но и по меньшей мере первым редактором всего остального текста. Именно он привел нескладный рассказ ученика трактирщика в соответствие с нормами литературного языка. И именно он зачеркнул две цифры в дате написания. Самому Хокинсу, если уж он имел основания скрывать дату написания мемуаров, проще всего было никак ее не упоминать.
Однако встает вопрос: почему сквайр Трелони, доктор Ливси и другие джентльмены (неизвестные читателю) попросили именно Хокинса заняться сочинением мемуара? Коли уж имеется в наличии доктор Ливси, с событиями знакомый не хуже Джима, и притом способный изложить их в гораздо более читабельном виде?
Не исключено, что Хокинс тоже озадачился этим вопросом. Что задал его заказчикам рукописи. Они ответили, и обрадованный Джим торопится донести его до читателей своего мемуара уже во второй фразе: «Им хочется, чтобы я рассказал всю историю, с самого начала до конца, не скрывая никаких подробностей, кроме географического положения острова».
Ответ странный, но странность его всплывает далеко не сразу, лишь по мере дальнейшего чтения. Дело в том, что Джим Хокинс НЕ СПОСОБЕН рассказать историю, не скрывая никаких подробностей. Он со всеми подробностями попросту не знаком…
Да, завязка истории происходит у него на глазах – от появления в трактире «Адмирал Бенбоу» старого пирата Билли Бонса до изучения сквайром и доктором пиратской карты.
Но затем Джим попадает под арест и на два месяца отрезан от какой-либо информации. Он в прямом смысле сидит под домашним арестом в усадьбе сквайра Трелони – ни разу не выходит, даже чтобы повидаться с матерью: «Я жил в усадьбе под присмотром старого егеря Редрута почти как пленник…»
Оговорка «почти», судя по всему, означает, что решеток на окнах все же не было. Но свободы передвижения Хокинс лишен, равно как и контактов с внешним миром.
Только в самом конце заключения Хокинсу дозволяют увидеться с матерью – но опять же под присмотром Редрута, причем под плотным присмотром – старый егерь не оставляет Джима ни на минуту, даже ночует с ним в «Адмирале Бенбоу».
Переводчик, надо отметить, весьма смягчил жесткую инструкцию сквайра, переведя: «Редрут может сопровождать его». В оригинале иначе: Redruth for a guard, – т. е. сквайр распорядился отправить Джим на свидании с матерью не в сопровождении, а под стражей Редрута.
За месяцы, что Хокинс провел в изоляции, без его участия и наблюдения произошла вся подготовка экспедиции и формирование экипажа «Испаньолы». Образно говоря, на доске были расставлены фигуры и пешки, расставлены в достаточно интересной позиции, – но кто и зачем их так расставил, для Джима загадка. Вся информация – со слов сквайра Трелони, а этому человеку, как мы впоследствии увидим, безоговорочно доверять не следует.
Дальше – хуже. Многие события, разворачивающиеся во время путешествия и на острове, Хокинс не видит, а когда видит, то смысл их не понимает, – иногда в силу возраста, но порой старшие товарищи демонстративно держат юнгу в неведении.
Пример: первый день на острове, положительные герои обживаются в блокгаузе. «Поужинав копченой свининой и выпив по стаканчику горячего грога, капитан, сквайр и доктор удалились в уголок на совещание». Джим Хокинс чести участвовать в совещании не удостоен, может лишь догадываться, о чем идет речь: «Но, по видимому, ничего хорошего не приходило им в голову».
День второй, картина та же: «После обеда сквайр и доктор уселись возле капитана и стали совещаться. 〈…〉 Мы с Греем сидели в дальнем углу сруба, чтобы не слышать, о чем говорят наши старшие».
То есть по уровню информированности Джим Хокинс не превосходит раскаявшегося мятежника Абрахама Грея. На самом же деле Грей знает и может поведать о происходившем на Острове Сокровищ гораздо больше – надо учесть милую манеру Джима сбегать и исчезать в интересные моменты. Пока он, например, дремал в челноке Бена Ганна, носящемся по воле волн и ветра, Грей находился в эпицентре событий.
Вывод: из уцелевших искателей сокровищ Флинта именно Джим Хокинс наименее осведомлен о самых драматичных событиях и знает о них в основном с чужих слов. Даже смысл того, что он видел своими глазами, Джим не всегда понимает, – отчасти из-за своей неискушенности, отчасти потому, что отсутствует при ряде ключевых эпизодов.
Но именно ему остальные участники событий доверяют роль летописца. И получают после легкой редакторской правки письменное свидетельство, весьма искаженно и однобоко излагающее события, а уж трактующее их и вовсе превратно. Но Хокинс готов в любом суде поклясться на библии: да, именно так все и происходило!
При чем здесь суд?
Может и ни при чем, но зададимся на минутку вопросом: а зачем сквайр и доктор захотели получить развернутое письменное свидетельство Хокинса?
Решили разбогатеть на его издании? Ерунда, они и без того поделили колоссальное сокровище Флинта, а если полученного мало, то можно добавить второй транш – недолго снарядить новую экспедицию на остров и откопать оставшиеся там части клада: серебро и драгоценное оружие.
Можно полагать, что рукопись предназначалась не для публикации, а для личного употребления. И едва ли томимые старческим склерозом участники событий хотели всего лишь освежить их в памяти. Рукопись потребовалась им для чего-то другого…
А суд, между прочим, над положительными героями «Острова Сокровища» вполне вероятен. За что же их судить? Ведь они действовали сугубо в рамках самообороны? Если кого-то и убивали, то исключительно защищаясь от взбунтовавшегося экипажа?
Судить есть за что. Даже если целиком и полностью принять на веру сочинение Джима Хокинса, отредактированное скорее всего доктором Ливси, – есть за что.
Этот факт становится очевидным, стоит лишь разобраться с юридическим статусом сокровищ капитана Флинта.
*
Мы привыкли для простоты называть сокровища Флинта кладом, но на самом деле не все так просто.
Английское законодательство в области кладов старинное, основанное еще на древнеримских юридических нормах (кодекс Юстиниана), и отчасти на имевших место прецедентах. И по этому законодательству отнюдь не любые золотые монеты, спрятанные в сундук или горшок и зарытые в землю, считаются кладом. Кладом откопанное золото становится в двух случаях: если законный владелец его неизвестен и установить его невозможно, или если со времени сокрытия клада прошло более трехсот лет.
Под второй признак сокровища Флинта никак не попадают, даже к нашему времени не пошло трех веков с тех пор, как пиратский капитан зарыл золото под большим деревом, смастерив указательную стрелку из человеческого скелета.
А можно ли было установить законных владельцев спрятанных Флинтом ценностей?
Очевидно, что для части ценностей поиск хозяев труда бы не составил. Например, описывая сокровище, Джим Хокинс упоминает, что значительную часть его составляли золотые слитки.
А слитки не столь безлики, как монеты, бродящие по рукам без учета и контроля. По надписям на слитках вполне можно понять, где и когда они отлиты, у кого и при каких обстоятельствах захвачены. Да и на монеты вполне могли отыскаться законные претенденты – хозяева тех судов и грузов, про которые было точно известно: захвачены капитаном Флинтом и его экипажем.
Еще меньше затруднений вызвала бы идентификация другой части клада, так и оставшейся на острове – драгоценного оружия. Но коли уж его так и не выкопали, оставим эту часть сокровища без рассмотрения.
Но в любом случае какая-то доля награбленных Флинтом богатств наверняка осталась бы неопознанной и попадала под определение клада.
Права на найденный клад согласно английскому законодательству тех времен делились пополам. Половина тому, кто клад отыскал (а это, кстати, отнюдь не сквайр Трелони, – откопал золото экс-пират Бен Ганн). Вторая половина – владельцу земли, где хранился клад, или владельцу здания, если клад был замурован в стене или укрыт схожим способом.
Но так делились лишь те клады, поиски которых велись с ведома и согласия собственника земли или здания. Если же разрешение не было получено, рекомый собственник получал права на клад целиком и полностью.
Кому же мог принадлежать остров в Атлантическом океане? Вариантов ровно три: либо остров принадлежал британской короне, либо иному государству, либо был бесхозным, ничейным.
Какой из вариантов отражает истинное положение дел, долго раздумывать не приходится. Первый, разумеется. Иначе нет никакого смысла засекречивать координаты острова. Резон держать их в тайне есть лишь один – земля и сокрытый в ней клад принадлежали британской короне, королю Георгу. И сквайр Трелони, забрав золото без каких-либо согласований с властями, совершил хищение королевской собственности. Причем в особо крупных размерах.
Все основания для суда над компанией кладоискателей имелись. И для сурового приговора.
Интересно, кто были те «другие джентльмены», совместно с доктором Ливси и сквайром Трелони попросившие Джима Хокинса составить письменный отчет о событиях? Уж не коллегия ли присяжных?
Как бы то ни было, мутная история с координатами острова несколько прояснилась. Заодно появилась одна из возможных причин утаивания даты экспедиции за сокровищами. Почему бы не допустить, что остров был объявлен британским владением не в семнадцатом веке, и не в шестнадцатом, – а незадолго до того, как у его берегов появилась «Испаньола»? (В рукописи Хокинса есть указания на то, что именно так дело и обстояло, но о них чуть позже.)
Тогда для сквайра сотоварищи очень даже имело смысл сдвинуть время событий на несколько лет назад. Королевская собственность, говорите? Ах, оставьте, сокровище мы откопали, когда остров никому не принадлежал, а законы обратной силы не имеют…
*
Но остальная часть сокровищ Флинта, не попадавшая под определение клада? Богатства, законных собственников которых можно было без труда отыскать?
На это золото прав у сквайра Трелони ничуть не больше. Даже на то, хозяева которого по ряду причин не могли предъявить свои претензии (например, собственники из стран, воюющих в тот момент с Англией).
В таком случае в действие вступал старый, но действующий Вестминстерский статут, принятый еще в четырнадцатом веке королем Эдуардом Первым: права на невостребованные грузы погибших кораблей принадлежат британской короне, причем неважно, где груз находится – на морском дне или на берегу.
Опять государственное преступление, хищение королевской собственности…
В общем, предприятие затеял сквайр Трелони не просто рискованное – противозаконное со всех точек зрения.
В связи с этим крайне любопытно звучат слова Хокинса о том, что сквайр собирался оделить каждого из матросов «Испаньолы» частью сокровищ, пусть и небольшой (собирался, разумеется, еще до того, как матросы обернулись пиратами и затеяли мятеж).
Ничем хорошим для сквайра такая затея не закончилась бы. Куда отправились бы морячки первым делом, получив по возвращении в Бристоль свою пригоршню золота сверх обещанного жалованья? В портовые кабаки, надо думать, обмывать нежданное богатство… И через день каждая портовая собака знала бы о найденных сокровищах, а вскоре и до королевских чиновников доползли бы слухи…
А если бы сквайр не поделился с экипажем (по-прежнему допуская, что матросы все честные и законопослушные)? Тогда до королевских чиновников доползли бы не смутные слухи – а вполне конкретные доносы моряков, озлобленных жадностью сквайра.
Но, как мы знаем, ничего подобного не произошло. Экипаж и пассажиры «Испаньолы» занялись взаимным истреблением с таким успехом, что вернулись в Бристоль в весьма урезанном составе – пять человек плюс примкнувший островитянин Бен Ганн.
Этим болтать резона не было, все получили достаточно денег, чтобы хранить мертвое молчание. К тому же народ уцелел в основном малопьющий, к пьяной болтовне в кабаках не склонный. Единственное исключение – Бен Ганн, умудрившийся промотать тысячу гиней за неполные три недели. Но и он в своем загуле сумел удержать язык за зубами. Имел для того все основания – пиратское прошлое однозначно обеспечило бы Бену в случае болтливости короткий суд и длинную веревку…
*
Если вдуматься – до чего же удачно и вовремя произошел пиратский мятеж на «Испаньоле»! В противном случае перед сквайром Трелони встали бы очень большие проблемы… Поднять несколько тонн золота на борт невозможно так, чтобы экипаж ничего не заметил. И невозможно заставить два десятка человек промолчать об увиденном. А мятеж и последовавшее истребление мятежников весьма кстати избавили кладоискателей от всех нежелательных свидетелей.
А если бы мятеж не случился? Что тогда?
Если бы мятеж не случился, то его следовало бы придумать… Но об этом чуть позже.
Глава вторая
Двойная жизнь м-ра Хокинса-старшего
С местом и временем действия мы разобрались. Вернее, с причинами их замалчивания автором мемуара. Перейдем к персонажам. В первых главах рукописи Джима Хокинса их не так много: сам Джим, его родители, доктор Ливси и трое бывших пиратов – Билли Бонс, Черный Пес и слепой Пью.
О своем отце Хокинс пишет очень мало, мы узнаем лишь, что он владел трактиром «Адмирал Бенбоу», заболел и умер. Однако даже эта скудная информация вызывает множество вопросов.
Надо отметить, что бизнес старшего Хокинса особой выгоды не приносит. Он либо убыточен, либо едва позволяет сводить концы с концами. Билли Бонс, едва появившись в «Адмирале Бенбоу», первым делом интересуется у Хокинса-отца: много ли посетителей?
