Текст книги "Тайные виды на гору Фудзи + бонус-трек «Столыпин»"

Автор книги: Виктор Пелевин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

Часть II. Джаны

2.1. Индийская тетрадь. Джаны

Танек, смешная моя девчонка.

Это не отчет о случившемся, как ты могла бы решить, если бы прочла когда-нибудь эти строки (что исключено), а размазанная по бумаге лечебная процедура. «Скриботерапия», как ее называют. Как бы работа с виртуальным психоаналитиком для тех, у кого аллергия на психоаналитиков живых – а у меня именно она.

Доктор сказал, что я должен мысленно выбрать какого-нибудь человека, перед которым мне не стыдно будет полностью разоблачиться – и, обращаясь к нему, рассказать о случившемся максимально подробно, не скрывая ничего вообще.

С человеком, даже воображаемым, контакт получается не у всех пациентов, поэтому в качестве адресата можно выбрать любимое домашнее животное – кошку, собаку, лошадь. Они часто вызывают у людей более теплые чувства, да и стесняются их меньше. Но я решил написать тебе, хоть на самом деле мог бы адресовать эти строки стене или тумбочке.

Только не подумай, что я сравниваю тебя с тумбочкой. Просто ответа от тебя не будет – прочтет это послание разве что сам доктор. Оно вообще не для того, чтобы кто-то его читал. Но поскольку я мысленно распахиваюсь не перед доктором, а перед тобой, мне немного теплее и легче; я, веришь ли, чувствую в груди эдакую щекочущую нежность. Увы, даже она не способна мне помочь. Но об этом позже.

Над столом, где я сижу, должна висеть твоя фотография – так положено при скриботерапии. У меня их целых две, маленькая и большая. Маленькую – где ты в желтом полотенце – прислал Дамиан. Они вели контрольную съемку с дрона на тот случай, если бы ты решила обвинить меня в изнасиловании. Фотография сделана еще до момента нашей коммуникации, поэтому ты улыбаешься, и вид у тебя счастливый и взволнованный. В профиль ты всегда получаешься здорово.

Рядом большая фотография. Я повесил ее позже – почему-то вдруг захотелось. Помнишь, перед десятым классом нас всех сняли у школы? Ты тогда вернулась с юга, и весь класс просто обалдел от твоей красоты. Твое лицо на большой фотографии – с этого снимка. Оно так увеличено, что похоже на расплывчатый пастельный рисунок, или вообще на что-то мультяшное. Только улыбка и солнце в глазах. Но я сразу вспоминаю, какая ты была в ту осень.

Ты и сейчас для меня такая.

Мне очень приятно было увидеть тебя опять возле этой чертовой бани. Ты выглядишь хорошо, но зря выщипываешь брови. И еще, будь я на твоем месте, я скинул бы килограммов пятнадцать. Но мне понятно, конечно, что у трудящегося человека в наше время не всегда есть такая возможность.

Я нахожусь в индийском штате Керала и прохожу реабилитацию после случившегося со мной несчастья. Реабилитация пока помогает не слишком.

Я не знал раньше, что человек может испытывать подобную муку и отчаяние. Доктор говорит, что я не должен терять надежду – но ничего не обещает. Он даже не понимает, что именно со мной произошло. И я не особо уверен, что смогу объяснить это тебе, хоть собираюсь рассказать все-все, не оставив на себе и фигового листка.

Ты догадываешься, наверное, что богатые люди не всегда счастливы, потому что у них много страхов и забот. Простые человеческие радости им давно надоели; чтобы испытать даже не «счастье» – какое уж там – а обычное удовлетворение от жизни, приходится идти на ухищрения разной сложности и дороговизны.

В мире есть немало людей, помогающих нам тратить деньги в борьбе с депрессией и скукой. Вот они-то и протянули мне яблоко соблазна в моем фальшивом раю.

Но сначала о том, что произошло в тот солнечный осенний день.

Помнишь Дамиана? Он договаривался с тобой о нашей встрече. Ушлый парень – у его стартапа есть несколько серьезных клиентов из списка «Форбс», готовых платить за разные интересные переживания, и он все время старается чем-то удивить.

То неприятное событие, свидетелем и участницей которого ты стала (поверь, мне стыдно даже вспоминать об этом), тоже его рук дело. То, что ты видела, называется «Помпейский поцелуй». Образно говоря, эксгумация несбывшейся мечты. Дамиан сказал, что все тебе объяснил.

Я понимаю, конечно, что ты обо мне подумала. Но у меня на самом деле никогда таких желаний не было. Вот клянусь покойной мамой.

Я объясню, как все получилось. Дамиан сказал, что мы не можем сами знать свои желания до конца и подходить к вопросу надо научно. В общем, он привел с собой австрийского психотерапевта. Долго его расхваливал – мол, последний подлинный продолжатель и ученик доктора Фрейда, держатель линии и все такое.

По виду это был чистый блондин-эсесовец, мог бы сниматься в Голливуде. Лицо надменное, высшая раса, шрам на щеке, как от буршеской дуэли. Я даже напрягся. Но по-русски говорит очень чисто, сказал, что много наших клиентов.

Этот блондин-эсесовец, значит, уложил меня на кушетку – и давай допрашивать. Особенно про детство и юность. Причем так хитро задавал вопросы, что я постоянно говорил совсем не то, что хотел. Даже такое выдавал, о чем вообще никогда не думал. Хорошо хоть, это не был следователь по хозяйственным преступлениям, а то бы я наговорил на червонец за первый же сеанс.

На тебя мы вышли быстро – я ведь за тобой всю школу бегал. Блондин спросил:

– Какой был самый памятный момент в ваших отношениях?

Я задумался – и чего-то вдруг вспомнил тот вечер у баньки. Когда ты мимо в одном полотенце прошла. Ну, говорю, так и так. Было дело на картошке.

Он начал переспрашивать – а почему не на огурце? Почему не на морковке? Пришлось ему объяснять, что такое была наша картошка. Кое-как объяснил. Он тогда спросил:

– А можете точно описать, что вы в тот момент почувствовали? Когда стояли у баньки? Говорите первое, что в голову приходит.

Ну я и ответил:

– Прямо захотелось взорваться как бомба. Все на себе распахнуть, сорвать… И с нее тоже. Ну и…

– Так-так, – говорит, – все с себя сорвать. А что именно на вас было?

– Да халатик слесарный, – отвечаю. – Помню, я еще за лацканы держался. Словно на месте себя удерживал.

– Ага, – говорит. – Ага. А вам именно сорвать хотелось? Или достаточно было просто распахнуть? Вспомните, это важно.

– Ну, наверно, сначала распахнуть… Как же сорвешь-то, если перед этим не распахнул.

Ну и минут за десять такого вот разговора мы и приехали сама видела куда. Главное, все слова я вроде бы произнес сам. Хотя подобных чувств за собой никогда и не помнил… Дальше ты видела. Хорошо хоть, Дамиан передал тебе двадцать тысяч. Не так стыдно.

В общем, объяснил я Дамиану, что думаю про его «Помпейский поцелуй». Хотел даже морду набить. Но он выкрутился. Сказал, что это только начало. Подготовка и разминка. А главное, ради чего все затевалось, впереди. Третий таер, все дела. Самая его лучшая, современная, высокодуховная и возвышенная технология.

Тут столько всего надо рассказывать – даже не знаю, с какого конца начать. Начну с того, что лучше помню.

Ты, наверно, слышала, что две с половиной тысячи лет назад на земле жил великий просветленный мудрец Будда.

Будда и его ученики практиковали особые состояния высокой концентрации, так называемые «джаны» – или, как их еще называют, медитативные абсорбции. Джана возникает, когда спокойный и бесстрастный ум целиком и полностью сосредотачивается на чем-то одном и перестает реагировать на все остальное. Объект сосредоточения может быть любым – дыхание, висящий на стене диск из цветного картона, чувство удовольствия, даже сосредоточенность сама по себе.

Это не просто древняя легенда. Такие состояния сознания известны и сегодня, но не многим людям – в основном монахам, прошедшим долгую многолетнюю школу. А во времена Будды джаны – или, как их называл сам Будда, «правильная концентрация» – были основным методом созерцательной тренировки.

Дамиан даже выдал мне специальную брошюрку своего стартапа, которую я, правда, не стал в то время читать. Потом пришлось – и не только эту брошюрку.

Поэтому не удивляйся, что у меня такие познания в вопросе. Я, конечно, не буддолог. Но моя покойная мама тоже не была доктором, а про радикулит знала очень много. Вот и здесь тот же случай. Впрочем, не буду забегать вперед.

Про джаны много говорится в ранней буддийской литературе – палийских сутрах, комментариях и так далее. Это был своего рода фундамент для всех остальных медитативных достижений и практик. Всего этих абсорбций восемь – четыре называются «материальными», еще четыре – «нематериальными». Джаны различаются между собой, если провести сомнительную аналогию со спиртным, степенью очистки – и как бы поочередно возникают одна из другой.

Дамиан сказал, что эти медитативные состояния и были самым высоким доступным человеку наслаждением и счастьем. Настолько высоким, что рядом с ними все известные чувственные аттракционы казались омерзительно-грубыми и никчемными – и современники Будды оставляли мирские радости без всяких сожалений.

У многих практиковавших джаны последователей Будды возникал вопрос, не кончится ли это очередной привязанностью. Но Будда отвечал так: ребята, не бойтесь, все будет ништяк – или уйдете в ниббану, или родитесь в таком месте, что горевать не будете точно.

Теперь представь, как жили монахи во времена Будды. С утра они собирали еду, гуляя по округе со специальной большой миской. Поесть надо было до полудня, потом по правилам было уже нельзя. А дальше…

Все они с детства привыкли сидеть на земле скрестив ноги, так что многочасовая медитация их не обременяла. Будда обычно говорил так: «Идите, монахи, под древесную сень, идите в пустые хижины – и тренируйтесь усердно, истинно, в ясной памяти».

И вот в этих самых джанах ученики Будды и проводили свои дни.

Проблема с джанами, однако, в том, что они труднодостижимы даже для монахов, у которых и дел-то других нет, кроме как сидеть в лотосе по десять часов в день. Для абсорбций нужно иметь очень чистую совесть и очень спокойный ум. И если древние индусы при живом Будде кое-как еще справлялись, то потом джаны перестали быть главной буддийской практикой. Вместо них монахи начали делать поклоны и распевать священные мантры.

Я все разговоры на своей яхте пишу, так что дальше шпарю прямо по расшифровке, а то сам уже не вспомню.

В общем, послушал я Дамиана и сказал:

– Ну хорошо, а мне-то что? Какое мне дело до этих ниббан, джан и так далее? Ты вот говоришь, что эти абсорбции приятные. Но даже профессиональному монаху достичь их трудно. А я в лотос только раз в жизни сел, на спор на втором курсе. И правая нога у меня потом две недели болела. «Очень чистая совесть, очень спокойный ум». Я тебе честно скажу, это не про меня. Я же не чекист. Ты чего хочешь, чтобы я по восемь часов в день медитировал ради какого-то древнего кайфа? Да я лучше кокаина занюхаю и «Кристаллом» залакирую.

А Дамиан улыбнулся так сладко и загадочно – ты его видела, помнишь – и сказал:

– Зачем по восемь часов в день? Сейчас, Федор Семенович, наука развивается с такой скоростью, что становятся возможными настоящие чудеса. Вы можете пережить буддийскую джану без всякой очистки ума и совести.

– Это как?

– Вы знаете, что такое сканирование мозга?

– Смутно, – признался я.

– Видели в кино мозговые сканеры? Такие электроды на голове, которые ловят излучение мозга и передают на компьютер или в другую голову. В каждом втором сериале сейчас.

– Видел, конечно, – ответил я. – Резиновая шапочка, а на ней провода и присоски. И огоньки, огоньки. Все время думаешь – зачем им на голове столько лампочек?

– Именно, – улыбнулся Дамиан. – А у плохих ребят глаза красным горят, чтобы зрителя сориентировать. Но это не фантастика, Федор Семенович. Такие сканеры есть на самом деле, разве что без лампочек. Их вовсю продают. Можно хоть сейчас купить в интернете…

И стал листать фотки на своем телефоне.

Сначала показал черный обруч с щупальцами как у спрута. На щупальцах – металлические шайбы, которые ловят мозговые волны. Таким интерфейсом можно прямо с головы управлять компьютерной игрой или дроном. Стоит в районе трехсот баксов. На рынке аж с десятого года.

Затем показал тренажеры для медитации с «Амазона». По виду что-то вроде оправы для очков со встроенным слуховым аппаратом. Когда мозг становится слишком активным, такой гаджет ловит электромагнитные поля и выдает звуковой сигнал – мол, расслабься, чувак, думать о работе будешь потом, сейчас ты медитируешь…

Самая запомнившаяся мне фотка была такая – человек в маске черепа, а на голове ацтекская корона из длинных белых прищепок. Я бы решил, что это какой-то contemporary art. А Дамиан сказал, что это магнитный томограф с квантовыми сенсорами. Раньше такие весили две тонны, а сейчас их монтируют на велосипедном шлеме.

Ну и так далее. В принципе ничего сверхъестественного я не узнал – слышал краем уха про подобное и раньше, просто не был в курсе, что все уже переехало на бытовой уровень. Прогресс, мать его.

– Не загружай меня лишней информацией, – сказал я. – То, что ты умный, я знаю. Давай дайджест.

– Вы когда-нибудь слышали про такой прибор – эмо-пантограф?

– Нет, – ответил я, – не слышал.

– Ничего удивительного. Был такой стартап в Силиконовой долине, наш парень замутил. Технологию сразу засекретили, но денег ему толком не дали. А он тогда назад вернулся и наработку эту по-тихому второй раз продал. Девайс, надо сказать, не такой уж и революционный. Но вещи делает удивительные.

– Какие?

– Вы знаете, что такое пантограф просто?

Я вспомнил, что была такая игрушка.

– Ну да, припоминаю. Устройство для копирования. Штанга с шарнирами, на ней крепятся два карандаша. Одним карандашом обводишь какую-нибудь фигуру, а второй карандаш рисует такую же на другом листе бумаги.

Дамиан взъерошил волосы – он так часто делает, когда волнуется – и продолжил:

– Эмо-пантограф – это то же самое. Считайте, очень навороченный медитационный тренажер с «Амазона». Вернее, два таких тренажера на одной штанге. Работает по тому же принципу, как все мозговые сканеры, только не с корой мозга, а с лимбической системой – зоной по краям таламуса. Если человек переживает эмоцию, это дает сложный всплеск электромагнитных полей. Их можно уловить и составить цифровую карту возбуждения лимбических зон. А потом – передать информацию на специальный шлем и навести в нем через усилитель особое низкочастотное излучение…

– Еще короче и самую суть, – попросил я.

– В общем, там сложный механизм интерференции с мозговыми волнами, как в бильярде, когда удар передается через несколько шаров. Так мне объясняли, во всяком случае. В конечном счете можно подействовать на другую лимбическую систему и вызвать в ней те же процессы.

– Ты хочешь сказать, так действительно мысли читать можно?

– И да и нет, – сказал Дамиан. – Если очень напрячься, то да. Опыты уже делали. Пересылали мысли из мозга в мозг по интернету. Отдельные слова. Из Франции в Индию, кажется. Но в практическом смысле это скорее развлекательные аттракционы, чем функциональные системы.

– А в чем проблема?

– Ловить сигналы мозга сквозь скальп трудно. Есть поля от нейронов, есть – от мышц головы, есть излучение вашего смартфона, кондиционера и так далее. Все вместе складывается в одно общее электромагнитное поле, которому может соответствовать бесконечное число внутренних состояний мозга. Информацию о них точно не восстановить. Зато с эмоциями ситуация другая.

– Почему?

– Я сам не специалист. Мне на примере объясняли. Вот представьте большой газон. У каждой травинки свой наклон. У нас есть сканер, способный измерить средний угол. Думающий мозг – это когда все травинки торчат в разные стороны. По среднему углу мы ничего не поймем. А эмоции – такая система, где у всех травинок наклон одинаковый. Этот угол можно замерить очень точно даже несовершенными методами…

Я сделал усталое лицо.

– В общем, – заторопился Дамиан, – то, что не канает с корой, канает с лимбической системой. Главное ноу-хау – в конструкции электрода, который будет работать по зоне таламуса. Вернее, не по самой зоне, а через интерферен… Неважно, извините. Ну и, конечно, софт – фильтровать и генерировать сигналы. Все это уже есть. Устройство на сто процентов функционально. Технология неинвазивная – в мозг ничего вживлять не надо.

– А почему тогда этот стартап в Силиконовой долине не профинансировали? – спросил я.

– Да вот именно поэтому. Военным ведь что нужно? Пленных допрашивать или экзоскелетом управлять. На такие работы они тратят миллионы. А эмоциональное состояние для них просто помеха. Хотя это тоже своего рода информация, но очень простая, даже примитивная, и продать ее нельзя… То есть они думали, что нельзя. А я…

– А ты думаешь, что можно.

– Уже не думаю, – сказал Дамиан. – Знаю. Буддийскую джану можно передать с помощью эмо-пантографа. Ее могут пережить люди, не имеющие никакого медитативного опыта вообще. Мы пробовали на совсем темных… То есть, простите, девственных персонажах. Все великолепно работает.

– Сам пробовал?

Дамиан кивнул – и даже чуть покраснел.

– Мало того, – сказал он, – отчетливо транслируется не просто некое приятное переживание, а все четыре материальные джаны по отдельности. В нюансах и четко. Единственная разница – сперва не такое глубокое погружение, потому что у нетренированного человека сохраняются хаотические колебания ума. Подавить их полностью эмо-пантограф не может. Во всяком случае, при первых нескольких опытах. Но потом даже эти колебания затихают. Их гасит сама джана.

– Понятная схема, – сказал я. – Хорошо придумал. Ну и как это? На что похоже? Расскажи.

– А вот этого не могу.

– Почему? Сам себе подписку дал?

– Да нет, Федор Семенович. Не подписку. Вот знаете, такой анекдот был про чукчу, который из Москвы вернулся. Его спрашивают – ты что там ел самое вкусное? Он говорит, я фрукт апельсин ел. Очень сладкий. Его спрашивают – как сладкий? Как морошка сладкий? Он подумал и отвечает – нет, не как морошка. Как ебаться.

Я засмеялся.

– А смешного, – сказал Дамиан, – на самом деле мало. Чукче сравнить не с чем, и мы думаем, что он дурак. Но по отношению к глубоким джанам мы все такие чукчи. Я тоже только это и могу сказать – как ебаться сладко. И даже намного-намного слаще. А хотите узнать, так попробуйте. Скажу вам только одно – ничего лучше за свои деньги вы точно не купите.

– Подожди-подожди, – сказал я. – Но ведь пантографу нужен, как это сказать, исходный рисунок. Разве нет?

– Нужен.

– И где же мы его брать будем?

– А мы трех монахов из Бирмы выписали. Из самой аутентичной древней традиции. Им на ремонт монастыря заработать, а нам… Ну, сами понимаете. Я говорил, что у нас три ниши. Два монаха уже заняты, а третий простаивает. Он теперь ваш.

Вот так, Танек, я и принял самое опрометчивое решение в своей жизни.

⁂

Эмо-пантограф оказался довольно громоздким устройством – под него на яхте пришлось отвести специальную техническую комнату.

Главным элементом был компьютерный блок, в котором и было сконцентрировано все ноу-хау. Мне запомнился большой пульт вроде диджейского – много-много одинаковых ползунков. Еще в комплект входило несколько тяжелых ящиков, соединенных проводами: кнопки с цифрами, переключатели – как будто что-то медицинское или военное. И три больших монитора, смонтированных на одной раме. Над правым надпись «source»[4]4
  «Источник».


[Закрыть], над левым «target»[5]5
  «Цель».


[Закрыть], а над центральным «match»[6]6
  «Совпадение».


[Закрыть].

Все это еле поместилось в комнате. Обслуживали установку два вежливых техника – сперва они ходили в синих халатах (извини), но через пару дней переоделись в вольное и пляжное.

Когда я пришел посмотреть на железо, Дамиан попросил техников показать, как выглядит настройка.

На правом и левом мониторах появились разрезы двух черепов с разноцветными пятнами внутри. На центральном возникли эти же два черепа, наложенные друг на друга, но их контуры не совпадали. Техник стал двигать ползунки на своем музыкальном блоке, пока из двух черепов не получился один – и, когда все цветные пятна и линии внутри слились, внизу появилась надпись: «match 96 %».

– Это уже хорошая корреляция, – сказал Дамиан. – Иногда доходим до девяносто девяти. Сначала многое зависит и от клиента. Насколько он способен перестать париться о своих проблемах. Но с какого-то момента перестают париться все, потому что выясняется много нового.

– Говоришь загадками, Дамиан, – сказал я. – Будишь любопытство каждым предложением. Молодец. Тебя любой отдел продаж с руками оторвет. А что на голову надевают?

– А вот.

Дамиан открыл пенопластовую коробку и показал два черных шлема из легкого углепластика. На затылке и ушах у них были такие алюминиевые блюдца гармошкой. Немного похожие на половинки раковины-жемчужницы. Если бы я увидел такую штуку на столе, подумал бы, что это пепельница.

– Вайфай? – спросил я. – Блютус?

Дамиан улыбнулся.

– Приятно поговорить с интеллигентным человеком. Нет, Федор Семенович, провода. И довольно толстые, потому что экранировка. Я думаю, мы их в мультимедийную комнату протянем. Там диваны, кресла, ковры на полу. Удобно сидеть.

– Оба шлема туда? – спросил я.

– Оба.

– То есть я рядом с монахом должен сидеть во время сеанса?

– По опыту, – ответил Дамиан, – лучше, когда target находится физически близко к source. Хотя бы три-четыре метра. Почему – не до конца понятно, может, какие-то еще факторы действуют… Все-таки тут не одно электричество. Это мистический опыт. Не волнуйтесь, монах тихий. Вы его не заметите даже.

– Говоришь, их трое?

– Да.

– А кто два других клиента?

Дамиан прижал руки к груди.

– Федор Семенович, про других клиентов не могу говорить. Вот как про наши с вами отношения никому ни слова не скажу, так и про других – ни слова даже вам. Зато могу монахов показать. Всех троих.

Он вынул телефон и показал мне трех бритых мужиков в желто-коричневых рясах. Один был пухлый и веселый. Другой тоже пухлый, но с неприятным выражением на отечном лице – я подумал, что он похож на утопленника. Вот этого второго я точно не хотел. Третий был худым, неопределенного возраста. У него было странно спокойное лицо без мимических морщин – такое, что от одного взгляда на него становилось покойнее и легче.

– Вот этот мне нравится, – сказал я.

– Саядо Ан, – кивнул Дамиан. – Это как раз ваш и есть.

На следующий день вертолет привез мне на лодку этого саядо Ана вместе с бирманцем-переводчиком. «Саядо» – это у них что-то вроде титула. Как я понял, так называют всех монахов. Ан – это было имя.

Как только монах вылез из вертолета, Дамиан бухнулся на колени и три раза коснулся головой пола.

Поскольку он ни о чем меня не предупреждал, я решил, что мне это делать не обязательно, и поклонился в пояс, широко отмахнув рукой в духе народных сказок. Мол, исполать тебе, басурман, от щедрой земли русской. Монах сложил руки на груди – маленькие такие коричневые ладошки, как у ребенка – улыбнулся и поклонился в ответ.

Из вещей у него с собой были большой металлический чугунок вроде тех, какие в деревне ставят в печь, зонт типа пляжного и узел с запасной рясой.

– Зачем ему чугунок? – спросил я.

– Это чаша для подаяний. Порядок такой. У них строгая дисциплина, завещанная самим Буддой.

Монах мне понравился. Он был очень спокойный. Жаль только, не говорил ни по-русски, ни по-английски.

Я пригласил его пообедать, но он сказал через переводчика, что уже принимал сегодня пищу и хотел бы отдохнуть. Мы назначили опыт на завтра в пятнадцать ноль-ноль и разошлись.

Дамиан велел не есть и не пить после часа дня и сходить перед сеансом в туалет.

– А мы, – сказал он, – пока систему настроим.

– Хорошо, – ответил я, – встретимся в одиннадцать за завтраком.

– Лучше в десять. Саядо Ан должен поесть до полудня, потом ему нельзя будет. Пусть не торопится.

На завтрак я велел организовать шведский стол, чтобы монах сам выбрал, что ему есть. Велел положить всяких травок, кореньев, фруктов. Утром я даже оделся поприличней – кто его знает, какой у них в Бирме этикет.

В десять монаха еще не было, и мы с Дамианом начали есть. Дамиан, видимо, понимал, что я глуповато чувствую себя в белом смокинге, и развлекал меня разговором.

– Сейчас многие богатые люди ищут духовных постижений, тренд такой. Но вряд ли кто-нибудь что-то такое реально найдет без эмо-пантографа. Шанс только у вас.

– А кто еще ищет-то? – спросил я.

– Да вон хотя бы Герман Греф. Выписал к себе индийского гуру на собрание менеджеров. Не слышали?

– Нет, – сказал я, – не слышал.

– Да как же не слышали. Это такой перец из «Сбербанка». Он даже мне на телефон эсэмэски присылает – мол, только для вас льготный кредит под восемнадцать процентов годовых по предъявлении паспорта.

– Да нет, Германа я знаю. Я про гуру не слышал.

– Вот правда, выписал. А гуру объяснил, что менеджер должен постоянно пребывать в моменте, потому что все бабло исключительно там. Слухи, во всяком случае, такие…

Я пожал плечами.

– Мог бы в Москве какого-нибудь учителя йоги за сто долларов найти, – продолжал Дамиан, – тот бы сказал то же самое слово в слово. Других слов за последние две тысячи лет все равно не придумали. Сэкономил бы народные деньги.

Я молча ел.

– Но им ведь в «Сбербанке» надо, чтобы штамп был из бутика «Гермес», – продолжал Дамиан. – Иначе не покатит. «Половой, и мне в гузку света невечернего на триста рублев…»

Я хотел уже с раздражением сказать ему, что не наше дело считать чужие средства, но в этот момент в столовую вошел Саядо Ан со своим переводчиком.

Я думал, что он сядет с нами за стол, но он вместо этого сложил ладошки перед грудью и сделал нам такое индийское приветствие. А потом вынул из перекидной сумки на груди свой чугунок и стал кидать в него еду со шведского стола. Как мне показалось, без особого разбора.

– Саядо Ан желает вам доброго утра, – сказал переводчик. – И благодарит за ваши щедрые дары.

После этого парочка удалилась. Некоторое время после их ухода я еще чувствовал ауру странной тишины, как бы окружавшей монаха – словно немного его покоя осталось в столовой. А потом мне сделалось обидно.

– Чего это он? – спросил я. – Что ему, поесть с нами за одним столом в падлу?

Дамиан засмеялся.

– Нет, что вы – почему сразу «в падлу». Просто у этих монахов столько всяких мелких правил, что лучше им ничего не навязывать. Им, например, нельзя спать на высоких кроватях – пришлось ему гимнастический коврик постелить. Мне самому непонятно. Ну, запреты насчет женщин, это ладно. Но кровати при чем?

– Посмотрим, – сказал я, – что он нам покажет… И кстати, Дамиан. Вот ты говоришь, любой учитель йоги повторил бы менеджерам «Сбербанка» те же самые слова. Может быть. Но разница все-таки есть.

– Какая?

– Гуру из Индии – святой. Настоящий. Его в «Роллс-Ройсе» возят. Цветы под ноги кидают, все дела. А учитель йоги, если его за сто долларов нанимают – это эрзац. Там только слова такие же, а то, что за ними стоит, внутреннее состояние, оно может быть совсем-совсем другое. Особенно если он на свои курсы йоги в метро ездит и все эти хари ежедневно видит.

– Правильно, – согласился Дамиан. – Может быть, у святого внутреннее состояние совсем особое. Не такое, как у учителя йоги. Но ведь Греф со своими менеджерами все равно услышит только слова, которые этот индус скажет. Это по-научному называется потерей информации при передаче сигнала.

– Какого сигнала?

– Внутреннее состояние святого описывается через слова. И они уже столько раз произносились, что их знает любой тренер по йоге. Слова – это и есть сигнал, передающий информацию. Но сами по себе они не вызовут в чужом сознании породившего их эффекта. Понимаете?

– Ты хочешь сказать, духовная информация всегда теряется? В смысле, когда она передается словами?

Дамиан немного подумал.

– Ну это зависит от того, как подойти. Мусульмане, например, верят, что у них есть совершенный божественный сигнал, которого полностью достаточно – Коран. Это часть их теологии. Но большинство мусульман все равно знает Коран только в переводе. А это уже совсем другое дело.

– Давай про это не будем, – сказал я. – Опасная тема.

– Не буду, – кивнул Дамиан. – Но в главном вы, пожалуй, правы. Насчет разницы между высокооплачиваемым святым и местным учителем йоги. Многие люди верят, что кроме слов действует что-то еще. Поле, духовная энергия, личное присутствие, не знаю. Именно поэтому на дорогих гуру такой спрос. А жулики всех мастей на этой вере паразитируют и выдают себя за святых.

– Что же, – спросил я, – везде одни жулики?

– Нет, почему. Не везде. Что-то за этим действительно стоит. Какой-то естественный механизм типа резонанса. Когда Будда свои проповеди читал, люди сотнями просветлялись. Про Иисуса можно сказать практически то же самое. Их слова более или менее нам известны – остались в сутрах и Евангелиях. Но просветляются от них в последнее время не так чтобы слишком часто. Вот для этого, Федор Семенович, эмо-пантограф и нужен.