355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Виктор Точинов » Остров без сокровищ » Текст книги (страница 9)
Остров без сокровищ
  • Текст добавлен: 26 сентября 2016, 21:46

Текст книги "Остров без сокровищ"


Автор книги: Виктор Точинов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Верховой хотел спасти его, но было поздно. Отчаянный крик слепого, казалось, разорвал ночную тьму. Четыре копыта лошади смяли и раздавили его. Он упал на бок, медленно перевернулся навзничь и больше не двигался.

Я отшвырнул пистолет, выскочил из-за куста и окликнул верховых.

Комментарий к реконструкции № 3

В том варианте смерти Пью, что Джим Хокинс решился вынести на публику, вот что вызывает большие сомнения: зачем слепой полез под копыта?

У него ведь тонкий, изощренный слух: по его собственным словам, Пью слышит, «как муха пролетит». Слова слепой подтверждает делом – на слух определяет, где сидит Билли Бонс, и даже слышит, как тот пытается встать и как дрожат его пальцы, – а эти движения сопровождаются далеко не самыми громкими звуками…

Факт в общем-то хорошо известный – при потере зрения другие чувства у человека обостряются, чтобы как-то компенсировать утрату. Отчего же Пью не услышал, как лошадь грохочет копытами по дороге? А если услышал, зачем под нее полез?

Нет, понятно, ситуация для Пью стрессовая, но все же… Слух у него главный орган чувств, как зрение у остальных. Зрячий человек в стрессовой ситуации, как бы ни паниковал, лошадь все-таки заметит и под копыта не полезет. А Пью, способный услышать полет мухи, стук копыт не услышал и прямиком под них угодил. Странно…

Вторая странность в этом эпизоде – пистолетный выстрел как сигнал опасности. Как последний предупреждающий сигнал. Но зачем стрелять? Ведь те, кого стрелявший бандит предупреждал, прекрасно услышали до того свист. Более того, он стреляет в тот момент, когда уже всем слышен топот приближающихся лошадей!

Вокруг ночь, темнота… Кто едет, не понять. Может, полиция или таможенники, а может и нет, какие-то случайные всадники. А если даже приближаются стражи порядка, далеко не факт, что они спешат именно в «Адмирал Бенбоу». Может, проедут мимо… Так зачем стрелять, заведомо привлекая внимание? Не лучше ли рассредоточиться, залечь, пользуясь темнотой, – и посмотреть, не проедет ли полиция (если это полиция) мимо? А выстрел почти стопроцентная гарантия, что не проедет. Поинтересуется, кто стрелял и зачем.

Бандитам стрелять было абсолютно незачем, однако же многие слышали в ту ночь пистолетный выстрел, прогремевший у «Адмирала Бенбоу». Хокинс не может промолчать о нем и сообщает нам версию о сигнале тревоги, явно шитую белую нитками…

Третья неясность: куда делся заряженный пистолет, полученный Хокинсом в деревне? Он его взял – и тут же пистолет загадочным образом испарился. Нигде в тексте больше не упоминается. Куда он исчез? Оставить его в трактире или в другом месте Хокинс не мог – опасность столкнуться с бандитами лицом к лицу остается до самого конца, до появления таможенников. Глупо расставаться в такой ситуации с мощным средством самообороны.

Выронил? Так из окон Джим не выпрыгивал, через заборы не лазал… Сами по себе пистолеты из карманов не выпадают. Позже, при захвате «Испаньолы», Хокинс исполнял довольно-таки акробатические трюки, но два пистолета в его карманах остались целы и невредимы.

Про пистолет Джим молчит преднамеренно… Про то, как получил его, написал, – слишком много тому было свидетелей. А потом перестал упоминать оружие, лежавшее в его кармане, – в надежде, что читатели, отвлеченные каскадом приключений, напрочь позабудут про пистолет. Но мы ничего не забыли…

И если свести эти странности вместе, вот что получается:

– в ночи звучит выстрел, сделанный якобы бандитом, который, однако, не имел даже малейших резонов для стрельбы;

– в кармане у Хокинса лежит пистолет, про который он упорно не желает вспоминать в свое мемуаре;

– на дороге лежит труп Пью, якобы попавшего под лошадь, – хотя слепой не мог не слышать своим изощренным слухом грохот копыт.

Самое смешное, что приведенной выше реконструкции нельзя верить… Она реконструирует не события – лишь то, как врал бы о них Хокинс, если бы его прихватили с дымящимся пистолетом в руках не таможенники, а люди, никак не связанные со сквайром Трелони.

А дело было так: слепого Пью застрелил Хокинс, не случайно, вполне осознанно и преднамеренно. Отчасти из мести за разгром «Адмирала Бенбоу», но лишь отчасти. Когда всадники приближались, а Пью беспомощно метался по дороге совсем рядом с Хокинсом, тот вдруг понял: сейчас этого слепого придурка поймают, убежать он не сумеет. И все старания тут же станут напрасными. Пью, взятый в оборот, признает организацию погрома в «Адмирале Бенбоу», благо виселица за это не грозит, но будет всячески отрицать свой интерес к карте и в конце концов убедит сквайра и доктора. И снова на повестке дня возникнет вопрос: так кто же крысятничал в сундуке Билли Бонса?

Хокинс выстрелил – импульсивно, практически не раздумывая. И попал. Убил ли он Пью наповал, или окончательную точку в карьере слепого поставили конские копыта, не столь важно.

Главное, что Хокинс попал. И в прямом смысле, и в переносном…

Сообразил это Джим очень быстро.

Глава десятая

Рискованная игра молодого Хокинса (окончание)

Джим очень быстро понял, в какой ловушке он оказался – загнанный в нее отчасти силой обстоятельств, отчасти собственными непродуманными действиями.

От «Адмирала Бенбоу» остались по большому счету лишь стены, а иных источников дохода Хокинсы не имели. Деньги, взятые из сундука Бонса, понесенный ущерб компенсировать никоим образом не могли.

А еще на дороге лежал труп человека, застреленного из пистолета, который Хокинсу одолжили при свидетелях. Не вернуть пистолет – возникнет масса вопросов. Вернуть разряженный, с нагаром в стволе, – вопросов возникнет еще больше. Вновь зарядить пистолет, а роковой выстрел приписать бандитам? Но где раздобыть среди ночи порох и пули? Нет ни времени, ни возможности, таможенники вот-вот вернутся с берега…

Хуже того, убитый Пью никак внешним обликом не напоминал главаря бандитов. Слепой нищий, бродящий по дорогам и живущий подаянием. Не самая достойная профессия, надо признать, но тем не менее охоту на нищих из огнестрельного оружия английские законы не приветствовали.

Даже байку о самообороне не сочинить, какая еще оборона от беспомощного слепца…

Единственный козырь, оставшийся на руках, – бумаги Флинта.

Но правильно распорядиться этим козырем неимоверно трудно… Доктор Ливси и сквайр едва ли окажутся склонны признать Хокинса за наследника Бонса. Скорее посчитают такими наследниками себя, именно они вели дела со старым штурманом, затевая далеко не законный бизнес по изъятию награбленных сокровищ. А в бизнесе такого сорта выжившие компаньоны наследуют все дело.

На какие-то существенные бонусы от сквайра и доктора за возвращение карты Хокинс при таком раскладе не мог рассчитывать. Возможно, его шалости с пистолетом на ночной дороге спустили бы на тормозах. Возможно, выплатили бы какое-то вознаграждение, небольшое, в качестве платы за молчание.

Потребовал бы большего – тут же очутился бы за решеткой. Даже будь Джим чист и невинен, как младенец, сквайр сумел бы отыскать в своих владениях кучу свидетелей его преступлений. А судья Ливси обеспечил бы приговор. К тому же, надо признать, чистотой и невинностью Хокинс-младший далеко уступал младенцам.

Короче говоря, рассчитывать на статус компаньона и на долю в сокровищах было глупо. С какой стати? Кто такой этот Хокинс?

…Джим прошел в разгромленный «Бенбоу», стараясь не смотреть по сторонам. Вновь вскрыл пакет, долго разглядывал карту, запоминая, заучивая наизусть все записи. Неожиданно в голову пришла идея – рискованная, дерзкая, но способная спасти проигранную партию…

Когда на дороге зазвучали голоса таможенников, пакет с бумагами Флинта уже принял первоначальный вид.

*

Надо отдать должное Джиму Хокинсу – игру он затеял отчаянно рискованную, по самым высоким ставкам. И сумел-таки придумать неожиданный ход и выиграть.

Игра проходила в усадьбе сквайра, за закрытыми дверями. Ход ее восстановить весьма трудно: все, что написал Джим Хокинс о своем ночном разговоре со сквайром и доктором, представляет из себя адскую смесь из правды и лжи, в которой очень трудно отличить одно от другого…

Несомненно одно: Джим действительно сразу объявил, что бумаги Флинта у него. Иначе с ним попросту не стали бы разговаривать. Поблагодарили бы за рассказ, да и выпроводили бы вместе с таможенником Дансом. Ну, может кружку пива бы еще накатили и тарелку паштета на закуску, заслужил. Но Хокинс остается в качестве полноправного участника переговоров.

Несомненно и другое: рассказ о том, как было принято решение отправиться за сокровищами, лжив чуть менее чем полностью. Детский сад какой-то, право слово. Вы слышали о Флинте? О да, кто же о нем не слышал! Он был богат? О да, богат, очень богат! А вот тут у нас карта, инициалами Флинта подписанная, и на ней про зарытое золото написано, – может съездим, отроем? О да, бегу снаряжать корабль!

Хокинс в своем мемуаре заставляет сквайра вести этот диалог на повышенных тонах, почти каждую свою реплику Трелони выкрикивает. Лишние эмоции отчасти объясняются употребленным в тот вечер спиртным, но в основном призваны замаскировать нелепость его слов…

Ничего не сказано о самом главном – как будут разделены сокровища. Ни слова о том, на каких правах участвует в деле Ливси. Взнос сквайра – снаряженный корабль, взнос Хокинса – карта. А доктор, получается, при таком раскладе не партнер, а халявщик. С какой радости делиться с ним сокровищами?

Весь разговор – большая куча лжи, в которой поблескивают крупицы правды.

Чтобы попытаться реконструировать истинный ход переговоров, зайдем с конца и взглянем на их результаты.

А они следующие: Ливси, Хокинс и Трелони – главные акционеры предприятия. Первоначальные расходы оплачивает сквайр, но в нашей версии деньги не совсем его, деньгами он пользуется с разрешения Ливси, представляющего интересы настоящего владельца. То есть первоначальное финансирование осуществляет не только сквайр, а сквайр и Ливси. Взнос Хокинса – карта, фактическим владельцем которой он стал.

В какой пропорции предполагалось поделить клад, уже не установить. (Да и не столь это важно, как мы увидим позже, на острове все прежние договоренности рухнут и будут заключены новые.) Но можно допустить, что старые долги перед якобитами сквайр должен был покрыть из своей доли. Растрачивал-то сам, без участия Ливси и Хокинса…

Гарантии для договаривающихся сторон проработаны очень грамотно. Хокинс, дабы не проболтался и не затеял новый тур собственной игры, сидит фактически под арестом в усадьбе сквайра. Том Редрут, выполняющий роль тюремщика, ведет себя с подопечным крайне жестко (к этой теме мы еще вернемся).

Но и у Джима есть гарантия, что сквайр не уплывет на «Испаньоле», оставив его куковать в усадьбе. Пока сквайр снаряжает корабль и готовится к отплытию, Джим занимается вот чем:

«А я жил в усадьбе под присмотром старого егеря Редрута, почти как пленник, мечтая о неведомых островах и морских приключениях. Много часов провел я над картой и выучил ее наизусть. Сидя у огня в комнате домоправителя, я в мечтах своих подплывал к острову с различных сторон. Я исследовал каждый его вершок, тысячи раз взбирался на высокий холм, названный Подзорной Трубой, и любовался оттуда удивительным, постоянно меняющимся видом».

То есть карта не у сквайра в Бристоле, и не у доктора Ливси, – карта осталась у Хокинса. Он живет в усадьбе как пленник, но карту из рук не выпускает. У Трелони вот-вот будет готов корабль, но без Хокинса – без карты – отплывать не имеет смысла.

Если это не система продуманных взаимных гарантий, то что же?

(Попутно обратим внимание на крайне важный момент: «провел много часов над картой и выучил ее наизусть». Это ведь не просто лишняя гарантия для Хокинса. Знание карты наизусть, способность набросать по памяти пусть не карту, но хотя бы приблизительную схему, способную привести к сокровищам, – фактор, многое меняющий в понимании противостояния, развернувшегося позже на острове.)

И еще один дополнительный бонус выторговал Хокинс: сквайр Трелони за свой счет полностью восстановил «Адмирал Бенбоу». То есть даже при неудаче экспедиции голодная смерть Хокинсам не грозит.

Но был ли восстановлен «Бенбоу» во второй своей ипостаси? Заработал ли снова как перевалочная база контрабандистов? Есть основания полагать, что заработал. Сквайр посадил в трактир своего человека, Хокинс называет его мальчиком, своим ровесником. Учитывая, как вольно Джим трактует слово «мальчик», логично предположить, что на деле это скорее молодой человек… Не будем вдаваться в анализ того, чем этот молодой человек занимался в трактире, просто отметим еще раз: устроил его на эту должность именно сквайр. Хотя логичнее было бы предоставить миссис Хокинс право самой подобрать помощника в деревне.

Шайка слепого Пью после гибели главаря едва ли продолжила прежнюю деятельность, – никто там на роль организатора не годился, даже Черный Пес, чересчур вспыльчивый и хватающийся за оружие по любому поводу. Однако другие контрабандисты вполне могли использовать налаженный канал и удобную стоянку в Киттовой Дыре.

Но вернемся к достигнутым договоренностям.

А что же доктор Ливси? Какие он получил гарантии?

Ему дополнительные гарантии не нужны. Он сам себе гарантия. Ливси ведь выступает не самостоятельно, а представляет очень грозную силу – якобитов. Те контролируют северную часть страны, имеют там многочисленную армию, а в районах, подконтрольных королю Георгу, активно действуют якобитские шпионы и эмиссары. При этом якобиты законами не связаны, терять им нечего, – они и без того все потенциальные висельники, объявленные вне закона.

Это не шайка бедолаги Пью, ссориться с такими людьми и пытаться их обмануть мог лишь человек, осознанно стремящийся к суициду.

Вот такой получился итоговый расклад в результате ночного разговора в усадьбе сквайра…

Теперь попробуем понять, как стороны к нему пришли.

*

Сочиняя свой мемуар, Хокинс и сам иногда чувствует фальшь. По крайней мере он попытался хотя бы намеками объяснить нам участие в поисках сокровищ доктора Ливси, ничего не внесшего в предприятие.

Если верить Хокинсу, он первым делом вручил бумаги Флинта доктору: «Доктор осмотрел пакет со всех сторон. По-видимому, ему не терпелось вскрыть его. Но он пересилил себя и спокойно положил пакет в карман».

А затем доктор начинает разговор со сквайром, упирая на то, что документы сейчас находятся именно у него, у Ливси:

«– Мы скоро узнаем, ради чего они рисковали шкурой, – ответил доктор. – Вы так горячитесь, что не даете мне слова сказать. Вот что я хотел бы выяснить: предположим, здесь, у меня в кармане, находится ключ, с помощью которого можно узнать, где Флинт спрятал свои сокровища. Велики ли эти сокровища?

– Велики ли, сэр! – закричал сквайр. – Так слушайте! Если только действительно в наших руках находится ключ, о котором вы говорите, я немедленно в бристольских доках снаряжаю подходящее судно, беру с собой вас и Хокинса и еду добывать это сокровище, хотя бы нам пришлось искать его целый год!

– Отлично, – сказал доктор. – В таком случае, если Джим согласен, давайте вскроем пакет».

Тонко играют джентльмены со словами и смыслами… Местоимениями жонглируют – залюбуешься. Доктор: у меня в кармане! Сквайр: не-е-ет, батенька, в наших руках!

Смысл последних слов сквайра: «хотя бы нам пришлось искать его целый год», – портит дурной перевод, на самом деле Трелони сказал: and I′ll have the treasure if I search a year, – я получу сокровище, если даже я буду искать год.

Я, я, я… Я снаряжу, я буду искать, я получу сокровище… Доктор тут же мягко напоминает о Джиме: мол, если тот согласен, давайте вскроем пакет.

А что же Джим? Молчит. Свое согласие на вскрытие пакета никак не демонстрирует. Но доктор пакет тут же вскрывает.

Красивая сцена, полная тонких смыслов… Возможно, истине она соответствует лишь отчасти, но Хокинс передает нам главное: как проходили переговоры на их начальном этапе. По-джентльменски, без прямых угроз и хватания друг друга за грудки. Все завуалировано, на полутонах и намеках…

Вопрос: мог ли Джим Хокинс поддерживать беседу на таком уровне? Может быть, не доктор Ливси, а сам Джим вел эту изящную словесную игру? Может, это он намекал сквайру на свой карман и ничего не передавал Ливси в начале разговора? Доктору, если он и в самом деле держал сквайра за горло (вернее, за кошелек) такая эквилибристика вроде бы ни к чему…

Вопрос сложный. Мы ничего не знаем толком о происхождении Хокинса – может быть, его родители были достаточно образованные люди, принужденные жизненными обстоятельствами заняться трактирным промыслом. Гораздо позже о том же говорит Джон Сильвер: «Хокинс, можешь ты мне дать честное слово юного джентльмена, – потому что ты джентльмен, хотя родители твои люди бедные…»

Но по зрелому размышлению стоит отказаться от образа Хокинса, плетущего изящные словесные кружева. И Сильвер тут не свидетель – откуда он мог знать Хокинсов-старших? Джим рос при трактире, толкового образования не получил, и вести наполненный тонкими намеками разговор не мог, не умел.

Хокинс скромно сидел за столиком и поедал выданный от щедрот сквайра голубиный паштет. Подкреплялся и терпеливо ждал, когда придет время сделать единственный ход, ведущий к выигрышу всей партии.

А потом сделал его.

Вот тут-то сквайр и заорал во весь голос… Вот тут-то он и шандарахнул трубкой по каминной решетке…

Хокинс явно лукавит, когда утверждает, что момент с криком и разбитой трубкой имел место чуть раньше, – во время рассказа о том, как он с матерью возвращался в «Адмирал Бенбоу». Нет в том рассказе особых причин для того, чтобы сквайр испытал сильное нервное потрясение. А сквайр потрясен, сомнений нет.

Возможно, дикий крик Трелони слышали не только слуги в доме – неизвестно, на каком расстоянии от прочих жилых домов находилась усадьба. Но слуги слышали точно… Они же, слуги, наверняка собирали осколки трубки с пола и выметали из камина – откуда богатому джентльмену знать, где хранится в его доме совок с веником?

Повод для пересудов появился, умолчать об инциденте нельзя. И Хокинс достаточно небрежно мотивирует взрыв эмоций сквайра.

Отчего же Трелони вышел из себя?

Думается, дело происходило так.

Джентльмены с любопытством изучают тетрадь Билли Бонса, еще раз убеждаясь: пиратом тот был самым настоящим, вот и длинный список потопленных кораблей, – дело пахнет вполне реальным золотом. Хокинс скромно сидит в уголке, давится паштетом.

Джентльмены добираются до карты – они ее в нашей версии, возможно, уже видели, но мельком, в руках Бонса. А сейчас изучают внимательно, жадно читают надписи о зарытом золоте, серебре, оружии… Запах сокровищ кружит джентльменам головы. Хокинс ест свой паштет.

Про Джима джентльмены уже позабыли… Нет, они его не обидят, они ж джентльмены… На остров с собой не возьмут, но тысчонку гиней отстегнут по возвращении, не меньше, – огромные деньги для деревенщины, для парня из трактира. Как сказал О. Бендер в аналогичной ситуации: зачем вам столько денег, Киса? У вас же совсем нет фантазии!

И тут джентльмены замечают катастрофичную для себя вещь: на карте острова нет его координат! Вертят бумагу так и сяк – нет! Какой облом… Можно полжизни плавать по морям-океанам, разыскивая остров, похожий на изображенный, – и не найти.

Что могли сделать джентльмены в такой ситуации? Сквайр наверняка накатил стаканчик чего-то крепкого, это вполне в его характере. А Ливси еще раз осмотрел карту, крайне внимательно. И обнаружил интересную деталь: все края бумаги слегка обтрепаны (Бонс не раз доставал карту из конверта и запечатывал обратно), кроме одного, верхнего, – тот ровненький, словно сегодня обрезан.

И вот тут в игру вступил позабытый джентльменами Хокинс. Он отставил тарелку. Отложил вилку. Выплюнул недожеванный паштет. После чего заявил попросту, без намеков-экивоков: обрезание карте учинил он, Джим. Сегодня. Ножом Билли Бонса. Полоску бумаги с координатами спалил на свечке, предварительно заучив цифры наизусть.

Шах и мат одним ходом.

Было отчего сквайру заорать и раскокать любимую трубку…

Пираты, надо думать, в такой ситуации не растерялись бы. Быстренько вытянули бы из Джима координаты – вместе с кровью, жилами, кишками…

Но Ливси и сквайр – джентльмены. Им воспитание не позволяет заниматься пытками. Да и умения нужны в этом деле, недаром заплечных дел мастера долго в подмастерьях ходили, навыки допросов третьей степени перенимая. Если не сходя с места запихать ноги Хокинса в камин – он, возможно, выложит заветные цифры. Но может раньше умереть от болевого шока, разбудив всю округу предсмертным воплем.

В общем, джентльмены до силовых методов получения информации не опустились. Начались переговоры, деловые и серьезные. Хокинс о них полностью умолчал, но достигнутые результаты говорят сами за себя…

Мы уже упоминали о том, что имена персонажи нашей истории носят далеко не случайные, и подтвердили этот тезис именем Бена Ганна. С Хокинсом та же история. Джим – уменьшительная форма имени Джеймс, Иаков. Библейский Иаков славился своей хитростью и склонностью к жульническим трюкам, и однажды обхитрил слепого отца и простоватого брата, выманив за чечевичную похлебку право на наследство. Аллюзия с наследством Флинта очевидна, но наш Джим даже хитрее библейского тезки: он не только прочно прописался среди концессионеров-кладоискателей, но и чечевичную похлебку (голубиный паштет) сам стрескал!

Ах да, мы ведь совсем забыли о еще одном бонусе, полученном Джимом в придачу к прочим: застреленный слепец Пью был объявлен погибшим в ДТП. Погибшим по собственной вине, в результате несоблюдения правил дорожного движения.

Глава одиннадцатая

Чужой среди своих или Дело о пропавшем слуге

Подготовка к экспедиции, как известно, продлилась дольше, чем планировал сквайр Трелони, – растянулась на два месяца. Последствий у задержки оказалось несколько.

Во-первых, Джим Хокинс осатанел от заточения в усадьбе сквайра и возненавидел своего тюремщика, старого егеря Тома Редрута. Егерь платил Джиму полной взаимностью.

Подробности их взаимоотношений Хокинс не раскрывает, и причины того станут ясны в последующих главах. Но проскальзывающие в тексте намеки однозначно указывают: Джим и Редрут были на ножах.

«Всем сердцем презирал я старого Тома Редрута», – сообщает нам Джим. Презирал, но не только… Когда эта парочка ехала в Бристоль, Хокинс уснул в дилижансе. Вот как произошло пробуждение:

«Меня разбудил удар в бок. Я открыл глаза. Мы стояли перед большим зданием на городской улице. Уже давно рассвело.

– Где мы? – спросил я.

– В Бристоле, – ответил Том. – Вылезай».

Добрейшей души человек этот Редрут! Будит Джима не словами, не похлопыванием по плечу, не толчком даже, – ударом! И, как вертухай заключенному: вылезай!

Пожалуй, Том Редрут мог заслужить не только презрение Джима. Но и куда более сильные чувства…

Второе следствие задержки с отплытием – между сквайром и доктором Ливси пробежала черная кошка.

Создается впечатление, что сквайр, имей он такую возможность, вообще уплыл бы лишь с Хокинсом, оставив Ливси на берегу!

Судите сами: доктор, по версии Хокинса, провел эти два месяца в Лондоне. Искал, дескать, все это время человека, способного заменить его на врачебном поприще. Но почему в Лондоне? Ливси – единственный врач в округе? Поблизости нет ни одного практикующего медика, желающего увеличить число пациентов и свои доходы? Допустим, так и есть: округа малонаселенная, медики в дефиците.

Но как, интересно, Ливси занимался в Лондоне поисками целых два месяца? Бродил по улицам с плакатом на груди: «Продам (сдам в аренду) врачебную практику»? Газеты в те времена уже выходили регулярно, объявления в них публиковались. Напечатай свое предложение – и жди дома писем с ответами, лечи людей…

Продажа практики – предлог, и уезжал Ливси скорее всего по своим тайным якобитским делам. Может действительно прожил два месяца в Лондоне, может успел съездить в Шотландию, к принцу Чарли.

Как бы то ни было, эти два месяца Ливси отсутствовал и своем доме, и в Бристоле, где сквайр снаряжал «Испаньолу».

И вот подготовка закончена, сквайр одновременно пишет два письма своим компаньонам, в Лондон – Ливси, в усадьбу – Хокинсу и Ливси (на случай, если последний успел вернуться). Содержание писем одинаково: все готово, дескать, пора отплывать. Хокинс, получив письмо, выезжает через сутки, – провел день у матери, там же, в «Бенбоу», заночевал (все под присмотром Редрута).

Но вот что любопытно – прибыв в Бристоль, Хокинс немедленно слышит от сквайра, что Ливси уже здесь. Приехал накануне. И тут же, буквально назавтра, вся компания отплывает.

На первый взгляд все кажется правильным и логичным – Ливси в «Бенбоу» не ходил, с матерью не прощался, оттого и прибыл на день раньше. Но так кажется, только если не учитывать фактор расстояний. И скоростей, с которыми эти расстояния преодолевались в восемнадцатом веке. А люди (и письма) путешествовали в те времена очень неторопливо.

Какое расстояние отделяет «Адмирал Бенбоу» от Бристоля? В точности неизвестно, но Хокинс упоминает моряков с котомками, бредущих по дороге в Бристоль. Значит, не так уж далеко. Допустим, километров сорок – как раз моряку с котомкой на день ходьбы с отдыхом. Но почтовый дилижанс тащится в Бристоль целую ночь – заезжает во все городки и деревушки, лежащие на пути, выгружает почту, загружает почту, высаживает и забирает пассажиров… Надо понимать, письмо сквайра добралось до усадьбы с той же скоростью. За ночь. Или за день.

Но Лондон-то значительно дальше от Бристоля! До Лондона двести верст по тракту! Туда почта с такой скоростью двое суток добиралась бы, не меньше. Но и это не конец истории. В деревушке адресатов немного, письмо попало в усадьбу сквайра практически сразу по прибытии. А Лондон город большой, поток корреспонденции огромный, пока еще почту рассортировали, пока еще письмо доставили с почтамта в почтовый ящик Ливси… Прошел еще день, а то и сутки.

Как Ливси при таких вводных умудрился опередить Хокинса на день?

Вариант номер один: доктор, получив письмо, тут же выехал не дилижансом, а более скоростным транспортом. Поскакал во весь опор, как мушкетеры Дюма за подвесками королевы. Загоняя лошадей и не жалея собственный зад. В чем причина такой спешки? Не доверял сквайру? Опасался, что тот уплывет без него?

Вариант номер два: ехал Ливси с нормальной скоростью, но выехал до получения письма. Имел, допустим, надежного информатора в Бристольском порту, получил от того весточку: подготовка «Испаньолы» завершается, – и выехал. Вопросы этот вариант вызывает точно те же: Ливси не доверял сквайру? Опасался, что тот уплывет без него?

Похоже, не доверял. Похоже, опасался.

О причинах размолвки между двумя уважаемыми джентльменами чуть позже, а сейчас займемся занимательной арифметикой. Попробуем сосчитать слуг сквайра Трелони, отправившихся с ним на «Испаньоле».

*

Недаром говорится, что капитан на корабле – первый после Бога. А поскольку Бог далеко, высоко и едва ли снизойдет на шканцы, то капитан первый и главный без всяких оговорок. Власть у капитана единоличная, приказы его не обсуждаются. Но и ответственность за все капитан несет сам – за судно, за его груз и пассажиров. И естественно, капитан лучше чем кто-либо знает, что и кто имеется у него на борту…

А теперь вопрос: знал ли Александр Смоллетт, капитан «Испаньолы», скольких пассажиров принял он на борт в порту Бристоля?

Вот что он говорит за день до отплытия сквайру:

«…Вы взяли с собой четверых слуг. Кого-то из них, как мне сказали, тоже хотят поместить в носовой части. Почему не устроить им койки возле вашей каюты?»

Четверых слуг взял с собой Трелони… Запомним эту цифру. Но вот на горизонте показался Остров Сокровищ, получено известие о готовящемся мятеже, и капитан заявляет по этому поводу совсем другое:

«– Мне кажется, мы можем положиться на ваших слуг, мистер Трелони?

– Как на меня самого, – заявил сквайр.

– Их трое, – сказал капитан. – Да мы трое, да Хокинс – вот уже семь человек».

Оп… Слуг уже всего трое. Куда делся четвертый слуга? – ломают голову читатели. Умер в пути? Купался и был съеден акулой? Или капитан слаб в арифметике и не смог сосчитать слуг хотя бы по головам?

Заглянем в английский оригинал – вдруг переводчик напутал с числительными?

В оригинальном тексте капитан использует разные термины: в первом случае own people – можно перевести как «слуги», а можно как «свои люди». Во втором пассаже капитана звучит другое выражение: home servants, – однозначно переводимое как «слуги», даже «домашние слуги».

Ура, пропавший слуга нашелся… Но тут же встает другой вопрос: а кто в таком случае у сквайра считается «своими людьми»? Трелони берет с собой на борт еще пятерых пассажиров – это трое слуг, Ливси и Хокинс. «Своих людей» среди них четверо. Кто лишний? Кто чужой?

Капитан говорит о четверых спутниках Трелони до того, как все пассажиры поднялись на борт. Его информация основывается на каких-то словах сквайра, сказанных ранее. Значит, сквайр планировал взять с собой не пятерых, а четверых людей, помимо себя и экипажа? Значит, да. И кто же должен был остаться на берегу?

Кто-то из троицы слуг? Нет. Сквайр для них высшее начальство, решил бы кого-то оставить на берегу, – так и поступил бы, не слушая возражений.

Хокинс? Нет. У Хокинса карта и лишь он знает точные координаты острова, без него не уплыть. (На самом деле координаты – секрет, известный даже попугаю Сильвера, но сквайр-то услышит о том лишь за день до отплытия.)

Методом исключения получается, что на берегу должен был остаться доктор Ливси. И не остался лишь потому, что подстраховался, прибыл значительно раньше, чем рассчитывал Трелони.

Самое смешное, что капитан, не подозревая о подоплеке событий, говорит о четверых спутниках сквайра в присутствии доктора.

Ливси считать до пяти умел и наверняка сделал соответствующие выводы.

*

В чем же причина столь резкого разлада между компаньонами? Почему сквайр за каких-то два месяца кардинально изменил свое отношение к Ливси? Возможно, он и раньше недолюбливал доктора, но проявлять чувства себе не позволял.

Причина внешняя, политическая.

Если в январе ситуация на Британских островах застыла в неустойчивом равновесии, то в марте чаша весов неудержимо клонилась в сторону победы ганноверской династии.

Принц Чарли, грубо говоря, бездарно профукал последний в истории шанс Стюартов. Зимнюю передышку в боевых действиях якобиты использовать к собственной выгоде не сумели: ни Ирландия, ни Уэльс восстаниями так и не полыхнули, колебавшиеся английские тори не взялись за оружие.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю

    wait_for_cache